Военная стратегия

Наруто сосредоточенно смотрит на карту, по которой Шикамару двигает фигурки отрядов их армии, склоняется то и дело к шепчущим ей на ухо свои сомнения генералам, кивает им или качает головой, метая взгляды в сторону Шикамару — мол, объясни понятнее, видишь, в зале непонятки. Шикамару кивает ей и покорно объясняет, вдаваясь более глубоко. Глаза у Наруто на военном совете сияют золотом, губы серьезно поджаты. Руки сложены на закованной в прочный доспех груди, волосы туго связаны на затылке — только начавшие отрастать; она много лет стриглась коротко, чтобы уход за собой не помешал тяжелым тренировкам, любимое копье блестит лезвием на ее плече, прижато к телу, будто его обнимают, и генералы слушают ее, только что не заглядывая в рот. Шикамару помнит, когда этого не было. Когда Наруто, по-военному прямая, высокая, с суровым лицом, как и все здесь, впервые вошла вперед него в командирский шатер — и старые генералы отчетливо сморщились — даже не скрываясь. Наруто была женщиной, отказавшейся от богатства семьи, пробившейся к самым верхам, когда-то — самый молодой генерал, а теперь главнокомандующая. Кто в армии бы поверил, что она оказалась в шатре сама, своими силами прорубив дорогу? Даже Шикамару, когда услышал о ней впервые, сомневался. А потом увидел, сколько поломанных копий лежит на заднем дворе ее тихого дома, лишенного множества слуг. Увидел, как она тренируется в поте лица — не заботясь о внешнем виде, с копьем наголо продираясь к цели. Шикамару думал: может быть, она может только драться? Не способен человек, с такой страстью отдающийся бою, столь красивый в своем стремлении, быть к тому же умным предводителем. Но Наруто могла. Наруто вошла в шатер генералов впервые с хмурым взглядом, резаными шрамами на щеках — по три на каждой, и Шикамару знал, за что их когда-то оставили на ее лице, при каких обстоятельствах — и вороньим гнездом из блондинистых волос на голове — самым ярким знаком того, кем она являлась. Дочерью заморской жены императора, выбранного прежним бездетным императором из обедневшей знати. Единственной дочерью: во всей Японии не нашлось бы людей за пределами императорского дворца с такими же желтыми, словно солнце, волосами. Впрочем, генералы не считали женщин людьми. Тот совет прошел в напряжении — старики старались больше не указать на прорехи в плане, не исправить его совместно, а поддеть девицу, неизвестно каким образом пробравшуюся в их ряды. Они говорили: «Как вы думаете, Наруто-сама?», «Вы не считаете, что ваши слова чересчур самонадеянны, Наруто-сама?» Шикамару медленно и размеренно дышал — успокаивал сердцебиение, молчал, не вмешивался. Он тоже был дворянином, и он был выше по происхождению, чем эти старцы, драгоценные своим опытом, но не манерами. Лицо Наруто с каждой минутой все больше наполнялось угрюмостью, но говорила она так же строго и сдержанно, как и приветствовала находящихся в палатке, когда сюда вошла. Шикамару считал это истинным проявлением воспитания, Шикамару уважал ее истинно императорскую выдержку, ее манеры — и пусть ее волосы прямой волной не спускались, стремясь к полу, пусть торчали игольями в стороны, пусть на лице ее были шрамы и кожа не была бела как нефрит, пусть она не носила многослойные шелка — она стояла с гордо выпрямленной спиной, высокая, мощная, одним властным взглядом излучающая силу, разворотом плеч, упрямо вздернутым подбородком. Рукой, в явно привычном жесте покоящейся на рукояти меча. Взглядом, пронизывающим все, на что она посмотрит. Когда совет был окончен, Шикамару нагнал ее за палаткой, направляющуюся к своему лагерю для передачи новостей. Церемонно поклонился — не как принцессе, принцессой она не была; как генералу. — Вы достойно вели себя на совете, госпожа. В этих словах крылось многое: его личное уважение, намек на ужасное поведение других генералов, прозрачное признание: он на ее стороне. Наруто развернулась всем телом, в глазах ее впервые на памяти Шикамару появилось сдержанное свечение; доспехи зазвенели, когда она склонилась в традиционном поклоне. — Ваш план был безукоризненным, господин стратег. Кажется, эти старики были так увлечены попытками унизить меня, что даже не задавали обычных глупых вопросов, да? — Она наклонила голову, слегка открывая шею — лишний раз показывая свое доверие. На губах ее — истерзанных сотнями маленьких шрамов — появилась крохотная улыбка, достойная женщины-генерала. — Могу я