Просьба

Утро Томоэ Мами встретила не очень радушно. Аналогично прошел и остаток вчерашнего дня. Не успела за уходящей подругой затвориться дверь, как Мами тут же смутилась. Конечно, прощальное «Мами-чан» Мадоки врезалось в голову Томоэ, но послужило скорее катализатором. Обстановка между подругами в тот вечер и так была напряженной: обе девочки, как Канаме вышла из душа, львиную долю времени неловко молчали, каждая из-за своего. Мадоку терзали смешанные чувства: с одной стороны она понимала, что произошло что-то не то что вульгарное — даже неприемлемо пошлое, неестественное и порочащее её непривыкшее к подобному сознание. Обобщая — апогей той самой «запретной любви», в которой их с Саякой недавно обвинила Хитоми; с другой — ей безусловно понравилось, хоть и она не может в этом себе признаться. По пути домой Мадока то и дело краснела, вспоминая в деталях некоторые моменты «массажа». Мами, деликатная и нежная, отнеслась к процессу с любовью и присущей ей серьёзностью (насколько ей позволяло отсутствие опыта, конечно). Канаме прекрасно это понимала своим огромным и до ужаса благонравным сердцем, и не могла сердиться на подругу, списав случившееся на результат долговременного одиночества. «Мами-сан так тяжело… она осталась абсолютно одна…». Но способ его удовлетворения всё ещё неоднозначно крутился у Мадоки в голове. Что же до Мами: сказать, что ее с того момента пожирает вселенский стыд и она ощущает на себе бремя всех смертных грехов — будет наиболее точным и контрастным описанием её чувств. Одновременно с тем, она невероятно злилась на себя. Никогда ещё в жизни у неё не было такого помешательства, особенно, на «настолько низменной почве», как она сама выразилась. Подумывая даже над тем, что это было влияние ведьмы (в будущем, рассказывая эту невероятную теорию Мадоке, они вместе от души посмеялись). Рационального объяснения своему поступку Мами придумать не могла, хоть и очень долго пыталась, стараясь заснуть и нервно ёрзая в кровати. Её мысли были забиты Мадокой — этой добродушной, милой и ослепительно сияющей девочкой. И тем, как она над ней надругалась. Бесспорно для Канаме это удар, зарекомендовавший Мами в её глазах как отчаянную извращенку. Но изредка ей в голову волнами били мысли, что будь Мадока действительно против — она бы собственноручно прекратила, или хотя бы дала знать. Но эти самые волны почти в то же мгновение разбивались о скалы: «Она всё-таки пыталась остановить меня… Это её «Не надо!»…». После таких раздумий Мами окончательно поникала и клеймила себя извращенкой-насильником. «Не видать никогда мне её прощения» — таков был вердикт Томоэ Мами. Как уже было сказано, утром следующего дня Мами была не в духе. Уже выходя из дома, и наскоро надевая бежевое пальто она приметила на тумбочке небольшой бумажный пакет. Вчерашние обстоятельства заставили обеих подруг совершенно забыть о упакованном для Мадоки торте, который и сейчас бы остался незамеченным, если бы не традиция Томоэ оглядывать всю квартиру перед уходом. Эта привычка, вероятнее всего, выработалась у неё ещё во временя жизни с семьей, и сейчас от неё толку было мало, но именно сегодня она сыграла забывчивой девочке на руку. «Уже весь развалился» — заключила Мами, и, не снимая туфель, направилась с взятым пакетом на кухню, где вытащила из него торт и не глядя поставила на первое попавшееся свободное место в холодильнике. Возвращаясь обратно, её взгляд ненароком упал на маленьких размеров сумку, стоящую у стены в коридоре. В ней были вещи Мадоки. «Занесу ей всё после школы» — закончила Томоэ Мами и наконец покинула свою квартиру.

