***
Придя домой, Кайя отправляет письмо Джинн с просьбой выдать ему очередной недельный отпуск. Джинн присылает положительный ответ, не задавая вопросов. Так всегда. Она знает. Он лениво опускается в кресло и наслаждается стаканчиком припасенного вина. Последняя услада перед несколькими днями забытья. Он привык. На тумбочке около кровати стоят снадобья. Ничего нового, но, возможно, впервые захочется послать к дьяволу всё свое целомудрие. Услуга за услугу — за ним не задолжает, чтобы сохранить тайну. А сегодняшняя выходка Дилюка просто выводит из себя. Зачем он вообще поперся сегодня в таверну, зная, что его могут учуять? Ты просто хотел его снова увидеть. Вдохнуть потрескивающий костёр и терпкое, сильное, пьянящее… Или ты желал такого исхода? А? Кайя спокойно поднимается с кресла и переодевается в домашнюю рубашку, свободные брюки, задерживается взглядом на пальцах, складывающих шнурки в бантик… — Тебе плевать! Рядом стоящий стул отлетает пинком в стену. — Пошел к черту! — кричит он в пустой квартире. Нервы на пределе, и это плохо. Как бы не натворить лишнего. Кайя залпом допивает бокал и заваливается на постель, стараясь забыть въевшийся в нос запах глинтвейна. * Короткий стук в дверь вырывает из полудремы. Он поднимается в кровати и вспоминает, что в эту ночь отправился в «командировку». На часах час ночи — едва ли успел заснуть. Кто мог послать за ним в такое время? А главное зачем, если формально дома его нет. Об этом знает только Джинн и… — Кайя, открой. Тихий зов доносится до него, и внутри всё сворачивается от страха вперемешку со злобой. Кайя медленно поднимается с кровати, на цыпочках, чтобы не шуметь, подходит к двери. Из-за нее тянет осенью, меланхолией и закатным солнцем. — Кай… я хочу поговорить, — вздыхает Дилюк. — Я слышу, что ты за дверью. Он не говорит «чувствую» потому что в состоянии Кайи это звучит неприлично. А Дилюк хочет поговорить, пока тот находится в разуме и не наделал глупостей. Если не уже. И от одной этой мысли снова начинает тошнить, и поэтому он робко добавляет: — Ты… один? Дверь резко и импульсивно распахивается. — Добро пожаловать, господин Дилюк, какими судьбами? — Кайя тут же отходит вглубь дома, приглашая гостя, манерно кланяется, — Ты полагал, что я уже наслаждаюсь вынужденным отпуском? Слова бьют в лицо. Он ехидно смотрит из-под упавшей челки, сдувает и резким жестом откидывает со лба. — Что. Тебе. Нужно. Напряжение в его речи тут же натягивает нервы. На тумбочке сзади поблескивает глаз бога. Кайе отвратительно. Омерзительно. Хочется сплюнуть и вышвырнуть Дилюка из парадной, а затем сделать назло и пойти снять первого попавшегося альфу, чтобы уж наверняка пути назад не было. А Дилюк смотрит на него, и внезапно до него доходит. — Прости, я… я не хотел сказать чего-либо обидного, просто, — он устало вздыхает, — Я ничего не знаю о твоей личной жизни. Особенно теперь... Кайя замирает и теряется. Он даже не подумал в таком ключе, и становится немного стыдно. — Если ты сейчас не готов говорить, можем отло… Кайя резко отворачивается и смотрит в стену: — Чаю? — перебивает он. Дилюк коротко угукает, и хозяин указывает рукой на кресло и скрывается за дверью кухни. Дилюк неловко присаживается. В этом доме он чужой. Видно — Кайя не привык принимать гостей. В маленькой квартирке пыльно, не убрано. Повсюду валяются грязные носки, платки и фантики от конфет. Когда только он стал сладкоежкой? На прикроватной тумбочке Дилюк замечает снадобья и