***
фраза «хорошего дня» от девушки-бариста, приготовившей ему капучино на трех эспрессо — «в самый большой стакан, если можно, пожалуйста», — звучала почти издевательски, но брагин заставил себя улыбнуться и даже сказать вполне вежливое «и вам». времени было восемь часов поутру, в темноте за порогом кофейни шел дождь и свистал ошалевший ветер. добежав до машины — по пути непременно хлюпнув подошвами в луже, — брагин съежился на сидении и, непонятно кому пробурчав «ну и мерзко же, черт», запахнул поплотнее пальто и сделал глоток. мягкая сладость жемчужного молока прокатилась по языку, заглушая почти тошнотворный, едва не стерильный вкус пасты: в приступе странной тревоги он вычистил зубы, наверное, чище, чем шпателем, и раза, быть может, четыре, пока не очнулся, наконец-то развидев в зеркале свое сонное и опухшее, наполовину измазанное в белой пене лицо. очередной кошмар — в этот раз вместе с ожившим повешенным они целовались в густой тени тополя, да так упоительно, что ему не хотелось проснуться — разбудил его около двух, и после он даже не пробовал снова лечь: встал, оделся и застелил постель, заварил крепкий чай и уселся на кухне читать отчеты, запрошенные из лаборатории. картинка пока вырисовывалась непонятная, и не картинка, скорее, а просто эскиз; он чувствовал себя, как ребенок, упрямо пытавшийся вставить в один пазл деталь из другого. суицид — или все же убийство? — алисы ольховской не вписывался в ряд последующих самоубийств, как он его ни крутил; никто из убитых мужчин, если верить анализам, наркотиков не употреблял, снотворного в их крови не нашли — какую бы связь ни пытался придумать брагин, каждая ниточка обрывалась на первых же сантиметрах. к началу седьмого от заключений и справок уже загудело в висках и затылке, и, проглотив белый круг анальгина, он аккуратно сложил все бумаги в портфель и решил, что больше сидеть в этих стенах не может. и вот — уже в восемь тринадцать он сидел у себя в машине, припаркованной прямо напротив дверей тридцатидвухэтажного бизнес-центра, и пил капучино на трех эспрессо, костяшками пальцев выстукивая по рулю ритм игравшей по радио песни pink floyd. в течение получаса должен был подъехать соколовский — идею поднять всю документацию компании глеба ольховского предложил вчера именно он и, когда юра ее поддержал, взял исполнение на себя, но по дороге в отдел брагин внезапно решил составить ему компанию: что-то чисто интуитивное тянуло его в этот офис, и загадочному «чему-то» он вполне доверял. что интересного могло быть среди договоров, лицензий и финотчетов? в юридических тонкостях бизнеса брагин разбирался отнюдь не настолько же хорошо, насколько в установлении причинно-следственных связей, но в том, что и причины, и следствия обязательно скоро всплывут, он решительно не сомневался. почему их всплытия он ожидал именно в офисе ольховского — вопрос уже другой, и вразумительного ответа он на него дать не мог; слава Богу еще, что начальство пока что не стало его задавать. тем не менее, к выговору за свою инициативу он был морально готов еще с той минуты, когда согласился на предложение соколовского; «важный» был, все-таки, человек глеб витальевич. настолько важный, что мог притащить с собой на допрос адвоката, который, как дрессированная овчарка, бросался на каждое резкое предположение — или, иначе сказать, на любое. «—…как далеко вы готовы зайти ради защиты начальника. — в рамках закона — так далеко, как потребуется». поведение никиты лисина настораживало — и не столько даже его манера уходить от прямых ответов, явно отточенная на практике, сколько его спокойствие, невозмутимое и хладнокровное, как у хирурга, надевающего зажим на сосуд. в какой-то момент оно казалось даже вызывающим — не защитой, а нападением, не блоком, а контратакой, — словно