Соколиный нянь

— Бабы — очень и очень своенравные существа, — поучительно вещал Клинт, мастерски тасуя колоду. — Если они говорят тебе «да», точно знай, что это «нет». Воспримешь буквально — сам же останешься в дураках. — Почему? — не понял Стив, взял свои карты и, внимательно изучив их, недовольно нахмурился. — Потом окажется, что она совсем не то имела в виду, а ты — необразованный идиот, — тут же пустился в демагогию почувствовавший себя в своей стихии Бартон, помогая повествованию активной жестикуляцией, — который ее не ценит, и вообще она отвечала не на тот вопрос, который ты поставил перед ней непосредственно, а на тот, который ты задал минут пятнадцать назад, а то и целый час, еще перед тем, как она разделась, оделась, припудрила носик, позвонила десяти подружкам и разбила чашку — нужное подчеркнуть, — сидящий рядом Тони одобрительно хмыкнул, но промолчал. — Тем самым ты надругался над ее чувствами и смертельно обидел, поэтому не рассчитывай даже на следующее свидание, я уж не говорю о большем. У меня перебор. — Мне еще, — распорядился Роджерс и взял протянутую карту. — А что делать, если она скажет «нет»? Все трое сидели прямо на полу посреди гостиной особняка Мстителей: Стив — вытянув перед собой ноги, Клинт — в позе лотоса, а Тони — в облачении Железного Человека, разве что без шлема, голос из-за которого доносился механическим и не всегда верно передавал эмоциональную окраску. Шли третьи сутки чрезвычайного положения, согласно которому никто не мог покидать базу и вынужден был находиться в полной боевой готовности. Каждый убивал время, как мог: Наташа впала в длительную спячку, больше напоминающую кому; Тор и Брюс, львиную долю времени пребывающий в обличии Халка, оккупировали спортзал, из которого периодически доносились приглушенные стоны и звуки мощных ударов; а Стив, Клинт и Тони играли в карты. На раздевание. Об этой гениальной идее чересчур самоуверенный Клинт вскорости пожалел: Кэп, еще неделю назад умевший играть в одного только классического «дурака», учился с потрясающей скоростью, а гибкий ум блестящего стратега и банальная мужская логика помогали просчитывать партии на десятки ходов вперед. Вот и получилось, что каждая его победа, происходившая в девяти с половиной случаях из десяти, снимала с противников одну из деталей гардероба. Тони благоразумно сдался после первого проигрыша. Бартон же, который тоже был весьма неплохим стратегом, решил, что при таком раскладе раздеть Стива вообще будет делом чести, и восседал теперь рядом с горой одежды с чрезвычайно гордым видом и в одних фиолетовых трусах, которые Роджерс любезно разрешил ему оставить на месте еще три партии назад. Однако даже такое сомнительное положение не мешало Клинту вести душеспасительные беседы «за жизнь» и в общем и целом производить весьма внушительное впечатление. — Тогда, приятель, считай, что ты попал, — покачал головой Соколиный Глаз и оглянулся на Тони в поисках поддержки. — В женском языке не бывает простого «нет». «Нет» обычно означает массу вещей: это может быть «да нет, наверное», а может — и «нет, определенно точно нет». Хотя кто знает, может, тебе попался самый редкий зверь «нет, но это пока, с тебя коктейль — с меня согласие»? — А как мне понять, какое именно «нет» я получил? — философски поинтересовался Стив и выложил перед собой туз, шестерку и двух валетов. — Двадцать одно. Клинт громко выругался, но тут же вернулся на раздачу, опасаясь, как бы с него прикола ради не стянули еще и трусы. — Только опытным путем и по ситуации, но тебе, я точно в этом уверен, вообще не придется слышать отказы. Ты же Капитан Америка, черт возьми, тебе нужно только пальцем поманить, за тобой кто угодно пойдет! — с легкой завистью рассудил он и умоляюще воззрился на Тони. — Старк, давай я и на тебя раздам, мне неуютно от того, что вы на меня пялитесь. А я в качестве благодарности раздену тебя быстро и