***
— Ты будешь доедать? Я начинаю ёрзать на месте, прежде чем опомниться и бросить на него свирепый взгляд. Поттер стоит передо мной, ухмыляясь, довольный, как слон, засунув руки в карманы и весело сверкая изумрудными глазами. — Прошу, — со вздохом говорю я, потому что я хорошо воспитан и меня учили делиться. Поттер хватает шоколадное печенье с моей тарелки и запихивает его в рот целиком, прежде чем плюхнуться в кресло напротив меня. — Ты тоже работаешь во время перерыва? — Он осыпает меня крошками. Я поджимаю губы, стряхиваю крошки с волос и смахиваю их со своих папок. — Иногда, — наконец, снисхожу до ответа я, потягивая чай. — Иди сюда и нагнись, Малфой. Я разливаю свой чай по всем отчётам о встречах с США. — П-прошу прощения? — Кажется, мне в нос попало немного чая; мне отчаянно хочется его высморкать. — Нагнись, чтобы я мог помочь тебе вытащить то, что ты засунул себе в задницу, — Поттер ухмыляется, щёлкает палочкой по испорченным файлам передо мной и исправляет беспорядок, в котором сам же, между прочим, и был виноват. — У диких собак в течке более высокий моральный уровень, чем у тебя, Поттер. — Я достаю носовой платок и сморкаюсь в него. Поттер смеётся. И этот гулкий хохот не должен звучать так привлекательно. — Ну разумеется, — хихикает он, качая головой. А потом тянется вперёд и крадёт мой чай. Он крадёт мой чай! Эй, ублюдок, это я его пил! — Ты что-то хотел, Поттер? — вместо этого говорю я, уставившись на его дёрнувшийся кадык, когда он одним глотком допивает мой чай. — Да, у меня были вопросы насчёт чистокровных. Я жду, когда он фыркнет, ткнёт в меня пальцем и, довольно ухмыляясь, засмеётся, но он просто ставит мою (пустую) чашку с чаем на стол, удовлетворённо облизывает губы, кладёт локти на стол (как некультурно, честное слово) и очень серьёзно смотрит на меня. Я решаю подтолкнуть. — И…? — медленно произношу я. — Какие вопросы? — Чистокровные ужинают? Я снова жду дразнящего подёргивания губ или предательского блеска в его отупляюще красивых глазах. — К-конечно, — я хмурюсь, когда он продолжает серьёзно моргать, глядя на меня. — Каждый день? — Да, Поттер. Что, чёрт возьми, с тобой не так? — Ничего! — быстро отвечает он, пожимая плечами. — Будут ли они ужинать в «Pane e Vino» в восемь в пятницу? Я моргаю. Несколько секунд непонимающе пялюсь на него. Затем, наконец, спрашиваю: — Что? Поттер устало вздыхает: — Я думал, ты вроде как… умный и всё такое, — замечает он, закатывая глаза. Чёртов ублюдок. — Что? — повторяю я просто назло ему, доказывая, что его предположение о моём блестящем интеллекте неверно. — Малфой, не хотел бы ты поужинать со мной в пятницу? Он выглядит так, словно на самом деле, блять, говорит всерьёз. Я понимаю, что моя челюсть отвисла только несколько секунд спустя, когда струйка моей слюны угрожает покинуть мой рот. — Это… это связано с работой? — в конце концов спрашиваю я, искренне недоумевая. — Нет, это личное. — Личное? — Да, Малфой. — …Как свидание? Поттер, наконец, улыбается. — Именно свидание. Затем он вскакивает на ноги, проводит широкой костяшкой пальца по моей щеке лёгким, как пёрышко, прикосновением, и весело говорит: — Ладно, увидимся, красавчик. Оденься официально! И он ушёл. Я бегу в грёбаный туалет, запираюсь в кабинке и целых пять минут пытаюсь отдышаться.***