лисин не то развлекался, не то проверял, насколько легко его вывести из себя; он был слишком вовлечен, а значит, он что-то знал — и с любопытством искал в реакциях брагина понимание. — думаешь, адвокат? — хмыкнул, выслушав предположение, игорь, когда они уже ждали лифт, и покачал головой. — допустим. мотив?.. — да какой угодно. ты же видел, как он себя вел, тут может хоть мания быть, хоть расчет, — ответил юра и, немного подумав, добавил, понизив голос почти до шепота — мимо прошла уборщица: — или месть. — за алису? — например. двери лифта открылись, и они зашли внутрь. соколовский нажал на кнопку с числом предпоследнего этажа — офис ольховского занимал целых два — и, плечом оперевшись на зеркало, внимательно и чуть прищурившись посмотрел на брагина. — ну, допустим, звучит хорошо. но вскрытые вены?.. — а что не так с венами? — нахмурился юра и, взглянув на свое отражение — цвет припухших кругов под глазами отдавал уже чем-то чернильным, и скулы над выбритыми щеками казались еще острее; к врачу бы ему уже, что ли, сходить, биохимию сдать, а то чем черт не шутит, — поправил упавшую на лоб прядь: с утра уложить попытался от нечего делать, только вышло, конечно, не очень. — с венами-то все так, — проследив за его движениями, игорь почти ухмыльнулся. — но можно же было попроще. если версия с местью, то передоз героином, как у алисы: все подозрения сразу на глеба витальевича, красота, ниче делать не надо, просто лажай на суде, он же знает, что как, красный диплом есть, в конце концов. — не вдохновляет слушать такое от выпускника юрфака. — а меня, юриваныч, не вдохновляет притупление вашей бдительности. я ж человек проницательный, сам ведь знаешь, я бы даже сказал, эмпат, и нутром эмпатичным своим я чувствую, что ты не просто так на детали сквозь пальцы смотришь. — соколовский, — лаконично ответил брагин, растянув окончание, и скосил на напарника грозный — насколько возможно грозный после двух часов сна, поцелуев взасос с облаченным в мундир мертвецом и тройного эспрессо на очень пустой желудок — взгляд. — а что соколовский? — игорь подвинулся ближе. — соколовский, вообще-то, был на допросе и видел, как ты на этого адвоката смотрел. — а как я смотрел? — как будто по десяти статьям в братскую беларусь на смертную казнь повезешь. еще не дослушав, юра открыл было рот, чтобы что-нибудь едкое возразить, но едва поток мыслей споткнулся о «смертную казнь», осекся на полувдохе. «— расстреляете или повесите? — спрашивает он насмешливо и губами касается острого подбородка; скользит ими ниже, щекочет дыханием мокрую шею и целует тонкую синюю жилку, выступившую из-под кожи. — четвертую. вас послушать, сергей иванович, так вы прямо грезите быть казненным. — вовсе нет, — остановившись у солнечного сплетения, он поднимается на локтях и склоняется у него над лицом. — я грежу изменить мир. но если за это меня казнят, то что ж… — он вдруг улыбается, и улыбка эта какая-то горькая, до полынного привкуса на языке. — высочайшая воля и есть закон». — товарищ полковник… пальцы игоря больно сжали плечо, и, тихо ойкнув, юра очнулся. — мы тут это. приехали. — ага, — пробормотал брагин, смаргивая черноту перед глазами, и, не дождавшись напарника, зашагал вперед. — идем. — нет, ты реально меня напрягаешь! — возмутился, нагнав его, тот. — извини, если я нарушаю твои границы, но с тех пор, как ты получил это дело, ты вообще сам не свой. — а какой я был свой? — адекватный, блять, был! — прошипел соколовский сквозь зубы. — не хлестал кофе литрами, по-человечески парковался и не отключался среди разговора. — я уже и паркуюсь не так? — язвительно переспросил юра, сворачивая за угол, прямо к стеклянной двери нужного офиса. — ощущение, что вслепую. — высыпаюсь плохо. — заметно. — может, будем уже работать? — пройдя внутрь — прямо