сглатывает. Встает и подходит ближе. Читает. Обезболивающие, успокоительные. Контрацептивов нет и это расслабляет — он никого не ждал. Да нет, это радует… — О боже, — шепчет тихо. У них могут быть дети. И тут же смущение затапливает с головой. А что, если они… Это так странно осознавать спустя столько лет. На кухне Кайя ведёт носом, чуя вишневый дым и коротко смеется. Дилюк смущен. — Ну надо же… Да. Дилюк надеется. По крайней мере на прощение, на единение, на близость, так, чтобы раз и навсегда, чтобы не выходить отсюда неделю, чтобы доверять, чтобы любить, чтобы… чтобы что? Да всё и, пожалуйста, с привкусом счастья и неги, присыпанного крошкой похоти и страсти. Оказывается, он такой собственник. И не знал. Легко всё бросить, когда твой любимый человек тебя предает, и ты уходишь с рассветом. К чёрту любовь, когда она запретна. Но, вот проблема — не запретна. И это всё резко меняет. Спустя несколько минут Кайя подходит и усаживается в кресло напротив Дилюка и небольшого журнального столика. Дилюк уже успел изучить стоящую в рамке фотографию вдоль и поперек: он, Кайя и Крепус. Человек, которому плевать, не будет хранить такое. На кухне слегка подпрыгивает чайник на огне, видимо готовится взорваться, как и их натянутые нервы. — Решился поговорить? Хм. С чего бы это? — Кайя манерно складывает пальцы обеих рук перед носом. Это бесит. Это специально. — Я только хочу, чтобы ты говорил правду. Наверное, надоело уже врать, Кайя. — Ты прав, — кивает Кайя и ждёт. Он так легко соглашается, что Дилюк теряется и не знает, с чего начать. О, он жаждет выслушать подробности его шпионства, какую информацию он сливает, но язык почему-то выворачивается и произносит фразу: — Когда впервые? Кайя вздрагивает. Вопрос — уловка, вопрос с подвохом, и оба это понимают, но никто не готов первым выложить все карты на стол. Страх невзаимности скулит побитой собакой, почти воет, припоминая все раны и боль пережитую до. — Я надеялся, ты хочешь поговорить о другом, — резко отвечает Кайя. Да чтоб тебя! Хоть на минуту выключи это, пожалуйста! — Ответь. Это произошло, когда я ушёл? — с нажимом повторяет Дилюк. — Да. Но это особенность моего рода. Мы… зреем позже, — разводит ладони Кайя, считая, что тема закрыта. Дилюк понуро опускает взгляд. И правда сказана, но не совсем то, что он хотел услышать. И решается. — Но… потому что я исчез? — и заглядывает в глаза. Ты скучал, Кайя? Ты скучал по мне? Скажи, что мы предназначены друг другу, пожалуйста, скажи… Будто утверждает, будто надеется, будто хочет услышать да. И не отводит взгляда уверенного, давит, подчиняет. Кайя мысленно сходит с ума, задержав дыхание, пытаясь не вдыхать настойчивость терпкого красного. До Дилюка в ответ доносится упёртая перечная мята — просто убивает. Боже. Как же свежо и сладко. Сцеловать бы этот запах с темной кожи прямо сейчас. — А ты настойчивый, Дилюк, — шипит омега. Спустя несколько секунд на кухне свистит чайник. В тот самый момент, когда Дилюк дергает пальцами в попытке протянуть вперёд руку. Навстречу. И Кайя шустро исчезает за дверью. — Чëрт. Нет, Кайя не признается, что его сердце разбилось. Что так сильно скучал, что организм наконец запустил свою программу боли и тоски. Да так, что Кайя выл, вжавшись головой в колени единственного друга Альбедо, от невыносимого желания человека, который бросил его и ушёл, не сказав ни слова. Да и зачем Дилюку это знать? Зачем, чëрт побери, ему это знать?! Трясущиеся руки разливают воду по чашкам. — Чай