безболезненно? — Быстро и безболезненно меня в другом месте разденут, — самодовольно хмыкнул Тони и растянулся прямо на полу, закинув руки за голову и с видимым удовольствием прикрыв глаза. Стив очаровательно покраснел до кончиков ушей, Клинт лукаво приподнял бровь. — Можно поинтересоваться, а где раздают такие места? — вкрадчиво полюбопытствовал он и, сохраняя на лице ангельское выражение, ненароком вытянул из-под себя пару десяток. Старк на это только рассмеялся. — Я бы нарисовал карту, но ты по пути обязательно где-нибудь заблудишься и сгинешь, а нам искать потом, — и смерил его деланно суровым взглядом. — Нет, ты не молчи, продолжай лекцию, мне прямо интересно стало, как оно бывает у простых смертных. Можешь даже с примерами из личного опыта. Бартон демонстративно закатил глаза и поморщился, но послушно продолжил: — Вот взять, к примеру, меня. Привлекательный мужчина в самом расцвете лет, умный, ловкий, с хорошим чувством юмора, — он ослепительно улыбнулся, хотя Тони не мог этого видеть, а Стив как-то не был ценителем, — сильный, отважный, умею обращаться с любым видом оружия и вообще работать руками, бери — не хочу. А никто не хочет. — Может, это из-за того, что ты пижон? — лениво вопросил Железный Человек и благоразумно проигнорировал последовавший за этим возмущенный возглас — с Клинтом спорить было себе дороже. — Это кто здесь еще пижон, — парировал Бартон. — В общем, не в этом суть. — А в чем она, суть-то? — Суть в том, что по всем критериям я — неподражаемый и недостижимый идеал, а Наташка все равно чуть голову мне не отгрызла, когда я сказал, что на ней ее прикид смотрится, конечно, хорошо, но еще лучше он будет смотреться под кроватью в моей спальне. Соколиный Глаз расстроенно вздохнул, отбросил колоду и потянулся, разминая оглушительно хрустнувшую спину. Наклонился пару раз в разные стороны, засветил целый склад спрятанных под задницей карт и подпер голову руками, уперевшись локтями в колени. Его взгляд побитой собаки способен был вызывать сочувствие у всех, даже самых черствых и бесчеловечных слоев населения, кроме разве что тех, что были знакомы с ним лично, но это уже совсем другая история. — Я бы тоже, — Стив замялся в поисках подходящих слов, — отгрыз тебе за такое голову. — Так тебе я и не предлагаю, я о тебя… э-э-э… сломаю все жизненно важные органы, — оперативно нашелся Клинт. — Но это был комплимент! Понимаете? Комп-ли-мент! Самый лучший комплимент на свете, а иначе я не умею! — Тогда это не ее проблемы, — вступился за Вдову Тони. — В чем ее вина, если это ты здесь главный идиот? Бартон чуть не задохнулся в приступе праведного негодования. И непременно задохнулся бы, однако Роджерс плавно перевел разговор в другое русло: — Не мне, конечно, судить, но женщины — они такие. Своенравные, — опечаленно вздохнул Стив. — В тот день, когда я в первый раз увидел Пегги, она хуком справа уложила нахамившего ей новобранца. А он был на полторы головы выше и в два раза меня шире. Ну, не нынешнего меня, но все же впечатляюще. — Вот поэтому я и не женюсь, — серьезно заявил с пола Тони и скрестил на груди руки. Клинт только саркастически хмыкнул. — Знаю я, почему ты не женишься. — И почему же? — Потому что красно-синее и со звездами, да? А по праздникам — еще и со щитом? — Бартон невинно захлопал ресницами и на всякий пожарный отодвинулся подальше: в конце концов, он был в одних только трусах, в то время как Тони — в прочнейшей броне, содержимого которой хватило бы, чтобы вооружить до зубов средних размеров армию. Стив покраснел еще раз. И еще. И уже собрался было слинять по-тихому, но тут… — Бартон! — раздался с другого конца коридора зычный голос, который мог принадлежать только одному обитателю поместья. — Живо в мой кабинет! Старк вопросительно поднял брови, Кэп, осознав, что дальнейших расспросов не предвидится, с видимым облегчением вздохнул. Клинт рассеянно огляделся. — Кажется, сейчас