пальцы на фигурах

От шахмат уже болит голова. Фигуры, цифры, буквы, Ваню уже тошнит когда он слышит «Сыграем?». От этого слова хочется повеситься, сразу и на месте. Еще ебучие этюды снятся ему по ночам и Ваня просыпается заведомо уставшим, и ненавидит каждую деревянную безделушку на клетчатой доске. Еще он постоянно плохо ставит пальцы. За это его пускают по хуям все кому не лень, и Ваня бесится и ненавидит ебучую доску больше и больше с каждым ходом. Дмитрий Иваныч вздыхает, глядя как у Вани лицо уже скривилось как при инсульте, и говорит: — Ну хватит на сегодня. Вот, — говорит. — Возьми журнальчик почитай. И Ваня берет. На обложке совсем молодой парень, моложе, наверное, чем сам Ваня лет на пять-семь, такой по-школьному взъерошенный, а свитер на нем совсем не по-школьному баленсиага. И глаза — глазища у него гигантские, заглянешь — кажется, не вынырнешь вообще никогда, Ваня таких глаз в жизни не видел, ну просто Аня Тейлор-Джой. Ваня думает, надо узнать, кто это. Надо, блять, узнать, кто это. А только как. И с опозданием доходит — как-как, раком. Интервью с Даниилом Дубовым на целый разворот. Мама говорила: хочешь — будет. Ваня находит Даниила Дубова в инстаграме, лайкает пару постов и пишет, мол, туда-сюда, я Ваня Янковский, давай может… Нет. Пишет заново, теперь уже официально, Даниил, здравствуйте. Меня зовут Иван Янковский, я играю в фильме… И так далее, мол, если вас не затруднит, того этого, встретиться когда вам будет удобнее, был бы очень благодарен… В общем, все как надо. Со всеми вопросами, со всеми знаками препинания, хоть английской королеве посылай. А Даниил Дубов отвечает: ну давай И спустя пару дней Ваня готовится на их встречу, как на первое свидание. Он за это время успел еще статеек начитаться, наслушаться интервью, даже посмотрел пару игр. Пытался что-то запомнить, выхватить что-то, что получится обсудить, чтобы начать разговор. Но разговор начинается сам. Ваня пьет эрл грей, Данил глушит стаканы с ирландским кофе, и болтает, наверное, по инерции, как на интервью. Ване это даже непривычно как-то, потому что он и сам уже по инерции привык говорить о себе, а тут — сиди и слушай. От Данила вживую, конечно, сквозит какой-то раскованной юностью, но не такой что вечеринки и алкоголь, а скорее что с друзьями до рассвета играть в дурацкую настольную игру под пиво и сигареты. Вот такой юности у Вани и не было, вот такую он и хотел. Ему тогда, когда он кликал на заголовки ручесс и росспорта, показалось, что они с Данилом должны быть похожи — оба наследники династий, оба под давлением сверху. Вот только, кажется, Данилу все дается легче, он моложе и в своем деле успешнее, и еще и счастливее. У Вани от этого слегка кривится улыбка, когда Данил в очередной раз хвалит Магнуса Карлсена, отводя огромные глаза куда-то вбок. — Я шахматы принес, — говорит наконец Ваня, доставая маленькую магнитную доску. — Покажешь? Данил брови вскидывает, от этого глаза в два раза больше, Ваня в них уже и не смотреть пытается, неприлично это — пялиться вот так. — В смысле? — Ну, как фигуры… ставить. Я их просто постоянно, у меня их брать не получается. Покажи как ты берешь. Данил долго на него смотрит, он одновременно совсем некрасивый и красивый смертельно. — Ну давай сыграем. Ваня смущенно посмеивается, опускает взгляд, фигуры расставляет. — Да я, вообще-то, не игрок особо. — На меня посмотришь, — отвечает Данил, и выигрывает партию примерно за три минуты. Рука у него большая, над доской как коршун, выхватывает ванины белые фигурки чуть ли не у него из рук. И Ваня, с королем загнанным в угол доски, себя чувствует почему-то таким идиотом, хотя ничего такого идиотского в проигрыше чемпиону и нет. — Ты хорошо