готов, уважаемый гость. И снова этот официоз. И выгнать бы гостя отсюда, да только разговор всё равно должен состояться. Кайя ждал его слишком долго, слишком долго вымаливал хотя бы нормальное отношение к себе. На стол опускается поднос с двумя чашками и сахарницей. Молчание затягивается, чай невкусный, дешёвый и видно провалявшийся на полке уже как год, но Дилюку всё равно. Едва ли он за непринуждённой беседой пришел. Кайя задумчиво кладет сначала одну ложку сахара, пробует — мало. Кладёт вторую, размешивает, отпивает. Третью. Он не пил чай, видно, годами — отмечает Дилюк — и даже не осознает происходящего. Дилюку нестерпимо хочется засмеяться — всё состоит из мелочей. Вот как сильно поменяла его новая природа. Он косится на разбросанные по полу фантики и кровать больше похожую на гнездо с кучей одеял и подушек. Какой же он милый когда настоящий… — Так… — Кайя задумчиво складывает руки, — Ты наконец-то захотел услышать то, что я не успел сказать прежде, чем ты обнажил меч? Как точно сказано. Выстрелом в сердце. Дилюк молчит. — А вообще странно, что ты решил выслушать меня только сейчас, когда узнал, кто я. Ну да ладно. Я всё равно рад. Кайя усмехается. На лице собеседника такое неповторимое выражение мешанины из злобы, стыда и вины, что он некоторое время смотрит и запоминает. Безумно хочется сфотографировать на память. — Я, знаешь ли, перестал быть шпионом задолго до смерти отца, — осторожно произносит Кэйа и, видя озадаченное лицо Дилюка, добавляет. — Крепуса. Дилюк удивленно вскидывает брови. — Каэнрии давно уже нет, есть только несчастные люди, которые прокляты становиться монстрами. Да, Дилюк — те самые хиличурлы и маги бездны, которых ты так любишь убивать — и есть мой народ. Он устало вздыхает, откидывает чёлку и снимает повязку с таким видом, будто терпеть её не может. Дилюк задумывается — так ли это на самом деле? — Я догадывался, — шепчет Дилюк настороженно, с непривычки всматриваясь в такие разные глаза. — Я не информатор Ордена Бездны, не волнуйся, — он на миг затихает и отпивает чай.— Клан Альберих основал Бездну. Представь, ещё мы регенты самого короля, но какая разница, если у них уже столетиями правит «принцесса»? Ты же в курсе? Дилюк пораженно хлопает глазами и неуверенно кивает. А что ему остаётся? Он здесь, чтобы выслушать. И честно признаться, волосы становятся дыбом. Не такой правды он ожидал. — Повернутые на власти эгоисты... — бормочет Кайя в кружку и поднимает голову. — Я давно отрёкся от своей роли. Я не вернусь туда. Когда меня бросили здесь, я перестал им верить. Кайя встает и подходит к шкафу, открывает дверцы и бережно достает ларец, замотанный в шелк, подносит ближе, некоторое время смотрит с тоской и протягивает Дилюку. Будто отрывает от себя кусочек сердца — единственная связь с семьей. — Здесь пять писем от моего отца. По письму за год. Ворон приносил. Дилюк подхватывает ларец и кладëт на колени. — А что… — Дилюк прокашливается, — А почему всего пять? — Он умер. Когда мне было пятнадцать. Он так спокойно об этом говорит. У Дилюка заламывает душу, жжёт сердце. Боже, что ему делать? Кайя подвигает ближе своё кресло и самостоятельно развязывает платок на ларце. Снимает крышку. Дилюк задерживает дыхание. Стопка аккуратно сложенных писем, заполненных рунной вязью. По уголкам каждого из них всунута красная ниточка. Кайя раскладывает их на столе и видно, что почерк на каждом всё хуже и хуже. В ларце остаются несколько вещей — маленький вырезанный