— Мне нужно поговорить с тобой. Я воображаю себя настоящим мастером эффектного входа. И поэтому, когда я врываюсь в модный кабинет Главного Аврора Поттера, даже не постучав (как грубо с моей стороны, я знаю), и он подпрыгивает на своём претенциозном кресле с высокой спинкой (из тех эффектно вращающихся), случайно забрызгав чернилами официальный и ужасно важный на вид документ (я фыркаю), я чувствую себя чрезвычайно довольным. Его тёмно-бордовая мантия перекинута через спинку кресла, и он сидит только в белой рубашке, закатав рукава чуть выше своих широких, крепких предплечий, тёмно-серых брюках и облегающем, сидящем прямо по фигуре жилете, верхняя пуговица рубашки расстёгнута, богатый алый галстук ослаблен, открывая треугольник его загорелой кожи и очень соблазнительные на вид ключицы. Мерлин, я хочу забраться к нему на колени и потереться о него всем своим телом. — Какого чёрта? — хмурится он, но не на меня, а на лужицу чернил перед собой. Я достаю свою палочку и получаю дополнительное удовлетворение от того, что легко убираю весь беспорядок одним небрежным движением. Да, я тоже так могу, придурок. — Поттер, — говорю я, задрав нос. — Я требую знать, что это за квипрокво* было вчера в кафетерии. Поттер моргает: — Ты съел словарь на обед? Я хмурюсь: — Поттер! — Хорошо, о чём ты вообще? Я закатываю глаза: — О свидании в пятницу. — О, прости, ты занят в пятницу? Тогда мы перенесём. Когда ты будешь свободен? Я смотрю на него и готов поклясться, что снова близок к гипервентиляции. — Почему… ты… — я совершенно не нахожу слов. — Ты мне нравишься, — слегка нахмурившись, сообщает мне Поттер с таким тоном и выражением лица, словно это был самый очевидный грёбаный факт в мире. — О? — это всё, что я могу придумать в ответ. — Так ты свободен в пятницу вечером? — Д-да. — Хорошо. О, чёрт, я должен встретиться с Министром. Он суетится, натягивая мантию со сверкающими золотыми знаками отличия слева, засовывает в карман палочку, хватает папки, роняет подставку для перьев, опрокидывает мешочек с совиными угощениями и вообще создаёт самый настоящий срач. — Хорошо. — Я, с другой стороны, занят тем, что пускаю корни на месте. — Увидимся. — Он обходит свой стол и торопливо приближается ко мне, глухо стуча крепкими ботинками по кафелю. А потом он целует меня в щёку тёплыми губами, со свежим дыханием и пряным ароматом, и выбегает из своего кабинета. Я лечу домой и гипервентилирую в свои долбаные диванные подушки целый час.***
Поттер заказывает нам очаровательный маленький отдельный столик, спрятанный в сказочно освещённом укромном уголке. Поттер знает толк в винах. Поттер выбирает для нас лучшие, самые дорогие блюда из меню «Pane e Vino». Поттер одет в великолепную, идеально сшитую на заказ мантию чёрного и тёмно-зелёного цветов с изумрудными запонками в тон. Поттер заигрывает со мной ногами под столом. Поттер кормит меня шоколадным суфле голыми пальцами (ага, я чуть не упал в обморок прямо на месте). Поттер провожает меня домой, прижимает к входной двери и свирепо, страстно целует. А затем Поттер спрашивает меня (жёстко сжимая мою задницу), рыча так, что мой член чуть не брызжет предэякулятом в штанах, сколько ещё свиданий я сочту обязательными, прежде чем позволю ему трахнуть меня. Я тащу Поттера в постель.***
Я не знаю, чего я ожидал. Почти год активного преследования мужчины, месяцы фантазий о его члене, размер которого примерно равен размеру моего эго (ха-ха-ха), бесчисленные дрочки с его мысленными образами и одно удивительное свидание за ужином позже, и я наконец-то в постели с ним. И у меня нет слов. Он уже наполовину раздел меня и вдавливает меня в матрас, и я клянусь, что ещё несколько секунд, и я кончу, хотя мы ещё даже не успели зайти дальше поцелуев, а потом решаю, что всё остальное может пойти нахуй, потому что я должен увидеть его голым прямо