меня будут бить, — вполголоса пробормотал он и уже громче отозвался. — Да, сэр! После чего неторопливо поднялся на ноги, с чувством собственного достоинства выпрямился и, на ходу подтягивая сползающие трусы, направился прямиком в пасть Фьюри. Полковник рвал, метал и от злости был не в состоянии даже правильно облечь в слова собственную речь, которая — в этом не было никакого сомнения — была пылкой, пламенной и, скорее всего, не очень цензурной. Его глаза метали молнии, которые в плотской оболочке были бы способны прожечь почти голого Клинта насквозь, однако Бартон был хладнокровен и бесстрашен. Он стоял, вытянувшись по струнке, и смело смотрел командиру в налитые кровью глаза, а Фьюри запинался и проглатывал начала фраз, без которых не мог построить окончания. — Ты!.. — наконец начал он и ткнул перстом подчиненного в грудь. — Ты!.. Бартон!.. Но что именно было с ним не так, Клинт понять не смог, хотя догадывался. — Я знаю, что я Бартон, сэр, — осторожно ответил он и тут же внутренне сжался, усилием воли не втянув голову в плечи. — Простите. В конце концов, он, может, и был самым отвязным обитателем поместья, которого сторонился любой, кто пребывал в здравом уме, немного безбашенным и чуток сумасшедшим, но рамки знал, роль камикадзе исполнять не нанимался и понимал, когда колкость позволительна, а когда за малейшее телодвижение распнут на месте и будут долго, мучительно и сладостно пытать, вырывая ногти по одному и наслаждаясь криками и мольбами о пощаде. Фьюри был от этого недалек. Он и так весь кипел, как забытый на плите чайник, однако стоило ему увидеть, что разъяривший его подчиненный еще и явился на ковер в одних трусах… казалось, он был готов лишиться чувств на своем же месте. Единственный глаз с безумной скоростью вращался в орбите, Бартон ощутил, как в желудке сворачивается выпитый на завтрак йогурт. И приосанился, решив, что помирать — так весело и с песней. Но полковник, к удивлению Соколиного Глаза, проявил чудеса выдержки. Он прикрыл веки, видимо, считая про себя до десяти, несколько раз глубоко вздохнул и снова заговорил. Его голос почти не дрожал, хотя было в нем что-то такое, из-за чего мурашки побежали даже по спине повидавшего на своем веку Мстителя. — Скажи мне, Бартон, — почти ласково обратился к нему Фьюри, что не предвещало ничего хорошего, — что ты пообещал, когда умолял взять тебя на работу? — Верно служить и защищать, — не мешкая ответил Клинт и на всякий случай выпрямился еще сильнее, добавив пару миллиметров к росту. — Тогда какого хрена ты занимаешься мелким членовредительством и тратишь на это уйму времени, которую мог бы занять куда более полезными делами? Ник откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы в замок. Крылья его носа трепетали, он еще раз окинул Клинта стремительным взглядом и отвернулся к окну. Мощные плечи подрагивали от сдерживаемого гнева. — Ну… я… Это весело? — запнулся Бартон и моргнул, мысленно ругнувшись на собственную неуверенность. — Это помогает разрядить обстановку, сэр! — Разрядить обстановку? — тихо переспросил Фьюри. Вот тут-то Клинт отчетливо понял, что запахло жареным. Нужно было сбавлять обороты, но на ум шли только дурацкие песенки, бессмысленные дразнилки и еще почему-то — американский гимн. Вот так, наверное, и устроен мозг у Стива, только без побочного мусора вроде «все равно раздену Старка», «Беннер задолжал сотню, когда отдаст?» и «все-таки сиськи у Наташи — загляденье, я б их…» Соколиный Глаз в который раз порадовался, что способностью читать мысли полковник не обладал, и принялся кусать губы в попытке сдержать рвущийся наружу нервный хохот. От усилия сводило скулы, секунд пятнадцать он беспокойно переминался с ноги на ногу, но все же не справился с поставленной задачей и издал странный звук, похожий на хныканье. Фьюри низко зарычал и рывком развернулся. Клинт смотрел на него чистым, честным, преданным взглядом