из дерева медвежонок — настолько личное, что Рагнвиндр его никогда не видел, браслет с разноцветными бусинами — Дилюк помнит, маленький Кайя им очень гордился и говорил, что сделал сам, странный синий кристалл, вторая серьга из уха и… и кольцо с рубиновым камнем. Кольцо Дилюка, оставленное на столе в поместье перед тем как уйти навсегда. Оно говорит слишком, слишком многое. Дилюк делает тяжелый вдох на грани облегчения и обреченно одновременно. Прикрывает глаза. — Ты проклят? — спрашивает он. — А ты, оказывается, смышлёный, Дилюк, когда слушаешь! Надо же! Кайя явно веселится и любовно, трепетно оглаживает пальцами письма. Поддевает нижнее, на котором криво, видно с огромным трудом, выведено всего несколько рун. — Что там написано? — тихо интересуется Дилюк. Кайя замирает, шумно набирает воздух и будто весь сжимается. Дилюк смотрит в его глаза, такие разные, но такие прекрасные с оттенком трепетной грусти и скорби, и понимает — последние слова, последняя нить. — «Помни обо мне, любимый сын, какую бы дорогу ты ни избрал» — шепчет Кайя. Дилюк закрывает глаза и сжимает зубы. Невыносимо хочется закурить, выпить, а после сдохнуть. Кайя нервно смеется, а затем поднимается и складывает письма обратно в ларец, забирает у Дилюка и подходит к шкафу. Он роется в нем, стараясь спрятать сокровенное подальше. — Я могу… нет, хочу прочитать тебе их вслух на твоем языке, но, пожалуй, не сейчас. Мне кажется, уже поздно, и я скоро буду себя неважно чувствовать. Ты должен уйти, Дилюк — не стоит видеть меня… — он замирает и осознает, что Дилюк стоит сзади совсем, совсем близко, — таким… Чужие ладони аккуратно берут его за плечи, а к затылку прислоняется нос. Глубокий вдох. — Люблю... Я люблю тебя. С первого взгляда. И всё это время. Никогда не забывал тебя. И ритм сердца сбивается резко, молниеносно, подобно взрыву пороховой бомбы. Рёбра ходят ходуном и грозят панической атакой, но его обнимают крепче, прижимают к крепкому жилистому телу. — Озёрная лилия, — тихо шепчет Дилюк на ухо и оставляет лёгкий поцелуй в щеку, — Ты пахнешь озёрной лилией. Откуда ты знаешь, что это мой любимый запах? — Я… — Кайя сглатывает, — я не специально. Дилюк улыбается мягко и отвечает: — Конечно. Он поддевает пальцами подбородок и поворачивает лицо Кайи к себе. Смотрит и не может наглядеться. Такой необычный, испуганный взгляд таких разных глаз, и это завораживает. Завораживает и кружит голову в хмельном тумане. — Не прогоняй меня, — просит он и наклоняет голову ближе, касаясь кончика носа своим, коротко облизывается. — Пожалуйста. По комнате разливается аромат дикий и изысканный одновременно, пламенный и терпкий как глинтвейн. Дилюк робко, на пробу прижимается к уголку губ Кайи и смотрит на реакцию, в надежде прочитать ответ во взгляде. — Глинтвейн, — шепчет Кайя по чужой влажной коже. Зрачки Дилюка расширяются в дымке. — Я люблю глинтвейн. И, наконец, Дилюк слышит заветные слова и зарывается пальцами в синие пряди так сладко пахнущие свежестью, мятой и утренней росой. И губы сминают губы уверенней, страстно и напористо. Он поворачивает Кайю к себе полностью, кротко стонет, когда спины касаются желанные руки и сминают сюртук. — Прости меня, — шепчет Дилюк и покрывает поцелуями лицо, щëки, брови, шрам. — Прости. Прости, прошу. Парень в его руках замирает, когда губы любяще касаются подрагивающих ресниц на правом глазу, и его срывает раньше, чем предполагалось. — Ди… люк, — выдыхает он мучительно и съезжает в