сейчас. — Раздевайся, — дрожащим шёпотом требую я, отстраняясь. Он криво улыбается мне милой небольшой улыбкой и отодвигается, садясь на колени по обе стороны от моих бёдер, мой член натягивает палатку на моих штанах между нами. Аккуратно и спокойно он снимает с себя великолепную мантию, шёлковую рубашку, носки и туфли, а затем облегающие брюки. И блять. Гарри Поттер — это самое что ни на есть охуенное зрелище. Понимаете, увидеть его полуголым и блестящим от пота в спортзале, затем полностью обнажённым и совершенно невозмутимым в раздевалке, не то же самое, как теперь видеть его снова полностью обнажённым, но на этот раз нависающим надо мной и смотрящим на меня своими грёбаными глазами и таким взглядом, пока лунный свет освещает его загорелое, твёрдое, мускулистое (великолепное) тело. И его член, ну, Мерлин. Эта самая настоящая стена плоти смотрит прямо на меня, с её головки стекают огромные капли предэякулята. Я смутно задаюсь вопросом, сколько из этого я смогу запихнуть себе в рот и горло. Поттер тоже смотрит на меня, слегка склонив голову, всё ещё раздражающе привлекательно улыбаясь. — Уже не в первый раз, так что перестань пялиться, — весело говорит он. Я даже не удосуживаюсь хотя бы притвориться возмущённым и/или опровергнуть это утверждение. — Ты собираешься трахнуть меня этим взглядом, Поттер, — говорю я, слегка задыхаясь. Поттер, наконец, перестаёт улыбаться. Я сажусь, обвиваю рукой его шею и притягиваю его губы к своим, страстно целуя его. Он целует меня в ответ так жёстко, что я, честно говоря, не могу заставить свой мозг продолжить работать. Всё, что я могу сделать, это приоткрыть губы, слабо обхватить его язык своим и позволить ему погрузиться в мой рот. Я невольно стону — громко. И от этого он, кажется, утрачивает контроль над собой. Он обвивает меня своими большими тёплыми руками, дёргает за одежду и срывает её с меня, и мне хочется смеяться, потому что, конечно, я решил надеть свой самый дорогой комплект мантий сегодня вечером, а Поттер, будучи неандертальцем, превратил их в кучу рваных тряпок на полу. Я чувствую, что должен прокомментировать столь небрежное обращение со своими вещами от итальянского дизайнера за семьсот галлеонов, когда он налетает на мои ключицы, покусывая и посасывая их, отмечая меня. Но всё, что мне удаётся сделать, это обхватить его лохматую голову руками, запрокинуть свою голову и замурлыкать, потому что, Боже, то, как он словно потерял над собой контроль, невероятно возбуждает; он кусает мои губы, безжалостно посасывая их, и я на самом деле чувствую, как они набухают. — Подумать только, и всё, что для этого потребовалось — это замечание Рона о том, что ты никогда не согласишься пойти со мной на свидание, — внезапно выдыхает он, отрывая свой рот от моего и облизывая изгиб моей шеи. — Какой же ты доверчивый, Поттер, — выдыхаю я, запуская пальцы в его ароматные, удивительно шелковистые волосы. — Знаешь, некоторым это показалось бы милым. — Он кусает меня за ухо, и я скулю. — А тебе? — Что? — Я даже не знаю, о чём этот придурок говорит. — Разве ты не находишь это милым? — Он отстраняется и ухмыляется. Его губы красные и влажные, волосы спадают ему на сверкающие глаза. Он, блять, чертовски великолепен. — Я буду звать тебя как захочешь, если ты трахнешь меня в ближайшие пять минут, — говорю я ему, прежде чем потереться своим членом о его чудовище. Он резко вздыхает, откидывает голову назад и обдаёт меня тёплым, пахнущим вином дыханием. А потом смотрит на меня сверху вниз расширенными зрачками, скользит языком по губам и снова нежно накрывает