Мисси знает

      Мелисса Дюмариас считала, что ненавидеть Дьюка было проще простого, а любить не за что.       Ненависть текла по её венам с самого начала их истории и до её конца. С первой их встречи он был раздражающее самолюбив, до трясущихся поджилок развратен и отвратителен. Дьюк самодовольно ухмылялся, щурил глаза, играл с ней, как сытая кошка с мышкой — не ради того, чтобы безжалостно сожрать её плоть и высосать кровь до последней капли, а просто ради забавы. Он смеялся, то отпуская, то притягивая её к себе, развлекался, дёргая за ниточки и управляя ей, как марионеткой; страх перед ним превращался в обжигающую ненависть. Ненависть пробудила её разум, ненависть помогла воплотить в жизнь её до жути примитивную против многовекового вампира ловушку.       Она помнит, как его бледные и худые руки сжимали её талию, помнит гладкость его аномально холодной кожи под своими ладонями, помнит лёгкость, с которой он усадил её на комод, помнит пальцы, нечеловечески легко расшнуровывающие корсет её платья — его «свадебного» подарка, — помнит остроту ногтей на своих бёдрах, когда он, ухмыляясь, тягуче-медленно задирал её юбку.       Она помнит, как он орал от боли, сгорая на рассветном солнце и осыпаясь пеплом к её ногам, помнит удовлетворение, разливающееся по телу от этого зрелища, и самодовольство, которым она, кажется, от него заразилась.       Это самое чувство и толкнуло её сильнее сжать в руках трофей в виде вампирского посоха: её награда за сообразительность, её знамя победы.       Её бессмертное проклятье.       Мисси никогда не чувствовала столько пьянящей силы, столько могущества. Она ощущала, как каждая клеточка её тела становится в сотни раз сильнее, чувствовала, как меняется тело, как новая сущность оборачивает всё её естество.       Пространство вокруг тоже ощущалось по-другому: звуки были слишком громкими, всё вокруг — медленным, а свет ярким. Бонусом шло чувство единения с особняком: она видела и слышала стенами, знала о каждом перемещении внутри дома так, будто смотрела своими глазами, факелы загорались от одной её мысли, горгульи на стенах оживали по её мимолётному желанию, интерьер менялся так, как ей приходило в голову.       Она чувствовала себя полноправной хозяйкой этого дома, когда, весело ухмыляясь, бросала вещи вампира в гроб и запирала его бывшие покои на замок. Она чувствовала свою власть, прогуливаясь по пустынным коридорам старинного фамильного замка. Она ощущала небывалую гордость каждый раз, когда ложилась в мягкую постель, воображая, как тот подонок варится в кипящем котле.       Она чувствовала пожирающее душу одиночество, когда тишина эфемерно давила на плечи.       Мисси думала, что чувство пройдёт: исчезнет, как исчезла её тоска по семье, друзьям и знакомым, рассыпается пылью, прямо как Дьюк под солнечными лучами, но оно не пропало. Её грудь свербило, в голове гудели мысли о том, что убить вампира было не наказанием, а подарком, который она любезно ему преподнесла, а все чувства вопили, ощущая мерещущиеся со всех сторон взгляды.       Наверняка тот ублюдок наблюдает за ней из ада и давится смехом, видя, как она шарахается от каждой тени. Чтож, Мисси не позволит ему спокойно потягивать коктейли, оставшуюся вечность нежась в лавовом джакузи, а наглядно продемонстрирует, что этот псевдо-аристократ полнейшее ничтожество, что не сможет ей — бывшему человеку — противостоять, а так же навсегда лишился того единственного, что досталось от родителей.       Она воскресила его в тот же вечер.       О, сколько удовлетворения она получила, смотря на его растерянное лицо. Наверняка думал, что останется в аду навсегда. — Пошёл вон… — поёт Мисси, с садистским удовольствием замечая, что Дьюк не может ей противостоять. У него нет посоха, он ослаб после воскрешения и не понимает, что бразды правления отныне у неё. — Пошёл вон!.. — кричит она во всю глотку, когда вампир пятится от её зубастой тени. О, столько страха в глазах, в которых когда-то было море самодовольства. Она чувствует себя невероятно счастливой, когда оставляет на его коже синяки и мерзкие кровоподтёки. Это она сделала, это её — бывшей слабой смертной — работа.       Это её — Мелиссы Дюмариас — месть. — Пошёл вон! — она захлопывает дверь прямо перед его лицом, хохоча, как безумная. Она выставила его за порог его же бывшего дома, как ненужную больше игрушку. Это в её доме горит камин, а в бокале переливается алая кровь. На его же улице идёт дождь, а через пару часов взойдёт солнце, от которого почти невозможно укрыться.       