Аперитив для майора

Разумовский подъехал к управлению полиции, пристраиваясь у обочины. Снаружи шëл неприятный моросящий дождик, и Сергей решил остаться в машине. — Мы рискуем, — пробормотал, постукивая пальцами по рулю. «Волков бояться — в лес не ходить», — мрачно парировал Птица: ему не понравилось, что Гром их игнорировал. Сергей нажал на смартфон, пытаясь дозвониться Игорю. — Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, — заунывно оповестил телефон. «Найду и выпорю», — мысленно пригрозил Птица. Разумовский устало вздохнул. — Я рассчитывал, что мы поговорим после работы. «Я рассчитывал получить его податливую психику». — Интересно, он поймëт, что заложено в послании? — произнëс Сергей, и они с Птицей вздрогнули, когда в стекло постучали. Разумовский заметил Прокопенко и разблокировал двери. — Здравствуйте, доктор, давайте по имени что ли, — тяжко вздохнул полковник, усаживаясь на пассажирское место рядом с водителем. — Мой оболтус умеет сближать как никто другой. — Сергей. — Разумовский протянул ладонь, едва заметно улыбаясь одними губами. — Фëдор, — пожал руку доктора Прокопенко, — можно дядя Федя, если хочешь. — Хорошо, дядя Федя, — подпустив в голос довольные нотки, отозвался Разумовский. «Отлично, полковника мы очаровали, осталось разобраться с майором». — Птица нервно покаркивал, выдавая раздражение. Неизвестность и невозможность контролировать ситуацию вызывали в них глухую ярость. Кое-что пошло не так, как они задумывали, и вместо того, чтобы упасть в радушные объятия своего психиатра, после нахождения ужасающей скульптуры Гром шлялся неизвестно где. «Мы должны быть рядом сейчас, в такой тонкий момент». — Птица бессильно фырчал. Дядя Федя немного подумал и продолжил: — Игорëк часто влипает, поэтому я спецов своих попросил, мы на его телефоны пилинг устанавливаем постоянно. Так сказать, на всякий пожарный. Сергей и Птица почуяли, куда дует ветер. — Дядя Федя, ты хочешь, чтобы я поговорил с ним? Прокопенко кивнул, внимательно всматриваясь в непроницаемое лицо Разумовского. — Я пацана с пелëнок знаю, на руках держал, когда только в кулëчке из роддома вынесли. — Полковник мечтательно улыбнулся воспоминаниям. — И вот, ты мне поверь, за все годы так быстро приручить Грома не удавалось никому. — Кроме меня, — прошелестели губы Сергея, и пронзительные сине-золотые глаза уставились в глаза Прокопенко, отчего тот инстинктивно поëжился. Дядя Федя кивнул. — Я уже рассказал, что сегодня произошло… — На Игоря напали свои, а мою еду изничтожили, — холодно отозвался Разумовский. — Но ведь доказательств вины Грома нет, он был у меня. — Всë так, да только ребята уж слишком потрясены произошедшим. Да ещë и история с каннибализмом. Птица замер, а Сергей поднял брови, транслируя удивление. — Каннибализмом? — Да, но, как ты понимаешь, это должно остаться между нами, как и всë, что ты узнаëшь от Игоря по договору конфиденциальности, составленному нашими юристами, — понизив голос, пояснил полковник и, дождавшись кивка, продолжил. — Эксперты подтвердили, что покойного выпотрошили, а Игорëк считает, что убийца сравнивал Щербакова со свиньëй и видел в нëм кулинарные изыски, тьфу ты ж, — скривился полковник. — Ему виднее, — задумчиво пробормотал Разумовский, а Птица внутри ухмылялся, чувствуя ажиотаж и нетерпение. Он желал услышать мнение Игоря вживую. — Так вы сказали, что следите за Игорем… — Да, сейчас он двигается по направлению к дому, возможно, если вы съездите к нему и поговорите, то сможете