мой рот своим, медленно целуя меня. — Собираюсь насладиться этим, — шепчет он, выцеловывая дорожку на моей груди. — Поттер. — Я дрожу, когда его язык скользит по моему соску самым неописуемым образом, даже с моим известным красноречием. — Насладиться чем? — запоздало спрашиваю я. — Этим, — бормочет он над моим вторым соском, покусывая его и посасывая. — Сексом с тобой. Видит Бог, я хотел этого достаточно долго. Твои соски на вкус как мёд, — добавляет он, снова облизывая первый, обводя его языком. Я не могу сдержать задыхающийся смех, вырывающийся из меня, когда я выгибаюсь навстречу его рту, всё ещё вцепившись руками в его волосы. — Ты ведь шутишь, да? — Я задыхаюсь, когда он просовывает язык мне в пупок. — Нисколько. — Он резко впивается зубами в изгиб моей талии, и я снова задыхаюсь. — Ты нравишься мне уже целую вечность, Малфой. И, чтоб ты знал, твоя задница не… она неестественная, нереальная. — Прошу прощения? — Теперь я смеюсь по-настоящему, хотя не потому, что Поттер покрывает мой живот влажными, лёгкими, как крылья бабочки поцелуями, а из-за грёбаной иронии всего этого. — Она нереально горячая. Смотреть, как ты тренируешься — пытка. — Моя задница? — Твоя задница. Она чертовски потрясающая. — Его рот скользит ниже. — Моя задница. — Твоя задница. — Поттер заглатывает мой член. Моя спина выгибается; я хрипло всхлипываю и пинаю его ногой. — Я же сейчас кончу, ты что, блять, не видишь?! — Внезапно я прихожу в ярость и впиваюсь руками в покрывало, мои яйца мучительно пульсируют. Поттер смеётся, дьявольский ублюдок. — Я хочу съесть твою задницу, — с надеждой говорит он. — Ты съешь мой кулак, если не трахнешь меня прямо сейчас. — Я вжимаю ногу между его круглыми, тёмными сосками, прижимая пальцы ног к его твёрдой груди. Поттер медленно улыбается, обхватывая пальцами мою лодыжку, поднося мою ступню к своим губам и нежно целуя её, а другую руку просовывая мне между ног… Я раздвигаю вторую ногу, когда Поттер с нежной лёгкостью проникает в меня первым пальцем. Я благодарно вздыхаю. — Ещё, пожалуйста, — прошу я. Поттер вытаскивает палец, постукивает им по краю моего ануса, бормоча себе под нос что-то о самой тугой грёбаной заднице, а затем внутри меня материализуется смазка, и её так много, что она вытекает из меня и мочит простыню под моей задницей. Она прохладная и сладко пахнет, и Поттер очень деловито засовывает в меня сразу два пальца до последнего сустава. — Дааааа! — шиплю я — я на самом деле, блять, шиплю. Как змея. Шиплю. А ещё я на грани оргазма. Поэтому я обхватываю основание своего члена обеими руками и сжимаю, отчаянно глядя на Поттера, который прикусывает губу и настойчиво вводит в меня третий палец. — Уже скоро, — успокаивающе говорит он, снова целуя мою лодыжку, а затем проводит языком по моей икре. — Недостаточно скоро, — скриплю я, извиваясь на его руке, когда он вводит в меня четвёртый палец. — Я не хочу причинить тебе боль, Малфой. Поттер говорит мягко, ласково, его глаза округляются от беспокойства. И я полагаю, что он в чём-то прав. Самое большое, что у меня было внутри — это смехотворно розовый фаллоимитатор, завёрнутый в несколько старых плащей и стоящий в углу на полу моего гардероба. И этот фаллоимитатор — веточка по сравнению с членом Поттера. Его членом, который истекает предэякулятом на мою кровать (и заставляет мой рот наполняться слюной). — Мне уже всё равно, просто трахни меня, пожалуйста, — говорю я с наигранным спокойствием, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы чистого отчаяния. Мне действительно всё равно. Я слишком долго