руках ниже, утыкаясь в шею альфы так сладко пахнущую камином и уютом, апельсиновой цедрой, корицей и горячим пламенным крепким вином. Дилюк словно выдержанный напиток завораживает изысканностью и терпкостью лучших специй. Он безупречен. — Кай, ты че… — Дилюк не успевает договорить, как судорогой сводит челюсти, а руки сами собой сжимают крепкое, но нежное тело. Он чувствует ни с чем не сравнимый аромат, ярчайший в мире, в жизни, самый лучший из всех, что ему приходилось слышать — а приходилось. Лилия цветёт. Раскрывается запахом росы на влажной смуглой коже. Мелким свежим песком под босыми ногами, который так приятно впивается в ступни. Солнечными лучами, сверкающими по водной глади озера. И он красивый — гладкие волосы по ветру и гордо вздëрнутая голова — как всегда смеëтся. Свободная, беззаботная юность — вот каков аромат, полюбившийся Дилюку. И хочется задохнуться им, зарыться в эти тёмные пряди, любимую кожу, стройное тело, никогда не выпускать. А Кайя удивляет ещё. Ведёт носом по коже шеи, шумно выдыхает и оставляет капельки пара на разгоряченной коже. А после широко слизывает, пробует на вкус, чуть прикусывает маленькими клычками. Дилюк стонет. — Кай… И подхватывает за талию, в один миг роняя на кровать и нависает сверху. Сглатывает. Парень под ним тяжело дышит, смотрит затуманенно и облизывает пересохшие губы. Господи, какой же красивый. Кайя тянется ладонью к его лицу и проводит пальцами по губам, улыбается и тягуче медленно моргает. Дилюк мажет языком по пальцам, клацает зубами о ногти и широко распахивает глаза, когда вторая ладонь Кайи забирается ему под рубашку и слегка сжимает пояс брюк. Ему нужно. Дилюку нужно тоже. К черту настои и успокоительные. Он не уйдет отсюда до конца. Он никогда больше не отпустит. Зубы будто зудят, выступают из десен и царапают кожу пальцев. Кайя вздрагивает, замечая нажим. Дилюк срывает с себя сюртук, шейный платок, затем рубашку и поспешно стягивает с Кайи домашнюю кофту, швыряя всё не глядя. Последняя летит особенно далеко и цепляет кружки на столе. Звенят, бьются. Но едва ли слышно через шум в ушах от разогнанной крови и бешено колотящегося сердца. Он уже говорил, что Кайя прекрасен? — Ты прекрасен. Он видит тонкую талию, подтянутые мышцы, слегка впалый живот, поднимающийся от дыхания частого. Родинка на левой груди и около пупка. Никогда бы не забыл. Ровная карамельная кожа так соблазнительна на светлых простынях. Дилюк любуется. Экзотический, красивый, преступно красивый. Кайя сглатывает и смущенно прикрывает глаза ладонью. Но Дилюка это мало волнует — он склоняется ниже и лижет кожу шеи широко, ниже к ключицам, ниже, обводит языком пупок, прикусывает, пробует на вкус. Безумно сладко и свежо, прохладно. Тело под ним дрожит. Кайя скулит на особо настойчивых касаниях и закусывает тонкие губы, перебирает ногами в нетерпении. Дилюк вдыхает аромат озёрной лилии и трясет головой. Ещё немного и рассудок помашет ладошкой. Ощущение, будто в бреду находится он, а не Кайя. Его самого потряхивает от желания, давит в паху болезненно. Он прикусывает нежную кожу над поясом штанов, и Кайя стонет и вскидывается. Боги, как сладко стонет. Хрипло, тихо, надрывно. Дилюк берётся за бедра, начиная стаскивать одежду и видит, как любимый закрывает уже обеими ладонями лицо и дрожит. Останавливается в неверии. — Кай, — Дилюк прочищает осипшее горло, — Кай, ты когда-нибудь… Да быть не может. Кайя мотает головой. Никогда. Дилюк зажмуривается и замирает. Господи. Воздух