играешь для актера, — говорит Данил. — А фигуры как держу? — спрашивает Ваня с кривой улыбкой. — Хуево. Ваня вздыхает: — Покажи, как. — Вот так. — Так? — Неправильно. Вот так. — Так? — Нет. — Данил, — говорит Ваня. Ему уже похуй, что там за чемпион большеглазый по ту сторону доски. — Я тебе ща уебу. И Данил ржет, как конь — видимо, шахматный. — Ты еще чай будешь? — Не буду, — Ваня, если честно, немного дуется. Заебали, это не так, то не это, шахматисты еб их мать. Этому придурку, блин, двадцать четыре года, хули он разыгрался. А Данил улыбается так как-то тепло и по-домашнему, как будто и ждал что Ваня сам себя накрутит и вспылит. Заказывает у официанта еще коктейль, и чай тоже. Ладонь протягивает: — Руку давай. Будем держаться, думает Ваня, и мысленно хихикает. Руку дает, и Данил долго перебирает его пальцы, собирая в какие-то неестественные положения и вкладывая между ними фигуры. — Вот так берешь, а взятую вот сюда. — А потом как? — Что как? — Куда ее? — Бля, Вань, да куда угодно, — Данил его первый раз по имени называет. Забавно это все. — И часы вообще еще… А ты часы не принес? Ваня часы не принес. За то, что он плохо на часы нажимает, ему пока не прилетало. Может просто меркнет на фоне того, как плохо он, сука, берет фигуры. — Да я как-то, знаешь, не подумал даже. — Пошли ко мне, — говорит Данил. — Тут рядом. Я тебе на нормальных шахматах покажу. С часами. Счет он не оплачивает, у него тут, говорит, «депозит». И Ваня опять себя ловит на каком-то запоздалом FОМО, типа, а у него что было в двадцать четыре? Да что-то вроде было, но то ли это было, чего ему хотелось. И за дорогу пешком они уже совсем друг с другом осваиваются, ругаются как сапожники, и на кухне Данил ему говорит: — Ты пить будешь? — Чай. — Ваня, какой нахуй чай. И они оба смеются, как будто это уже не первый раз, и даже не второй. Закадычные друзья. Ваня, если честно, даже не хочет о шахматах вспоминать, как же они его заебали, дай боже. — Я обычно со всякими знаменитостями не играю, знаешь. Цену заламываю для олигархов, чтобы их жаба задушила. Нахуй мне надо с ними разводить. А с тобой вот развожу зачем-то, — Данил ставит две бутылки на стол. — Ну это же не просто так. Для кино. — Для тебя. Виснет пауза, и Ваня не знает, что это должно значить. Пиво довольно дерьмовое на вкус, а от холодной бутылки ладошки влажные, шахматы скользкие. Данил сходу разыгрывает этюды, Ваня мучается, вспоминая ходы, и ненавидит абсолютно все, кроме рук которые ему пальцы заламывают. Королева а2, слон г6, пешка д6, слон… — Ты, Вань, ебался когда-нибудь? — А ты «Текст» не смотрел, да? — Не смотрел. Я это к чему — ты вот играть должен, ну знаешь, либо ты ебешь, либо тебя ебут. Ваня растерянно улыбается. Ему эта аналогия особо не понятна, он уже вон сколько в шахматы играет на тренировках, ну и выебанным всегда выходит он. Что это, блять, значить должно. И почему от разговоров про еблю щеки теплеют… — Еще раз сыграем давай? — Данил, сорри за спойлер, но я проиграю. У Данила все в лице несуразно такое красиво-огромное. Глаза большие щурятся. Губы большие улыбаются. — Я тебе поддамся. Если хорошо брать будешь. И хорошо ставить. — Как ебаться, что ли? — скалится. — Я «Текст» не смотрел, не знаю как ты там ебешься. Ваня в этом диалоге себя чувствует странно, как будто Данил с ним разыгрывает партию на словах. Как будто ответ на эти его фразы с подъебкой нужно продумывать на два-три шага вперед. Столько неудачных вариантов, которыми он сейчас может сбить все. Не будет никаких игр «для него». А он, вообще-то, сейчас с одним из лучших шахматистов мира. И глупо, конечно, что он здесь только потому что у Даниила Дубова красивые глаза, но он же тут, а это