помочь, пока парень бед не натворил. «Отличный повод официально спросить адрес проживания Грома», — шепнул Птица. Сергей уточнил. — Подскажете адрес? — Да, конечно, — спохватился дядя Федя и продиктовал всë, что нужно, пока Разумовский вносил данные в свой смартфон. — Спасибо, — от души поблагодарил Фëдор Иванович, покидая автомобиль, и Сергей улыбнулся на прощание практически искренне. Разумовский завëл мотор и мягко скользнул по дороге, набирая скорость. — Думаю, будет буря, — произнëс Сергей, поворачивая после светофора. — Ничего такого, с чем бы мы не могли справиться, — подбодрил Птица. — Мы не забыли контейнер с шавермой? Разумовский бросил взгляд через зеркало, замечая свëрток с едой для Игоря. — Всë на месте. — Мы же не будем прощать его, если он заставит нас ждать под дверью? — уточнил Птица. — С чего такие вопросы? Раньше ты действовал, а не спрашивал. — Возможно, ему понравится, если мы будем уважать его границы. Сергей завис, а потом захохотал, притормаживая около подъезда Грома. Когда истерический смех внезапно оборвался, Разумовский спрятал лицо в ладонях, чувствуя себя крайне взволнованным. Птица никогда не считался с другими людьми. Даже с Сергеем у них было весьма шаткое равновесие, к которому они пришли через огромное степенное преодоление. — А если я решу убить его? — с любопытством прошипел Разумовский, обращаясь к своей тëмной половине. Птица словно проигнорировал его выпад и не ответил ни на одно последующее резкое хлëсткое слово. Сергей откинулся на спинку кресла, уставившись в зеркало. — Ты хочешь, чтобы тебя видели. Хочешь, чтобы восхищались, и круга элиты уже недостаточно. Ты хочешь иной близости — полной, крепкой, вечной. «Мы хотим, Птенец», — взволнованно прошептал Птица. Сергей поджал губы и сузил меняющие цвет глаза. Он впервые почувствовал такой мощный рычаг давления на свою тëмную половину. — Игорь нас отвергнет, — уверенно произнëс Разумовский, — особенно, когда всë узнает. — Ну, только если ты сам всë разрушишь, — едко прошипел обиженный Птица. — Тебе стоило выбрать иной объект интереса. — Чтобы ты опять сбросил его с крыши? — фыркнул Птица. — Тот вариант нам не подходил, — отрезал Сергей, забирая контейнер с заднего сидения. «Он был убийцей, кукловодом, пусть менее адекватным и культурным, чем нам бы хотелось, но вариант был хороший, — возразил Птица, пока Разумовский уверенным шагом двигался по направлению к подъезду. — Не Игорь, конечно, но мы могли бы поладить». «Он свернул собаке шею». «Ты слишком чувствительный». «Есть те, кто заслуживают смерти, те, кого приходится убивать, чтобы они не стали проблемой, но есть те, кого можно оставить в покое». С Разумовским поздоровалась пожилая женщина, и он любезно улыбнулся, благодаря за придержанную дверь подъезда. Внутри пахло сыростью, но и только. С последнего посещения, точнее проникновения, Сергей хорошо запомнил планировку, так что в дверь стучал сильно, громко и без перерыва, чтобы гул разошëлся по всей квартире. Разумовский даже подумал, не спуститься ли ему в машину за отмычками, но послышался шум открываемого замка, и Разумовский сдвинул Грома прямо с порога, просачиваясь в квартиру и закрывая дверь. — Я тебя не приглашал, — мрачно произнëс Игорь, так и замерев у порога. — Принëс ужин, как и обещал. — Сергей проследовал на кухню и расположил контейнер на столе, разворачивая ткань и открывая крышку. Нож, приставленный к горлу, оказался занятной неожиданностью. — Я отдал частички пищи на анализ, — выпалил