Мисси выдыхает. Она гуляет по отныне собственному особняку, наслаждается тишиной и спокойствием. Ей должно стать лучше. Она показала ему, что живёт припеваючи, что не боится, что ей так прекрасно, что впору умирать счастливой.       Мисси оборачивается, расширившимися глазами всматриваясь в темноту. Ей чудятся сотни тысяч глаз, обладатели которых готовы сожрать её с потрохами.       Она заставляет себя дышать, натягивает на лицо улыбку и почти верит, что справилась; паника накрывает с головой через пару минут. Она хватается за волосы, почти выдирая их с корнем, и кричит, не жалея воздуха в лёгких. Ей мерещатся мерзкие лапки на теле, шебуршания, чьи-то шепотки и глаза, пожирающие со всех сторон. Вокруг тишина, но она чувствует, что что-то пожирает её изнутри, что-то пробирается в мозг, что-то мерзко свербит прямо под кожей. Так сильно, что хочется вскрыть вены и достать это самое «что-то». Мисси кричит, кричит, кричит и, почти задохнувшись, отбрасывает посох в сторону.       Мелисса Дюмариас загнанно дышит, её руки дрожат, а колени подгибаются. Ей до трясущихся поджилок страшно: страшно находится в этом доме, страшно от новой — безумной, жестокой — версии себя, страшно остаться одной среди этой густой тишины. Она заставляет свои ноги двигаться, находит брошенные вещи и даже почти уходит из проклятого особняка, но взгляд цепляется за Дьюка за окном.       И её накрывает.       Пусть её сожрут, пусть безумство завладеет ей навсегда, пусть оно сведёт её в могилу, но этот чёртов упырь ни за что не увидит её слабости. Она не позволит ему такой радости, как спокойный остаток вечности в особняке. Она ни за что не опустит руки и не выпустит из них этот проклятый посох.       Мисси ухмыляется, заправляя за ухо отныне навечно фиолетовые локоны волос и держа в руках листовку. Дьюк хочет поиграть.       Они встречаются в главном зале, щурят друг на друга глаза, демонстрируют самодовольные ухмылки. И танцуют. Его аномально холодные ладони держат её такую же аномально холодную талию, кружат и подбрасывают, когти снова проходятся по бёдрам, но теперь ей не страшно — под его руками её кожа плавится, по телу бегут мурашки, а глаза не отрываются от его лица. Он красив, дьявольски красив и обаятелен. А ещё он самый омерзительный мужчина, которого она когда-либо встречала за свою человеческую жизнь. Самый желаный за недавно начавшееся бессмертие.       Дьюк сажает её на стул отдохнуть и уходит готовить напитки. Мисси это позволяет, картинно обмахивая себя ладонью. Он знает, что она знает, что вампиры не устают от каких-то танцев. Она знает, что он знает, что она заметила его махинации с напитком. Они оба почему-то довольно ухмыляются.       А потом глаза застилает ярость. Удар за ударом, удар за ударом. За то, как приставал к ней, за то, как играл её человеческим телом, за то, что наверняка весело проводил время в аду, за яд в бокале и за знакомый шлейф духов. Кажется, это любимый аромат Ванессы, её дорогой живой сестрёнки. Сестрёнки, что какого-то чёрта на него наткнулась.       Как же бесит.       Она лишается левого глаза, он — лишается большого пальца правой руки. Оба тяжело дышат, оба невероятно потрёпанны, оба заключают мирный союз.       Мисси тошнит от его разбросанных повсюду вещей, бесконечных измен с её сестрой и убийства её любимых котят. Дьюка бесят её поздние подъёмы, барахло, которым забит их дом, и тот факт, что она переспала со всеми его друзьями. Они каждый день рычат друг на друга, срываются, наносят увечья и зализывают раны. Обвиняют во всех смертных грехах, но неизменно спят в одной постели и едят за одним столом. Со временем она даже привыкает к его разбросанным вещам, а он игнорирует её длительный сон. Со временем они не пытаются убить друг друга каждую свободную минуту.       Со временем они начинают вести себя, как простые супруги.       Она бы открутила ему голову, правда. Но, пожалуй, не сегодня. Может быть, даже не завтра и не послезавтра. Когда-нибудь в будущем, когда одиночество будет не так сильно давить на плечи, она его точно прикончит. Но в том, что он жив и рядом, впринципе, нет ничего плохого, пока они оба застряли в этом доме, верно же?..       Мелисса Дюмариас считала, что ненавидеть Дьюка было проще простого, а любить не за что.       Мисси знает, что любить его так же просто, как и ненавидеть.