о лучших вайфу тайтла

      Чифую моментально расцветает, когда Баджи, переступая порог небольшого салона, одаривает ее своей фирменной улыбкой и кивает в сторону часов, как бы напоминая: уже перерыв. — Каковы твои пожелания на сегодня, любовь моя? — интересуется Мацуно и, присаживаясь на ступеньки чёрного входа, сразу тянется к упакованным в бумагу палочкам. Желудок сварливо гудит, и девушка морщится, ловя на себе недовольный взгляд Кейске.       Но тот не отдаётся тревожным звоночком, ведь Чифую знает, что за этим всем таится необъятных размеров любовь, которую в манге обрисовывают с особыми усердиями. Баджи призналась в своих чувствах на последнем году средней школы, Мацуно, кстати, до сих пор помнит: днём — зализанная чудачка с окулярами, как у Теодора Деккера, вечером — отбитая на голову хулиганка, которая буквально рвалась в бой, распинывая противников в предвкушении победы, чтобы все знали: она — главная, она — та, кого стоит бояться и обходить за три мили. И как бы вроде сомнений насчёт взаимности не было, но Чифую… Чифую отказалась от предложения встречаться и пропала на остаток лета.       Испугалась, что всё это шутка, накрутила себя до состояния паранойи, а когда наступила пора старших классов, то прятаться было некуда — Кейске за соседней партой, Кейске её командир в Тосве, Кейске просто всюду, куда ни шагни. Тогда-то и начался период ухаживаний и подъебов со стороны Казуторы — лучшей подруги Баджи и просто разгильдяйки, которая очень хорошо относилась к Чифую — и то не были цветы или помощь с домашними заданиями (ведь Баджи сама была не алё с учёбой), а пожелания доброго утра, спокойной ночи по смс, приглашения в кино и многочисленные отказы в ответ, не сбивающие Кейске с пути: много раз она защищала Чифую от попыток буллинга, хотя та была в прекрасной форме и могла дать отпор самостоятельно, но все же старшая выглядела более… устрашающе? Таблички «Осторожно: опасно для жизни» не хватало. И Кейске сама уже подписала бы снизу своим корявым почерком «Для жизни всех, кроме Мацуно Чифую» — и сердечко бы пририсовала. Неровно, зато с любовью, как уж умеет. Чифую не стала бы стирать — убедилась в правдивости данных слов на личном опыте, когда кто-то из Вальхаллы приказал избить её, как правую руку, как зам.капитана, как самого дорогого человека, что есть и когда-либо был у Баджи. У Чифую и бровь не дрогнула, но она заметила, как напряглась в ту секунду Баджи. Удар последовал. Правда, не в её сторону.       В тот знаменательный вечер Баджи Кейске ударила Ханму на глазах всей Вальхаллы, в том числе и Казуторы, которая, усмехнувшись, только поддержала подругу, потерявшую голову то ли от накрывшей агрессии, то ли от желания доказать однокласснице искренность своих чувств — друг познаётся в беде, в их случае — в драке, после которой Чифую провожала похрамывающую Баджи до дома, отчитывала её и, журя, заметила, что на неё пялятся: — Ты чего? — Какая же ты красивая.       Чифую ещё ни разу не пожалела, что начала встречаться с этим стихийным бедствием, ураганом, склонявшимся в штиль перед ней. И сейчас, глядя на набивающую рот горячей лапшой Баджи, Мацуно в который раз себе об этом напоминает — наверное, согласиться на отношения с этой чертовкой было лучшим решением в её жизни. Когда Баджи проглатывает и жмурится от остроты блюда, Чифую смеётся, робко целуя её в висок. Хитрющая ухмылка расплывается на родном лице, и Кейске подмигивает: — Соски. — Ты решила проколоть соски? — и почему-то Чифую даже не удивлена. — Ага, и я хочу, чтобы это сделала ты.       Конечно, встречаться с мастером пирсинга — та ещё привилегия: любой прокол обойдётся тебе примерно в… ноль йен. Наверное, пойди Чифую учиться на стоматолога, Баджи бы ей ноги расцеловывала и каждый день носила завтраки в постель. Но она и так это делает.       