Гром, следя за малейшим движением Разумовского. — Как думаешь, через какое время тебя объявят в розыск? Птица внутренне истошно взвизгнул. «Птенец, не убивай его!» Несмотря на нарастающую головную боль, Сергей решительно воспротивился вмешательству Птицы. Стоя к Игорю спиной, он вытащил скальпель из потайного отверстия в рукаве и медлил, выжидая удобного момента. — Не знаю, Игорь, — спокойно ответил Разумовский. Нож прижался до лëгкой боли. — Ничего не хочешь мне сказать, док? — Голос Грома дрогнул. — Может быть, ты расскажешь, зачем я могу понадобиться полиции? Мне казалось, что я не собирался покидать город. Даже дал подписку о невыез… — Ты знаешь, о чëм я, — прервал его Игорь. «У меня встал», — неожиданно вклинился Птица, и Сергей вспыхнул до корней волос, на всякий случай двинув ногой, чувствуя лëгкое возбуждение. Разумовский прикрыл веки, собираясь с мыслями, но обстоятельства давили изнутри и снаружи. — Знаю, что ты сделал, — продолжил Гром, — ещë удивился, почему я проспал так долго. — Теоретически, — нашëлся Сергей, — если я что-то сделал, зачем я это сделал? Он не собирался признаваться, даже если Игорь вскроет ему горло. Разумовский столько раз заглядывал за грань, что смерть стала вечной спутницей и даже поселилась у него внутри. Но любопытство подгоняло действовать напрямик. Доктор чувствовал себя в безопасности даже с лезвием, приставленным к горлу. Сергей и Птица ощутили тяжкий вздох Игоря, встревоживший волосы, слегка влажные от дождя. — На свидания приглашают по-другому, — рявкнул Гром, и Птица издал полузадушенный стон, овладевая телом. Разумовский извернулся, отчего лезвие кухонного ножа очертило кровавую полоску. Игорь толкнул Сергея от себя, ожидая нападения, и тот с грохотом свалил банку с сахаром. Гром совершил роковую ошибку и попал в капкан жëлтых глаз, утягивающих его в вихрь эмпатических видений. Жарко, очень жарко, по телу проходит дрожь от прикосновений. Они исступлëнно ласкают друг друга, трогают, проверяют, где лучше, как приятнее. Игорь чувствует влажное прикосновение рта к своей груди, и стон пробивает грудную клетку, покидая рот, скользя воздухом по зацелованным губам. Янтарный и синий глаз смотрят в упор, смазываются в рыжем вихре всклоченных волос. Руки вцепляются в простыни, когда тело сотрясает первый толчок. — Чувствуешь? — шепчут манящие губы, пока ладони с длинными аристократичными пальцами давят на пульсацию из груди, словно желая взять в руки заполошно бьющееся сердце. Игорь не может говорить, только выгибается на постели, чувствуя тëплую влагу, стекающую из уголков глаз по вискам, и прикрывает веки, когда движения становятся резче. Он обнимает Сергея за плечи, стискивая ногами и цепляясь так сильно, словно боясь провалиться, утонуть, раствориться, исчезнуть. — Держу, — шепчут яркие губы в самое ухо, — я тебя держу, милый. Обещание оседает приятной тяжестью в горле, спускается к сердцу и стремится в низ живота, разжигая стремительно разгорающееся пламя страсти и благодарности. Лязгнул выпавший нож, ударяясь о пол рядом с блестящим скальпелем, и Гром начал возвращаться в реальность, понимая, что так и стоял посередине кухни всë это время, а тëплые пальцы Разумовского обнимали лицо, поглаживая скулы и вытирая текущие из серых глаз слëзы. Сергей шептал утешающие слова, словно понимал, в каком смятении он оказался. — Ты понимаешь? — сдавленно прошептал Игорь, судорожно вздыхая и обхватывая руками ладони Разумовского, переплетая пальцы и желая