узнать ваше имя? Помню, мы уже виделись, но познакомиться так и не довелось. Шикамару снова поклонился. — Шикамару Нара, госпожа. — Сын Шикаку-сама, — кивнула она, выглядя, кажется, удовлетворенной, — приятно, приятно. Что ж, Шикамару Нара, я пойду к своему отряду. Надеюсь, еще свидимся. Тогда Наруто была моложе — сильнее напряжена, постоянно готовая обороняться, отвечать и идти до конца. Наруто была неведома честь жены — она заботилась не о чистоте дома и собственном облике, не о том, чтобы муж всегда был накормлен и заласкан, она трудилась на благо себя, своей родной семьи и страны. Она убивала и защищала людей, остававшихся за их плечами на общей родине. Она сражалась, двигаясь к своей мечте. — Вы хотите быть императором? — поинтересовался Шикамару. Это было очень спорно, и он задал вопрос только потому, что у него был такой шанс: Наруто сидела рядом, вороша уголь в костре, открытая, готовая поверить ему то, что его заинтересует. Он считал, что Наруто защитница и воительница, а не правительница. Он склонялся к тому, что ее цель — не трон, но… хотелось знать точно. Хотелось спросить. Хотелось наконец воспользоваться оказанным доверием, показать, что он готов ответить аналогичным. Наруто усмехнулась — губы оголили кончики верхних клыков, и в тени ночи, освещаемой неровными всполохами огня, лицо женщины показалось… дьявольским. Драконьим. Лицом жестокого, строгого к детям своим бога. Она ответила: — С этим прекрасно справится мой отец, а затем и брат. Матушка очень тоскует по возможности нянчить детей, и я уверена, отец не будет против подарить ей еще одного. А уж если я, — она ударила себя кулаком в грудь, чуть выше сердца, — уродилась такой, то мальчишка хуже не будет. Она коротко рассмеялась — уважающая право своих солдат на отдых и сон. Шикамару слушал. — Я всегда хотела воевать. Один из моих учителей, когда я была ребенком, сказал: пока в армии надо всеми стоят мужчины, не бывать в ней женщинам. — Она перевела на него взгляд — горящий золотистыми искрами, словно поглощенными из костра. — И я решила, что буду главнокомандующей. — А что император? — заинтересовался Шикамару, подаваясь вперед. — Он сразу поддержал вас? Уголок губ Наруто резко поднялся вверх, искажая лицо, превращая усмешку в оскал. — Мой отец, — сказала она, — был первым, кто это сделал. Он подарил мне меч. Шикамару за годы знакомства узнал многочисленные факты об императорской семье. Что в то время, как император поддержал дочь, дал ей оружие и защиту на время обретения силы, согласился отпустить из семьи, если она того пожелает, мать Наруто долго не могла смириться с желаниями дочери. Она была другой, стремилась к традиционному женскому счастью — заботе о детях и хорошей жизни для них, живому и здоровому мужу, которого можно поддерживать во всех начинаниях. Она была не готова к тому, что ее дочь захочет быть той, кого будут поддерживать. Что она будет рисковать своей жизнью наряду с мужчинами, жертвовать своими здоровьем и красотой. — Ты когда-нибудь видел императрицу? — повернулась Наруто к Шикамару, глядя голубыми глазами. Шикамару вспомнил похожий взгляд — те же глаза, но мягче, легче. С почти материнской любовью касающийся всех присутствующих при аудиенции. Он кивнул: конечно, он видел Минато-сама. Все его друзья были в какой-то момент влюблены в нее, и он не был исключением. Наруто, очевидно, уловившая накатившую на него волну воспоминаний, улыбнулась суховато и продолжила: — Раньше я была очень похожа на нее. Отец даже шутил, что от него во мне ничего, кроме тяги проказничать. — Она покачала головой. — Как видишь, пришли к тому, к чему пришли. Наруто была одного с Шикамару роста, с сильными руками и ладонями, покрытыми мозолями, словно броней. Когда Шикамару признавался ей, он взял в руки ее ладонь, низко опуская глаза — сжал в пальцах, с теплотой представляя, сколько часов ежедневно эти руки сжимали рукоять катаны или древко копья. Хотелось перевернуть чужую ладонь, в деталях рассмотреть жесткие местечки на коже, шершаво провести подушечками по подушечкам — у Шикамару тоже были мозоли от тренировок, но не того же характера, что от меча. В его семье больше уважали лук. Наруто молчала несколько минут, не меньше, — Шикамару чувствовал на себе ее пристальный взгляд, слышал, как мерно шуршат, переливаясь друг через друга, как волны после бури, мысли в ее голове. Наруто думала: Шикамару умный, очень умный человек. Он знает, чем ему