Они заходят в кабинет молча. Чифую ставит виниловую пластинку в проигрыватель, включает музыку и, накидывая на себя рабочий халат, подмечает, как воодушевленно болтает ногами Баджи, сидящая на кушетке. Из-под короткой клетчатой юбки виден край татуировки — набитой в честь совершеннолетия и официального переезда от строптивой матери — и Чифую ловит себя на том, что хочет опять, в миллион первый раз, прикоснуться к ней рукой. Обвести пальчиками чёткий контур, а может, даже языком. — Есть фотография? — по заученному шаблону мастера спрашивает Чифую, подготавливая всё необходимое. Баджи пожимает плечами: — Неа. — То есть…? — Я только с утра решила. — Могу я спросить, откуда у тебя вообще эта идея появилась? Ответ «приснилось» не принимается. Резкий запах спирта отдаёт в обе ноздри, и Чифую морщит нос-пимпочку, куда прямо в эту же секунду целится Баджи — быстренько целует и плюхается обратно на кушетку, а потом выдаёт: — А ответ «хочу ещё больше нравиться своей жене» принимается? Чифую безнадёжно вздыхает.       Шутки а-ля «Я не лесбиянка, моя жена лесбиянка» взяли своё начало в выпускном классе, когда Баджи отчаянно пыталась поцеловать никак неподдающуюся Чифую, и один из одноклассников с откровенным насмехательством выпалил: «Что ж твоя женушка тебя не целует, а?» — обидно не было, но в нос этот придурок всё равно получил. С тех пор Баджи на постоянной основе называет Чифую своей женой, и когда объявляла Тосве об их отношениях, представила её именно так. Мацуно не против. Возможно, однажды это перестанет быть шуткой. — Господи, Кейске, заруби себе на носу, окей? Ты мне нравишься любой. Хоть с проколотыми сосками, хоть без. — И всё же? — Ты уверена в своём решении? Всё-таки соски это очень чувствительная зона, вполне вероятно, что тебе будет больно. — Да я не об этом, балда. Тебе понравится, если я это сделаю? Чифую страдальчески возводит глаза к потолку: Боже, дай ей сил с этой неугомонной. — Понравится.       А дальше Кейске задирает футболку, и только сейчас Чифую замечает, что та без бюстгальтера. Ей не впервой видеть грудь Баджи — аккуратная, подтянутая, покрытая россыпью родинок и с ровными ореолами — но она всё равно позволяет себе дотронуться и немного сжать, как бы пробуя на ощупь. И плевать, что она проворачивала подобные манипуляции много-много раз, данный момент становится более интимным, наверное, из-за того, что сейчас — это не просто прелюдия, а работа, которая должна быть выполнена на «ура» без лишних вопросов, ведь желание клиента — закон. Желание Баджи — это не всегда закон. Зачастую это просто ебанутые идеи, прям как в тот раз, когда во время совместного душа ей взбрело в голову прыгнуть с тарзанки вниз головой. И ведь прыгнула. Сумасшедшая. — Ты знаешь, что я очень тебя люблю, верно? — хлопает ресницами Баджи, наблюдая за выбирающей украшение Чифую. — Знаю. — Это хорошо. А ты меня любишь?       Солнечные зайчики скачут по стенам, задевая пустые, необклеенные пластинками и разного рода всячиной участки обоев, которые выбирала сама Чифую, когда только-только устроилась сюда на работу. Теперь этот кабинет — её второй дом, место, куда можно убежать, скрыться совсем ненадолго, спрятавшись на полу под кушеткой. И Баджи абсолютно понимает и принимает редкие, но случающиеся время от времени порывы тревоги и режущей грусти — тихонько приходит, садится на корточки и протягивает ладонь: «А я нашла тебя». — Больше, чем ты можешь себе представить, дорогая, — Чифую оставляет несколько поцелуев над ключицами, поглаживая кожу через холодный латекс перчатки, — ложись.       Чифую считает Баджи красивой. Невообразимо шикарной, настолько, что каждая частичка её тела, включая все шрамы, горбинку на носу и лёгкий пушок на руках, заслуживает лелеяния, любви и ласки. Её телу нужно поклоняться, сидя на коленях, будто бы не замечая ледяного пола в здании церкви, а можно — только Чифую — сидеть на её же коленях и, скрестив пальцы за шеей, ждать, пока голова взорвётся от её тяжёлого, вызывающего прилив серотонина и прочих гормонов в организме взгляда — от такого и откинуться проще простого. «Ради одного её взгляда не жалко умереть» — призналась однажды Чифую и сразу же получила по макушке, еле расслышав строгое: «Я не позволю тебе умереть, придурошная». — Расслабься. Всё будет хорошо. — Я доверяю своей жене больше, чем себе. Естественно, всё будет хорошо.       