ждал этого. Если будет больно, — а больно, безусловно, будет, — я, блять, буду смаковать эту боль, потому что да, именно настолько сильно я нуждаюсь в этом. Поттер энергично двигает во мне пальцами, хлюпая ими, мои бёдра вымазаны смазкой, она капает с моих яиц. Его мускулистые бицепсы напрягаются с каждым толчком в и из меня, потому что — о блять, это было близко — потому что вот, насколько усердно, насколько тщательно он растягивает меня. — Какой позор, — задыхаюсь я, поспешно увеличивая давление вокруг своего члена в третий раз. — О чём ты, Малфой? — Ты победил Волдеморта, получил работу своей мечты, был повышен до главы отдела, будучи ещё таким молодым, — я снова невольно выгнулся на кровати, — только для того, чтобы в конечном итоге быть убитым мной сегодня ночью. Поттер хрипло смеётся, и я так сильно пихаю его ногой в плечо, что он с криком падает назад, его покрытые смазкой пальцы выскальзывают из меня следом. — В меня, живо! — яростно приказываю я, подтягивая колени к плечам и сжимая свою задницу перед ним с явным отсутствием стыда. Поттер резко вздыхает, садясь обратно и снова опускаясь на колени, его взгляд твёрдо прикован к моей бесстыдно выставленной, достаточно растянутой заднице; он обхватывает свой член рукой и смазывает его. — Господи, — стонет он, но мои глаза закрываются, потому что огромная, набухшая головка его члена утыкается в мою дырочку, и я просто чувствую блаженную нирвану, которой вот-вот достигну. Он начинает проталкиваться, и я прикусываю губу, прежде чем невольно издаю звук и заставляю Поттера прекратить то, что он делает, потому что, о да, Боже, я хочу этого. Я хватаюсь рукой за его плечо и сжимаю, у меня перехватывает дыхание, рот Поттера порхает по моему подбородку, вдоль челюсти. Затем головка его члена проскальзывает внутрь, Поттер со свистом выдыхает, и я дёргаюсь, умудряясь молчать; его ствол начинает своё бесконечное скольжение в меня, Поттер непрерывно ругается, и я покрываюсь мурашками; его хриплый стон разрывает воздух, и я поддаюсь охватившей меня порочной дрожи; ещё больше смазки густо хлюпает в мою дырочку и пропитывает простыни, тело Поттера входит и накрывает меня, и я кусаю губу до крови. Его член разрывает меня надвое, его яйца прижимаются к моей заднице, и я кончаю. Я кончаю, кончаю и кончаю, и это всё, что я могу сделать, а затем, как бы ужасно это ни было, начинаю рыдать у него на плече. — Всё хорошо, я рядом, — это всё, что повторяет и повторяет Поттер, пытаясь успокоить меня, прижимая меня к себе, неподвижно нависая надо мной своим тёплым и тяжёлым телом, пока я рыдаю и дрожу, как грёбаный идиот, изо всех сил стараясь угнаться за своим почти мучительным оргазмом. — Боже! — я икаю, из моего члена всё ещё вырываются струи спермы, липко забрызгивая мою грудь. — Поттер. О Боже, Поттер. Мой голос срывается на постыдно жалобное хныканье. И я могу только продолжать хныкать, когда Поттер нежно проводит губами по глупым следам слёз на моём лице, тихо бормоча, целомудренно целуя меня в губы, лоб, кончик носа, вытирая мои глаза, осторожно убирая волосы с моего лица. Мерлин, он такой чёртов принц. Я протягиваю руку, чтобы как следует поцеловать его, и это движение заставляет его неуловимо скользнуть внутрь меня ещё глубже. Мы стонем, прижимаясь ртами друг к другу, приоткрыв губы и задыхаясь. — Давай, Поттер, — выдыхаю я, подталкивая его, приподнимая бёдра в лёгком движении, которое мгновенно заставляет мои глаза закатиться. Поттер издаёт низкий, отчаянный звук, тянется к моим ногам и закидывает мои колени себе на плечи, после