в огромный опенспейс: индустриальный минимализм, окна в пол, два ухоженных фикуса, пышущих здравием и хлорофиллами, — брагин сразу направился к лестнице, ведущей на второй этаж, ибо где же еще находится кабинету миллиардера в недвижимости, как не на тридцать втором этаже с видом на пол деловой москвы, но замер, едва на нее ступив. — юрий иванович?.. кажется, прежде чем поздороваться со стоявшим на девятнадцать ступенек выше лисиным, у себя за спиной он услышал негромкое «черта помянешь». — здравствуйте. «— вы потеряли всякий рассудок! я вас даже не приглашал. — не приглашали, но ждали, ведь так?..» — вы к глебу витальевичу? — игнорируя всю неловкость повисшего между ними молчания и тяжесть хмурого взгляда, изучающего его с упорством алмазного бура, никита, придерживая шлейку сумки, спустился вниз. — к нему. у себя? — пока нет. должен быть к десяти, вы слишком рано. — вы тоже. лисин пожал плечом. — я и не уходил. — ночное дежурство? — хмыкнул наблюдавший за диалогом со стороны соколовский и обратился уже к брагину: — юриваныч, я, может, внизу пока подожду?.. — как хочешь, — отозвался тот, даже не глядя в ответ. — работаете по ночам? — подготавливал документы к сегодняшним срочным переговорам, — никита оперся спиной на перила лестницы. — подозреваете в чем-то? юра приподнял бровь. — а должен?.. «…должен — и подозреваю». — наверное, да. для меня легко придумать мотив, — лисин чуть приподнял уголок тонкого рта, но глаза его засмеялись совсем откровенно; брагин подумал бы, что он это видит в бреду, спровоцированном недосыпом и учащением пульса, только что-то из глубины подсознания тихо поддакивало: смеется, смеется он над тобой, смеется тебе в лицо, сме… — вы курите? юра, от неожиданности чуть не дернувшись, переспросил: — извините, что? — курите? — отлипнув от крашеного железа перил, никита спустился с последней ступеньки, на которой так и стоял, и направился к одной из причудливой формы вешалок — спирали с руками, современное, что ли, искусство, достаточно жуткое зрелище. — надо вам кое-что рассказать. — а на допросе нельзя было? — брагин пошел за ним и, только глядя, как тот достает из кармана наброшенного пальто зажигалку и яркую пачку, опомнился, что не ответил: — не курю. — на допросе не вспомнил, — застегнувшись одной рукой и поправив сумку — дорогая, хорошая кожа едва не трещала по швам от наполнявших ее бумаг, как он носит все это, ей-богу, — лисин кивнул на дверь. — пойдете со мной, или мне вас потом найти? — а здесь вы сказать не можете? — не могу. юра вздохнул. он полковник ск в тридцать пять, у него нераскрытых дел меньше, чем оставшихся нервных клеток, он справлялся и не с таким, но чтобы командное «я тут следователь» застревало в горле, как острая рыбная кость, из-за какого-то мутного адвоката, сбивающего его восхитительно умный мозг со всякого толку своим нахальством, — такого еще не случалось, и по пути в курилку — тридцать один этаж вниз в пустом лифте и десятка с три метров через пустой вестибюль вырвиглазного белого цвета — он едва не стер в крошку зубы от злобы на странное это бессилие; недосып, не иначе как недосып и ядреный кофе без завтрака. — только давайте быстро, — произнес он, когда они вышли на улицу, и задрал воротник до самого подбородка — ветер поднялся такой, что промораживало до костей. — да, сейчас… блять, — обругав потухающий, едва выскочив, огонек, и с четвертого раза приловчившись зажечь сигарету, лисин сделал затяжку, медленно выдохнул дым и потянулся к застежке сумки. — сухомлинский артем алексеевич, верно? — увидев согласный кивок, он выудил из документов аккуратно опущенный в файл лист и протянул его юре. — в марте прошлого года глеб витальевич попросил меня оформить дарственную на квартиру в нашем жк — от имени финдиректора, надежды захаровой. — дарственную