Имя

— Вы назвали меня Джоном. — М-м? Холмс слегка повернул голову в сторону Уотсона, впрочем, не отрывая взгляд от газеты, но давая понять, что слушает. — Когда я звал Вас. Вы очнулись от наркотического дурмана, и первое, что Вы сделали, когда Ваш взгляд начал приобретать былую осмысленность, — назвали меня Джоном. Некоторое время Холмс не шевелился, все так же сидя вполоборота к доктору, а глазами пробегая слева направо по тексту, не читая, просто механически обводя взглядом буквы, изображая поглощенность сводкой новостей и выигрывая для себя немного времени. — Насколько я помню, и, надеюсь, после нашего эксперимента помните и Вы, это Ваше имя, — отстраненно заметил Холмс. Он и правда назвал Уотсона по имени. Он был не в себе, его разум был воспален ядом, и, увидев перед собой друга, не сдержался и в какой-то мере выдал себя. Никогда ещё, если не считать тех моментов, когда они представляли друг друга посторонним людям, они не называли имён. Никогда ещё они не звучали вслух, однако в бреду Холмс подвёл самого себя, будучи слишком радым увидеть перед собой объект своего пусть и тайного, но обожания. Сколько же мечтаний и фантазий его посещали в стенах собственной спальни, он предпочел бы не вспоминать, зная, что под покровом ночи ему снова предстоит терзаться в собственных тщательно скрываемых чувствах. Только эти часы, полные взлетов в своем воображении, ему и оставались, и он не собирался отказываться от них даже несмотря на то, что с первыми лучами солнца ему предстояло болезненное падение с небес на землю. Но утром ему удавалось с новыми силами разделять компанию доктора, упиваться его присутствием и вниманием, не боясь ненароком выдать себя, поскольку все, что копилось за день, он позволял себе отпускать в пустоту в ночные часы. И вот теперь из-за глупого сумасшествия, вызванного экспериментом, на котором он же и настоял, образовалась трещина в его броне, сквозь которую успело просочиться чувство прежде, чем он обнаружил брешь и тщательно заделал ее своей маской холодности и невозмутимости. Уотсон выглядел уязвленным. Холмс подавил в себе желание тут же извиниться, встать на колени перед креслом человека, которого он боготворил, и вымаливать у него прощение за все те резкие слова и жесты, какими он когда-либо бросался в него, боясь открыться и потерять дружбу этого удивительного мужчины навсегда. — Право, Холмс, я просто констатировал факт. Я, как и Вы, подвергся действию яда, и понимаю, как он угнетает сознание, — Уотсон отвернулся к камину и, закинув ногу на ногу, раскрыл перед собой книгу. Холмс знал, что он, привыкший к резкости и бесцеремонности своего друга, быстро остынет; доктор был самым добросердечным и великодушным человеком из всех, кого он встречал. Однако это не отменило того факта, что Холмсу было так же невыносимо причинять боль Уотсону, как и тому ее испытывать. Холмс резко поднялся из-за стола, оставив неаккуратно сложенную газету на скатерти, и направился к двери. — Немного прогуляюсь, — бросил он перед тем, как выйти, — Не ждите меня. *** Моросил холодный дождь, но Холмс не стал брать кэб и до Сохо добрался, когда уже совсем стемнело, а его пиджак промок достаточно сильно, чтобы он с облегчением снял его и оставил на вешалке, войдя в знакомый бар. Как он и ожидал, его знакомый сидел за своим любимым столиком в углу и зарисовывал случайных посетителей в свой блокнот. Поздоровавшись с мужчиной за стойкой и заплатив за виски, Холмс, не спрашивая разрешения, сел напротив и тут же опрокинул в себя алкоголь. — Кто-то сегодня не в настроении, — сочувственно улыбнулся его визави, не отвлекаясь от своих эскизов. — Не та ситуация, чтобы праздно просиживать вечер и наслаждаться напитками, — согласился Холмс, откидываясь на спинку стула, и прикрыл глаза. — Давно тебя не видел. Недели три прошло. Но раз ты здесь, с твоим доктором