Не смей выходить замуж за Лань Ванцзи, Вэй Усянь!

      Ночь была тепла и необыкновенно светла, но назвать ее доброй у страдающего молодого мужчины язык бы не повернулся. Во всем виноваты были луны. Две огромные прекрасные луны, которые вместо того, чтобы спокойно и величественно (и желательно в единственном числе) царствовать на небесах, затмевая звезды, сейчас раздражающе кружились перед глазами, ослепляя и вызывая у Цзян Ваньиня тошноту. И глаза при этом закрыть нельзя. Мужчина уже попробовал так сделать и пожалел: все ощущения лишь обострились, и ему стало гораздо хуже. А потому приходилось терпеть и, почти не моргая, смотреть на небесный хоровод, умоляя проклятые луны перестать двигаться (почему их вообще две?). Цзян Ваньинь сильно прикусил свою губу, желая болью развеять хмельной туман в голове. Не сработало. Юный хозяин Пристани Лотоса прекрасно понимал, что нужно как можно скорее подняться с мокрой от дождя земли и добраться до своих покоев, где уже можно будет с комфортом и достоинством наконец умереть. Тело протестовало и не слушалось, оно готово было перестать функционировать уже здесь и сейчас. И Цзян Ваньинь всерьез раздумывал активировать верный дзыдянь и попытаться привести себя в чувство методом имени мадам Юй. Это не самая лучшая идея. Цзян Ваньинь, даже будучи сильно пьяным, это прекрасно понимал: в своем текущем состоянии он просто не сможет точно рассчитать силу и траекторию удара. Если очень не повезет, то так можно и случайно самоубиться. Это был бы крайне печальный конец для прославленного героя Юньмэна, пережившего нападение Вэней на Пристань Лотоса и Аннигиляцию Солнца. Но альтернатива была куда хуже: если утром спешащие на тренировку ученики найдут его, главу Великого Ордена, мокрым, грязным, пахнущим алкоголем и спящим на земле, подобно опустившемуся бродяге, то Цзян Ваньинь, протрезвев, тут же умрет от стыда. А потом его дух развоплотится, не выдержав встречи с предками в загробном мире.       А ведь не так уж и много вина этим вечером было выпито. Вэй Усянь бы после такого количества спокойно запрыгнул на Суйбянь и без проблем долетел до дома. Если, конечно, этот придурок не забыл бы захватить с собой на вечернюю «прогулку» свой меч. Кстати, что-то в последнее время его шисюн слишком часто грешит этим…       Стоило только подумать о Вэй Усяне, как ночную тишину нарушил раздражающе громкий и жизнерадостный голос: — Цзян Чэн, а тебе не кажется, что в постели спать все же удобней?       Цзян Ваньинь поморщился от резкого звука и, оторвав наконец взгляд от двух лун, медленно повернул голову, чтобы увидеть двух одинаково улыбающихся Вэй Усяней. — Черт. Тебя одного и так слишком много. Зачем раздвоился? Снова твои дьявольские фокусы? Тёмный путь воистину ужасен. Глаза Вэй Усяня на мгновение удивленно расширились, а затем, усмехнувшись, он нарочито ласковым голосом произнес: — Это не темный путь, Цзян Чэн, это шесть кувшинов вина. Пошли домой.       Да, нужно добраться до дома, до своей спальни. Прислушавшись к собственным ощущениям, Цзян Ваньинь решил рискнуть и попытался подняться сам, но голова снова закружилась, а к горлу подкатила тошнота. Нет, тут, увы, без чужой помощи не обойтись. Что ж, хорошо, что его нашел именно Вэй Усянь. Это гордость Цзян Ваньиня должна выдержать. — Помоги, — хрипло попросил он, протягивая дрожащую руку в сторону двух Усяней.       Темный заклинатель, полностью оправдывая свою отвратительную репутацию, вместо того чтобы просто взять протянутую руку и помочь ослабленному человеку подняться и достойно, на собственных ногах, дойти до дома, приобнял одной рукой Цзян Ваньиня за талию, а другую просунул под коленями и легко, словно изящную девицу, поднял с земли. — Что ты творишь, придурок? — гневно зашипел от такого произвола покрасневший (от возмущения!) гордый и суровый глава Великого Ордена. — Помогаю, как ты и просил, — с возмутительно серьёзным лицом ответил слившийся наконец в одного человека Вэй Усянь. — Приказ юной госпожи — закон для этого заклинателя. — Убью, — прорычал оскорбленный Цзян Ваньинь, — вот завтра же собственными руками сброшу с ближайшей скалы. — В Юньмэне нет скал, Цзян Чэн. Нам придется отправиться в Гусу. Или в Цишань. — Хлопотно. Тогда скормлю тебя твоим же лютым мертвецам! Так выйдет еще лучше — не придётся марать собственные руки!       Ничуть не впечатленный этими угрозами Вэй Усянь лишь усмехнулся и, поудобней прижав к себе чужое сердитое, но ослабленное алкоголем, а потому не сопротивляющееся тело, понес его в Пристань Лотоса.