в комнате резко кончается, а в голове звенит. Дилюк мысленно ликует и бьется в торжестве. Мой. Он только мой. Дилюк трясет головой, скрипит зубами едва не рыча, успокаивает инстинкты и склоняется над Кайей, мягко целуя линию подбородка, шею. — Всё будет хорошо. Приспускает его брюки и касается рукой плоти, гладит влажную головку. Кайя тут же вскидывается от удовольствия и обнимает руками, утыкается носом в плечо. — Лю-ю-юк, — а после ведёт носом по шее и кусает сильно — видно уже не понимает что творит — боится и требует одновременно. Дилюк толкается бёдрами вперёд рефлекторно, роняет голову в стоне. И так жарко и душно становится. Желание прошибает судорогой. Аромат бьет в нос сильнее, становится более густым и насыщенным. Дилюк водит рукой, собирает прозрачные капли бережно и целует в шею, царапает иногда случайно клыками. Кайя вымученно откидывается на подушки и загнанно дышит, прикрыв глаза. Ему нужно. — Люк, Люк, — просит он в бреду. И Люк даёт. Отстраняется, полностью стягивает домашние брюки и разводит ноги, садясь на колени перед парнем. Тот снова закрывает лицо руками. — Я люблю тебя. Слышишь? Не бойся, — шепчет и отнимает руки, целует в губы сладко и мокро, страстно и нежно. Гладит по плоти, ниже спускается, и вместе с судорожным вздохом Кайя чувствует прикосновение мягкое и неожиданно приятное. И ноги расходятся шире сами по себе, а желанием скручивает до надсадного стона. Аромат оглушает. Дилюк не видит перед собой ничего, лишь слышит этот запах, этот зов чужого тела. Он полностью теряется в пространстве и времени, лишь ощущая пальцами горячее тело, водит медленно и нежно, добавляет еще. Губы хаотично касаются груди, живота, целуют плоть, бедра по внутренней стороне. Он чувствует пальцы в волосах, выводящие узоры и впивающиеся ногтями в просьбе сильнее. Дилюку хочется сильнее. Но, может, потом. Сейчас он дарит всю нежность, на которую только способен. — Люк, Люк… — доносится через пелену похоти. Кайя извивается на простынях. И Люк не выдерживает. Одной рукой расстегивает ремень, пуговицу, ширинку и приспускает брюки. Свобода обдает желанной прохладой, плоть готова взорваться от любого прикосновения, но нет, просто кажется. Он ведёт влажными пальцами по ней, смачивает, растирает выделившиеся капли и приставляет близко. Кайя всё чувствует и замирает, закусывает губу, сжимает руками простыни, жмурится. Лёгкое, медленное движение бёдрами вперёд, и комната взрывается громким стоном. Кайя захлёбывается, выгибается, сжимается, и слеза катится по его щеке. Искажённое удовольствием лицо, мутные капли падают на живот, подрагивает плоть. Они стонут вдвоем — Кайя от оргазма, Дилюк от развернувшейся картины. — Селестия, — пораженно шепчет Дилюк, сжимая кулаки. Судорожно сглатывает. Это лучшее, что он видел и чувствовал за всю свою жизнь. А ведь ещё не конец — лишь начало. Нежная лилия утопает в горячем глинтвейне. Корица смешивается с мятой, гвоздика с пионом, и, казалось бы, несочетаемое — сочетается. Не сорваться бы. Только не сорваться — мысленно молится Дилюк. И наклоняется, сцеловывает слезу и двигается ещё глубже. Ближе. — Люблю, люблю тебя, — шепчет в губы. Мелкие осторожные толчки, Дилюк сдерживается изо всех сил, ждёт когда парень под ним придёт в себя. Так и происходит. Кайя открывает глаза, облизывает губы и смотрит вполне осознанно, на миг с него срывается пелена безумия и тут же возвращается, только уже по своей воле. Ему нужно ещё. Он хочет ещё. И