Между нами звезды

Оби-Ван пробыл в открытом космосе 5 минут 50 секунд. Еще 10 секунд, и даже его джедайские способности не смогли бы спасти его. Но он пробыл в космосе 5 минут 50 секунд. Взорвался не корабль Дарта Вейдера, а один из двигателей станции, в который попала бомба. Световой меч Кеноби помешал Вейдеру нажать на кнопку, армия осталась цела. Лив не пострадала от взрыва, ее тело чудом оказалось прикрыто обвалившимся, но не задевшим ее потолком. Ее поместили в специальный отсек, чтобы потом похоронить на родной земле. Вейдера схватили – было глупо с его стороны заявляться в одиночку на вражескую территорию. Станцию починили и войну выиграли, на недолгое время в Республике опять воцарился мир. Бок Оби-Вана зажил, оставив на память лишь длинный узкий шрам. Ему почетно вручили второй световой меч – привилегия для самых лучших. Ему сказали, что Лив похоронили на Корусанте, там, где лежали ее предки, но где, не сказали («без воли умершего разглашать не имеем права», ну что за абсурд?). Дарт Вейдер сбежал, но Палпатин был убит, так что пока можно было дышать спокойно. Оби-Ван – герой, Оби-Ван – сильнейший из джедаев – а ему бы забыть это слово, как страшный сон, и стать человеком. Он потерял свой шанс. Ему было бы плевать, что он бы стал как Вейдер, нарушив кодекс, но он бы хоть секунду пожил. А теперь он закован, как в кандалы, в свою величественную роль, и ему бы вонзить оба меча себе в сердце. Каждый день, общаясь с людьми, он видел лишь ее глаза. Каждый вечер, заглушая голос совести, целуя очередную красотку – вы серьезно думали, что джедаи не бывают с женщинами? – он слышал в их стонах ее голос. Каждую ночь, лежа без сна и конструируя вокруг себя целые города из воздуха, потому что он теперь и не на такое способен – Оби-Ван пытался построить у себя в голове ее образ, и ему чудилась ее энергия. Он излазил все архивы (так, просто занять свободное время), ища способы помимо темной Силы. Он знал, ему говорили, что это невозможно, но он продолжал чувствовать ее энергию, и это было поводом перерыть еще один терабайт данных. Орден насильно послал его в отпуск, и он отправился на Херей – «просто потому что там красивые пляжи». Он гулял каждый день по песку, плавал в океане до судорог в теле, и ему было хорошо, потому что здесь ее присутствие чувствовалось сильнее. Проведя две недели на побережье, он направился вглубь страны. Проводник плюнул на него на второй день пути, но Оби-Ван не хотел ехать по туристическому маршруту. Он хотел следовать своему чувству. Солнце выжгло его волосы и сожгло кожу. Местные жители бросались по домам, когда видели на улицах незнакомца с ярко-голубыми отсутствующими глазами. Большие города сменялись городами поменьше и деревнями. На десятый день он добрался до начала поселений беженцев, которые так и жили отдельно, хотя по новым указаниям Главы Ордена их никто не гнал. Здания здесь были не глиняными землянками, типичными для Херея. Тут каждый дом отражал прошлое его владельца. В одной из таких деревушек Оби-Ван остановился на отдых. Беженцы не были очень приветливы к чужестранцам, но одна семья с Корусанта вполне тепло приняла его. Его накормили вкусным ужином и отвели лучшую комнату. Но Оби-Вану все равно не спалось. Дождавшись момента, когда хозяева заснули, он выскользнул во двор и направился к фонтану на главной площади. Вокруг площади росли фруктовые деревья, и в их листьях летали светлячки. Оби-Ван лег на парапет фонтана и уставился на ночное небо с чужими звездами, представляя, как их могла рассматривать она. Он услышал на соседней улице шаги и от неожиданности скатился с парапета. Кто-то подошел с другой стороны фонтана, так, что его не было видно. Послышалось бульканье воды в кувшине, потом тихое мурлыканье песни. Эти ноты напомнили Оби-Вану что-то давно забытое. Он невольно поднялся, на другой стороне фонтана от неожиданности выронили кувшин. Оби-Ван смотрел на Лив, сидящую на парапете, и в его неподвижных глазах вдруг стали отражаться светлячки. Лив сидела перед ним, держа в руках черепок от кувшина, а Оби-Ван не знал, что сказать, потому что единственное, что было у него в голове – это почему он не приехал раньше. Ощущать тепло ее тела у своего сердца, ее руки на своих плечах, запах ее волос, ее губы на своих – по-настоящему, а не как тогда – было сном, ставшим еще слаще, реальностью, которая только и ждала, чтобы наступить. Ее слезы, смешанные с его, то, как он ловил языком капли на ее щеках – и будто не было этого прошлого. Она заставила его встать под свет фонаря и гладила по лицу, запуская пальцы в отросшую бороду и волосы, говорила что-то про его глаза, а он не мог оторвать взгляда от ее – больших и черных, в которых отражалось звездное небо. Она взяла его за руку и повела за собой, рассказывая про все – как пришла в себя на станции, и как ее отослали сюда, чтобы она не затмевала разум великого джедая. Он слушал ее, но слышал только звук ее голоса. В доме – незамысловатой постройке с плетеными стенами – через окно на потолке было видно небо. На этом небе не было ни взрывов, ни боли, ни криков – были только звезды, что свели их вместе. Она усадила его на циновку, лукаво уворачиваясь от его рук, отбежала в другой конец комнаты и сбросила платье, оставшись лишь в одном легком белье. На ее животе красовался изощренный узорчатый шрам – ей к лицу были даже шрамы. Она смеялась о чем-то, тушила фонари и зажигала свечи, а он просто смотрел на нее и не мог оторвать взгляд от ее молодого тела. Потом она посерьезнела, и присев перед ним на колени, сказала, что у нее есть для него сюрприз. Он послушно закрыл глаза и представлял ямочки на ее щеках, когда она скользящими движениями развязывала его пояс, и распахнув тунику, проводила пальцами по его животу и груди, и гладила шрам на боку. Потом он перехватил ее запястья и целовал каждый пальчик по отдельности, пока она лежала на циновке и смотрела на небо. Он легким мановением руки – и Сила тут была ни при чем – снял с нее тонкую ткань белья и целовал ее загорелую кожу, пока она цеплялась за его плечи и шептала на ухо что-то невероятно сказочное. Она была молода, прекрасна и слишком невинна для него – побитого жизнью сторожевого пса галактики, но ей было все равно, и когда они сломали все барьеры и стали наконец одним целым, он целовал ее губы и говорил, что любит, и она верила, потому что в его глазах снова стали отражаться светлячки.