выбросить из головы обгоревшее тело, укрытое жëлтой тканью. Оставить лишь Ирисы — прекрасные цветы, рассказывающие о бесконечном восхищении. — Мы знаем, — так же тихо прошептали Сергей и Птица, оставляя сухие поцелуи на лбу, щеках и веках, опаляя чувствительную кожу тëплым дыханием. — Мы видим, мы понимаем. Мы не подходим, но отпустить не можем. У нас больше ничего нет. Никто не видит, лишь ты, ты видишь, ты сможешь… Ты сможешь? Если бы на свете существовал Бог, Гром многое бы отдал, чтобы набить ему рожу за такие подарки судьбы. У Игоря за эти дни мир несколько раз с ног на голову переворачивался, туда-сюда. — Я тебя вижу. — Гром упëрся лбом в лоб Разумовского. — И мне нравится далеко не всë. — Взаимно, — хмыкнул Сергей, — твоë отношение к жизни, к еде, к дому, который легче сжечь, чем убрать. Убить тебя хочу, моя слабость. Гром уловил печальные нотки и попробовал надавить. — Ты понимаешь, что тебя лет на сорок посадят? — Не поймают. — Янтарные глаза посмотрели с вызовом. — Я тебя поймаю, не могу иначе. — Угу. — Птица опустил взгляд на подрагивающие губы Игоря и быстро сорвал желанный поцелуй, затем ещë один, хотя руки Грома ощутимо вцепились в его плечи. — Дай нам сегодняшний день, прошу, и тебе и мне. На Игоря никогда не было направлено столько утопляющей страсти. Эмпатия тащила его на золото дна синего океана глаз. Гром сорвался. Сергей вскрикнул, когда его подсадили на плиту, не считаясь с дорогой одеждой, которую испортила подгоревшая решëтка. Игорь целовался яростно, встречаясь с диким взглядом глаз-хамелеонов. Разумовский до боли вцепился ему в волосы и зарычал прямо в рот, словно собирался сожрать. Чужие эмоции ломали плотину. Руки сталкивались, пытаясь перехватить инициативу, избавить от одежды. Дорогой плащ Сергея полетел на пол вместе с футболкой Игоря. Птица изловчился и впился зубами в шею Грома, кусаясь до боли, словно собирался попробовать кровь Грома на вкус. Игорь одной рукой сжал бледную шею, пережимая дыхательные пути, другой вытащил края рубашки из брюк Сергея. Тот закашлялся, скрещивая ноги за спиной майора, но зубы не разжал, нежно обвивая руками плечи Грома, словно разрывался от противоречивых желаний. Игорь прекрасно его понимал и с ужасом осознавал, что тот тоже видит его, благодаря своему интеллекту и умению разбираться в людях. Сергей приручил его. Увидел и понял, но всë-таки решился на опасную игру с эмпатом, ставя на кон своë многолетнее спокойствие и благополучие, своë богатство и влияние. Ради чего? Чтобы получить себе хотя бы один раз? Когда Разумовский разжал зубы, Гром поддался ласке, и горячий язык начал размашисто слизывать кровоподтëки, пока руки бережно гладили поджарый живот, скользили по груди, сжимая пальцами вьющиеся волоски и задевая чувствительные от возбуждения соски. Лëгкий стон сорвался с губ словно сам собой, и переменчивые очи стали темнее от разверзшихся зрачков. — Такой отзывчивый, — мурлыкнул Птица, ощущая, как Игорь инстинктивно прогибается, точно угадывая дальнейшие движения его рук, губ, языка. — Просто ты опытный, — буркнул Гром, и Сергей улыбнулся, довольный ревностными нотками в голосе. — Наш последний опыт вылетел в трубу, — усмехнулся Птица. — В переносном смысле? — Пресс Грома напрягся под царапнувшими ногтями. — В переносном, — согласился Сергей, не уточняя, что всë происходило на крыше и дело быстро закрыли благодаря открывшимся доказательствам, указывающим, что покойный был серийным убийцей. — Не договариваешь. — Руки Игоря