***

      Протягивая переодетому, очищенному от грязи влажными полотенцами и уложенному в постель шиди чашу с водой, Вэй Усянь шутливо ругался: — Возмутительно! Поверить не могу, что ты снова отправился пить без меня! Во имя священных братских уз в этот раз я прощаю тебя, Цзян Чэн, но учти: ты ходишь по очень тонкой грани!       Цзян Ваньинь лишь хмуро посмотрел на него и ничего на это не ответил, безуспешно попытавшись скрыть свое пылающее от смеси смущения и алкоголя лицо за слишком маленькой для такой цели чашой. — Ты же умеешь пить, Цзян Чэн. Так как же ты ухитрился довести себя до состояния нестояния? Что на тебя сегодня нашло?       Веселье покинуло голос Вэй Усяня, сменившись неподдельным беспокойством, а потому Цзян Ваньинь неохотно, но все же ответил: — А-цзе снова уехала гостить в Ланьлин.       Это ничего не объясняло. Вэй Усянь еще немного подождал продолжения, но его не последовало. — Ну да. Она в последнее время там часто бывает. И меня это тоже не радует. Тем более Павлин там без нашего присмотра наверняка ей проходу не дает. Но разве это причина так напиваться? — Просто недавно вдруг осознал, что однажды она оттуда не вернётся. Настанет день и сестра навсегда исчезнет. Из пристани Лотоса. — Да, — печально согласился Вэй Усянь, который после ночной охоты на горе Феникс был вынужден признать, что сердце его дорогой шицзе навсегда отдано недостойному такого драгоценного дара Цзинь Цзысюаню, — в этом огромный минус сестер и дочерей: у них есть ужасная привычка выходить замуж и уходить в другую семью, разбивая нам тем самым сердца. — Ты ведь со мной так не поступишь? — тут же заплетающимся голосом строго спросил у него Цзян Ваньинь. — Что? Конечно нет! Откуда такие мысли? — Там, на горе Феникс, когда ты и Цзини затеяли скандал, мне показалось, что Лань Ванцзи был готов просто схватить тебя и забрать в Гусу, перед этим зарезав Бичэнем всех, кто в тот день посмел хотя бы просто косо на тебя взглянуть. Защищал так отчаянно, словно возлюбленную невесту.       Эти слова заставили даже бесстыжего Вэй Усяня шокировано раскрыть глаза, покраснеть и на какое-то время лишиться слов. Цзян Ваньинь самодовольно усмехнулся. Очень редко (на самом деле никогда до этого дня) ему удавалось довести своего шисюна до подобного состояния. Все же от алкоголя порой есть и польза. На трезвую голову Цзян Ваньинь никогда бы до такой чепухи не додумался. — Это такая месть за «юную госпожу»? — наконец совладав со внезапным смущением, преувеличенно весело спросил Вэй Усянь. — Возможно, — ответил довольный собой Цзян Ваньинь, но затем, нахмурившись, добавил: — на самом деле этот раздражающий нефрит действительно порой странно на тебя смотрит. Я не уверен, что именно выражает этот пугающий взгляд, скорее всего гнев и неодобрение, но… лучше поклянись-ка, что не выйдешь за него замуж и не переедешь жить в Гусу. Так, на всякий случай. — Ты сейчас серьезно? — Приказ главы Ордена! — Хорошо, клянусь, — решив не спорить с пьяным человеком, торжественно ответил Вэй Усянь, и, дождавшись облегченного выдоха со стороны Цзян Чэна, с коварной улыбкой добавил: — если мы с Лань Чжанем решим пожениться, то я привезу его в Юньмэн. — Что?! Я не это имел ввиду! Вэй Усянь, ты… — На самом деле, это отличная идея, Цзян Чэн! Лань Цижэнь все равно добровольно никогда меня не подпустит к самой аппетитной капустке в своем огороде. Придётся ее похищать. И как же предусмотрительно было с моей стороны с самого детства готовиться к этому, воруя с тобой лотосы у того старика. Как чувствовал, что пригодятся мне эти навыки! — Вэй Усянь… — Лань Чжань, конечно, потяжелее лотосов будет. Но сегодня благодаря тебе я убедился, что мои руки вполне способны выдержать вес даже весьма высоких и крепких невест. Но лучше все же еще потренироваться. Дело-то предстоит важное. Рассчитываю на твою помощь, Цзян Чэн.       