Sentire dolore

      Впервые о родственных душах он услышал в три года, когда мама обрабатывала рану на его коленке после очередного падения.       — Дамиано, в этом мире у каждого человека есть своя родственная душа, — женщина говорила тихим и ласковым голосом, чтобы отвлечь ребенка от боли и слез. — Родственная душа это человек, который предназначен тебе самой судьбой. Он лучше всех будет тебя понимать и дополнять… А еще он будет чувствовать все ушибы и ссадины, которые чувствуешь ты. Поэтому, солнышко, будь осторожней, — она закончила с обработкой раны и растрепала волосы совсем маленького Дамиано.       Именно с этого момента парень начал расспрашивать взрослых о родственных душах. Просил постоянно почитать о них сказки или купить новый мультик, где очередная принцесса всенепременно встретит того, кто был предназначен ей судьбой.       С возрастом знания копились в его голове: сказки вытеснялись серьезными книгами, а мультфильмы — познавательными программами, в которых наука пыталась объяснить такой феномен их мира как соулмейты — научное название родственных душ. Вот только сколько бы ученые и врачи не бились, понять, как именно устроена связь между родственными душами, не удавалось.       Чем старше Дамиано становился, тем больше узнавал. А чем больше узнавал, тем больше его беспокоил тот факт, что его собственная с соулмейтом связь молчала. В детстве он не обращал на это внимания, не задумываясь, что тоже должен чувствовать чужую боль. Парень лишь печалился, когда получал новые синяки и ссадины. Когда он сломал в шесть лет руку, Дамиано долго плакал не только от боли, но и от обиды за своего соулмейта. Но чем старше он становился, тем чаще ловил себя на мысли, что в его случае связь не подавала признаков жизни. Вообще. Ни одного отголоска удара или пореза. Ничего.       В двенадцать лет он впервые узнал, что не у всех людей есть родственные души. Или что они могут быть намного младше. Или старше. В пятнадцать Дамиано перестал надеяться, что его соулмейт просто очень аккуратный взрослый человек, или что их часовые пояса настолько разные, что он просто проспал всю боль. Он учился жить с мыслью, что он попал в тот один процент населения, у которого нет родственной души. Но каждый раз от осознания этого факта становилось настолько погано, что хотелось выть.       В семнадцать он все еще немного обижался на судьбу. Да, он научился не думать об этом, но все равно, каждый раз, когда очередной знакомый, или знакомая, счастливо рассказывал в инстаграмме невероятную историю про своего соулмейта, Дамиано еле сдерживался, чтобы не закатить глаза. Ему хотелось так же.       К девятнадцати он понял, что совершенно не обделен этой судьбой: у него были любящие родители, крутой старший брат и просто бомбические друзья, с которыми он занимался любимым делом. Последние появились в его жизни неожиданно, ворвались, будто цунами, и решили остаться навсегда.       С Викторией и Томасом парень познакомился, когда ему было пятнадцать. Тогда он ужасно злился на судьбу, будучи свято уверен, что отсутствие родственной души обрекло его на вечное одиночество. Именно в тот момент жизни, когда Дамиано казалось, что из-за этого он никогда не сможет стать счастливым, в школьном коридоре в него с разбегу врезалась светловолосая девушка. Врезалась. Упала. Вскочила. Громко сказала: «Бежим!» и, схватив за руку, потащила за собой.       Правда, убежать далеко не получилось. Томас, как оказалось позже, это был именно он, догнал их совсем скоро: они даже не успели добежать до лестницы. Догнал и защекотал девушку до такого состояния, что под конец та не могла даже молить о пощаде, так сильно она смеялась.       — Она порвала струну на МОЕЙ гитаре, — спокойно ответил Томас, когда Дамиано, ржавший от всей этой картины, смог отсмеяться. Тогда Дамиано еще не знал, что значит для этого парня его гитара. Тогда же он посчитал этот ответ странным.       Позже, когда Дамиано стоял в компании Томаса на крыше школы и курил, Виктория сидела рядом и дулась на парней. На одного за щекотку, на другого — за то, что ржал и даже не подумал помочь. А Дамиано, делая очередную затяжку, гадал: родственные ли эти двое души.       