артему? — пробежавшись глазами по строкам, брагин выцепил нужное имя. — вижу. а что с этим не так? — что-то не так будет дальше. — а что дальше? лисин сбил пепел, зажал сигарету меж пальцев и достал еще один файл. — дальше вот это, — и пояснил, прежде чем затянуться: — счет за лечение в реабилитационном центре для наркозависимых, две тысячи пятый год. пациент — а. а. сухомлинский, но оплатил в. г. хоффман, мой первый начальник — возглавлял юротдел, два года назад написал по собственному. — а копия счета у вас откуда? — сверив даты и имена, брагин поднял на него взгляд. — вы же работаете с четырнадцатого. — квартиру дарил глеб витальевич, и за лечение платил тоже он, но через третьих лиц, поэтому копии всех документов хранятся у него — а фактически, у его адвоката. не обращая внимания даже на горький дым — никита встал ближе, — юра, уставившись в серую стену, задумался. — у сухомлинского справки чистые, — произнес он тогда, когда лисин, скурив уже первую, попытался поджечь вторую. — будь у вас столько денег, как у его отца, вы бы не заплатили за чистые справки врачам, чтобы дать сыну нормальную жизнь? «дать сыну нормальную жизнь». а когда юра, собственно, детям звонил? неделю назад? или две?.. — но он мог заплатить и сам. ольховский к артему при чем? — у них с его матерью был роман. когда появилась алиса, они некрасиво расстались; она села на героин и умерла от передозировки, — жадно, быстро вдохнув и выдохнув, никита продолжил: — а дальше, я думаю, вы все проверите и разберетесь, товарищ полковник. «— ваше высочество. — подполковник?..» тряхнув головой, прогоняя это нечеткое воспоминание — перманентные галлюцинации, каков же пиздец, говорит соколовская интонация, надо к доктору, надо таблетки и надо поспать, — брагин открыл уже рот, чтобы задать вопрос — «откуда вы это узнали?», «откуда такая инициативность?» или «почему я должен вам доверять?», пока не решил, — но телефон разразился звонком, и он, извинившись, нырнул за ним в теплый карман. — юр, лисин рядом? — без приветствия выпалил игорь, едва он нажал «принять». — ну рядом. что-то случилось?.. — его жену нашли мертвой. адрес спроси, это их квартира, я уже выехал. опустив телефон, юра поднял на лисина взгляд. сигарета горела у самого фильтра, но тот, не боясь обжечься, снова поднес ее ко рту. — вам нужно проехать со мной. ваша супруга… — говоря, брагин внимательно проследил, как никита спокойно, почти методично раздавил почерневший окурок в пепельнице. — она что? — лицо его даже не дрогнуло. — мне очень жаль.***
скользнув взглядом на верхнюю строку экрана, где цифры 09:59 сменились на 10:00, брагин мысленно чертыхнулся. даже с учетом возможных пробок навигатор предсказывал сорок минут пути, а прошло уже больше часа — москва со своими развязками, пробками и бесконечными стройками и ремонтами словно затягивала во временную петлю, и он бы, наверное, не удивился, доберись они в нужный район только к началу следующей недели. — здесь можно срезать через дворы, — подсказал с соседнего пассажирского лисин; голос его звучал так ровно, будто его предложили любезно подбросить до дома, а не везли опознать труп жены. до этого он всю дорогу молчал, уставившись в вид за окном — юра же иногда поглядывал на него то в зеркало заднего вида, то просто скосив глаза, стараясь заметить хотя бы какое-то изменение в спокойном и неподвижном выражении его лица, чего не случилось, впрочем, ни разу, пока они не заговорили. — на следующем перекрестке поверите налево и потом еще раз. это, однако, не было неожиданно. подозрительно, странно — да, но брагин заранее предполагал, что никита будет вести себя именно так; его мучил поэтому только один вопрос: что было тому причиной — знание или привычка? постоянно прокручивая формулировки на языке, он не решался