Целоваться дома хорошо

      И кто решил, что целоваться дома намного лучше, чем на улице, шарясь по подворотням? Точно, это была Энни: ей надоели бесконечные тирады стареньких женщин о том, как это неприлично, когда молодой человек лезет девушке под юбку в публичном месте, и вечно краснеющий Армин, извиняющийся перед ними, кающийся во всех своих грехах. А ей нравится. Точнее нравилось, когда он жарко целовал и кусал её шею, шептал нежности на ухо и пальцами оттягивал край кружевных трусиков, лаская нежную кожу.       Она извивалась под его руками, тихо постанывала и хваталась за его шею, плечи, прижимаясь губами и грудями к нему сильнее. И всё же это ничем никогда не заканчивалось — кто-то всегда их прерывал своими криками о невежестве и бескультурье поколения.       И потому сегодня Энни потащила его не по дворам, как обычно, а к себе домой — в маленькую квартирку недалеко от центра, которую она делила с братом и его геем-дружком.       Это была спонтанная идея. Потому Армин держался рядом, опасливо оглядываясь по сторонам, когда она вставляла ключ в скважину, и в который раз переспрашивал: «Ты уверена?». О да, она была уверена — если он сегодня же не коснётся её, то она нападёт на него в универе, затащит в туалет и вытрахает всё из него без остатка. Потому что, Господи, ей двадцать лет, а она прячется со своим мальчиком по углам, чуть касаясь его при встрече, будто испуганная целочка, и сходит с ума по ночам, дрожащими пальцами потирая клитор, и пищит в подушку, думая лишь об этом золотоволосом чуде. И она уверена, что то же самое происходит с ним.       Поэтому Энни не даёт ему даже возможности оглядеться — сразу тащит к себе и усаживает на небольшую кровать. Антураж — что-то с чем-то, но Армин улавливает лишь куски общей картины, потому что в его уста сразу же впивается Энни и занимает всё его внимание собой. Она такая сладкая, что в голове вдруг рождается мысль: «А такие же её соки на вкус, когда она кричит от восторга?», и он хочет узнать ответ. Сейчас же. Но он не может с ней так поступить — она пригласила его к себе целоваться, не больше. Потому ему не позволено лезть дальше нижнего белья. И потому Армин лишь целует её, держа за затылок, а не усаживает к себе на колени.       Они целуются целую вечность, переплетая язычки и кусая чужие губы в кровь. Это похоже на безумие, помешательство, сумасшествие. И всё же Армин не может сдержать улыбки — она словно маленький котёнок: кусается, шипит, цапает, но ластится когда чего-то желает. И он надеется, что она желает его одного. И никого больше.       Но всё портит громкое «Энни, я дома!» Райнера, захлопнувшего входную дверь. И тихое «сука, сука, сука» — это всё, на что хватает кислорода. Энни резко бросается к двери, кричит что-то невнятное в ответ и проворачивает замок — Армин же весь дрожит (то ли от возбуждения, то ли от страха) да голубыми глазками хлопает. Энни не больно хочется пересказывать ему всю трагедию своего семейства, поэтому из её рта выскальзывает лишь «братец», «не ссы» и «всё ок», и она очень надеется, что Армину этого хватит. Пока что.       А поскольку Армин сможет выбраться только когда большой страшный Райнер уснёт, у них с Энни есть достаточно времени нацеловаться. И всё же она не понимает, кто решил, что делать это здесь намного лучше, чем на улице? Тут тоже, попавшись, можно услышать тираду о неприличии и узреть вид кающегося Армина. Должно быть, лучшее место для ласк это всё-таки туалет универа.