Всё в Баджи было неземным — она сама словно соткана переплетениями галактик с добавлениями звёздной пыли и самых ясных солнечных лучей. Чифую восхищается и завидует самой себе, по сей день иногда удивляясь, что она — она! Сама Баджи Кейске — называет их с ней женами, пусть и шутя, но слух греет. Не то чтобы женщины любят ушами, но ради таких мимолетных упоминаний брачных терминов Чифую готова выключить луну, чтоб та не светила по ночам и не мешала Баджи видеть цветные сны — знает ведь, как чутко та спит. Мацуно улыбается: — Какая ты романтичная. — И любящая, — добавляет Кейске, поигрывая бровями. — И вообще ничего такая, — подытоживает Чифую и наконец приступает к процессу.       Все движения максимально аккуратны, отточены до идеала, выглядят уверенно, да и пальцы, держащие иглу, уже не дрожат, как в первые сеансы настоящего рабочего опыта. Чифую старается сделать всё осторожно и менее болезненно, но уже фиксирует, как хмурится Кейске, когда иголка проходит насквозь — не плачет, держится и жмурится наверняка до сверкающих пятен. — Чш-ш… Всё хорошо, дорогая, один — есть, — успокаивающим голосом оглашает Чифую.       Брюнетка прерывисто кивает, не открывая глаз, и Чифую засекает дрогнувшие уголки её губ. Проигрыватель затихает, на несколько секунд в кабинете повисает абсолютная тишина, а затем начинает играть более ритмичная композиция, и в ней Чифую узнает Рикки Мартина, под треки которого некогда старшеклассницы Баджи с Казуторой разъезжали по вечернему Токио, во весь голос распевая отлетающий от зубов текст песен, пока Чифую сидела позади Кейске, крепко держалась за её талию и тепло улыбалась, полностью проникаясь энергией их дружбы. Воспоминания о тех порах до сих пор совсем чёткие, словно они все ещё подростки, завтра в школу, а до выпускного ещё уйма свободных деньков — оказывается, время до ужаса быстротечно, ведь совсем недавно Чифую исполнилось двадцать три. Вау. Когда она заканчивает, то сразу же убирает инструмент на стол и целует немного выпавшую из реальности Кейске — та неловко разлипает глаза и, промаргиваясь, смотрит вниз: — Ахуеть! — с восторгом приподнимается на локтях и хохочет. — Вот это балдеж. Чифую, ты богиня! Спасибо тебе огромное! — Всё для тебя, любовь моя.       Да, порой идеи и решения Кейске были не то чтобы странными… Скорее, припизднутыми, непонятными для остальных и иногда для самой Чифую, но видеть оживленные, наполненные детским счастьем глаза — стоит всех её ебанутых замашек и их исполнения. Мацуно искренне в лужицу, когда Баджи звонко смеётся и восхищенно кричит, не в силах сдерживать в себе целый фейерверк. Порой девушка напоминает ребёнка — того самого, чьи желания сбываются не только по праздникам — и эта картина бесценна: таким шедевром нельзя хвастаться на рынке, с каждым днём завышая цену на пару тысяч йен, — ведь Баджи не товар какой-то, имеющий хороший спрос. Она — искусство. И Чифую убеждается в этом чуть ли не каждую секунду, проведённую вместе с ней. — Это. Просто. Ахуенно. Апиздахуительно. Невъебически. Чифую, если в будущем ты откажешься от моего предложения руки и сердца, то я просто умру, — хнычет, утрируя, Баджи, метаясь между двух огней: поблескивающие в груди титановые шарики и Мацуно, удовлетворенная проделанным трудом. У Чифую внутри бьётся быстро-быстро, и она прикладывает ладонь к лицу, дабы скрыть до невозможности влюбленную улыбку: — Да, я знаю, что ты без ума от меня. — Ты моя крашесса, — признаётся Кейске, — всегда ей была. — Это что за любвеобильный приступ? — Что?! Да я всегда тебе об этом твержу! Так оно и есть — всегда было. Кажется, Казутора когда-то начинала вести дневник, где записывала все комплименты и подкаты, адресованные Чифую со стороны Баджи — и чтоб вы понимали эту тонкую грань между «Ты такая милая сегодня, я не могу» до «Ох, детка, больно ли тебе было падать с небес?»