спросить лишь из вежливости, но когда расстояние до дома сократилось до нескольких километров — по дворам было вправду быстрее, — не выдержал и, остановившись на красном, не повернув головы, произнес: — никита, — на секунду споткнулся на слоге, понимая, что до сих пор не запомнил отчество, а без него выходило как-то почти фамильярно — хотя ну и пусть, — я понимаю, что время не лучшее, но вы очень поможете следствию, если ответите мне сейчас. лисин отозвался не сразу — сначала как будто его не услышал, а потом, внимательно посмотрев, на пару секунд задумался, прежде чем коротко и негромко сказать: — хорошо. все еще глядя только перед собой, на уходящую бесконечно вперед улицу, юра поехал на загоревшийся желтый. — вы не замечали ничего подозрительного в поведении вашей жены? — мы разъехались месяц назад. собирались подать на развод, когда я разберусь с поручением глеба витальевича. — каким поручением? — по сделке, к которой готовился ночью. — то есть, — еле втиснув машину между обочиной и расставленными вокруг ямы в асфальте конусами, брагин коротко и недружелюбно переглянулся с одним из строителей, устроивших явно не первый за день перекур, — в течение месяца вы не общались? — можно сказать и так. — а если конкретнее? — созвонились один раз по поводу документов и поздоровались, когда она заезжала за оставшимися вещами, — уточнил лисин и добавил после недолгой паузы: — это был последний раз, когда я ее видел. на секунду юре показалось, что в этих словах он услышал что-то, похожее на сожаление, но лицо никиты, отражавшееся в уголке зеркала, осталось настолько же нечитаемым. — вы знали, куда она переехала? — нет. — она не хотела рассказывать или вы просто не спрашивали? — я не спрашивал. юра кивнул, стараясь не выдать не очень тактичного любопытства. его развод тоже был некрасивым, но, даже не будь детей, он все равно бы узнал у веры, что она собирается делать дальше — и, конечно, где будет жить. — у вас есть предположения, зачем она могла быть в вашей квартире в день смерти? — не знаю, — лисин мотнул головой и потянулся к карману пальто. — наверное, что-то забыла. держите, — он достал карту-пропуск для въезда на паркинг и протянул ее брагину. — у вас еще есть вопросы? — пока нет, но позже вас вызовут дать показания с протоколом. — я могу дать их на месте. — а вам некогда съездить в отделение? — есть когда, но лучше бы я эти три часа поработал. не сдержавшись, брагин чуть слышно хмыкнул. — жена умерла, а вы о работе? — насколько я знаю, в нашем ук нет статьи за супружеское равнодушие. пойдемте, — не дожидаясь ответа, никита отстегнул ремень безопасности и, забрав сумку, вышел из машины. — супружеское равнодушие, — повторил юра шепотом и выключил зажигание. существуй такая статья действительно, он бы тоже по ней присел. на четвертый этаж они поднимались молча; никита шел впереди, не оглядываясь, спрятав руки в карманах пальто, брагин — за ним, отмечая расположение камер на лестничных клетках. дверь нужной квартиры была широко раскрыта, но любопытных соседей, что удивительно, не наблюдалось; соколовский нашелся прямо за ней, весь белый, как лист бумаги, и комкавший в пальцах салфетку, пропитанную нашатырем. — что с тобой? — спросил, пожав его вытянутую ладонь, всю влажную и холодную, юра. — она… — игорь, запнувшись, нервно сглотнул. — вскрытые вены. в ванной. крови много, меня подкосило чутка, но уже все нормально. брагин качнул головой. помнится, кто-то в отделе рассказывал: мать игоря то ли с собой покончила, то ли ее убили — и тоже вот так; неудивительно, что, увидев труп молодой женщины, он вспомнил о ней. — сходи воздухом подыши и езжай в отдел, я один тут справлюсь, — сказал юра, чуть коснувшись его предплечья, и тот, благодарно кивнув, скользнул мимо лисина за порог, только бросив