You're gone and I got to stay high All the time, to keep you off my mind
***
Педаль газа в пол, чтобы на мгновенье увидеть на спидометре число превышающее триста, а затем убрать ногу, сбавляя скорость. Та всё ещё за пределами дозволенного, но Кириллу плевать. Ему плевать на всё, потому что как бы он не пытался, сколько бы не пил, сколько бы веществ не смешивалось в крови, даруя боль, отчаянье, приступы паники и кровавую же рвоту, сколько партнёров бы он не менял, стоит лишь на мгновенье прикрыть глаза, как он видит невыносимо родной прищур голубых глаз, полуулыбку и веснушки, веснушки, веснушки. Их так много, что не сосчитать, он в своё время поцеловал каждую. Каждую отметину на его лице, плечах, спине. С губ срывается смешок. Вот, даже сейчас, даже когда очередной вечер в клубе закончился тем, как очередная девица, имени и лица которой он точно никогда не вспомнит отсосала ему в туалете, стоит только на мгновение прикрыть глаза, как даже сквозь громко играющую музыку он слышит его голос, его смех, ворчание, стоны, шёпот, помнит всё до мелочей. Скручивает стерео на максимум. Плевать, что на часах уже час ночи, для таких как он закон не писан. Просто летит по Невскому, чтобы успеть проехать дворцовый мост до того, как тот начнут разводить. Отвлекается всего на мгновенье, потому что в глазах темнеет и начинает мутить. Даже вспомнить трудно сколько алкоголя сегодня в себя влил. Слишком поздно замечает человеческую фигуру на дороге, а сознание слишком затуманено, чтобы суметь среагировать и вовремя нажать на тормоз. Визг стирающихся о асфальт шин, наверное, слышно на несколько километров. И удар, от которого голова ударяется о руль, заставляя сработать подушку безопасности. Он видит его. Слишком реальный, чтобы оказаться очередным видением. На лице гримаса ужаса и она так ему не идёт. Хочется сделать хоть что-то, чтобы стереть её, но что он может? Даже слушать не станет ведь. Осознание приходит спустя несколько мучительно долгих секунд. На дороге в нескольких метрах от авто кровавая лужа, прямо под цвет машины, а в той лежит тело девочки. Знакомой до боли девочки. Той, которой он втайне от её старшего брата когда-то таскал игрушки, да вкусности. Их взгляды пересекаются, и он явственно чувствует ненависть во взгляде голубых глаз. Даже сейчас, кажется, может вспомнить в точности как они выглядят вблизи. По крайней мере сейчас там есть хоть какие-то эмоции, а не как при их последней встрече. Кирилл не знает, что ему делать. Просто в душе не представляет. Он не готов встретиться с последствиями содеянного. Прямо сейчас он не готов встретиться с Макаровым лицом к лицу. Ему слишком страшно. Голова трещит, сердце бьётся так, словно сейчас проломит грудную клетку, его мутит и дышать тяжело. Он задыхается. Задыхается и хочет кричать. Он правда не хотел этого. Он правда не собирался причинять ему ещё больше боли. Но сейчас он просто жалкий трус, который снова заводит авто, сдаёт назад и убегает. Убегает, до самого конца смотря в глаза, что будут сниться по ночам с кошмарами. Убегает, чтобы второй раз за ночь оказаться в клубе, влить в себя ещё больше горючих жидкостей и наглотаться сомнительной синтетики, от которой на утро будет так херово, что смерть покажется более гуманным последствием. А сейчас нужно просто забыться. Забыть его, словно он никогда не был частью его жизни.***
— Кир, это что, засосы?
— Малыш, ничего такого, я просто перебрал на мероприятии немного, ну и переспал с одной моделью. Это просто секс. Мне же иногда нужно развеяться, ничего личного. Я даже не помню как её зовут.