чего, наконец, начинает двигаться. С тихим хмыком он мучительно медленно вырывается из меня, прежде чем снова входит обратно, и Боже, пожалуйста, помоги мне, потому что я чувствую, что вот-вот развалюсь на части; как будто я распадусь и никогда больше не буду целым. Я так полон, что действительно не могу дышать; он везде, внутри меня, вокруг меня, на мне. Я чувствую его в своём комке в горле, в стеснении своей груди, жгучей тяжести, собирающейся в животе, тупой боли в пояснице. Он растягивает и заполняет меня так, как, честно говоря, несмотря на мои почти круглосуточные фантазии, я никогда не мог себе и представить. Дрожа и с трудом пытаясь дышать, я цепляюсь за него, стону и слепо хватаю ртом воздух, уткнувшись в его шею, пока он грязно врывается в меня, опаляя горячим дыханием мою кожу, и от его шёпота «Боже, Малфой, так хорошо, так хорошо» что-то внутри меня приятно покалывает. Я уже снова возбуждён. Я провожу руками по его спине, приподнимаясь, чтобы попробовать на вкус его кожу медового оттенка. Я посасываю и кусаю его шею между вздохами, слизывая каждую новую струйку пота, стекающую вниз, облизываю его кадык, его челюсть, его рельефные плечи, пока Поттер проникает, врывается и вбивается в меня. — О блять, не останавливайся, не останавливайся! — Я хрипло умоляю его ему на ухо, когда он нацеливается на мою простату, грубо вцепляясь рукой в его волосы и втягивая мягкую мочку его уха в свой рот. — Мерлин, мне кажется я, блять, умираю, Поттер. Толчки Поттера ускоряются, и он поворачивает лицо, чтобы поймать мой рот своим, целуя меня так, что мне удаётся лишь бесполезно царапать его спину. — Ты невероятен, — шепчет он, отстраняясь, проводя кончиком языка по моей ушной раковине. — Ты прекрасен. — Мне так жаль себя за то, что я не заставил тебя трахнуть меня раньше, — всхлипываю я, откидывая голову назад, мои плечи вдавливаются в матрас, пока он скользит по моей простате. — Бедный я. Поттер фыркает: — Бедный Малфой, — мурлычет он, облизывая мою шею. — Ты собираешься кончить снова? — О Боже, да! — лепечу я, мои яйца болезненно сжимаются. — Собираюсь кончить, а потом, скорее всего, вырублюсь. Поттер смеётся, тяжело дыша, его руки дрожат рядом со мной, пока он непрерывно двигается, безжалостно вгоняя в меня свой чёртов благословенный член, его толчки сдвигают меня всё выше и выше по кровати, всё ближе и ближе к сладкому экстазу. Кажется, мы кончаем вместе, хотя я не уверен. В моих ушах только белый шум, и я временно не могу открыть глаза — не то чтобы я слишком старался, прошу заметить. К счастью, на этот раз я не плачу, как грёбаный идиот. Я просто обвиваюсь вокруг его дрожащего тела, как коала, и кончаю бесконечно, отчаянно целуя его, держась за него, и сквозь обжигающую волну и почти невыносимую боль в заднице, мой член, наконец, был выжат досуха. И я, должно быть, остался верен своему слову и отключился, потому что, придя в себя, я обнаружил, что лежу на боку, а Поттер обвивается вокруг меня, как нечто сродни огромному огнедышащему дракону (я имею в виду, что его дыхание у меня на шее обжигающе горячее), а за окном светит солнце. Я шевелюсь, а затем стону, моя чувствительная задница яростно протестует в качестве предупреждения, но от этого я лишь чувствую внезапную вспышку возбуждения. Поттер издаёт тихий протестующий звук позади меня. — Лежи спокойно, — бормочет он, внезапно влажно облизывая мою шею сзади. — У меня была тяжёлая ночь. — О, у тебя была тяжёлая ночь. — Я сдерживаю улыбку, мгновенно вырываюсь из его объятий и поворачиваюсь к нему лицом, игнорируя пульсирующую