смяли крепкие ягодицы Разумовского, и Птица посмотрел на него опьянëнно-восхищëнным взглядом из-под огненных прядей. — На моëм месте ты не стал бы переживать. — Многих убил? — Достаточно. — Но дело было не в этом, верно? — Гром шумно выдохнул, когда Сергей погладил его возбуждение через джинсы. — Угадаешь? — мурлыкнул Птица. — Ты же такой умный, сильный, чуткий. — Вжикнула молния, и Разумовский опустился коленями в рассыпанный сахар, целуя выпирающую тазовую косточку. Гром погладил Серëжу за ушами, наблюдая снизу вверх и прокручивая в голове мыслеобразы, рождëнные от этого разговора. — Не подлизыва-ах… — Игорь отпустил голову Разумовского, не желая причинить вред, и сжал руками кухонную столешницу до побелевших костяшек. Он не мог оторваться от зрелища, как его член исчезал в объятиях ярких губ Сергея. Словно это его горло таранил восхитительный стояк, словно он пачкал колени о грязный пол и сходил с ума от редких стонов, едва ли не мурча от удовольствия. У Игоря по плечам к копчику прошла дрожь, когда Птица подхватил валявшуюся на полу бутылку нерафинированного оливкового масла — подарок тëти Лены — и посмотрел вопросительно. С его членом во рту это выглядело так по-блядски, что Гром кивнул, даже не вдумываясь в смысл. Перед кем ещë этот хищник опускался коленями в грязный пол? Предварительно позволив испортить всю одежду, оставаясь в измятой полурасстëгнутой рубашке и измазанных гарью брюках. Игорь верил, что за такое доктор мог убить любого, возможно, даже член откусил бы, не задумываясь, но почему-то не делал этого. В беседке Гром переживал, что он один оказался в ужасной ситуации. Что ж, жизнь показала — он не одинок в своëм безумии. За секс с майором полиции Разумовский мог поплатиться жизнью и свободой. А, возможно, готовился убить Игоря сразу, как только закончит. Скользкие от масла пальцы ласково прошлись за мошонкой, и Гром пожалел, что не лежал на постели, как в своëм видении, где Сергей глубоко и сильно трахал его до слëз удовольствия и восхищения. Разумовский с мокрым чмоком выпустил изо рта блестящую головку и укусил Игоря за внутреннюю сторону бедра, словно спрашивая: «Где ты?» — Хочу на кровать, — попросил Гром, слегка краснея под внимательным взглядом золотистых глаз. Чего он не ожидал, так это сильных рук, которые запрокинули его на спину Сергея. Игорь подавился воздухом, обхватывая доктора за торс, чувствуя флëр терпкого парфюма. Гром почувствовал, как Разумовский наклонился за чем-то и понëс в направлении кровати. — Ты уже был здесь? — с непередаваемыми интонациями спросил Игорь. — Был, моя слабость. — Вот зараза, — не то восхищëнно, не то обиженно буркнул Гром. — Тебе знакомо понятие «взлом с проникновением»? — Тебе знакомо понятие «сбор анамнеза о пациенте»? — парировал Сергей, сгружая свою бесценную ношу на видавшую виды постель с потрëпанным матрасом. — Мы должны уговорить его съехать, — забывшись, вслух пробормотал Птица. — Я готов согласиться на поджог, иначе его отсюда не выкурить, — согласился Сергей и только потом поднял голову, замечая вытянувшееся от удивления лицо Игоря. — Что? — Ничего, — буркнул Гром, решая никак не комментировать услышанное. Доктор-каннибал с поехавшей кукушкой. Кому ещë могло так повезти с влюблëнностью? Зато стало понятно, почему Сергей перешëл на «мы» в их беседе. Сны с аллегорией про два глаза становились яснее. Два глаза — две личности. Синие глаза — ментально юный, любопытный, нежный. Жëлтые глаза — опасный хищник, хитрый и