***
На заседании суда ему страшно до дрожи. Но он в жизни этого не покажет. Оставит это тайной за семью печатями. Только персонал, убирающий его дом может о чём-то догадываться, но им платят за работу достаточно, чтобы они держали язык за зубами. Чтобы молчали о том, как каждое утро в комнате полный хаос, о том, что подушки рвутся в клочья, а из осколков зеркал, что были разбиты за эти несколько недель наверняка можно было бы выложить ещё одну Дворцовую площадь. Маска мудака на лице, самодовольная ухмылочка и безуспешные попытки не смотреть на него. Во взгляде Лёши столько ненависти, что если бы взглядом можно было бы убить, то он умер бы в муках уже сотни, сотни тысяч раз. Словно каждое мгновенье тот убивал его снова и снова. Так же, как сам Кирилл убил его сестру или хуже. Существует столько разнообразных изощрённых способов убить человека. Наверняка, в своём сознании Макаров уже испробовал на нём каждое, на какое ему только хватило фантазии. Надеется ведь если не убить, то хоть наказать по заслугам. Но отец не даст ему стать уголовником, не даст испортить свою репутацию до такой степени. Все понимают, что он виноват, но в их кругах деньги решают всё. Реалии жизни, вот и всё. Ничего личного.***
— Сколько ещё раз я должен извиниться, чтобы ты забыл об этом? Я не создан для отношений, я говорил тебе. Ну что ты хочешь? Что тебе купить? Новый телефон или одежду? А хочешь попрошу батю опеку над вами взять? Видишь, я даже на такое готов, а ты выёбываешься.
— Купи себе совесть, здравый смысл и иди нахер, Гречкин. Видеть тебя больше не могу. Подавись своими подачками. Нам от тебя ничего не нужно.
***
Кажется, страх решил преследовать его до самого конца. Он в принципе перестал чувствовать себя в безопасности где-либо ещё с момента аварии. Потому что когда тот, в чьих глазах раньше плескалась безграничная любовь и преданность, ненавидит, проклинает тебя и желает смерти — это, в общем-то, пиздец как страшно. Особенно, когда понимаешь, что сам то до сих пор любишь. Осознаёшь, что всегда любил, да и в целом способен на высокие чувства. Но чинить Кир не умел, только ломать. А если что-то сломано, можно просто купить новое. Но с чувствами так не работает. Можно купить человека, друзей, любовников и любовниц, но не чувства, не Лёшу. Не его мальчика, который мог улыбаться так ярко, что затмевал солнце, радовался сахарной вате и времени, проведённому вместе, больше любого самого дорогого подарка. Кирилл дрожит, не обращает внимание на осколки, впивающиеся в кожу, молит о пощаде и пытается забраться в машину. Ту самую машину. Хотел отправить её на свалку, чтобы не напоминала о том дне, но по той же причине и оставил. Напоминает о нём, а значит слишком дорога сердцу. В мыслях только он. Перед смертью не надышишься, верно? И что вся жизнь перед глазами проносится? Вот и у Гречкина вместо всех бесцельных тусовок, болезненного детства, матери, что бросила его с отцом, который мог показывать любовь только деньгами, перед глазами проносилась жизнь. Он был его жизнью, пусть и совсем недолго. А в конце был огонь, нестерпимая боль и темнота. Но он заслужил это. Знает что заслужил. И принимает такой конец.***
— Вы позвонили Лёше Макарову. Сейчас я не могу ответить на звонок, но если это что-то важное, оставьте, пожалуйста, голосовое сообщение и я обязательно перезвоню.
— Малыш, я так проебался. Я знаю. Ты никогда не простишь меня, верно? Блять, Лёша, мне так жаль. Лучше бы я умер. Лучше бы это был я.