грозит брак с такой, как она, знает, что она никогда не останется в теплом доме, что не умеет изысканно одеваться и готовить, не способна сидеть на месте где бы то ни было, кроме засады и военного совета. Что ей бесполезно дарить красивые заколки: ее волосы еще не скоро отрастут. Что ее облик далек от идеала жены. — Моя госпожа очень громко думает, — поделился из того же согнутого положения Шикамару. Голос его звучал немного хрипло. Наруто усмехнулась. — Я полагаю, что ты прекрасно подумал, прежде чем представить результаты мне, стратег. Подними голову. Я спрошу тебя в последний раз: ты уверен? Шикамару выпрямился, но чужую руку из своей не выпустил. Нарушая всевозможные правила — этикета и субординации, — перевернул, как хотел, расслабленную в его захвате ладонь и погладил росчерком прикосновения большого пальца внутреннюю сторону, чувствуя множество жестких мозолей. — Если бы я сказал, что нет, меня бы с позором выгнали из армии, — поднял он на нее взгляд, улыбаясь насмешливо. — Стратег, берущий слова назад, — никчемный стратег, госпожа. Она забрала у него свою руку, и глаза ее загорелись проказливо, когда она обернулась к нему из-за плеча, намереваясь уходить. — В таком случае прекращай звать меня госпожой — даже я начала чаще использовать твое имя. Я устала слышать его только от других генералов. Шикамару глубоко вдохнул, чувствуя, что его сердце вот-вот выскочит через горло. — Дайте мне ясный ответ. — Я принимаю твои чувства, Шикамару. И я намерена максимально не вмешиваться, когда ты будешь говорить о своих несомненно серьезных намерениях с моим отцом. Уверена, ты наслышан о его темпераменте от Шикаку-сама. Шикамару, сознательно заставляя себя дышать, кивнул и склонился в поклоне. — Я буду счастлив, если вы оставите мне эту часть, — сказал он. Наруто двинулась к своей палатке, и Шикамару, разогнувшись из поклона, одновременно попрощавшись с ней, направился в свою — неподалеку от генеральской. Именно в его руках были все карты, бумага и писчие принадлежности, при главнокомандующей-Наруто, не любящей лишних рисков и необученных людей на поле боя, сейчас он был и стратегом, и советником, и писцом. Впрочем, писать она была способна и сама, и делала это — но иногда следовало вместо каллиграфического почерка представить адресату сухой и выверенный — так учили в клане Нара. И Шикамару без вопросов садился, записывая письма под диктовку. Та ночь предшествовала опасной битве, рискованной, во многом полагающейся на выработанную годами командования и десятилетиями обучения всевозможным военным наукам интуицию их всеми уважаемой главнокомандующей. Наруто. Шикамару не смог подавить улыбку, поглотившую губы. Несомненно, многие мужчины женились, чтобы было куда возвращаться, чтобы их ждали, желали их внимания, ласки, присутствия. Чтобы оборачиваться и чувствовать спокойствие и слабость тех, кого оставили, кого поклялись защищать. Шикамару тоже будет ее защищать. Он военный стратег, они заодно. Только Наруто не слабая и не станет такой даже ради самой большой любви в жизни. Это Шикамару в ней тоже любил. Дочь императора, отказавшаяся от жизни в богатстве и ласке, влюбленная в семью и свою цель, в людей, которых защищает своей силой. Верная принципам. Никаких слов не хватает. Палатка встречает мирной тишиной и приятной прохладой. Вся сегодняшняя ночь, должно быть, будет ощущаться, как затишье перед бурей. Что ж, остается выиграть войну, выжить и вернуться в столицу, чтобы просить благословения у самого императора. Шикамару верит: план удастся. Наруто снова победит, а вместе с ней — страна. Она вернется после битвы — живая, теплая, с этими своими ладонями в мозолях и насмешливыми глазами, а Шикамару будет направлять отряды из штаба. У них еще столько всего впереди — Шикамару говорит как стратег. И до мирного времени они еще доживут. Интересно, чем будет заниматься Наруто, когда интенсивность войн сильно сократится? Судя по прогнозам, это произойдет в ближайшее десятилетие. Будет тренироваться? Как часто она гуляет, когда возвращается с войны в свой уединенный дом? Какие руки у девушки, помогающей ей снять тяжелые доспехи, как Наруто выглядит, возлагая меч и копье на подставку, прощаясь с ними до следующей войны, как часто она навещает родителей и как говорит с отцом, что рассказывает матери? Он еще столького о ней не узнал. Он хорошо постарается, чтобы их войска вернулись с победой. Или он — никчемный стратег.