***

В школе не произошло ничего экстраординарного. Подруги за весь день ни разу не пересеклись и только ближе к концу учебного дня Мами и Саяка договорились о встрече, основной темой обсуждений на которой преимущественно был планируемый вечерний дозор, и лишь толику составляли разговоры о мирском и просто дурачества. Хоть они и не виделись, но поддерживали связь в течение дня с помощью телепатии. Даже Мадока затесалась, и слово это выбрано не спроста: большую часть времени она молчала и говорила либо когда её спрашивают, либо просто вставляла два-три слова по теме. Саяка не понимала причины, но в глубине себя начинала подозревать, что виной этому — их свидание с Томоэ, и возможно, продолжала бы развивать эту тему у себя в голове, если бы не информация от Мами, адресуемая Мадоке (сама она к ней обращаться, ввиду отсутствия Кристалла Души у Канаме не могла) о забытом торте и «кое-чём ещё». — Мами-сан, ты ей торт упаковала? — с ноткой досады спросила Саяка. Конечно, Мами не могла не уловить эти флюиды и поспешила успокоить подругу. — Упаковала вам обеим, Мики-сан. Мадока сказала, что поделится с тобой. Саяка в тот момент аж засияла и даже позабыла об этом загадочном «кое-чём». — А мне вот моя любимая подруга ничего не сказала! Вот же плутовка, делиться не захотела?! — наигранно воскликнула Саяка и схватила Мадоку под мышки. — Мики-сан, только не… — не успела договорить Канаме, как началось то, чего она так боялась. Саяка искусно владеет не только мечом, но и другим грозным оружием — щекоткой. И Мадоке пришлось сполна испытать его мощь на своей шкуре. Сдалась она быстро, но сказать об этом не могла из-за истерического смеха, одновременно с этим извиваясь как уж на сковородке. — Ну теперь ясно, чего это ты с таким понурым лицом весь день ходишь — украла у меня торт! Чувствуешь тяжесть своего преступления, да?! — Саяка всё больше входила в роль. Её слова заставили лицо Мами немного покоситься, напоминая о вчерашнем. Благо, никто из подруг в тот момент не мог её увидеть.

***

Все вместе они договорились собраться примерно часов в шесть-семь вечера, после того как обе волшебницы выполнят свой обход в поисках ведьм. Но Мадока, как и всегда, даже сейчас волновалась за подруг, хоть и понимала, что вдвоем им ничего не угрожает, и что в случае чего обеим есть на кого положиться. Однако Канаме своими глазами хотела видеть, что с Саякой и Мами всё хорошо и собралась на прогулку, формально являющуюся лишь предлогом к нахождению подруг или барьера, в который они вошли. К счастью или несчастью, долго искать не пришлось. Мадока хоть и не была волшебницей, но с помощью Кьюбея улавливать импульсы использования магии могла. Правда, обнаружить ведьму было нетрудно и без этого: в этот раз она замахнулась и собрала около сотни человек в ангаре для массового суицида — такое тяжело не заметить. Несподручным для Мадоки оказалось то, что вход в него был закрыт, а иначе попасть, учитывая то, на какой высоте находились окна — никак. Ей пришлось лишь сесть, поджав колени и с волнительным трепетом ждать окончания боя, который, очевидно, прошел без каких-либо серьёзных происшествий. В этот раз ведьма была в виде большого компьютерного монитора с крыльями, а сам барьер состоял из множества помельче, транслировавших самые ужасные воспоминания и мысли волшебниц. В одиночку, наверняка, можно поддаться страху и дать осечку, платой за которую будет жизнь. Но в паре с кем-то всегда чувствуешь себя увереннее. — Мами-сан, добивай! — прокричала Саяка, в тоже время разрубая один из кружащихся рядом мониторов. — Ага — Мами достала из-за своей заколки ленту, тут же растянувшеюся до невероятных размеров, и почти мгновенно связала ведьму. Немного погодя, рядом материализовался мушкет и Томоэ, прицелившись, выстрелила точно в чёрный силуэт неизвестной девочки на дисплее. Монитор пробило насквозь и он, а вместе с ним и множество других резко потухли и рассеялись, оставляя абстрактный мир и возвращаясь к серым подсобным помещениям ангара. — М-Мами-сан… неужели ты прислушалась.? — Саяка не верила и хотела будто удостовериться, что ей это не снится. Мами самодовольно хихикнула. — Конечно, как я могу проигнорировать совет своей заботливой подруги? К тому же — она специально одновременно с этим мысленно повторила свои слова Кьюбею, чтобы Мадока услышала — Я думаю, помимо тебя, на меня во многом повлияла и Канаме-сан… — после небольшой паузы она добавила — И кстати, она уже заждалась нас на входе, правда, Канаме-сан.? Мадока, как только следы использования магии пропали, вскочила и нервно заходила из стороны в сторону, ожидая, пока подруги выйдут. И раскраснелась до ужаса услышав наконец слова Мами.