жëсткий. Но, если посчитать голубоглазого менее опасным, можно жестоко просчитаться и не заметить, как свернут шею. Разумовский навис над Игорем и потёрся носом о нос. Гром мазнул носом в ответ, и Сергей сместился на щёку, касаясь кожи, замирая в ожидании. Игорь повернул голову и провёл носом по гладкому подбородку до виска, глубоко вдыхая запах огненных волос с оттенком пота. Член придавила пряжка ремня Разумовского, и Гром поморщился. — Расстегнëшь? — В хриплом голосе сквозила похоть, и Игорь облизнулся, заражаясь страстью. Впервые он был счастлив от своей способности к эмпатии, позволяющей чувствовать Сергея как себя. Руки Грома потянулись к ремню, и Разумовский прикрыл веки, шумно выдохнув Игорю в шею. — Щекотно. — Гром потëрся о своë плечо и пересëкся с янтарным взглядом, замирая, словно под дулом пистолета. Я мир сложу к твоим ногам, Сбежать тебе не дам. Врагов воздвигну на алтарь, Оставлю только гарь. На языке кровавый вкус, Ведь ты позволил мне укус. Прости, назад дороги нет, Хочу услышать твой ответ. Игорь отпустил расстëгнутый ремень и провëл рукой по щеке Сергея, внимательно ищущего в его серых глазах ответ на неозвученный вопрос. Всю жизнь искал вслепую, Ловил почти любую пулю. Охота — вот мой крест, Но страшен твой арест. Твои цветы — слова любви, Они ломают здесь внутри. На части рвут картину мира Видения из твоего эфира. Разумовский оставил поцелуй на пальцах Игоря, мазнувших по губам. Игорь спросил с глухой тоской: — Ты ведь не пойдëшь на компромисс? Сергей подцепил его джинсы, стягивая с бëдер, и Гром закрыл глаза, гулко сглатывая. Пусть этот день останется в его лабиринте памяти, как самая сладкая ошибка. Сокровенное преступление совестью, долгом и моралью. — Чего ты хочешь? — Неожиданный вопрос Разумовского вывел его из печальной задумчивости. — Тебя? — Игорь нахмурился, а Птица усмехнулся его искреннему ответу. — Какой компромисс тебя устроит? — Чтобы ты не убивал людей, — быстро отозвался Гром, хмурясь от обиды, когда заметил отрицательное покачивание головой. Лëгкий поцелуй должен был успокоить, но Игорь зло укусил Разумовского в нижнюю губу, оттягивая и чувствуя на языке привкус металла. — Мы не трогаем невиновных, — насупившись от болезненных ощущений, пробормотал Птица. Гром отпустил закровившую, словно гранат, губу Сергея и возразил. — Для виновных есть уголовный кодекс. — Ты даже не представляешь, скольких ублюдков мы ежегодно уничтожаем, пока полиция даже не подозревает об их существовании. У Игоря от эмоций заиграли жвалки. — Дело Стужина и Быковского? Несчастный случай и самоубийство. Разумовский гордо прищурился, но промолчал. Он не собирался свидетельствовать против себя сильнее, чем уже неосторожно высказался. Желание произвести впечатление на Грома было сильнее его. Гром начал расстëгивать мелкие пуговки рубашки Сергея, стараясь не смотреть в глаза доктора, но тот приподнял Игоря за подбородок, безмолвно прося посмотреть на него. — Ты одобряешь, — прошептал Птица с восхищением и любованием. — Видел подвал, где Стужин держал детей, — тихо произнëс Гром, продолжая воевать с пуговицами. Он раскрыл полы рубашки и огладил ладонью бледную кожу, отмечая разный тон в некоторых местах. Словно осветлённая пятнами на несколько тонов к неестественной белизне. — Снимешь? — попросил Игорь, и Сергей послушно освободился от верхней одежды, складывая рубашку на тумбочку рядом с кроватью. Гром припал губами к шее, очерчивая ртом выступающий кадык. Рука Разумовского, скользкая