***

      Он скользит пальцами вниз машинально, даже не задумываясь об этом, — Энни же вздрагивает всем телом, резко выдыхает ему в губы и хватается крепче за его плечи. Он сложен хорошо, даже очень. И это восхищает её. На самом деле, весь Армин Арлерт восхищает её — его интеллект и умение находить выход из любой дерьмовой ситуации, его воспитание и здравые взгляды на жизнь, его любовь ко всему живому и увлеченность определёнными вещами, его сила и могущество, заключенные в, казалось бы, хрупком юношеском теле. И Энни сдерживает стон, когда его рука забирается под ткань белья, нежно поглаживая оголённое бедро. Он улыбается, напоминая ей про старшего брата за стенкой (за что она, смущенная, несильно бьёт его по плечам), и припадает к пульсирующей венке на шее. Теперь она стона не сдерживает.       В её глазах всё плывёт — плакаты рок-исполнителей 90-х и вырезки из журналов сливаются в одно грязное пятно, в ушах приятно звенит, а тело наливается теплом. Энни хватает его за ворот рубашки и возобновляет поцелуй.       Боже, она хочет всё с ним — смотреть ужасы и детские мультфильмы, питаться одной лапшой быстрого приготовления и ходить в места, где не пускают в одежде дешевле квартиры в пригороде, спать до атрофирования мышц и ходить в утренние походы, беспечно целоваться вот так вот, как подростки, и… ощущать его горячую сперму внутри? Господи, она сошла с ума.       Она сошла с ума, потому что валит его на спину и усаживается сверху, дразня его возбуждённый член, скрытый плотной тканью светлых штанов, своей киской так, что на одежде остается мокрое пятно от её смазки. Его щеки загораются пламенем, он рычит словно загнанный в угол зверёк, и Энни ликует — он весь в её власти.       Она не медлит: быстро справляется с его ширинкой и пуговицами на рубашке — его одежда летит к чёрту, и сама раздевается вслед. И вот они — разгоряченные, в одном нижнем белье, не отрывают глаз друг от друга.       Её возбуждённые темно-розовые соски видны сквозь ткань белоснежного кружева, и Армин не сдерживает порыва их коснуться. Приподнимаясь на локтях, он легко целует каждый поочерёдно, аккуратно обводя язычком ореолы. На его тихое «тебе нравится?» она отвечает многозначительным взглядом и впивается ногтями в юношеские плечи. Энни целует его в подбородок, выгибаясь на нём словно кошка, и, не давая ему возможности словить свои губы, усаживается поудобнее чтобы стянуть с себя бюстгальтер и трусики. И восхищение в его глазах — лучшее, что Энни видела за эту жизнь.       Армин, Армин, Армин. Она освобождает его член резким движением руки и скользит пальчиками до самого основания, растирая пресемя по всей его длине. Он дрожит и пищит что-то невнятное, краснея всё гуще и гуще. И Энни хочет зацеловать его до смерти.       Ещё одно тихое «ты уверена?» от Армина, и она одновременно целует его уста и садится до упора. Его член, горячий, большой и пульсирующий, ощущается так хорошо внутри, что Энни стонет громко и протяжно — Райнер точно что-то заподозрит. И всё же Армин её не затыкает — вместо этого он нежно целует девичьи плечи и ключицы.       Энни вскоре набирает небыстрый дразнящий темп, то насаживаясь до невозможного глубоко, то почти выпуская член из оков, и они трахаются, держась за руки и сжимая пальцы друг друга почти болезненно, целуясь рвано и мокро, чуть ли не задыхаясь. И это длится достаточно долго для Энни чтобы кончить несколько раз, залив слегка своими соками кровать, и обессилено упасть рядом с Армином — он же кончает вслед, изливаясь себе на торс.       Тяжело дыша они смущенно улыбаются друг другу. «Я думал, ты позвала меня сюда целоваться», — проговаривает он с издёвкой, скользя взглядом по её пылающему лицу. «А я думала, у тебя хватит ума этого не говорить, лёжа голым в моей кровати, когда мой старший братик за стенкой смотрит порнушку». «Спустишь на меня собак?» «Собаку и да, спущу, если ты не поцелуешь меня сейчас же».       И Армин целует её, улыбаясь, готовый делать это хоть ежесекундно.