***

Прошло от силы минут десять, как девочки уже вновь воссоединились. Мадока чуть ли не напрыгнула на выходящих из здания подруг — так уж сильно она была рада видеть их живыми и невредимыми. От них она услышала то, что читателю было уже известно — насчет большого количества людей и планируемого массового суицида, и, что неизвестно было доселе никому кроме Саяки — среди жертв даже затесалась Хитоми. Когда девочки уже заканчивали обсуждать процесс и итоги боя, Саяка обратилась к Мадоке. — А Мами-сан-то, оказывается, учтива до советов страждущих, ты знала, Мадока-чан? Канаме, услышав вопрос, затеребила руки, чуть смутилась, и, даже не посмотрев на подругу, ответила. — Конечно, я же слышала… что тогда говорила Мами-сан… Все молчали, и Томоэ, понимая, что обстановка начинается накаляться, попыталась её разредить. — Да… ещё раз спасибо вам обеим, Саяка-чан… Мадока-чан… вы действительно спасли мне жизнь, каждая из вас. Мики-сан — физически… Канаме-сан… морально… — ещё при первом обращении к Мадоке Мами так простодушно, нежно и с любовью посмотрела ей в глаза, что заставила застенчивую подругу понурить от стыда голову. А из-за этого уточнения про «моральное спасение» Мадока вообще захотела сквозь землю провалиться. — Я… по-настоящему счастлива… — У Мами накатались слёзы. В этот момент Канаме Мадока поняла всё. Она и раньше об этом думала, но именно после этого искреннего и даже извиняющегося признания её мысли подтвердились. Томоэ Мами наконец счастлива, наконец она избавилась от мучительного одиночества, пожиравшего её так много времени. Первые предпосылки к тому были ещё вчера, при их личном диалоге в барьере ведьмы. Но сегодня, сегодня она говорит это им с Саякой, и говорит искренне. Тяжело признаться в чем-то или открыться нескольким людям, нежели одному, понятное дело — сердце человека тет-а-тет всегда мягче и радушнее, и такой человек склонен к трогательным словам или действиям. В коллективе же трудно показать свои настоящие чувства, какими бы хорошими и верными товарищами ты не был окружен. И только когда человек сочтет достойными каких-либо людей, он распнёт грудь и вынет своё сердце, обнажая все его раны и рубцы, и надеясь, что хотя бы в этот раз он не получит в него пронзительный холодный удар лезвием предательства. Именно это и чувствовала Томоэ Мами — вечно стойкая, храбрая, решительная и несчастная наставница. И Мадока уловила это, прочитала по её мокрым янтарным глазам. Здесь как никогда лучше подойдет выражение: «глаза — зеркало души». Канаме Мадока смотрела своей растрогавшейся подруге именно в душу. И поняла так же, что «моральное спасение» состояло не в том грязном недоразумении, между ними произошедшем, а в том, что Мадока готова на всё, ради неё. Готова заниматься такими непристойностями, готова уходить почти под ночь из дома, только чтобы удостовериться, всё ли с ней в порядке. Готова даже пожертвовать жизнью и взвалить на себя бремя волшебницы, только чтобы быть рядом. И Мами за это было ужасно стыдно: она неимоверно корила себя и думала, что недостойна даже внимания такого чистосердечного человека. Мадока прекрасно понимала и это, и, обняв подругу, утешала её, говорила, что извинения излишни. Лишь Саяка стояла рядом с недоумевающим видом, но тоже очень растрогавшаяся. Вот он — конец одиночества Томоэ Мами. Вот он — эпилог счастливой волшебницы!

***

— Мадока-чан, Мами-сан… а что в этой сумке? — покосившись взглядом на сумку в руках Мадоки спросила Саяка. — Когда мы вчера пили чай, она случайно облилась… и мне пришлось постирать её вещи… — неловко отвечала заместо подруги Мами. Саяка была в крайней степени удивления. — Погоди, а домой она что, в твоих вещах пошла? — Угу-м… в вещах Мами-чан… — тоже отвечала заместо подруги Мадока, и даже более неловко, чем Томоэ. — Ни черта не понимаю! Чем вы там занимались обе, ну-ка колитесь! Иначе защекочу до смерти! — Саяка уже разогревалась в привычной ей манере. — Е-хе-хе… пожалуй… выживет быстрейший, Канаме-чан… Поэтому я прямо сейчас как можно быстрее закрою дверь. — с улыбкой сказала Мами, пока Саяка гонялась за подругой, и почти закрыла дверь, оставив небольшую щель, в которую просунула голову. — Если выживешь, конечно — закончила Томоэ, улыбаясь пуще прежнего, закрывая наконец дверь и хихикнув напоследок. Судьбу Канаме Мадоки подробно лучше не описывать — была защекочена до смерти, как и обещалось.