[14 ноября 1888 г., Тайт-стрит, 16]
Дорогой мой Бобби! Как твоя жизнь в Кембридже? Я с нежностью вспоминаю наши первые встречи в «Севиле» и у меня дома, где ты, мой проказливый пак, научил меня не бояться терний любви. Каждый раз, когда от тебя слишком долго нет ответа, я начинаю опасаться, не опоил ли тебя кто-нибудь твоим же волшебным зельем. Совсем скоро, я надеюсь, выйдет в печать «Портрет господина У. Х.», и я пришлю тебе экземпляр. Без тебя, мой милый, не было бы ни этого рассказа, ни сборника моих новых сказок. Ты заставил расцвести поникший розовый куст моего вдохновения и вручил мне снова аполлонову лиру. Но теперь ты уехал, и апатия окончательно одержала победу надо мной — боюсь, редактор журнала из меня сейчас ужасный. Не разгонишь ли мою тоску парой написанных тобою строк? С большой любовьюОскар.
Ты уже встретился с Браунингом?[16 ноября 1888 г., Кингс-колледж, Кембридж]
Оскар! Я так рад видеть каждое твоё письмо. Прости, что не писал два дня — жизнь понесла меня вперёд в своём бурном потоке, и я всё не могу к этому привыкнуть. Браунинг принял меня, как родного сына, и едва все треволнения, связанные с началом учёбы, улеглись, как мы с ним и несколькими моими новыми товарищами принялись осуществлять идею газеты, довольно бунтарской по своему характеру. Я безмерно благодарен тебе за то, что ты свёл меня с этим прекрасным человеком! Работа над газетой идёт полным ходом, и если всё пройдёт гладко, то наш «Овод» сможет кое-кого ужалить. Подробностей, увы, сообщить пока не могу. Я скучаю по тихим вечерам в твоём доме и по твоим увлекательным рассказам, которые ты всегда умел извлекать из ниоткуда, словно тебе их кто-то нашёптывал. Когда я вспоминаю Сирила с Вивианом и гостеприимство Констанс, я испытываю стыд, который сжигает меня изнутри. Я слишком злоупотребил её великодушием, Оскар, и теперь даже рад, что мы с тобой далеко друг от друга, хоть от этого и сжимается в тоске моё сердце. Прости, что пишу карандашом — я сижу у часовни Кингс-колледжа, под сенью её высоких готических стен. Тебе бы понравились старинные витражи часовни — то же умелое сочетание красоты и гармонии цвета, что и в витражах Церкви Сан-Франческо в Ассизи. Я так хотел бы, чтобы ты сейчас был здесь и сидел со мной, любуясь узорной тенью часовни на траве. Собираешься ли ты записать сказку про рыбака, которую поведал своим сыновьям и нам с Констанс в мой последний вечер на Тайт-стрит? С взаимной любовьюРоберт.
[21 ноября 1888 г., Тайт-стрит, 16]
Бобби, милый, подобно тому, как ты вспоминаешь вечера в моём доме, я вспоминаю тебя, твою белоснежную, как слоновая кость, кожу и нежные губы, которыми ты так исступленно целовал мои. Не бойся стыда, мой милый мальчик, он очистит твою благоухающую душу и даст ещё сильнее расцвести в ней любви, прекрасной и непорочной. К чему стыдиться своей натуры? Не ты ли говорил мне это однажды, когда месяц поднимался над домом, освещая сквозь окно твоё стройное тело? Я читал написанные тобою строки и представлял тебя рядом, смеющегося и беспечного эльфа, положившего свою руку на моё плечо. О! Если бы я мог быть художником, равным великому Тициану, я написал бы твой портрет, сделав тебя одним из святых. Твоё письмо так вдохновило меня, что я вчера смог поставить последнюю точку в своём новом эссе — оно называется «Упадок лжи». Это своего рода протест против жизнеподобия в искусстве, но выраженный в изящной форме диалога, которую я испробовал ещё в «Кисти, пере и отраве». В будущем я хочу выпустить небольшой сборник эссе, что ты об этом думаешь? Я жду от тебя новостей о газете, которую вы выпускаете с О. Б. Ты не представляешь, как я рад, что вы смогли с ним найти общий язык. Ум зрелых лет и любознательная дерзость молодости — вот два оружия в борьбе с филистерами, дорогой Бобби! Я верю, что у вас всё получится. Думаю, что вскоре запишу сказку о рыбаке и включу её в свой новый сборник. Мои наполеоновские планы начинают пугать даже меня самого; Констанс смеётся и спрашивает, не пустил ли я ещё корни в свой чиппендейловский стул. Всегда твойОскар.