короткое «соболезную». сам никита неподвижно стоял посреди коридора, не вынимая рук из карманов, и глядел в одну точку — на открытую дверь ванной комнаты. пользуясь случаем, брагин всмотрелся в его лицо: светлая кожа стала еще бледнее, тонкие губы сжаты, — затем — ниже: широкие плечи безвольно опущены, шея сдавлена галстуком и белоснежной тканью рубашки; и чем дольше юра смотрел, не замечая, как затянулась немая сцена, тем отчетливее вспоминал свои странные сны; казалось, оттянет отглаженный воротник — и увидит на горле толстую красную полосу. до боли сжав пальцы в кулак, так, чтобы ногти впивались в ладонь, брагин с трудом отвел взгляд и спросил: — опознаете тело сейчас? — и, немного подумав, добавил: — можем начать с квартиры, если вы не готовы. — готов, — неожиданно твердо ответил никита и поднял глаза. юра тихо вздохнул. — идите за мной. опознание было быстрое: лисину хватило десятка секунд, чтобы, взглянув на труп, уверенно произнести «это ульяна». с тем же совсем нездоровым спокойствием — с таким убивают или шагают на эшафот — он подтвердил, что убитая (в версии с суицидом следствие в лице полковника брагина, застывшего за никитой в дверном проеме, решительно сомневалось) была правшей — на правом запястье вены были вскрыты ровно, в отличие от левого, где было сделано два неглубоких пореза или, скорее, даже царапины, как сказал один из криминалистов. что касается квартиры, то лисин подтвердил, что вся мебель и вещи оставались на своих местах, а лезвия, лежавшие на бортике ванны, были сменными для его бритвы — на одной из полок как раз лежала открытая упаковка. — это все? — спросил он не то раздраженно, не то устало, ответив на все вопросы, и перевел на брагина вопросительный взгляд. тот кивнул: — это все, — и, посмотрев на часы на стене, вдруг предложил: — отвезти вас обратно в офис? вам, кажется, нужно сегодня вернуться. еще пару секунд никита смотрел на него, будто не сразу поняв, о чем он говорит, а потом тихо, вполсилы ослабшего голоса сказал: — если вам будет несложно. я же могу… — он замялся и оглянулся через плечо на команду криминалистов, еще не закончившую работу. — я же могу взять из спальни одежду? — да, конечно, — достав из кармана вибрирующий телефон, юра шагнул к двери. — я подожду вас на лестнице. — я скоро, — проскользнув между кейсов, расставленных на полу, никита исчез за порогом одной из комнат; переоделся и правда быстро — уже через пять минут вышел, на ходу надевая пальто, в свежей рубашке, другом костюме и даже (брагин и сам не особенно понял, зачем так внимательно рассмотрел изменения) с более подходящим в тон галстуком, все такой же спокойный и собранный, если не вглядываться в движения, ставшие более дерганными, и побледневшее, вдруг заострившееся в чертах лицо. молча спускаясь за ним по ступенькам и все в таком же молчании сидя по левую сторону от него за рулем, юра, хоть и пытался сосредоточиться на чем-то другом, не мог перестать прокручивать в голове одну и ту же формулировку: как человек, только что — после бессонной ночи — увидевший в залитой кровью ванной собственную жену, был в состоянии вспомнить о том, что он должен переодеться для какой-то рабочей встречи?.. в конце концов, остановившись все у того же пешеходного перехода, перед которым он еще около полутора часов назад начал непротокольный допрос — «я понимаю, что время не лучшее, но вы очень поможете следствию, если ответите мне сейчас», — юра решительно, но негромко спросил: — почему вы не позвонили глебу витальевичу? — и тут же, подчиняясь откуда-то взявшемуся чувству такта, не особо идущему российскому следаку, добавил приличия ради наигранно обеспокоенное: — в таком состоянии вам бы лучше остаться дома, а не работать. реакция лисина была медленной, но выразительной: переведя невидящий взгляд