Позже он узнал, что да — Виктория и Томас и вправду были соулмейтами. К слову, весьма странными: они знали о своей связи с самого детства, и совершенно не придавали ей значения. Ребята оставались рядом вовсе не потому, что так решила судьба. Нет. Они были лучшими друзьями потому что сами так решили. Это был их выбор.       Как-то незаметно, буквально за пару месяцев, эти двое так крепко умудрились закрепиться в мыслях Дамиано, что тот и не заметил, как начал считать их лучшими друзьями. Не заметил, как стал добровольно ходить с Викторией по магазинам, или как после просмотра футбольного матча вел с Томасом задушевные разговоры. Не заметил, как заболел музыкой и стал солистом в их еще безымянной группе.       Зато заметил, что Томасу нравится Виктория. Тяжело было не заметить, когда после очередного футбольного вечера подвыпивший Томас сам во всем признался. Точнее, он сказал:       — Знаешь, если я когда-нибудь поведу кого-нибудь к алтарю… То это будет только Виктория. Хотя, зная её, платье придется надевать мне, — он попытался сгладить свои слова шуткой, но Дамиано видел, что тому было совсем не смешно.       В тот момент Дамиано Давид понял две вещи: первая — взгляд у Томаса был не просто грустный. Он был как у безответно влюбленного. А вторая вещь… Любовь не зависит от связи. Да, Виктория была соулмейтом Томаса, но это было неважно. Дамиано знал, не будь они родственными душами, Томас все равно любил бы именно её.       А потом в его жизни появился он.       Он, в отличие от Виктории и Томаса, не распахнул с ноги дверь в душу Дамиано. Нет. Этан осторожно постучался, дождался разрешения и вошёл. Сначала обосновался в душе. Потом в мыслях. А потом и в сердце.       Вообще, когда Виктория рассказала, что они с Томасом нашли барабанщика по объявлению, Дамиано был настроен к нему весьма… Холодно. Он понимал, что в нем говорила ревность, но поделать ничего не мог. Ему казалось, что если кто-то вклинится в их маленький коллектив, то все разрушится. Что он станет лишним.       Именно поэтому на их первую совместную репетицию Дамиано пришёл раньше всех, чего до этого дня ни разу не было — обычно он приходил самым последним. Зато у него впервые появилась возможность не торопясь рассмотреть репетиционную точку, которую они периодически снимали. Это было маленькое помещение, обитое акустическим поролоном. Возле стены стояла барабанная установка, а напротив нее небольшой диванчик, на котором и сидел парень. В комнате также было две акустические системы, микшерный пульт, стойка под акустику… Все по классике.       Правда, долго рассматривать интерьер не пришлось, совсем скоро в дверь постучали. Ни у Томаса, ни, тем более, Виктории, привычки стучаться не было. Крикнув, что можно войти, Дамиано перевел взгляд с барабан на нового барабанщика и… Удивился.       В помещение вошел немного нескладный подросток. Он был одет в классические черные брюки и такого же цвета рубашку. Его длинные темные волосы были собраны в высокий хвост, а на лице, казалось, не было ни капли эмоций.       — Этан. Рад знакомству, — парень первый перестал рассматривать солиста и представился. Дамиано представился в ответ и пожал на удивление сильную руку. Тихий голос Этана был приятным. Правда, Дамиано еле сдержал улыбку, услышав, как тот картавит: все же смеяться над недостатками людей при первом знакомстве невежливо. Тем более, увидев это, как потом оказалось, немного интровертное чудо, ревность фыркнула и вновь заснула. Ей на смену пришли хорошее настроение и дружелюбие.       С того дня у Дамиано вошло в привычку приходить на репетиции минут на двадцать раньше назначенного времени. Этан зачастую составлял ему компанию. Их разговоры, на самом деле, чаще всего были похожи на монологи Дамиано, в которые Этан вставлял пару фраз. Впрочем, бывали дни, когда барабанщик сам что-нибудь рассказывал. Такие дни Дамиано ужасно нравились: Этан сбивчиво рассказывал сюжет очередной прочитанной им книги, скованно жестикулируя в особо напряженных или удививших его моментах. Жестикулируя и съедая все «р», которые встречались. Степень его картавости в принципе зависела от того, насколько сильно он нервничал. Слушая его рассказы, Дамиано казалось, что парень перед ним был умнее и начитанней его, Томаса и Виктории вместе взятых.       