… Этой грани нет. — Впервые в жизни слышу слово «крашесса». Откуда ты этого понахваталась? Или вместо того, чтоб обслуживать посетителей, сидишь в тиктоке и твиттере? — усмехается Чифую, распуская хвостик на макушке. Блаженное чувство свободы в области затылка накатывает сладкой долгожданной волной — больше никаких резинок-пружинок. — Да это просто ты бабка, вообще ни за что не шаришь, — отмахивается Кейске. — Не правда. Чифую дуется — на ютубе она смотрит только асмр, в твиттере — аккаунты художников и различных исполнителей, а в тикток заходит раз в сто лет — чекнуть видосики Казуторы, Такемичи и Мицуи. — И вообще-то ты старше меня. Так что всё. — Рассыпешь мой прах где-нибудь на берегу Индонезии? Чифую щурится и передразнивающим тоном отвечает: — Как сердцу твоему угодно, душечка моя. — Моему сердцу угодно, чтобы ты поцеловала меня, а вечером обнимала и никуда не отпускала.       У них даже имеются волшебные выходные, когда они безвылазно прокрастинируют в своей квартире, лежат на кровати в обнимку и смотрят многосерийные аниме взахлёб. Такие мгновения, как и Баджи, уникальны. — Какой же ты ребёнок, Кейске.       По правде, считать Баджи ребёнком всерьёз — явление абсурда, ведь она в достаточно юном возрасте узнала, что такое абьюз, сломанные руки, разбитый нос, упрёки матери за неудачные оценки. Баджи повзрослела слишком рано, и теперь Чифую старается сделать всё, чтобы та больше никогда не окуналась в пучину самокопаний и улыбалась — искренне, как умеют улыбаться только дети, неуспевшие распробовать всю тяжесть и злобу этой жизни на вкус. Баджи снова переключается на флирт: — А вот я с радостью заобнимаю тебя. — Как ванильно. — Хэй! В её почти что расстроенном тоне Чифую улавливает обиду, и от этого смеётся сильнее: Баджи никогда не обижается. Даже если Чифую виновата — старшая не игнорирует и не зыркает глазами-пилами. За это ей полагается не то что место, а целый особняк в раю. — Окей. С меня объятия и приятная компания, с тебя — пицца. Большая. Четыре сы- — Только пицца? Может, что поинтереснее? — Баджи бесстыдно облизывает губы, и лицо её снова озаряется бойким огоньком. Эта чертовка знала куда нужно было тыкнуть, за какие ниточки дёрнуть, чтобы на раз-два подначить на что-то — Чифую совершенно невинно задерживает взгляд на её груди, делая вид, что оценивает своё творение, а потом поднимает глаза: — Острая лапша с томатным соусом, креветками и кунжутом сверху? Баджи начинает походить на лампочку — светится вся и довольно кивает: — Ка-а-айф… — Ты сказала «кайф»? — Пошутишь про Ханму — тебе крышка! Чифую выгибает одну бровь: — Да ну?       Кейске пальцем подманивает девушку к себе. И когда Чифую садится рядом, то спрашивает, опаляя дыханием ухо: — Знаешь, что я сделаю, дорогая? Заметив, как беспрекословно застыла младшая, Баджи самодостаточно кривит губы в ухмылке — всё-таки за столько лет общения и отношений эрогенные зоны выучены наизусть. Баджи всегда знает, за какой рычаг надо потянуть. — Ну?       Баджи знает, подо что нужно копать, на каком волоске остановиться, и сколько слов требуется для достижения той или иной цели. Баджи знает, что Чифую об этом в курсе, и от этого их своеобразная игра становится чуточку азартнее, веселее, ведь оба игрока находятся на стадии покалывающего адреналина. Баджи смотрит на неё полными обожания глазами, и Чифую хочет выключить гудящий кондиционер и позволить себе расплавиться, как мороженое в знойный день, как ледник в пик глобального потепления. Руки у Баджи всегда горячие, да и сама она — горячее всех раскаленных источников, кипящих оранжевой лавой — с ней можно сойти с ума лишь из-за температуры её тела, ведь эти пальцы обжигают, пробираются к самому сокровенному, оставляя за собой не рваные ожоги, а рассаженные цветами клумбы. Чифую была готова ко всему, но только, блять, не к этому… Кейске кладёт ладонь ей на шею и, слегка надавливая, вполголоса отвечает : — Добавлю в пиццу только три сыра вместо четырёх.       