Цзян Ваньину срочно захотелось снова выпить, потому что хмельной шум в ушах недостаточно заглушал льющийся изо рта Вэй Усяня возмутительный бред. — Знаешь, я передумал. Можешь выбрать себе в спутники кого угодно и свалить с ним на все четыре стороны. И ближайшие, скажем, лет тринадцать, а лучше даже шестнадцать, не вздумай показываться мне на глаза. А там, может быть, я все же позабуду то, каким невозможным кретином ты являешься. — Тринадцать лет… — задумчиво протянул Вэй Усянь, — это же так много! Неужели ты вытерпишь столь долгую разлуку со мной?! — Вытерплю?! Ха! Я буду наслаждаться ею! И определенно ни капельки не буду скучать по тебе и твоим глупостям! — усмехнувшись ответил Цзян Ваньинь, и тут же поежился, почувствовав, что сказал что-то не то. — Правда не будешь? — грустно спросил Вэй Усянь, в глазах которого внезапно погасли озорные огоньки. Лицо тёмного заклинателя тут же стало выглядеть суровей и старше. В данный момент мужчина больше всего напоминал самого себя времен своего чудесного воскрешения, когда он вернулся к Цзян Ваньину весь в чёрном, с флейтой вместо меча и без тени улыбки на созданных для неё губах. — Не буду! — раздраженно повторил Цзян Ваньинь и, увидев как вздрогнул от этих слов Вэй Усянь, тут же в панике схватил шисюна за пугающе холодную руку. — Не буду, потому что на самом деле никуда ты из Юньмэна не денешься, и мне предстоит терпеть тебя еще лет сто, не меньше.       Вэй Усянь на мгновение растерянно замер, а затем ласково улыбнулся и переплел их пальцы. — Ты весьма оптимистичен на счет целого века вместе. — А что может этому помешать? Худшее мы с тобой уже пережили. И псы из клана Вэнь дорого за это заплатили. Что еще может случиться такого, с чем не справятся два героя Юньмэна?       Губы Вэй Усяня по прежнему были изогнуты в улыбке, но вот глаз она не достигала. — Тебе следует поспать, Цзян Чэн. Завтра будет тяжёлый день. — С чего бы это? Я достаточно крепок, чтобы на утро после пьянки не страдать от похмелья. И я не хочу спать!       Он врал — спать хотелось невыносимо. Но что-то в Цзян Ваньине отчаянно противилось этой идее. Что-то в мысли о следующем дне до дрожи пугало. — Не будь ребёнком, А-Чэн. Даже если ты не сомкнешь глаз, новый день все равно настанет. Это не то, что мы в силах изменить.       Говоря это, Вэй Усянь с несвойственной ему заботой поправил съехавшее с Цзян Чэна одеяло и уменьшил яркость освещающего талисмана, погрузив спальню в полумрак. — А ты разве ложиться не собираешься? — удивлённо спросил Цзян Ваньинь, с тревогой заметив, что едва различимая во тьме фигура его шисюна направилась не к соседней кровати, а к выходу из комнаты. — Нет, я… у меня ещё есть кое-какие дела. Но я обязательно вернусь. Позже. — Тогда увидимся завтра? — это должно было быть утверждением, но отчего-то прозвучало как вопрос. — Спокойной ночи, Цзян Чэн, — уклонился от ответа Вэй Усянь, прежде чем окончательно исчезнуть в темноте.