А еще, иногда, когда желание поговорить было у обоих, они просто разговаривали обо всем и ни о чем сразу. В один из таких дней Дамиано узнал, что Этану нравятся татуировки, но сам он их делать не хочет, чтобы не тревожить своего и так не очень аккуратного соулмейта. Этан, конечно не злился на него, но интересно все же было, как вообще возможно умудряться получать увечья разной степени тяжести каждый день. После этого рассказа Дамиано невзлюбил соулмейта Этана. И дело было даже не в том, что парень ему нравился. Ну или не совсем в том. Дамиано просто не понимал, как можно не обращать внимание на травмы, зная, что другой человек, твоя родственная душа, все тоже чувствует. Ладно он сам не следит за этим, у него нет соулмейта. От его ежедневных подвигов никто не пострадает, но тут… За Этана было обидно, ведь тот наоборот был сама осторожность.       А потом в их жизни очень резко и неожиданно ворвался Х-фактор. Там не то что думать о родственных душах времени не было, там времени и жить не было. Были только постоянные репетиции на износ. И недосып.       Дамиано был уверен, что оно того стоило. Кому нужен сон, когда, просыпаясь на следующий день после конца конкурса, ты просыпаешься знаменитым на всю Италию? Факт того, что они всего лишь вторые, должен бы был тяготить, но им шестнадцать-восемнадцать лет. Никто из них ещё не окончил школу, а они уже выиграли возможность записать свой альбом. И есть ли разница, какое место, если именно их песни крутят по местному радио, ставя их на вершины топов? Дамиано был уверен, что разницы не было, но и оставаться вторыми не хотелось.       — В следующий раз я сделаю все, чтобы мы были на первом месте. Мы поставим мир на колени, — с этими словами Дамиано, стоя на балконе, докурил сигарету и ответил на телефон. Виктория, как всегда, была слишком эмоциональна.       Уже через несколько дней после завершения Х-фактора, Дамиано, наплевав на все, сделал свою первую татуировку. Теперь в паховой области у него красовались крылья и строчки из песни Вегаса Джонса. Он хотел рассказать друзьям, но, увидев бледного Этана с синяками под глазами, сразу забыл о картинке на своей коже. Барабанщик, конечно, уверял, что просто плохо спал ночью, но Дамиано ему не поверил. В конце концов, он не выглядел так плохо даже во время конкурса, где выкладывался, казалось, больше всех, забивая и на сон, и на отдых, и даже на еду. Дамиано был уверен, что если бы они хоть изредка не выдергивали Этана из его «кухни», то тот просто не дожил бы до конца. Поэтому внимательно посмотрев в глаза длинноволосому парню, Дамиано тяжело вздохнул, но выпытывать не стал, решив, что если Этан захочет, то сам все расскажет. Когда же через несколько недель ребята сами заметили татуировку, вокалист просто пожал плечами: сделал да сделал.       Хотя нет. Не так. Дамиано пожал плечами, краем глаза наблюдая за реакцией Этана. А реакция точно была. Пока Виктория обиженно кричала, что такое от друзей не скрывают, а Томас, сказав: «Прикольно», потерял всякий интерес, барабанщик внимательно рассматривал крылья и слова.       — Красиво, — улыбнувшись, произнес Этан. Он смотрел на Дамиано восхищенным взглядом, от чего тому хотелось поспорить, что по-настоящему красивый тут только он, Этан. С этими длиннющими ниспадающими волосами, которые он решил больше не заплетать в косы, и прекрасными глазами. А еще он понял, что делать татуировки достаточно терпимо. А восхищение во взгляде Этана как раз таки стоило всего золота этого мира.       Второй его татуировкой стало сердце со стрелой, которое сделали все участники группы. При этом ребята были настолько пьяны, что не помнили ни кому принадлежала эта идея, ни как они эту идею реализовывали. Впрочем, никто по этому поводу не расстроился. Наоборот, обнаружив после пьянки на своих телах одинаковые рисунки, остались довольны. Разве что Этан был немного опечален тем фактом, что его необдуманный пьяный поступок был болезненным для другого человека.       