Она заходится диким хохотом. Мацуно, обломленно поджав губы, тут же хватает её за нос и тянет на себя — Баджи беспомощно обмякает от новой порции смеха, изгибается в спине и ещё долго не может прекратить издавать звуки, похожие на вопли подстреленной чайки. В коридоре галдят клиенты, и прежде, чем Чифую успевает расслышать знакомый слуху топот тяжелых сапог, дверь с грохотом врезается в стену. Девушка с ужасом лицезреет, как металлическая ручка впечатывается в плакат с Вероникой Лодж. — ЧИФУЮ, ОНА СОБРАЛАСЬ ПРОКОЛОТЬ СОСКИ, ЧИФУЮ, ОНА СУМА— — Казутора, — буквально шипит Мацуно, медленно разворачиваясь к внезапно заявившейся гостье. Та выглядит растрепанной, словно пробежала на своих двоих несколько станций, а потом ещё обгоняла всех на тротуаре, лишь бы добежать и успеть. Не успела. — Блять, Казутора, ты гонишь?! Свали, я вообще-то голая, — с напускным наездом Баджи приподнимается и кидает скомканную футболку прямо в лучшую подругу. Еле сдерживается, чтобы вновь не заржать. Ханемия расправляет смятый кусок ткани и прыскает: — Daddy's mommy. У тебя шикарный вкус, Кейске, скажи, где покупала. — Пиздуй! — гаркает брюнетка и уже привстает, опуская ноги с кушетки. Чифую знает, что та это несерьёзно, но понимает эту дольку агрессии — такой момент был убит. С нелепым, но искренним «Пардон» Казутора удаляется, тихонько закрывая за собой дверь, словно это не она выбила глаз бедной Веронике — та по-прежнему надменно улыбалась, но всё-таки с двумя глазами было лучше. — Казутора была первой, кто узнал об этой задумке? Баджи виновато строит глазки — бесстыжая, знает ведь, что все эти умилительные кошачьи приколюхи берут Чифую на раз-два. — Мне надо было посоветоваться. — И она сказала, что не стоит? — Стоит. Мацуно щурится: — Тогда на кой чёрт она оббежала половину Токио, чтобы ураганом ворваться в мой кабинет, который, на секундочку, был закрыт на ключ, блять, и ахуевающе заявить, что ты, моя милая, решила проколоть соски? Секунды превращаются в вечность, а Баджи снимает с себя эту задабривающую извиняющуюся маску, обнажая клыки — дайте Оскар этой богине. — Не соски. — Что..? — Она говорила, чтобы понравиться тебе ещё больше, надо прокалывать не соски, — без капли раскаяния Баджи выдаёт все с потрохами. Чифую хочет уже вернуть ей футболку, а потом понимает, что никакой футболки в кабинете нет, и походу придётся вылазить в коридор и мало того, что отобрать несчастную вещь у Казуторы, так ещё и дать ей подзатыльника для профилактики. — Но ведь… Блять, она что, серьёзно? Ты ходишь с пирсингом языка сто лет, у неё память отшибло? — поражается абсурдности своих же догадок Чифую. Баджи мотает головой: — Бери… Ниже.       Чифую с непониманием сверлит Кейске взглядом несколько секунд, а потом до неё доходит. Кажется, одним подзатыльником наглая Тора не отделается — Чифую её придушит сворованной футболкой и специально не будет думать о том, что Ханемия сильнее, выше, да и опыта в борьбе у неё гораздо — гора-а-аздо — больше. Но это ведь Баджи. С ней и впрямь можно лишиться рассудка — а Чифую и не против. Всё-таки, жена и жена — одна Сатана, поэтому девушка отходит к столу и снова тянется к упаковке перчаток. — Если хочешь, то можем организовать. С кем поведешься — от того и наберешься.       На лице Кейске застывает смесь изумления и восхищения. Ради одного такого потрясенного взгляда не просто не жалко умереть — Чифую жизнь готова отдать, зная, что Баджи назовёт её придурошной за такие слова и скорее умрёт сама, заслонив возлюбленную спиной. Лишь бы её девочка не смела думать о смерти.