верной немецкой овчарки и старался думать о самых малоприятных вещах на свете. Например, о том, что у командира под повязкой. Или о том, что в желудке нашла последнее пристанище омерзительная субстанция, в далекой молодости бывшая кисломолочным продуктом, и теперь ему придется долго и нудно ее переваривать. Или о том, что у Наташки тоже может неожиданно обнаружиться враждебно настроенный брат. Помогло. По крайней мере ему по голове не прилетела внушительных размеров тяжелая пепельница, находящаяся в опасной близости от меткой руки Фьюри. — Значит, так, Бартон, — неожиданно устало сказал Ник и спрятал лицо в ладони. Он тут же показался Клинту измученным, измотанным солдатом, обыкновенным человеком, которому как никому другому нужны отпуск и хотя бы пара месяцев спокойной жизни. — Я даю тебе индивидуальное задание. Очень секретное. От успешного его выполнения зависит, возможно, жизнь всей нашей страны. Но тебе придется проявить все свои лучшие качества и продемонстрировать навыки, приобретенные за годы тренировок. — Я готов, сэр! — с энтузиазмом отозвался Клинт. — Когда приступать? — Сейчас. Бартон опешил и даже как-то растерялся. Вот так сразу? Любимый лук лежит несмазанный, на нем самом — минимум одежды, а за окном — суровая зима и сугробы по колено. И врагу не пожелаешь, не то что себе, прекрасному и единственному. При одной лишь мысли о том, что придется ему зайчиком скакать голыми пятками по снегу, Клинта пробрало дрожью до самого позвоночника. От Фьюри это не укрылось, и он нехорошо ухмыльнулся уголком рта. — Сэр, — осмотрительно начал Соколиный Глаз и невероятным усилием заставил себя держать руки по швам, хотя нестерпимо хотелось обнять самого себя за плечи и съежиться в клубочек. — А в чем заключается задание? — Скажем так, — последовал уклончивый ответ, — тебе придется кое за кем присмотреть. — Опасные преступники? — тут же оживился агент. — Шпионы? Мутанты? — Дети, — полковник выдержал театральную паузу, с наслаждением наблюдая, как челюсть подчиненного отваливается, а глаза лезут на лоб. — Ты отправляешься в детский дом, Бартон. На перевоспитание. — Но. почему, сэр?! Что я натворил?! Я не хочу туда возвращаться! — Тебе в алфавитном порядке перечислить или в хронологическом? — насмешливо поинтересовался Фьюри, который точно знал, на какие рычаги давить. — Коулсон вторую неделю жалуется на неведомого злоумышленника, который спускает колеса его служебной машины. Не делай невинное лицо, все мы знаем, какие следы остаются от твоих стрел. Брюс постоянно находит на своей кровати успокоительное и косметические средства, отбеливающие кожу, и бесится. Вместо шампуня у Романовой два раза в месяц почему-то оказывается депилятор. Ты умудрился вывести из себя даже Пеппер! Что нужно было сделать, чтобы заставить ангельское терпение этой святой женщины лопнуть? Старк не может сделать это всю свою жизнь, тебе же это удалось за два с половиной месяца. Бартон, — Клинт виновато потупил глаза, — Бартон, ты же взрослый человек. Сколько можно? — Простите, сэр, — чуть не взмолился Соколиный Глаз, — но я не могу иначе. К тому же вам нужна встряска, вы совсем без меня зачахнете. Фьюри на это только покачал головой, взял какой-то бланк, ручку и принялся писать. Почерк у него был размашистый, неровный, внушительный, совсем как хозяин, имел наклон в другую сторону, неправильную, и изредка подпрыгивал, как кардиограмма. Закончив писать, Ник поставил печать и вновь воззрился на Клинта. — Отказ расценивается как измена родине и дезертирство, — предупредил он и вручил подчиненному документ. — К исполнению приступаешь немедленно, а закончится оно только в момент твоей смерти. Шутка, отставить падения в обморок. Твоя задача — досидеть до окончания смены и не учить деток плохому. Клинт посмотрел на лист бумаги так, словно это был по меньшей мере скорпион. Или черная вдова, хотя со вдовами у него были личные