все по-прежнему глухо. — О, Пэджет. А как поживает супруга Йозефа? — беззлобно уколол он в ответ, и оба грустно усмехнулись. — У меня в квартире небольшой беспорядок. Разбирал старые альбомы. — Будто ты не знаешь, какой бардак умею устраивать я. *** Часом позже оба лежали бок о бок на смятых простынях и тяжело дышали. Фитиль на огрызке свечи на прикроватной тумбе грозился поплыть и потухнуть в воске. Холмс подавил в себе желание приложиться головой об изголовье и потянулся за полотенцем. — Проводить тебя до кэба? Ночью здесь не слишком спокойно, — предложил Пэджет, забирая ткань у закончившего приводить себя в порядок Холмса. — Не стоит. Я могу за себя постоять. Вернусь домой пешком, — он обхватил сигарету губами, прикурил и затянулся, — Мне некуда торопиться. Воцарившееся молчание не было тяжёлым, но на Холмса давила не столько тишина, сколько поток мыслей, обрушившийся на него с ее приходом. Он бы не отказался сейчас от небольшой инъекции семипроцентного раствора. — Шерлок, — прозвучало тихо, но твердо, — одевайся, лови кэб и поезжай домой к своему доктору. Прошу тебя, не повторяй моих ошибок. Иди к нему. Холмс повиновался. *** Уже глубокая ночь, и Холмс, выйдя из кэба, глубоко вдыхает прохладный воздух. Он не слишком аккуратно одет, рубашка помята и застегнута кое-как, пиджак свободно висит на плечах, да и волосы остались встрепанными вопреки его обыкновению зачесывать их назад. Он ещё несколько минут стоит перед домом, наслаждаясь тишиной ночного Лондона, прежде чем тихо открыть дверь и войти в прихожую. В квартире темно и тихо, все уже давно отправились спать, так что Холмс спокойно поднимается по лестнице и заходит в гостиную, не глядя закрывает дверь и скидывает пиджак. Только когда его взгляд натыкается на ошарашенно глядящего на него Уотсона, Холмс понимает, что в гостиной горят лампы, чего не должно быть в такой час. — Почему Вы не спите, Уотсон? — удивлённо спрашивает Холмс, коря себя за то, что оказался пойман с поличным, беспечно полагая, что вернётся домой незамеченным. — Ждал Вас, — тихо отвечает Уотсон. Он в ночной рубашке и халате, явно пытался уснуть, но спустился в гостиную и читал, пока ждал его. Уотсон оглядывает растрепанный вид Холмса, — Где Вы были? На Вас напали? Вы ранены? — Нет, — замерев на месте, Холмс медленно впадает в панику, внешне оставаясь невозмутимым. Каким образом он должен теперь объяснять свои ночные похождения? — Все в порядке, Уотсон. Зря Вы так засиживаетесь, ложитесь спать. Но доктор только встаёт, берет свечу и подходит ближе к Холмсу, словно хочет убедиться, что на него действительно не напали в подворотне, как уже не раз бывало, учитывая, что ловить на преступлениях ему приходилось и очень влиятельных людей с полезными знакомствами. Однако Холмс понимает, что, подойдя ближе, Уотсону станет понятно, что его вид соответствует скорее более приятному времяпрепровождению, но он все так же не двигается с места, смирившись с тем, что сейчас его друг неизбежно сделает о нем соответствующие выводы, как бы он ни старался себя от этого уберечь. — С кем Вы были, Холмс? — спокойно и сдержанно спрашивает Уотсон, и выражение его лица ясно говорит о том, что он старается сдержаться, чтобы не загнать Холмса в угол и не вытрясти из него правду. Холмс решает не пытаться спастись с тонущего корабля. — Знакомый из Сохо, — бросает он, — Полно Вам, Уотсон, давайте отправимся по своим комнатам. Мы оба устали, и сейчас не лучшее время для разговоров, — Холмс снова пытается выкрутиться и пройти мимо Уотсона, но тот удерживает его за руку. — Вот уж точно, — строго кивает доктор. — Уотсон... — Джон, — резко осаживает его друг, заставляя в изумлении поднять глаза и взглянуть в его решительное лицо, — Вы будете называть меня Джоном. Я не успокоюсь, пока не получу ответа на свой вопрос, Вам это ясно? В его голосе четко слышны