персиковый сок

персиковый сок стекает по изгибу подбородка, срывается бледно-янтарной каплей — и разбивается о твердую горячую грудь, теряется в бороздах шрамов, застывает в ямке посередине грудины. наклониться, собрать языком, не обращая внимания на недовольное хмыканье — кто бы мог подумать, что генерал — да-а, теперь уже генерал ван бэнь боится щекотки. сладковатый от персикового сока, солоноватый от пота, горьковатый — от выражения взгляда из-под густых бровей углом. «не веди себя как женщина», говорит он мэн тяню, на что тот только смеется — «веду себя как веду», заплетенные в косицы волосы отводит за ухо, и трогает пальцем позванивающие кольца в ушной раковине ван бэня. тот прижимает ухо к плечу, чертыхается, но поддается, поддается, словно постепенно отогревающийся воск. в ван бэне столько усталой боли и угловатого напряжения, что мэн тяню порой хочется скукситься и захныкать — а-а, это же так надоедает, почему это не надоедает самому ван бэню? почему не надоедает быть хмурым, и вечно нацеленным вперед, словно наконечник его копья? — изгиб шеи того не отвечает, закаменевший, закостеневший, с горячим шрамом под языком мэн тяня. «ты опять, да?» — а, да что он сделал такого-то? — мэн тянь со смешком уворачивается от тычка в бок, движением, схожим с тем, которым отводит вражеский меч. «снова», — и тянется за очередным персиком, откусывает его — большой, сочный, спелый, откусывает сильно, чувствуя на языке шершавую косточку. Как же славно есть еду — простую еду, обычную еду, хорошую еду, как же славно валяться на шелковых простынях и хотя бы мгновение — нет, целый день, и завтра тоже, желательно — не думать о войне. вот уж не про кого это, глядя на ван бэня, думает мэн тянь. вот уж кому ты хоть отруби голову — а она все равно останется на поле боя. ван бэнь моргает, глядя перед собой, руки под голову положив — моргает еще, сонно, темноватые веки опускаются, голова клонится слегка набок. засыпает ван бэнь быстро — сразу ясно становится, человек с чистой совестью. без невзгод и проблем (ха-ха), думает мэн тянь, щурясь на расслабляющиеся, разглаживающиеся черты всегда хмурого лица. ван бэнь беззащитно подставляет шею — свежим розоватым шрамом, двигает плечом во сне, выдыхает бесшумно и протяжно. славно ему так вот спать, — мэн тянь обнимает себя за согнутые колени, задумчиво кусая персик, не заботясь о том, что cок капает теперь на дорогие шелка. косточка опять царапает язык, мэн тянь кусает персик сильнее, вгрызается в него в одно слитное мгновение, скрученный коротким импульсом, пронесшимся по телу — сквозь желудок, до самого паха, и истаявшим внизу живота. еда, еда! — выдох пополам с беззвучным смехом; мэн тянь откидывается на подушки, смакуя персиковую сладость, облизывая губы, вдыхает глубже — ха-а, его сейчас никто не видит, и хорошо. никогда не понимал — даром, что задумывался, в какую адскую бездну отчаяния может повергнуть человека голод. я же никогда не голодал, — обсасывая персиковую косточку, размышляет он с улыбкой. ну, всякое бывает, когда ты генерал, — с улыбкой же он поворачивается к бэню, опять вздрогнувшему во сне. надо же, засыпаешь мгновенно, а дергаешься, когда спишь, словно тебя режут, — липкая от персикового сока ладонь ложится на высокий лоб с едва заметной ранней поперечной морщинкой. «будешь хмуриться — состаришься раньше времени, тебе никто не говорил?» — шепчет мэн тянь, убирает со лба ван бэня прямую черную прядь, и мягко приподнимает бровь — тот, не просыпаясь, прислоняется щекой к его руке. несильно — дистанцию держит, для копейщика это ведь важно, ван бэнь? — но с ощутимым теплом. мэн тянь легонько поглаживает его по скуле указательным пальцем, оттягивает уголок рта — улыбнись, бука, не будь дураком, не трать свою жизнь на хмурые рожи. мало ли войн нам еще предстоит, — мэн тянь не удивляется, когда его пахнущих персиком пальцев касается горячее дыхание бэня, влажное — случайно, разумеется, совершенно случайно.