от масла, нырнула в трусы Игоря, и тот сжал талию доктора, когда два пальца начали погружаться в него. Гром чувствовал натяжение и трепет Сергея от его согласия. — Трусы стоит снять, — прокомментировал Птица, и Игорь подцепил резинку, переступая коленями, чтобы Сергей не вынимал пальцы из него. Ткань полетела за изголовье кровати, оставляя Грома совершенно обнажëнным. Поцелуй Разумовского совпал с более глубоким проникновением, и Игорь простонал ему в рот, стоило пальцам целенаправленно ткнуться в бугорок простаты. Бывший хирург явно отлично знал человеческую анатомию, потому что иначе Гром не мог объяснить удовольствия, разливающегося с каждым массирующим движением. Сергей поддерживал его за талию, продолжая таранить пальцами и вылизывая языком рот. В поисках опоры Игорь обнял Разумовского за шею, вплетая пальцы в волосы и чувствуя утробное урчание, когда грудь тëрлась о грудь. Гром не понял, когда пальцев стало три, но, стоило Сергею вынуть все из разгорячëнного тела, чтобы добавить масла, Игорь нетерпеливо заскулил и откинулся на постели, расставляя ноги и начиная надрачивать, чтобы вернуть себе хотя бы часть удовольствия. Поцелуй в колено и масло, вылившееся на промежность, заставили открыть глаза. Разумовский, полностью обнажëнный, сидел между его разведëнных ног и смотрел с таким обожанием, что Игорь забыл, как дышать. Его грудную клетку затопили нежность и благодарность. Гром перехватил бутылку и, откупорив, вылил масла себе на ладонь, после чего обхватил возбуждëнный ствол Разумовского, наслаждаясь отражëнными в глазах эмоциями. Его яркие губы тронула обещающая улыбка. — Сожми сильнее, — попросил Птица и охнул, когда узловатые пальцы Игоря исполнили просьбу в тот же миг. Размазав масло по члену, Гром перекатил в пальцах яички, вырывая из Сергея тихий стон. Восхитительные губы оказались рядом в мгновение ока, и Игорь охнул, когда Разумовский придавил его сверху, приподнимая за поясницу и проталкиваясь внутрь осторожными поступательными движениями. Гром вцепился в него словно кошка, обхватывая руками и ногами, оставляя на спине яркие полосы. Они целовались так исступлëнно, словно хотели испить друг друга досуха. Игорь не думал, что мир может сжаться до одного-единственного человека. Сергей старался оставить поцелуями как можно больше следов, его пальцы сминали кожу Грома до синяков принадлежности, и тот кусался, когда Разумовский перебарщивал. — Знаешь, милый, — страстно простонал Сергей, когда Игорь толкнулся навстречу, прихватывая Разумовского за ягодицы. — Что, ты хочешь меня сожрать? — сверкнул взглядом Гром и выгнулся дугой, стоило Сергею проехаться по простате. — И это тоже, — с ухмылкой оскалился Птица. — Но больше всего нам хочется, чтобы ты не сдерживал крик. Игорь облизал пересохшие губы, а Сергей повторил движение своим языком, проталкивая в рот и начиная двигаться глубоко, сильно, приподнимая Грома над матрасом и каждым движением проходя точно по сгустку удовольствия у него внутри. Руки двинулись под лопатки, прижимая к телу с такой силой, словно хотели сделать их двоих единым целым. Сердце Грома билось о рëбра, словно желало освободиться, сплестись артериями и капиллярами с сердцем Разумовского и никогда не распадаться. — Серëжа, я сейчас… — Игоря начало потряхивать, и он вцепился в доктора мëртвой хваткой, скрещивая ноги на копчике Сергея. Лицо с яркими сине-золотыми глазами подëрнулось пеленой, и из-под полуопущенных век Грома скатились крупные горячие слëзы. Разумовский