главное. Мама говорила: хочешь — будет. — А ты посмотри. — И кто там ебется? — Кто-кто, я, блять. — С кем? — С Кристиной Асмус. — Неинтересно. — Погоди, как это тебе не интересно с… — Ходи, Ваня, — перебивает его Данил. — Ты сейчас будешь ебаться со мной. И Ваня, совсем с толку сбитый, двигает пешки, и руку старается держать как учили, запястья, пальцы, «съеденные» фигуры держать как положено, и по часам звонко и легко, как будто он это делал последние десять лет, как будто ему и думать об этом не надо. Только не думать не получается, все равно приходится же — еще и о ходах, и о шутках про ебаться, и о том, что Данил не соврал — играет в поддавки, отдает Ване свою ладью и слона, считай, за просто так, и Ваня сначала даже не замечает — настолько загрузился. Ставит и ставит фигуры, пока Данил внезапно не ловит его за запястье. — Ты ее просто сдвинь. Когда ходишь вперед можно просто двинуть. Вот так, — и задвигает его ладью обратно на а3. Ваня старательно запоминает движение: двумя пальцами от запястья. — А правила не трогать фигуры противника случайно нет? — Вот ты крыса, а, Ванюш. У Вани от такого обращения глаза на лоб, по размеру теперь наверное не уступают насмешливым глазам напротив. Что-то сейчас есть в воздухе, неощутимое, будто это опять игра, опять какое-то нападение, и Ваня не может подобрать защиту. — У тебя руки такие сильные, — перевести тему легко, он эти мускулы невъебенные уже давно приметил. — Это от шахмат? — Придурок? Я качаюсь. Ваня смеется, и думает что ему новая бутылка пива уже в голову поддает. Вот почему щечки-то и краснеют, он вообще не пил давно, чай и чай. В общем, проигрывает, конечно. — Получается у тебя, — говорит Данил. — Хорошо. — Да я же проиграл все равно, — Ваня жмет плечами, но приятно, конечно, когда хвалят. Даже когда ни за что. — Руками хорошо работал, — и опять фраза какая-то с подтекстом, Ваня в этих подтекстах уже плавает весь, как водолаз. — Я даже забыл, что ты не из наших. А ты, вообще, почему именно мне написал? И Ванечка уже слишком растекся, не пьяный конечно, даже не близко, просто какой-то размякший под похвалой. — Глаза у тебя… Такие красивые. Данил смущается заметно, Ваня видит. Все-таки такой он еще молодой и борзый, такой вроде простой, и совсем не такой, как Ваня, не такой, как он думал. Но они все разыгрывают и разыгрывают, и все никак… Данил фигуры расставляет заново, и Ваня тоже тянется за ферзем, но Данил его руку перехватывает уже в который раз. — Помнишь, — говорит. — Я тебе сказал, что цены заламываю? — Ну. — Но тебе же тоже расплачиваться придется, понимаешь? И Ваня понимает, прекрасно, что вот уже шах, только знать бы кому, если в конце-концов окажется, что играли они заодно. — Натурой возьмешь? — А я думал, ты не предложишь.

***

Один из лучших игроков в мире, безусловно, умеет играть. И еще умеет некоторые другие вещи, не только фигуры руками двигать, но Ваня и сам умеет много чего лучше, чем в шахматы играть. — Ладно, без «Текста» понял, ебешься ты хорошо. — А ты не лучше Кристины Асмус. — Ваня, бля. Они смеются, и, слава богу, Ване больше не приходится высчитывать в этом разговоре ходы. Хочешь — вот оно; шах и мат. — Ты меня кстати ничему так и не научил. Наставничек, блять. — Да ну? А берешь ты отлично. Ваня рожу корчит. Грозится, что другому какому-нибудь вундеркинду напишет в личку. Все вокруг светлое, и Ваня сам как будто в той юности, которой у него не было. Под этим одеялом будто только она и есть. — Ты же меня научишь нормально, да? — уточняет на всякий случай, а то вдруг теперь всегда будет одна одеяльная юность и никаких ебучих шахмат. — Научу, — обещает Данил. — Все для кино. И Ваня в плечо ему хитро скалится: — Для меня.