[25 ноября 1888 г., Кингс-колледж, Кембридж]
Дорогой Оскар, я перечитывал твоё письмо несколько раз и так хорошо его теперь знаю, особенно первые строки, что готов держать перед тобой по нему экзамен. Я бы желал слышать, как ты говоришь их мне прямо сейчас и касаешься меня, целуя. Сегодня мне снилось, что ты приехал в Кембридж читать лекции. Ты веришь в вещие сны? Даже не знаю, с чего начать. Филистеры, увы, победили в этом раунде — кто-то анонимно решил опубликовать в «Оводе» нелестную статью о самом О. Б. Боюсь, наш замысел приказал долго жить, но я не теряю надежды попробовать себя на журналистском поприще и потому недавно записался в редколлегию газеты «Гранта». Вчера как раз писал для неё статью о реформах в Кембридже. В следующем письме расскажу всё подробнее, а заодно изложу суть моей статьи. В двух словах, увы, не выходит — у ножек моей кровати лежит уже несколько черновиков письма. С утра в голове просто невероятный сумбур. Я полностью поддерживаю твою мысль о сборнике эссе. Ты знаешь, как мне нравятся твои критические заметки в журналах, но это много лучше. Хаотическим выходит моё послание, но я должен собираться на занятия — пишу, ещё пребывая в постели. Вечером валюсь с ног от усталости и засыпаю прямо за столом, так что, кажется, я приобретаю дурную привычку писать карандашом. Всегда твойРоберт.
*** Уайльд прочёл письмо, улыбаясь, и положил его в шкатулку к другим письмам, надписанным тем же именем. Он надел халат и поднялся в кабинет, мимоходом заглянув в спальню Сирила и Вивиана. Постояв в густой тени, создаваемой плотно задернутыми шторами, и посмотрев на крепко спящих детей, Уайльд поправил одеяло на Сириле и тихо вышел, закрыв за собой дверь. Спустившись в библиотеку, он сел на низкую тахту и распечатал ещё одно письмо, придвигая к себе светильник и разворачиваясь к окну, завешанному нитями со стеклянными бусинами. Быстро пробежавшись взглядом по короткому посланию, он подумал несколько секунд, взял с одной из полок книгу своих стихотворений и, перенеся с края стола поближе к себе чернильный прибор, написал на титульном листе:Джону Грею с надеждой на скорую встречу от Оскара Уайльда, пленённого сказочным дворцом, построенным в саду Великана (ноябрь, 1888)
Уайльд перечитал дарственную надпись и спустился в кабинет за бумагой, прихватив с собой чернильный прибор. Пора было познакомиться с этим юным талантливым автором. А письмо Робби... его он напишет чуть позже. ______ Пак — в фольклоре фризов, саксов и скандинавов — лесной дух, пугающий людей или заставляющий их блуждать по чаще. Он также считается аналогом домового, так как, по поверию, если ему оставлять еду, он может помочь по хозяйству. Робби Росса Уайльд действительно сравнивал с этим волшебным существом («...с лицом проказливого эльфа», — говорил он о Робби). «...не опоил ли тебя кто-нибудь твоим же волшебным зельем» — аллюзия к шекспировскому «Сну в летнюю ночь». У пака в этой пьесе есть любовное зелье, которым он опаивает других персонажей. О. Б. — так обычно называли Оскара Браунинга, одного из преподавателей в Кембридже. «...пленённого сказочным дворцом, построенным в саду Великана» — Джон Грей, один из любовников Уайльда, привлёк его внимание к себе своей сказкой в уайльдовском духе. Потому в стилизации дарственной надписи намёк на одну из сказок Уайльда — «Великан-эгоист».