Siete Besos

Автор: Fience. — Чёрт!.. Дыхание безнадёжно сбилось и со свистом вырывалось из груди сквозь сжатые зубы, из-за длительного бега в глазах всё рябило и расплывалось, а от сильного ветра и поднимаемых им маленьких песчинок наворачивались слёзы. Ловино, отчаянно желая успеть вовремя и догнать этого чёртового придурка, даже забыл надеть башмачки, и потому сейчас его ступни были покрыты огромным слоем дорожной пыли и грязи. Рваным движением отбросив отросшую чёлку назад и прищурившись, Ловино припустил во весь дух — впереди показалось сверкающее в лучах закатного солнца море. Оно переливалось всеми оттенками красного, блестело и жмурилось от тёплого щекочущего света, старалось всеми силами потопить в себе так надоевшее за день небесное светило. Водная гладь разволновалась, зарябила в предвкушении спокойной тёмной ночи, когда она будет отражать не яркие и жаркие лучи, а безразлично-холодный и спокойный небосвод, усыпанный неясно сверкающими маленькими точечками, теряющимися среди огромного тёмного пространства. В нос ударил резкий запах соли и влаги, отчего Ловино смешно сморщил нос. На берегу стоял молодой человек, поднявший одну ногу и вот-вот собирающийся подняться по трапу на корабль. Ловино в ужасе узнал его и, что было сил, закричал охрипшим и срывающимся голосом: — ИСПАНИЯ! Антонио обернулся и с удивлением уставился на бегущего к нему подростка. Плюнув на то, что он и его экипаж могут опоздать, он рванул навстречу. — Ловино, Ловино... — жарко шептал Антонио, стоя на коленях, обнимая и вдыхая такой родной и знакомый запах мягких, словно шёлк, волос, слушая тихие всхлипы и частое дыхание, обжигающее шею. — Придурок, — произнёс Ловино, нерешительно обнимая опекуна за плечи и запуская пальцы под ворот грубого камзола. — Почему?.. Антонио в нерешительности закусил губу, не зная, как оправдать себя, как объяснить своему малышу, почему он мало того что не попрощался с ним, так еще и об отъезде не сообщил, хотя поездка обещала быть продолжительной и довольно трудной. Аккуратно опустив руки на хрупкие плечи Ловино и отодвинув его от себя, Антонио заглянул в карие глаза подопечного, в которых плескалось показушное раздражение на пару с затаённой грустью и печалью. — Ловино, — он запнулся, не зная, что сказать. — Почему ты даже не сказал, что уезжаешь? — Ловино нахмурился и старался сдержать поток слёз, готовый политься из глаз. Но нужно отдать ему должное — он не расплакался, хотя ему очень, очень хотелось. Антонио в конец растерялся и, глупо посмеиваясь и нервно почёсывая затылок, смог лишь выдавить из себя: — Прости, малыш... — Прости? — произнёс Ловино, оторопев. — Прости?! И это всё, что ты хочешь сказать?! Возмущению не было предела: — Придурок-придурок-придурок! — маленькие кулаки колотили по спине Антонио, вызывая не боль, как предполагалось, а лишь желание засмеяться. Что тот и сделал. — Чего ты ржёшь? Дурак! Антонио смеялся. Нет, не так — он хохотал, чисто, от всей своей широкой испанской души и очень, очень заразительно, что даже лёгкая улыбка тронула доселе сжатые в одну линию пухлые губы Ловино. — Малыш, — видя, что Ловино уже готов протестовать против такого прозвища, Антонио мягко коснулся пальцем его губ, призывая к молчанию. — Понимаешь... я... Наверное, я просто боялся. — Чего? — выдохнул Ловино, обжигая своим дыханием палец Тони. — Я боялся того, что если попрощаюсь с тобой, то не смогу уехать. Я боялся, что ты можешь заставить меня остаться, а это невозможно... малыш. Ловино закусил губу и, посмотрев на спокойное, гладкое море, произнёс: — Я уже не маленький, — он взглянул на опекуна, и в его глазах плескалась такая взрослая, непоколебимая уверенность в своих словах. — Я понимаю, что государственные дела требуют твоего присутствия. Я прекрасно понимаю, что ты... страна, а не простой человек. Антонио счастливо и, широко и совершенно по-глупому улыбаясь, в порыве чувств сгрёб в охапку Ловино и крепко-крепко прижал к себе. — Спасибо, — счастливо шептал Антонио. — Спасибо, малыш. — Не называй меня малышом! — с наигранным возмущением прикрикнул тот. — Хорошо, хорошо, не буду! Малы-ы-ыш, — хитро протянул он, глядя, как его подопечный злился, хмурился и надувал губки, судорожно вспоминая все колкости и ругательства, но, почему-то, на ум ничего такого язвительного ему не приходило. — Дурак, — наконец, выдал Ловино, нерешительно взглянув в глаза опекуну. — Когда ты вернёшься? Антонио закусил губу и отвёл взгляд, не вынося этого пронзительного взгляда Ловино. — Понятно... — произнёс тот почти на выдохе, чувствуя, как предательски сорвался голос. Тони окончательно потерял счёт времени. Сколько они так стояли на берегу, цепляясь и держась друг за друга? Пять минут? Десять? Или, может быть, целый час? Когда на небосводе начали зажигаться маленькие точки, Антонио отодвинул Ловино от себя и молча направился к трапу. Из глаз Ловино, уже не останавливаясь, текли слёзы. Одна за другой, они стекали по лицу, по подбородку, попадали под рубаху, но на всё это ему было плевать. Из-за пелены, застилавшей его глаза, Ловино и не увидел, как Антонио в который раз за день плюнул на всё и в три шага вновь оказался перед ним. Наклонившись, Тони коснулся губами влажных дорожек на щеках, слизывая солёные капельки, которые, кажется, начали течь ещё больше. Взяв двумя пальцами за подбородок, он глубоко вздохнул, словно собираясь плыть на дальнее расстояние, и мягко, со всей осторожностью и любовью, коснулся своими губами губ Ловино. Глядя, как дрожат густые ресницы, и чувствуя, как слёзы из его глаз, наконец, прекратили течь, Тони нежно целовал податливые, с солоноватым привкусом губы, чувствуя, как Ловино прижимается к нему всё теснее и теснее, комкает тонкими пальцами рукава тяжёлого камзола, стараясь не упасть. Как много всего — душно-стыдливых, головокружительных эмоций; сводящих с ума запахов соли, тёплого ласкающегося вечернего бриза и кожи Ловино; ощущений — мягких и нежных губ, тёплых рук и хрупкой мальчишеской фигуры, тающей, словно масло под солнцем, от чужих прикосновений. Оторвавшись от губ Ловино, Антонио, глядя затуманенным взглядом на подопечного, тихо проговорил, так, чтобы никто, даже волны и морской ветер не услышали его слов: — Я обязательно вернусь. Обещаю, — запечатав ещё одно прикосновение на припухших губах, он широким, уверенным шагом победителя отправился к трапу. Подавляя желание обернуться, но с гордо поднятой головой, поднялся на корабль и уже оттуда мельком взглянул на стоящую на берегу одинокую фигуру. И, кажется, поток ласкового морского воздуха донёс до него слова: — Попробуй только не вернуться, придурок!