боль в заднице. — У тебя была тяжёлая ночь?! Поттер хихикает, его глаза всё ещё закрыты, волосы на голове и вокруг запутались в жутком растрёпанном комке. — Эй, ты умолял меня об этом. — Он открывает один глаз, внезапно протягивает руку и притягивает меня обратно к себе. — Я официально самый развязный человек в истории. — Я качаю головой, когда он прижимает меня к кровати своей крепкой мускулистой ногой. — Я дал на первом же грёбаном свидании. — И спасибо Мерлину за это, — сухо говорит Поттер. — Иначе возник бы вопрос о согласии, и у меня не было бы твоего, а я не могу иметь нечто подобное в своём послужном списке. Я ухмыляюсь, протягиваю руку и нежно убираю волосы с его лица: — Ты всегда будешь получать моё согласие, дурак, — тихо говорю я. Затем, после паузы: — Так вот как это обычно происходит у тебя со всеми другими? Одно шикарное свидание за ужином, а потом ты трахаешь их чуть ли не до смерти? Я действительно стараюсь скрыть нотки ревности в своём голосе. Каким бы я был «гордым слизеринцем», если бы позволил своим эмоциям взять верх? Поттер открывает глаза, и его пылающий взгляд без малейшего усилия приковывает меня к месту. — Я никогда не приглашал других на ужин, — наконец говорит он, и его губы медленно изгибаются в улыбке. — Лжец. — У меня нет причин лгать тебе, — говорит он, выглядя удивлённым. — Я не монах. Мне нравится трахаться так же сильно, как и любому другому парню. — Что ж, я польщён. — Я приподнимаю бровь. — Тогда почему я заслуживаю особого отношения? — Потому что ты не одноразовый трах, Малфой. — Он притягивает меня к себе ещё ближе; на самом деле, физически не должно быть возможно быть прижатым к кому-то так близко. — Ты чертовски потрясающий. — Он утыкается носом в мои волосы. Я фыркаю, скользя рукой по его талии и обнимая её, чувствуя его гладкую, согретую сном кожу. — Ах да, я и моя потрясающая задница. — Совершенно верно. — Он ухмыляется, сразу же обхватывая мою задницу руками и нежно разминая её, и у меня перехватывает дыхание. Я медленно выдыхаю, слегка обдавая дыханием его острые ключицы. — Ты не мог прийти ко мне раньше, тупица? — внезапно выпаливаю я. — Я должен был быть уверен, что ты согласишься пойти со мной на свидание. — И затем, озорно подмигнув, добавил: — Знаешь, у меня тоже есть гордость. Я закатываю глаза: — Ты казался вполне уверенным, когда, по сути, просто сообщил мне о том, что я собираюсь поужинать с тобой. Он пожимает плечами: — К тому времени я уже был уверен. — Как? — Ты не убежал с криком в тот день у шкафчиков, — подмигивает он. — Напротив… — Он криво усмехается. Я чувствую, как мои щёки горят, хотя при этом всё равно впиваюсь в него взглядом. — Так ты нарочно засветился передо мной? — О, прошу, как будто ты не подавился слюной тогда! — А вот и неправда, и я возмущён подразумева- фффнннннпп. Поттер снова целует меня. И целует он меня так, словно мы целовались всю нашу жизнь; будто он привык просыпаться рядом со мной, голый и тёплый, ощупывая меня, как и сколько ему заблагорассудится, и целовать меня, чтобы я заткнулся в жалобной покорности посреди спора. И всё это действительно начинает казаться знакомым, когда он поднимает мои ноги, бормочет заклинания, чтобы в быстрой последовательности исцелить и смазать меня, и входит в меня с медленной, уверенной, неумолимой силой привычки, которая, как я вдруг понимаю, никогда не перестанет меня потрясать.***