с лобового стекла на брагина, он, немного подумав, с ядовитой полуухмылкой ответил: — рядом с трупом бывшей жены? юра, крепче вжав пальцы в руль, выматерился про себя. «ненавижу адвокатов, — признался однажды (и не так, впрочем, давно) мудрый не по годам соколовский и был, вероятно, в таковом изречении прав. «этим тварям только дай за что-нибудь зацепиться — сожрут с потрохами и даже не поперхнутся». — или в гостинице, — не выказывая раздражения, исправился брагин, переезжая «зебру», едва загорелся желтый. — где-нибудь, кроме офиса. — мы слишком долго работали для того, чтобы эти переговоры вообще состоялись, — произнес никита, продолжая в упор на него смотреть, и никакой иронии в его голосе больше не слышалось. — я не имею права подвести всех в последний момент. «сотрудник мечты, блять, — подумал юра, — общее выше личного», — а вслух произнес: — дело ваше. — но?.. брагин, неслышно вздохнув, повернул вправо голову. почерневшие, злые глаза, крепко сжатые губы, чуть вздернутый подбородок («где я видел твое лицо?») — никита, казалось, весь был наэлектризованный и едва еще сохранял привычное самообладание, и где-то между мыслью о том, что он видит это не в первый раз, и мысленным укоряющим «товарищ полковник, держите себя в руках», юра понял, что лучшего момента, чтобы задать самый нужный вопрос, может уже не быть. — чем вы можете доказать свою непричастность к убийству жены? лисин сглотнул. напряженная шея дернулась под белоснежной удавкой воротника, перевязанной сверху галстуком. — своим алиби, очевидно. на дорогу смотрите, — вслушиваясь в ответ, брагин действительно не заметил, что должен был уступить красному форду, теперь агрессивно клаксонящему ему вслед. — сто сорок пятая, доведение до суицида, — сказал он, чуть поморщившись от неприятного звука, и продолжил: — срок до трех лет, не учитывая отягчающих. — еще и с отягчающими, значит, — хмыкнул никита и наконец отвел взгляд. — если бы за каждое самоубийство из-за невзаимной любви сажали, на всех не хватило бы тюрем. к тому же, как адвокат, я бы не стал подставлять себя, провоцируя ее вскрыться в моей квартире. брагин качнул головой: — а зря. это отличный способ отвести от себя подозрения, — и, снова остановившись на светофоре, периферийным зрением проследил, как у никиты вновь изменилось лицо. — юрий иванович, — произнес тот глухим, непослушным голосом, словно с трудом отчеканив слоги, как если бы имя ему на язык — «ни-ка, ника, ни…» — просилось совсем другое, — хирургический юмор, я понимаю, но еще пять минут назад вы тут, вроде, пытались изображать такт. «— мне кажется, — жжет громким шепотом кожу где-то у мочки уха, — ваши взгляды нарушили все приличия. местная прима капризна и точно оскорблена невниманием к ее па. — вы тоже не ею весь вечер интересовались, — гладкие пуговицы мундира, тускло бликующие в робких свечных огоньках, плохо даются дрожащим пальцам. — не боитесь испортить барышне репутацию? — сейчас я боюсь только, что вы испортите мою форму. — изволите мне дерзить, подполковник? — виноват, ваше…» сомневаясь и в звуке собственных имени с отчеством, и в ясности своего невыспавшегося закофеиненного ума, «юрий иванович», продолжая до побелевших костяшек цепляться за руль, ответил: — я следователь, а не психотерапевт, и меня заботит раскрытие преступления, а не ваша душевная организация. словно этого тона и ожидая, лисин даже бровью не повел — только, посмотрев на часы, спокойно сказал: — я заметил. если это конец допроса, можете выпустить меня здесь. проветрюсь. — сбегаете? — перестроившись в другой ряд, брагин проехал еще пару сотен метров и остановился. — сбегаю, — кивнул никита и потянулся к ручке двери. — спасибо. «— сбегаешь? — спросил он и коснулся губами белого, как молоко, плеча. — сбегаю. — не надейся, что навсегда».