***

— А-Синь, а почему господин сегодня спал в Запретной комнате, а не в собственных покоях? — тихо спросила юная служанка, с любопытством провожая взглядом главу Ордена, вышедшего из комнаты, вход в которую для всех остальных был категорически запрещён.       А-Синь, убедившись, что рядом никого больше нет и их разговор никто не услышит, приблизилась вплотную к подруге и ответила полным драматизма шепотом: — Ох, совсем забыла тебя предупредить. Ты же здесь первый год работаешь, а потому не знаешь, что вот уже много лет молодой господин проводит каждую ночь накануне Годовщины в этой самой комнате. А перед этим всегда напивается, да не здесь, в собственном доме, погреба которого забиты сосудами с лучшим вином, а в жалком трактире, где любил проводить время ещё в дни своей юности, когда хозяином пристани Лотоса был его достопочтимый отец. Эх, будь осторожна, А-Юн: наутро наш господин всегда ужасно злой, хотя похмелье и неведомо ему. Постарайся по возможности не попадаться ему на глаза! — О, я постараюсь. Наш господин и в обычные дни весьма суров, боюсь теперь представить, каков же он сегодня. А что же именно произошло в этот день много лет назад? Годовщина чего так мучает господина? — Смерти, конечно же, — зловеще ответила А-Синь. — Чьей? — Того, кто когда-то делил эти покои вместе с нашим господином.       А-Юн сначала растерялась и озадаченно уставилась на старшую подругу, ожидая ещё подсказок. Но буквально за миг до того, как разочарованная её несообразительностью А-Синь, готова уже была назвать имя, А-Юн догадалась. И от удивления забыла об осторожности и вскрикнула: — Илинский дьявол! Но почему?       А-Синь в ужасе зажала шумной подруге рот: в Пристани Лотоса было строжайше запрещено упоминать Вэй Усяня. Если их сейчас кто-то услышал… — Потому что он был его братом, — сурово ответила им самая старшая служанка, что словно мстительный дух внезапно материализовалась за спинами девушек, излучая ауру осуждения и гнева. — И он был человеком, а вовсе не дьяволом. А вы, бездельницы, вместо того чтобы полоскать имя господина Вэя в своих праздных разговорах, лучше бы занялись работой. Комнаты сами себя не вымоют.       Испуганные девушки синхронно поклонились сердитой женщине и поспешили скрыться от ее ледяного взгляда, отправившись наводить порядок в ближайших спальнях: на днях ожидалось прибытие большой делегации из Ланьлина, а потому впервые за много лет придется разместить некоторых гостей в этой части здания, что чудом уцелела, когда испепеляющий гнев еще не сверженного солнца пал на Пристань Лотоса.       Убедившись, что юные глупышки действительно принялись за работу, пожилая женщина так же отправилась заниматься уборкой: ей единственной, помимо главы Ордена, разрешалось заходить в комнату, которую болтливые языки окрестили «Запретной». Конечно же никого из гостей здесь не поселят. Никогда. Но порядок в комнате наводится регулярно и за сохранностью вещей строго следится. Все здесь оставалось как при НЕМ. Женщина печально вздохнула: каждый раз, когда она раздвигала эти створки, ее сердце сжималось от скорби по двум очаровательным мальчикам, которых уже нет: один погиб страшной смертью, оставив после себя дурную славу, которая совершенно не соответствовала ему, такому доброму, яркому и жизнерадостному. А другой от горя и злости ожесточился, закрыл свое израненное сердце от всех в мире людей, кроме племянника, и погрузился с головой в работу, изматывая себя духовно и физически, лишь бы не оставлять ни мгновения свободного времени, позволяющего окунуться в тревожащие душу мысли чувства.       Бедные-бедные ее мальчики.       И ведь не поймешь, кого ей жальче.       Того, кто навсегда ушел от них таким молодым, и сейчас покоится с миром, ожидая перерождения?       «Вы же упокоились с миром, да, молодой господин Вэй? Ведь не может судьба обойтись с вами еще более жестоко, чем уже обошлась!»       Или того, кто не смотря на всю напускную ненависть, так и не смог отпустить, но позволить себе слабость погоревать по родному человеку может лишь после нескольких кувшинов вина? Чтобы уже на следующее утро вновь надеть привычную маску главного врага всех тёмных заклинателей. И ведь не разделит ни с кем свою печаль, упрямец, не посмеет показать ни единой душе, что, несмотря на до сих пор не потухший гнев, все еще любит своего лучшего друга, своего брата! Скучает по нему. Ждет его.       Бедные-бедные ее мальчики.