подхватил их языком, не давая проложить путь до висков, и промурчал слова нежности, срываясь на дикий ритм. Стоны Игоря перешли в крики страсти, и губы искали чужие, а находя, горько плакались, выцеловывая благодарность в голодный рот. Сергей пожирал его до безбожного поскуливания и сбивчивого подмахивания. Кровать под ними затрещала и накренилась, рухнув ножками под изголовьем, поднимая облачко пыли. Разумовский рукой закрыл макушку Грома, не позволяя удариться головой, и продолжил втрахивать его в сломанную кровать. Игорь сжался так сильно, что Сергей зарычал ему в шею и кончил внутрь, не прекращая движения, и Гром укусил его в плечо, кончая между животами и поджимая пальцы на ногах. Он протяжно застонал, скатываясь на поскуливание, пока Разумовский медленно входил и выходил из его чувствительного нутра, словно убеждаясь в содеянном. Они лежали в покорëженной постели, но никто не решался разрушить вязкую приятную тишину. Каждый думал над произошедшим, медленно приходя в себя. Птица задумчиво выводил пальцами узоры на пояснице Игоря, а Сергей зарылся пальцами другой руки в волосы Грома, легко массируя кожу головы. Перед тобою мы нагие. Намерения твои благие Мы разорвать сейчас хотим Никак тебя не удивим. Ведь чуешь нас и видишь нас Каким ты станешь вот сейчас? Тревожностью окрасишь лик Или отдашься в тот же миг? Игорь почувствовал волнение Разумовского и приподнял голову, укладывая её на сгиб руки Сергея, уставившись сонными глазами в задумчивые сине-золотистые омуты. — Что будет дальше? — тихо спросил Гром, передавая ответственность за решение Разумовскому. — Я накормлю тебя самолично приготовленной шаурмой. — Из человечины? — Из очень паршивой свинки, только позавчера хрюкала, — огрызнулся Сергей. Игорь не удержался и истерически захохотал, пряча лицо на груди Разумовского. — Звучит как план, — отсмеявшись, со сложными чувствами заметил Гром. — Потом мы соберëм твои вещи, — вкрадчиво продолжил Сергей. — И поедем ко мне. — Если я найду в доме трупы… — Не найдëшь, мы всë убрали, — мурлыкнул Птица. Игорь тяжко вздохнул, понимая, что ещë не раз пожалеет о том, что собирается сделать. — Хорошо, — мрачно произнëс Гром. — Но если ты ещë хотя бы раз кого-то грохнешь… — То есть, — медленно начал Птица. — Теперь мы обязаны согласовывать с тобой наши действия? — И да и нет. — Не поняли, — напрягся Разумовский. — Просто больше никаких публичных выступлений, — попросил Игорь. — А убийства? — Ещë не решил, — рыкнул Гром, вспоминая упокоенных Сергеем маньяков. Разумовский нежно погладил Грома по бедру и прикрыл покрывшегося мурашками майора своей рубашкой. Игорь оставил поцелуй на шее Сергея и приподнялся, скептически оглядывая бедлам, который они учинили. Медленно выпутываясь из объятий, Гром погладил Разумовского по расцарапанной заднице и получил поцелуй-укус в покрытую синяками шею. Пожалуй, стоило вызвать ремонтную бригаду и обновить квартиру, раз он перебирается к Сергею на неопределëнный срок. Иначе Игорь всерьëз переживал, что хату подожжëт один неуëмный пироман, пробравшийся к нему в штаны и поселившийся в сердце. — Ты уронил меня в грязь, — обиженно пробормотал Разумовский, подбирая испорченную дорогую одежду по всему дому. — Это кто кого в грязь ещë уронил, — рыкнул Гром, вспоминая, что начал встречаться с маньяком-людоедом. Доктор промолчал, понимая отсылку, но немного погодя довольно заметил. — Тебе понравилось. Игорь вспыхнул, заливаясь краской и вспоминая, как они доломали кровать.