командные нотки, и Холмс не верит своим вновь всколыхнувшимся надеждам, когда его пробирает дрожь возбуждения, и покорно кивает. — Да, — тихо соглашается он и, заметив немой приказ в глазах Уотсона, добавляет: — Джон. — Для начала: с чего Вы так резко отреагировали, когда я просто упомянул о том, что ранее Вы назвали меня по имени? Холмс замялся и снова опустил взгляд, но, что самое удивительное, скрывать или говорить полуправду, как он обычно делал, ему совершенно не хотелось. — Я... — Холмс глубоко вздохнул, — Потому что я не хотел, чтобы Вы узнали, что я хочу Вас так называть. Выражение лица Уотсона почти мгновенно смягчилось, из его позы исчезла та жесткость, которой, признаться, Холмс восхищался во время расследований, но чувствовал благоговейный страх, когда она была направлена на него. — Холмс, — мягко позвал Уотсон, — Шерлок. Успокойтесь, — похоже, заметив, какое впечатление произвел на друга, доктор слегка приподнял уголки губ и нежно провел рукой по плечу Холмса, за которое ранее его удержал, — Ваша ершистость вполне оправдана, мой дорогой, но Вам стоило довериться своим чувствам и, если все же этого желаете, доверить их мне. Я никогда бы не осудил Вас, — на этих словах Холмс снова неуверенно посмотрел на Уотсона и увидел ровно то, о чем долгие годы запрещал себе даже мечтать, — Более того, если я Вас правильно понял, Вы могли бы рассчитывать на мое принятие. Всегда можете. Едва дослушав, Холмс, не обращая внимание на начавшие слезиться глаза, с отчаянием взглянул на Уотсона и с таким обожанием, поразившим доктора, обхватил своими дрожащими от волнения руками его лицо, прижался своими губами к его в быстром поцелуе. — Да, конечно, Вы все поняли правильно, — неразборчиво шептал Холмс, осыпая лицо Уотсона лёгкими поцелуями, — Джон, я и подумать не мог... Не замечал, простите меня, Джон... — Полно Вам, Шерлок, — Уотсон тихо рассмеялся, слегка отстраняя от себя друга, чтобы убрать с его лица растрепавшиеся волосы, — Все хорошо, мой милый, — и снова издал мягкий смешок, когда Холмс порывисто обнял его, спрятав лицо на его плече, — Вы явно переволновались. Не стоило нам так изводить друг друга сегодня, все ведь было так просто... Холмс тоже неверяще рассмеялся, поднял голову и упёрся лбом в лоб Уотсона, прикрывая глаза. — Так просто... *** Игнорируя солнечный свет, бьющий из-за неплотно закрытых штор по глазам, Холмс зарывается лицом в одеяло, но сон уже оказывается упущен, и он недовольно возится в кровати, пока не понимает, что его держит в руках теплый и сонный Уотсон. Не открывая глаз, Холмс вздыхает, на этот раз умиротворенно, и снова поглубже подлезает под одеяло, утыкаясь носом в чужую грудь. Уотсон сверху хрипло смеётся. — Ты такая липучка, Шерлок, — доктор зарывается рукой в его спутанные волосы на загривке, и Холмс практически урчит, — Гроза всего Лондона, Шерлок Холмс, любит ласкаться. Пожалуй, это не станет текстом для публикации. Оставлю такое чудо себе. Холмс фыркает. — Только тебе оно и принадлежит. Уотсон продолжает перебирать рукой волосы Холмса, слегка прочесывая их пальцами, что приводит их только в больший беспорядок. — И всё-таки, — начинает Уотсон незаконченный разговор, — с кем ты был вчера? Холмс подбирается повыше и втягивает носом запах чужой кожи. — Ревнуешь? — Паршивец, — с наигранной укоризной ругает Уотсон и несильно дёргает за зажатые в его кулаке волосы. — Товарищ по несчастью, — Холмс в отместку прикусывает Уотсону ключицу, — Иногда проводили друг с другом ночи, которые хотели бы разделить с совершенно другими мужчинами. Нам нужно поблагодарить его. Буквально выставил меня из своей квартиры и заставил взять кэб до дома. Сам я не вернулся бы как минимум до утра. — Пригласим его к себе на ужин, — решает Уотсон, — Лично выскажу ему свою благодарность за то, что ты прекратил идиотничать. Холмс счастливо смеётся.