У меня уже два месяца кружится голова. Интересно, не следует ли мне сходить к врачу? Может, это один из побочных эффектов того, что меня ежедневно трахают огромным, как столб, членом. Или, может, потому, что человек, к которому привязан этот огромный столб, оказался просто чертовски фантастическим парнем. Как бы то ни было, я готов смириться с этим побочным эффектом. Более чем счастливо. Моя жизнь теперь, наряду с работой, вращается вокруг чудной горстки друзей и странно обрадованной матери (мне пришлось рассказать ей о Гарри; я ходил к ней в гости, и она казалась обеспокоенной несколькими дюжинами неизлечимых засосов на моём теле), человек-кальмар, он же Гарри Поттер, постоянно сгребающий меня своими длинными, ужасающе сильными руками, вылетающими из разных дверных проёмов, хватающими и сжимающимися вокруг любой части моего тела, к которой он прикасается, затаскивающие меня в тесные чуланы, загромождённые кладовые, пустые офисы и туалеты, тянущие меня в свои объятия или на колени (уиии!), где он с энтузиазмом продолжает воплощать свои радостно коварные планы. И, конечно же, я позволил ему всё это сделать, почему бы, блять, нет? На блестящей поверхности стола Гарри (да, теперь он Гарри) из красного дерева тридцать две царапины. А ещё три круглых пятна и одна маленькая неровная отметина — несомненно, результат случайных искр от небрежно оставленной палочки. Откуда я всё это знаю? Мне приходилось тщательно и неоднократно подсчитывать и отмечать всё это в повторяющихся попытках предотвратить свой оргазм каждый раз, когда Гарри раздевает меня полностью, блять, догола прямо в своём кабинете (буквально, включая мои грёбаные носки и туфли, педантичный ублюдок), склоняет меня над своим столом и громко ест мою задницу на обед, вытворяя языком с моей задницей вещи, которые следует объявить вне закона, и звуков его голодного сосания и влажного, вульгарного чавканья достаточно, чтобы я неоднократно клялся скрыть своё лицо навсегда. Я стал близко знаком с ощущением прохладного металла ручек его ящиков на своих бёдрах. Я также добавил несколько собственных царапин на его столе, потому что, когда Гарри в конце концов сжалится надо мной, встанет и трахнет меня в тёмное полированное дерево, мне нужно что-то поцарапать и поскрести, не так ли? Боже, моя бедная задница. Теперь я тот, у кого возникают спонтанные эрекции при воспоминаниях о сексе, я тот, кто хромает и накладывает Амортизирующие Чары на стулья. Потому что я тот, кого сейчас трахает Гарри Поттер. И только я. (И, Боже Милостивый, я думаю, что мы теперь встречаемся). Я тот, кто ходит на еженедельные свидания с Гарри (ага, охренеть, правда?!). Я тот, кого он целует публично. Это мою талию он собственнически обнимает на министерских мероприятиях и светских вечерах. Это меня он ищет каждый раз, когда у него появляется свободная минутка или две на работе. Я тот, кто сидит, прижавшись к нему, когда мы идём пить с его компанией шумных, крикливых друзей, и я тот, с кем он тихим шёпотом болтает на диване, положив голову мне на колени, пока мои пальцы перебирают его волосы, и так часами. Я тот, в кого, как он в конце концов признаётся, он влюблён, благоговейно прошептав эти слова мне в лоб, нежно обхватив мозолистыми руками моё лицо, глядя на меня мягкими и честными глазами; я тот, кого он просит переехать к нему через шесть месяцев (Боже!). Я тот, для кого он каждый день готовит завтрак, я тот, для кого он просыпается рано по субботам, чтобы пойти купить свежеприготовленные булочки с шоколадом* в том французском заведении в Мейфэре*. Это моё лицо он видит и целует первым делом каждое утро, и я тот, кого он, засыпая, прижимает к себе каждую чёртову ночь. Я, самая счастливая грёбаная королева размеров на свете.