Кайя вдруг смелеет, Кайя не доволен. Врезается пальцами в лопатки и требует большего. Требует страсти и пылкости. Покажи, Дилюк. Покажи себя. Дилюк улыбается и подаётся бедрами глубже, сильнее, выбивает блаженный стон и сразу зацеловывает губы. И ещё. И ещё резче, огонь внутри закипает, бурлит нутро. Кайя вскидывается и стонет на каждое движение, приоткрывает глаза и тут же закрывает, потому что видеть такого Дилюка просто невыносимо. Он отворачивается и видит мускулистые плечи, что напряжены, чтобы удержаться в позе, и снова смотрит прямо, сталкиваясь с безумством в глазах. Гранатовые, прикрытые, затемнённые желанием следят за ним неотрывно, с какой-то звериной жадностью впитывают каждую эмоцию, но больше не страшно. Хочется ещё. Внутри всё плавится и трепещет в предвкушении новой порции наслаждения. Кровать скрипит, изголовье бьётся о стену, а все потому, что Кайя просит большего. А Дилюк уже не сдерживает себя. Он подаётся в тело жадно, склоняет голову и дышит, дышит личным наркотиком, что плавит в похоти мозг. Язык против воли широко облизывает кожу шеи, рука сжимает тонкую талию, притягивает к себе ближе, крепко. Мой. Только мой. Дилюк убивать за него готов. Только он может слышать эти стоны, только он имеет право наслаждаться редчайшей озёрной лилией. Только он. Никому. Ни за что. Никогда. Дыхание опаляет кожу, а зубы уже царапают. Еще чуть-чуть, ещё немного. Но Дилюк мотает головой и продолжает двигаться, не поддаваясь порыву. Кайя внезапно стонет особенно громко, и Дилюк вскидывается, припадая к губам. Замолчи, прошу, замолчи. Я не сдержусь так. Это слишком, слишком хорошо. Но через мгновение зубы снова тянутся, снова царапают, и Дилюк вдруг задыхается. Потому что Кайя надавливает ладонью на затылок. Кто если не ты? Кто еще в этом мире достоин тебя, меня, нас? — Лю-ю-юк, — Кайя давит сильнее. Он просит. Нет — требует. И полностью разделяет желание одно на двоих — привязать к себе навсегда. И когда Дилюк вонзает клыки в плоть, Кайя под ним содрогается и кричит от сладкой боли и оргазма, сжимает в руках напряженную спину, покрытую каплями пота, и впервые чувствует счастье так, что из глаз текут слëзы. Дилюк старается не одуреть от запаха и вкуса, сжимает кулаки до красных следов под ногтями, слизывает горячую кровь и едва успевает отстраниться, чтобы не наделать глупостей. У них еще будет время насладиться друг другом безопасно.***
Спустя неделю заканчивается «командировка» сэра Кайи. Дилюк сидит на кресле и из-под усталых век смотрит на любимого. — Ты уверен, что стоит пойти именно сегодня? Любимый что-то напевает себе под нос и натягивает ненавистные Дилюку узкие брюки. — Дилюк, мой отпуск закончился, и как бы ты ни хотел меня защитить, у меня есть работа. Да. Дилюк поднимается, всем своим видом старается показать, что предельно раздражен, но Кайю только смешит. — Что ты как старый дед? Мы же расстаемся не навсегда. Или ты думал, что у меня всю жизнь будет течка? Дилюк хмурится на это слово, задумчиво отодвигает штору, окидывая взглядом утренний город, сонных торговцев и спешащих на работу рыцарей. — Было бы неплохо. Кайя закашливается. — Чего? Дилюк, мы неделю не вылезали из постели! Я хочу на улицу! — Мало ли что ты хочешь, — смеётся. — Ну, знаешь! И вообще, я тебе никогда не прощу то, что ты меня обнюхал в таверне. Это мерзко! — он обувает сапоги, цепляет глаз бога на пояс и открывает дверь, приглашающим жестом указывает Дилюку на выход. Тот с невероятно несчастным