***
Он снова просыпается. Один и тот же сон из раза в раз. Нет, не сон. Для Кирилла Гречкина это была реальность. Реальность, которую он проживал каждую ночь. Единственная приемлемая для него реальность. Потому что там он умирал раз за разом. Каждую грёбаную ночь он жил для того, чтобы умереть. Чтобы не пить таблетки, притупляющие всё, чтобы думать, чтобы вспомнить кайф на грани с болью от приёма наркотиков, вспомнить какого это вдыхать разрывающий лёгкие табачный дым, как хорошо и плохо ему бывало от льющегося реками алкоголя. Он хотел забыть, но хотел помнить. Голубые глаза, улыбку, веснушки. Он видел Лёшу каждую ночь и одно то, что он не забыл его лицо — уже благословение небес. Из-за такого, наверное, можно было бы и поверить в Бога. Потому что он ждал его. Ждал, что придёт навестить, что заберёт из этого места. Психиатрическая лечебница это не санаторий. Тут не панькаются и всем на тебя в общем-то похуй. Впрочем, будто вне этого места что-то отличается. Всем вокруг плевать на чувства окружающих. Все живут ради себя. Только не Макаров. О, нет-нет. Он знает, что его мальчик другой. Он уверен, что если ещё немного подождать, то Лёшенька обязательно навестит его. Отец вот уже года четыре как не приезжает, а он точно скоро приедет. Иначе и быть не может. Снова и снова, день за днём пьёт таблетки, что превращают сознание в седой туман. Врач, кажется, утратил всякую надежду, потому что уже даже не говорит тот бред, что обычно, смотрит только строго из-под очков, да пишет что-то в своём блокнотике, раздражая дико шарканьем ручки по бумаге. Пациент отрицает действительность и живёт в мире, который придумал для себя сам. Кажется, что-то такое говорили. Бред седой кобылы. А затем к нему приходит гость. Кирилл знает кто это. Он ждал его. Ждал так долго. Так долго, что осветлённые пряди давным-давно сменились натуральным каштановым. Так давно, что из молодого сына олигарха, который постоянно светился в новостях из-за тех проблем, которые создавал, уже успел стать мужчиной, чьё имя никто и не вспомнит сейчас. Он выбрал тот самый день. Даже спустя десять лет он выбрал тот самый день. И Гречкин не знает, страшно ему либо же он чувствует счастье. Да, ему определённо очень страшно встретиться с ним лицом к лицу, потому что что такое это ваше счастье? Уж давно позабыл что это такое и какое оно по ощущениям. Помнит только, что у счастья вкус сахарной ваты, но сам вкус давно забылся. Какое на вкус разочарование? Для Кирилла оно горькое. Лицо кривится, когда вместо того, кого он так ждал перед ним сидит отдалённо знакомая молодая девушка. Лицо в веснушках, прямо как у него. Глаза голубые, почти точь в точь он, но в женском обличье, ещё и совсем юном. Как это возможно вообще? Такого быть не может. Ну не дочь ведь, в самом деле. А сестёр кроме Лизы у него точно не было. Только вот Лиза умерла ровно десять лет назад в этот же день. Он хорошо помнит тело в луже крови. Хорошо помнит полные ненависти голубые глаза. Они так похожи на те, что смотрят на него сейчас с жалостью. Это злит, это заставляет сжимать руки в кулаки до хруста костей и побелевших костяшек. Слушает то, что говорит ему эта девица, но не слышит. Не хочет слышать, закрывает уши руками и качается из стороны в сторону, смотря сквозь гостью пустым взглядом. Потому что она лжёт. Это не может быть правдой. Они все заблуждаются, и он знает это. Знает, потому что он лучше всех знает эту историю. Он каждую ночь видит её во снах.***
— Вы позвонили Лёше Макарову. Сейчас я не могу ответить на звонок, но если это что-то важное, оставьте, пожалуйста, голосовое сообщение и я обязательно перезвоню.
— Они говорят, что ты умер, представляешь? Эти… Я мудак, я знаю, но они заходят слишком далеко. Я никогда себя не прощу, за то, что убил Лизу, но малыш, пожалуйста, возьми трубку. Ты жив, я знаю. Я же видел тебя. Я всюду вижу тебя, а они пытаются обвинить меня в смерти человека, который жив. Я же не псих какой. Пожалуйста, малыш, пожалуйста, ответь.
***
Поздняя ночь. Лёша с Лизой собрались на экскурсию. Девчушка хотела впервые за свои 8 лет посмотреть на разводные мосты и любимый старший брат соглашается, хотя время уже и давно не детское. Они часть экскурсии, но немного отбились от группы, потому что девочке захотелось пить и Алексей забежал в круглосуточный магазин за соком. Брата с сестрой разделяет два перехода и островок на Невском проспекте. Дороги на удивление пустынны и Макаров не ждёт светофора, бежит по зебре. Слышен шум приближающейся машины, но он ведь успеет, верно? Но он не успел. Тело юноши лежит в луже крови. Это их последняя встреча и в его взгляде пустота. Елизавете всего восемь, но она узнала, что такое ненависть. Ненависть, это когда один человек уничтожил твой мир, а потом забыл об этом. Потому что одновременно с этим он уничтожил и свой мир тоже. И делает это каждую ночь в надежде исправить что-то. Потому что возможно хоть в конце у него получится. Возможно, в одну ночь его сон не закончится в огне. Может быть и он заслужит своё счастье.***
I gotta stay high, all my life To forget I'm missing you