После этого он долгое время не наносил новые рисунки на свое тело, пока ровно через год после Х-фактора они не стали снимать совместный дом. Точнее, правильнее было это назвать виллой, но Виктория называла домом, а все остальные и не думали возражать.       Если бы в пятнадцать лет Дамиано сказали, что через четыре года он будет снимать огромный дом с музыкальной студией и бассейном с тремя своими друзьями, он бы не поверил. Так же не поверил бы, если бы сказали, что он будет ездить с гастролями по Европе в составе рок-группы. Или что забудет про родственные души, влюбившись в парня…       А ведь он и вправду влюбился в Этана. В него тяжело было не влюбиться. Этан был спокойный, начитанный, заботливый… Красивый… Даже Дамиано, который в мужской красоте не разбирался от слова совсем, не мог не заметить, что их барабанщик с каждым днем становился все краше и краше. Вокалист почти каждый день, все четыре года, наблюдал, как из нескладного зажатого подростка Этан превращался в статного горячего мужчину.       Жить вместе в одном доме оказалось очень даже удобно. Особенно в плане репетиций. В конце концов, тяжело было опоздать, когда студия находится на первом этаже, а жилые комнаты на втором. Впрочем, Томас все равно умудрялся опаздывать. Особенно когда репетиции были по утрам — уж очень он любил поспать. Да и Виктория могла задержаться, если в очередной раз теряла счет времени в ванной. И только Этан с Дамиано по традиции приходили в студию намного раньше, продолжая разговаривать обо всем, что в голову взбредет. Томас иногда шутил, что у этих двоих «их собственное» время сбора, которое отличалось примерно на 30-40 минут.       Именно поэтому Дамиано серьёзно начал нервничать, когда однажды Этан не пришёл в «их» время. И по настоящему паниковать, когда он не пришёл даже тогда, когда оба гитариста были на месте. Паниковать и искать пропажу.       Этан нашёлся в кровати своей же комнаты. У парня был такой бледный и уставший вид, что никто из ребят даже не подумал возмущаться из-за не начавшейся репетиции. Наоборот, они кинулись к нему, пытаясь узнать, в чем дело.       Услышав, что причина столь плохого вида парня была связана с сильной боль в руках, Дамиано сразу же начал материть его соулмейта. Громко и гневно. Совершенно не стесняясь того, что сам Торкио все слышал. Будучи уверенным, что сам Этан не мог физически навредить себе, а других вариантов, кроме связи, не оставалось, Дамиано не выбирал выражения.       Немного испуганнный Этан сразу же начал объяснять, что боль эта чувствовалась как его собственная, а не чужая. Он мог это сказать точно, как и то, что Дамиано в гневе был по-настоящему пугающим. В тот момент длинноволосый парень даже пожелал никогда не встречать своего соулмейта, из цели его же благополучия. Барабанщик, конечно, был далеко не слабаком, но не был уверен, что в случае знакомства его родственной души и Дамиано, он сможет остановить последнего от нанесения особо тяжких. И ведь солист не вспомнит, что все эти особо тяжкие в том числе почувствует и он, Этан.       Позже, когда барабанщик все же смог отрезвить своим спокойствием Дамиано, благодаря чему тот перестал материть чужого соулмейта, ребята отвезли друга в больницу. Изначально Этан пытался противиться этому, говоря, что иногда такое с ним бывает, а выглядит он так плохо только из-за того, что имеет весьма низкий болевой порог, но разве он мог остановить три поезда? Три особо обеспокоенных поезда. Поезда, которые даже слушать ничего не хотели, усаживая больного на заднее сидение машины.       Дамиано не помнил дорогу до больницы: впервые он отдал ключи от своей ласточки Томасу, а сам сел на заднее сидение рядом с Этаном. И вместо того, чтобы следить за дорогой, он, наплевав на все ремни безопасности, обнимал барабанщика, успокаивающе поглаживая того по шелковистым волосам.       В девятнадцать лет Дамиано узнал о таком диагнозе, как тендинит.       — Это воспаление сухожилий, в месте соединения мышцы и кости. — пояснил им врач, видя полное непонимание у друзей. Вообще, он пытался выгнать Томаса, Викторию и Дамиано из своего кабинета на время осмотра, но те были уперты как бараны. Да и больной попросил разрешения им остаться. Пожилой мужчина тяжело вздохнул и подумав про себя, что они просто еще дети, начал осмотр.       — Мазь наносить два раза в неделю, круговыми движениями, после чего фиксировать кисти эластичным бинтом. Антибиотик пьётся один раз в день после еды. Обезболивающее два раза в день. В рецепте написаны все названия. И да, необходимо минимум две недели полного покоя. К любимому занятию можно будет вернуться только после этого. И только при условии, что время и интенсивность репетиций будет снижены. Сейчас я поставлю синьору Торкио препарат, блокирующий на шесть-семь дней связь, чтобы к нему не могли поступать дополнительные болевые ощущения, и можете быть свободны. Я запишу вас на повторный осмотр через две недели, — поставив укол, он отпустил ребят на все четыре стороны.       Дамиано слышал про эти препараты. Идея блокировать боль, если подумать, была прекрасной… Но все эти препараты были запрещены из-за быстрого привыкания: лекарство могло не подействовать в по-настоящему необходимых случаях, например, во время операций. Поэтому они были запрещены, как и наркотики. И так же, как и последние, легально водились только в больницах и только под запись.       Домой они поехали не сразу: благодаря интернету Виктория выяснила, что тендинит у барабанщиков было достаточно распространенным явлением. Прочитав пару статей-советов, она достаточно громко предложила съездить в музыкальный магазин, чтобы купить Этану захватную ленту, перчатки и новые палочки с шероховатым покрытием. И, несмотря на все недовольство длинноволосого парня, они поехали в магазин и провели там по меньшей мере тридцать минут, пока сердитый Этан сидел в машине.       С одной стороны он понимал, что ребята хотели ему помочь справится с болезнью… С другой… Он как никто другой в их группе знал, как неудобны эти чертовы ленты и перчатки. Тем более, Этан уже пробовал этот вариант, но из-за всех этих вещей палочки в руках чувствовались намного хуже, хват на них становился сильнее, а мышцы напрягались только больше. Возможно, если бы изначально он учился играть со всеми этими приспособлениями, то у него и не было бы таких проблем…       Ну, а замена палочек… Этан впервые хотел кого-то послать так сильно. Тем более, он впервые хотел повысить голос не на кого-то чужого, а на Викторию. Что-что, а палочки для барабанщика это святое! Он перепробовал не одну фирму перед тем, как нашёл те, что идеально ложились в его руки. Замена палочек для него тоже самое, что для Виктории замена струн на нейлоновые на любимой леопардово-розовой гитаре. То есть, мягко говоря, преступление века.       Именно поэтому, когда ребята вернулись в машину, немного остывший Этан еще раз спокойно заявил, что он к этому не притронется, и отвернулся к окну.       Какое-то время в машине стояла напряжённая тишина. Обычно в такие моменты, длинноволосый парень был именно тем, кто прекрасно разряжал обстановку, ведь ссорились зачастую Виктория и Дамиано. Но в этот раз была нестандартная ситуация: барабанщик и вокалист поменялись местами, и последний совершенно не знал, что с этим делать.       — Томас, остановись тут, — в конечном итоге, проезжая мимо знакомого тату-салона, попросил Дамиано. Ему в голову пришла гениальная, на его взгляд, идея. Нет, он не думал предлагать Этану делать тату — тому сейчас боли в жизни хватало в полной мере. А вот посмотреть на процесс, это да. Тем более, длинноволосый парень сам как-то обмолвился об этом желании.       Дамиано не прогадал.       Стоило только Этану понять, что задумал их неугомонный вокалист, злости не осталось. Только интерес и почти детский восторг. Дамиано с наслаждением наблюдал, как последний усилился в сотни раз, когда он позволил парню выбрать рисунок за себя.       Этан выбирал тщательно: долго перелистывал каталог, представляя, что лучше будет подходить парню по характеру. В конечном итоге он остановил свой выбор на фразе «мальчики не плачут», но предложил, как протест, прямо на коже зачеркнуть это «не». Вокалисту идея понравилась. Не долго думая, Дамиано задрал свою майку, оголяя рёбра, на которых, как ему казалось, татуировка должна была смотреться лучше всего и приготовился к неприятным ощущениям.       