видом обувается, распрямляется и резко притягивает Кайю к себе. — Может все-таки пойти с тобой? — Я справлюсь, Дилюк. Наоборот хочу посмотреть, как у всех отвиснут челюсти. Это лучший день в моей жизни! Дилюк смеряет его гневным взглядом. — Ну хорошо, хорошо. Второй лучший день в моей жизни после того, когда ты просил прощения. Дилюк хмурится ещё сильнее. Кайя смеется и хватает того за подбородок. — Ты такой забавный, Люк. И наглецу затыкают рот настойчивые губы, прикусывают даже немного болезненно. Кайя мычит сквозь поцелуй и улыбается. Они выходят из квартиры, ещё долго прощаются, спрятавшись в тёмной подворотне, и расходятся в разные стороны. И тут начинается самое эффектное. Сэр Кайя, непревзойденный пьяница, один из лучших мечников Ордо Фавониус, быстрый, выносливый и самый дерзкий из капитанов за всю историю Мондштадта, бета с замашками альфы, грациозно вышагивает по центральной улице, кивает прохожим, лучезарно ухмыляется и приветствует коллег, торговцев, горожан. Там, где он проходит, время будто замирает. Люди останавливаются, смотрят шокированно. Некоторые плачут. Убегают в слезах Донна и Маргарита. Закашливается Сара. Влюбленно смотрит Хоффманн и сожалеет о своей нерешительности. Рядом с Кайей приземляется с воздуха Эмбер и впервые — впервые! — молчит, лишь кротко кивает в знак приветствия. А все потому, что от Кайи пахнет изысканным горячим глинтвейном, пряностью дорогих специй — корица и гвоздика, имбирь с оттенками пламенной осени и заката — настолько сильно, что даже беты слышат. Каждый в этом городе прекрасно знает, кому принадлежит этот аромат. И к нему добавляется новый ранее незнакомый нежный — лилий, водяной свежести и мяты. Кайя поднимается по лестнице, кивает Вэл, у которой тоже начинают слезиться глаза и трястись руки, машет Барбаре, которая готова сквозь землю провалиться и смущенно отводит взгляд. Немного выше он встречает несущегося по ступенькам Венти, который резко тормозит, оглядывается на него и радостно улыбается. Он машет рукой и кричит «Поздравляю, Кайя!» и уносится дальше, подгоняемый возмущённым рыцарем, который при виде Кайи даже забывает за кем гнался. Кайя удивлённо поднимает брови и думает: Венти что? Знал? Позже нужно об этом подумать. Он отмахивается от мыслей и приближается к главному входу в Ордо Фавониус, кивает Атосу и Портосу. Те даже забывают отдать честь. Ничего. Сегодня можно. В дверях Кайю почти сносит Кли. Девочка врезается в его ноги и тут же принюхивается. — Братик Кайя, ты пахнешь! — весело верещит она. — Да, малышка. Теперь да, — он треплет ее по берету и садится на корточки. — Но, — она ведет носом по воздуху, — Как-то странно. Как будто… дядя Дилюк. Она озирается по сторонам в поисках упомянутого, но не находит. — Это от меня, искорка. Мы с дядей Дилюком теперь пара. Девочка распахивает глаза и загорается азартом. — Ух ты! Кайя смеется и берет её на руки. Около кабинета Джинн он кивает на шокированный взгляд охранника и распахивает двери. — Тетя Джинн, у братика Кайи есть пара! — кричит Кли. Джинн вскидывает голову, принюхивается и роняет перо на стол, откидывается на спинку кресла и зачесывает пальцами волосы назад. — Обалдеть. Кайя выдерживает небольшую театральную паузу, наслаждаясь видом ошеломлëнной Джинн, гладит Кли по макушке, слегка наклоняется, нагоняя загадочности и заговорчески шепчет: — Знаешь, Джинн, кажется, в следующем месяце ты приглашена на мою свадьбу. Кли на его руках визжит. Джинн мысленно тоже.