acquaintances

[В четверть седьмого в отделе вновь зазвонил телефон. Монссон, флегматично жуя зубочистку, передавал сводку пригорода Мальме. Уже второй день перед Мартином Беком стояла непосильная комиссару психологическая задача: он припоминал случаи из практики, где убийца был подвержен сезонным обострениям; и, пока Меландер, единственный способный припомнить что-то подобное, наслаждался отпуском на одном из пасмурных северных островов, Мартин и не особо приятный ему собеседник тщательно, но пока тщетно искали причину второго парного убийства за неделю. –Ты считаешь,это сезонное явление? –Убийства? –Нет, конкретно этот случай. –Во всяком случае, это стоит не последним в списке причин, - Мартин с тоской осознал, насколько официально прозвучали слова. Сухо, словно в библиотечном бланке. –Хорошо, мы продолжим поиски. На связи. - коротко произнес Монссон. –Пока. Жить и вести себя как в дурном кино про полицейских категорически не хотелось: Мартин закурил и попытался отвлечься. Слава Богу, не «совершил попытку». От официоза и затягивающей в болото рутины последнее время он стал чаще и чаще задумываться об отпуске: он не видел Ингу больше двух недель, а Рольфа и того больше. Этот табак в десятки раз горче «Флориды» - отметил про себя и снова сгорбился над описанием с места убийства. Комиссар не чувствовал себя уверенным. *** Вечер Кольберга, по крайней мере, в рабочее время, проходил куда веселее. Четыре допроса предполагалось вести в местных подвальных квартирах, больше напоминающих городскую свалку. Грязь и сплошь нарушение закона: но этим вечером он лишь вел допросы, остальные проблемы должны были волновать уборщицу или полицию нравов. Кольберга волновало только присутствие Ларссона. Ларссон с отвратительной безалаберностью вел допрос, сыпя бессмысленными вопросами один за другим. Забитый в угол подросток был готов сознаться во всех смертных грехах. —Оставь его в покое, Ларссон. Я допросил достаточно знакомых убитой. —Разве мы вели себя так в юношеские годы? - риторически произнёс Ларссон, когда оба выходили из здания. Что было в тридцатых в Стокгольме, Леннарт, разумеется, мало помнил и промолчал. Кольберг мысленно корил себя за то, что обратил на себя внимание: компаньон в виде первого помощника комиссара ему явно не подходил. Проще сказать, временами Кольберг на дух его не выносил, иногда откровенно считая туповатым и бесполезным. Здесь он допускал ошибку: по крайней мере,в этот вечер Ларссон был очень даже кстати. На площади перед ратушей снова бушевала крохотная кучка молодежи, вероятно, из юношеского парламента, грозно потрясала перед окнами плакатами и топталась на месте, не в силах провернуть что-то помасштабнее. Однако, завидев полицейских в штатном, один из протестующих явно воодушевился и браво зашагал вслед за ними. Юноша с длинными панковскими волосами выскочил чертом из табакерки из-за спины удивленного Кольберга, рьяно выкрикивая нескладные лозунги. Ларссону пришлось оттащить обезумевшего парня, сетующего на свою горькую судьбину. —Как тебя звать? - Ларссон встал так, что Леннарт оказался у него за плечом. —Макс! - пискнул растерявший прыть подросток. —Макс, коль не врёшь, ты хоть видел против кого ты играешь? - с отеческой заботой спросил Ларссон, нагибаясь,чтоб сгрести его в охапку. —Были б мы дохлыми худышками, как Ренн, я бы понял..А что за вид? Думаешь твоя мамаша будет рада прийти забирать тебя из участка? Ларссон передал его патрульным через два квартала, попутно выговорив и им. Патрули, едва ли старше малолетнего нарушителя, красные и смущенные, отправились «выполнять, в конце концов, свои обязанности! » и Ларссон беспечно обернулся к Кольбергу. —Я бы справился сам. - Кольберг был больше удивлён внезапному проявлению помощи со стороны того, от которого она ожидалась обычно меньше всего, чем самому нападению. —Он тебя задел? —Шутишь?С каких пор ты заботишься обо мне? —Накинули бы ему еще пару суток, посидел-подумал бы о своём поведении. - уклончиво произнес Ларссон, пожав плечами.—Мы же при исполнении. —Он и так попал. —Не будь добреньким, у этого засранца был нож. Леннарт не ответил. Комиссариат находился за поворотом и короткий путь ознаменовался полным молчанием.]