Чего он не ожидал, так это того, что сеанс будет похож на ад: наверное, стоило посмотреть самые болезненные места для тату перед тем, как наугад ткнуть в одно из них. Три часа он сдерживался, чтобы не стонать от боли и, вопреки набиваемому тексту, не заплакать. Возможно, будь он тут один, он бы даже не пытался сдерживаться, но при Этане он хотел казаться… Сильнее. Нет, не так. Он хотел быть сильнее. Так что такое три часа боли, если все это время барабанщик, смотрел с неподдельным восторгом и интересом.       Домой они возвращались в хорошем настроении. Но если бы Этан знал, что его друзья воспримут слово «покой» так буквально, то он бы сбежал прямо из того тату-салона. Две недели они не давали Этану не то, что подходить к студии, они ему в принципе ничего делать руками не давали: сами следили за приёмом лекарств, что смешно, если учесть, что барабанщик был самым ответственным из них, сами намазывали руки мазью и перебинтовывали эластичными бинтами… Дамиано даже кормил его сам, с ложечки, чем ужасно смущал бедного парня, что стойко терпел повышенное внимание к своей персоне. Этан понимал, что друзья просто заботились о нем.       Забота заботой, но даже она не заставила поменять его любимые палочки ни на какие другие. И пользоваться всем тем барахлом, про которое вычитала Виктория в интернете. Правда, в этот раз ребята не настаивали: конце концов, за свою относительно недолгую жизнь, они успели познакомиться со многими музыкантами, в числе которых были и барабанщики. Барабанщики, которые неплохо так постучали им по головушкам, объясняя правоту их длинноволосого друга, когда они втайне начали обращаться к ним за советом. Зато Виктория успокоилась, признавая свою неправоту, чем сильно удивила не только Этана и Дамиано, но и Томаса. Все же извиняющаяся Виктория это что-то новое. И необычное.       Такое же новое и необычное, как и Этан, предлагающий встречаться.       Дамиано все так же было девятнадцать, когда, в очередной раз готовя на кухне свою фирменную пасту, он услышал тихое покашливание. Обернувшись, Дамиано посмотрел на Этана, в чем и была главная ошибка: длинноволосый парень был горяч. Слишком горяч. Настолько горяч, что Дамиано почувствовал, как горит от смущения. Во всяком случае, щеки точно. И уши. Дамиано не помнил, когда в последний раз так смущался, смотря на Этана. Он не помнил, чтобы так смущался, смотря хоть на кого-нибудь! А ведь барабанщик даже выглядел прилично, просто был одет, как в их первую встречу. Точнее, почти как в их первую встречу — сейчас одежда была намного дороже и качественней… И больше по размеру — все же, Этан вырос и возмужал.       Дамиано не мог оторвать взгляд от стоящей перед ним фигуры. Он с жадностью смотрел на чёрные классические брюки, которые слишком сильно облегали все самые неприличные места. На черную сатиновую рубаху, по какой-то странной причине застегнутую лишь на половину пуговиц, из-за чего была видна большая часть торса барабанщика. Пересилив себя, Дамиано поднял взгляд еще выше, отмечая высокий хвост, который появлялся на темноволосой голове так редко, что можно было пересчитать по пальцам, и… Ярко накрашенные глаза. Какого черта тот решил красится в обычный день, вокалист не знал, обычно в их доме этим страдали только он сам и Виктория. Но никак не тихий барабанщик, который в данный момент времени смотрел так, будто ждал ответ на какой-то вопрос.       — Дамиано? — голос Этана выдернул его из своих мыслей. Дамиано проморгался, пытаясь вспомнить вопрос, но результатов это никаких не принесло: он определенно точно пропустил все мимо ушей.       — Прости, я задумался. Ты что-то говорил? — Дамиано улыбнулся, облокачиваясь бедром на столешницу, готовясь в этот раз внимательно слушать.       — Я предложил тебе встречаться, — Этан внимательно посмотрел на парня, но все же ответил, вновь наблюдая, как тот зависает.       А Дамиано и вправду чувствовал себя как громом поражённый. С одной стороны, это было слишком неожиданно, с другой настолько желанно, что казалось, что это всего лишь сон. С третьей же стороны это было невозможно, ведь…       — …у тебя есть соулмейт. — Дамиано отвёл взгляд, чтобы Этан не мог увидеть все разочарование и боль, что скрывались за этим ответом.       — И что? — иногда Этан и вправду не понимал логику парня, стоящего перед ним. Не понимал, но принимал. Именно поэтому, видя, что вокалист готовится к гневной тираде, он продолжил: — Дамиано, мы живём не в сказке, где родственная душа это синоним любви. Родственная душа это родственная душа. Не истинная любовь. Не вторая половинка. Существует тысячи примеров, когда соулмейты были просто друзьями, или партнерами по бизнесу. Истории даже известны случаи, когда родственные души были злейшими врагами. Чего только стоят кардинал Ришелье и Анна Австрийская! А Наполеон и Александр Первый?       Этан остановился, пытаясь перевести дух: все же долгие и эмоциональные монологи были не его сильной стороной. Посмотрев на сомневающегося Дамиано, он подошёл к парню и нежно взял его руки в свои:       — Дами, я не отказываюсь от своего соулмейта, но я выбираю тебя, — Этан по очереди поцеловал сначала одну, потом вторую ладонь, при этом смотря прямо в глаза. Он старался донести все свои чувства до стоящего перед ним вокалиста.       И Дамиано сдался. Нельзя сказать, что он сильно пытался сопротивляться, но после слов барабанщика последние баррикады были разрушены. Осторожно освободив свои руки, он резко обнял Этана, целуя его мягкие губы.       В девятнадцать он впервые безбожно спалил свою фирменную пасту. А еще начал встречаться с человеком, в которого был влюблен.       А в двадцать его мир перевернулся с ног на голову.       Он, Виктория и Томас сидели в машине после очередного концерта и ждали Этана. Вообще, такая ситуация, когда кто-то задерживался в гримерке после концерта, бывала крайне редко, ведь они всегда все вместе покидали помещение и шли к черному входу, где по обыкновению их ждала машина. Сегодня они тоже покидали её все вместе, но уже перед выходом Этан вспомнил, что забыл там телефон, и решил вернуться. Ребята, конечно, пытались убедить его отправить за нужной вещью Лео или Марту, но это же был Этан. Он не хотел напрягать близких людей из-за своей рассеянности. Тем более, идти-то там было всего пару коридоров.       Оставшиеся члены группы, решив подождать его в машине, чтобы не толпиться, продолжили свой путь. Они спокойно сели в машину, неустанно болтая о прошедшем концерте. Точнее, болтала в основном Виктория, а парни просто слушали, удивляясь, как эта девушка может каждый раз испытывать такой восторг от выступления. Дамиано смотрел в окно, гадая, где так мог задержаться Этан, когда произошло то, что ну никак не могло с ним произойти. Он вскрикнул от неожиданной боли, когда костяшки на правой руке резко запылали пульсирующей болью. Вокалист неосознанно прижал болевшую руку к груди, фиксируя её в одном положении, а заодно пытаясь понять, что произошло. В последний раз он испытывал такую сильную боль в костяшках, когда в порыве гнева разбил их об стену. Но тогда он был пятнадцатилетним подростком, так что навряд ли эти случаи хоть как-то связаны.       Впрочем, в следующую секунду все мысли из него выбила резкая боль прямо в переносице. То ли боль как-то повлияла, то ли из-за резкого стресса у него подскочила давление, но из многострадального носа ни с того ни с сего тонкой струйкой потекла кровь.       — Черт, Дамиано, ты разве не говорил, что у тебя нет родственной души?! — Виктория честно старалась не паниковать, разыскивая в машинной аптечке хоть что-то, что может помочь остановить кровь. Но, так как от испуга её руки дрожали, сильно больших успехов не было. Дамиано хотел было закинуть голову назад, чтобы остановить кровотечение, но Томас быстро остановил его.       — Не смей! — Казалось, Дамиано впервые слышал приказные нотки в голосе Томаса. Не подчиниться ему, казалось, было невозможно. — Ты же сдавал на права! Неужели совсем ничего не помнишь о первой помощи?! — Томас продолжая ругаться, выхватил аптечку из рук девушки и быстро нашел там вату. А порывшись ещё немного, нашел и таблетки успокоительного. Он видел, что девушка близка к панической атаке, поэтому вручив сначала ей таблетки и воду, он вернулся к Дамиано. Вручив ему в руку большой кусок ваты, Томас хотел было спросить, как тот себя чувствует, но Дамиано согнулся так, что стало понятно, что его соулмейт только что умудрился получить либо в солнечное сплетение, либо в живот.       — Давай, вдох-выдох, — Томас гладил Дамиано по спине, стараясь хоть как-то облегчить боль. Парень не мог и представить, каково это: впервые за двадцать лет почувствовать связь, и не просто банальным синяком, а самой настоящей дракой. — Да уж… Повезло тебе с родственной душой.       Через пару минут Дамиано уже мог нормально сидеть и даже думать. Его родственная душа объявилась как раз в тот момент, когда была ему уже совсем не нужна. Была ли в этом какая-то глупая ирония, Дамиано не знал. Зато он точно знал, что у него есть любимый человек. И этот человек — Этан. И если уж судьба считает как-то иначе, то она жестоко ошибается.       — Боже, Дамиано, что с тобой?! — Дамиано и не заметил, как дверь открылась, и в машину сел Этан. Зато он услышал его голос. Вокалист уже хотел сказать, что все нормально, но посмотрев на длинноволосого парня, не смог произнести ни слова. Кажется, Виктория и Томас тоже не могли выдавить из себя и звука. Дело было в том, что этот вопрос стоило адресовать вовсе не Дамиано, а самому Этану: переносица парня была разбита и, кажется, немного опухла. Примерно так же плохо выглядела и его правая рука: костяшки были разбиты в кровь намного сильнее, но опухоли, кажется, все же не было. Одежда его была столь неопрятна, а волосы взлохмачены, что тяжело было поверить, что к ним в машину сел их всегда идеальный барабанщик. Дамиано смотрел на него и точно мог сказать, в каком порядке какие травмы были получены. Он это ЗНАЛ.       — Чёрт с Дамиано, это с тобой что произошло?! — кажется, нервы Виктории все же сдали: она сама не заметила, как слезы покатились из её глаз. Томас обнял девушку, прижимая к тебе и поглаживая по голове, стараясь успокоить. При этом парень не забыл сосредоточенно кивнуть, давая понять, что тоже жаждет объяснений.       — Я просто забрал телефон из гримерки. А ещё научил людей толерантности, — Этан потупил взгляд в пол. Ему было стыдно признаваться, что впервые в жизни он поддался своему гневу и использовал кулаки в качестве основных аргументов. — Никто не смеет оскорблять близких мне людей. Тем более никто не смеет оскорблять Дамиано и его наряды в моем присутствии.       От услышанного на губах вокалиста сама по себе расползлась счастливая улыбка. Подсев ближе к своему парню, он осторожно взял его за неповрежденную руку, переплетая пальцы, и, потянувшись, поцеловал своего барабанщика в щёку.       — Мой рыцарь, — Дамиано положил свою голову на плечо возлюбленного и довольно прикрыл глаза. — Я никогда не думал, что возможно так радоваться боли. Но не думаю, тут дело не в самой боли, а в эффекте приятной неожиданности, — почувствовав на себе три удивленных взгляда, он усмехнулся, поясняя. — Сначала ты разодрал костяшки, потом получил в переносицу и солнечное сплетение, а потом ещё пару раз ударил пострадавший рукой.       — Тогда, считай, это месть за твои татуировки, — Этан поцеловал Дамиано в макушку. — Прости. Я не знал.       Дамиано только что-то довольно промурлыкал. Он слишком сначала устал даже для того, чтобы открыть глаза. Впрочем, те распахнулись сами, когда Томас произнес весьма неожиданную фразу:       — Виктория… Выходи за меня? — вот так просто. Без кольца и вставания на колени. Без ресторанов и необычных мест. Даже без подходящего момента. Он сделал ей предложение в машине, после того, как они уставшие и измотанные ехали домой.       На самом деле Томас и сам не ожидал от себя этих слов. Если честно, то он в принципе не ожидал, что когда-нибудь сможет набраться смелости и произнести эти слова. Но сегодня, в очередной раз обнимая её, успокаивая, он понял, что не может смотреть на её слезы. Он понял, что не может её потерять. Не может отдать кому-нибудь другому. Томас хотел сделать эту девушку самой счастливой на свете, а значит не мог не попытаться.       — Да! — Виктория крепко обняла своего теперь уже жениха. — Только чур, я буду в костюме!       — Ну платье так платье, — Томас улыбнулся, вспоминая свою старую шутку. Как в воду глядел.       Дамиано Давиду было двадцать, когда он стал по-настоящему счастлив.