счеты. Вот-вот, казалось ему, бланк превратится в опасное насекомое, молниеносно дернет жалом, всадит острие глубоко под кожу и благополучно отравит в считанные секунды. И не спасут ни Старк, ни Беннер, ни бабушкины притирки, которые в обычной жизни избавляют от всего, начиная насморком и заканчивая газовой гангреной. В душу закрадывались смутные сомнения, что начальство не шутит, а у него карточный долг в четыре снятия трусов на бис и неудержимое желание жить. — А можно мне хотя бы оружие какое-нибудь с собой взять? Для самообороны? — проскулил Бартон и аккуратно сложил приказ пополам. — Хотя бы АК? Нет? И даже нож охотничий нельзя? Ну хотя бы перочинный? — Никакого оружия, — распорядился Фьюри. — Я бы и руки тебе связал, потому что знаю, на что ты безоружный способен, но не буду. А теперь марш отсюда, и чтобы до завтра я тебя здесь не видел. Ты и так потратил кучу моего времени. Соколиный Глаз справился с секундным замешательством, откланялся и покинул кабинет, бормоча под нос что-то невнятное, но определенно точно нецензурное. Громкий удар в закрывшуюся за спиной дверь и последующий звон уведомили, что Фьюри все-таки не сдержался и нашел пепельнице достойное применение и не менее достойную кончину. Первым, что заметил Клинт по прибытию в указанный детский дом, была няня — миловидная рыжеволосая девушка с голубыми глазами, обворожительной улыбкой, мелодичным голосом и скромными манерами. Новоиспеченный помощник изо всех сил пытался стереть с лица идиотскую улыбку, пока она приветствовала его, представлялась Алисией и кратко вводила в курс дела, перечисляя обязанности, особенности и имена. Имена категорически не запоминались, по ходу пьесы выяснилось, что ей необходимо отлучиться, поэтому Бартон целиком и полностью принимает ее обязанности, следит за всеми воспитанниками, возлагает на свои плечи ответственность и несет ее со всей серьезностью, на которую только способен. Детей оказалось не так много — человек двадцать, тридцать, хотя, может, и все пятьдесят — эти маленькие ракеты с моторчиками носились, бегали, прыгали с места на место, так что сосчитать их возможным не представлялось. Все они были примерно одного возраста, лет девяти-десяти, хотя порой мелькали и совсем маленькие, едва научившиеся говорить односложными предложениями. Тут и там они сверкали разноцветными всполохами, вызывая рябь в глазах, кто-то махал ручками, кто-то мурлыкал под нос незамысловатые мотивчики, некоторые с нескрываемым интересом рассматривали гостя. Клинт почувствовал себя не в своей тарелке. Это была абсолютно не его стихия! Он умел с переменным успехом бить морды плохим парням, напиваться в обнимку со Старком и горланить потом русские народные песни, которым его от нечего делать обучила Наташа, устраивать старшим по званию мелкие неприятности и более крупные — подчиненным. Но находить общий язык с детьми? Вот уж увольте! Пока он осваивался, осматривался, глубоко дышал в тщетных попытках сдержать рвущуюся на свободу панику и оценивал обстановку, Алисия тихонько сбежала и оставила его на волю рока с целым выводком малолетних бандитов, которым самое место было в цирке, зоопарке… или под пристальным наблюдением всех агентов Щ.И.Та, вооруженных до зубов. Вот это будет в самый раз, решил Клинт и, раз уж он застрял здесь на ближайшие восемь часов, попытался расслабиться и получить от происходящего хоть какое-то удовольствие. Скорее всего, сомнительное, поскольку от цепких ручек не спасет никакая броня, а все средства самозащиты остались в поместье, где в самый критический момент его жизни тихо и мирно лежали и пылились, хотя необходимы были в гуще боя. Тем временем какая-то девочка, осмелев, подобралась к нему поближе, неуверенно помялась, потянула за рукав и тут же покраснела, потупив глазки. Клинт вздрогнул от неожиданности и испуганно отшатнулся, но черствое сердце бывалого вояки все равно дрогнуло и, начав таять, потекло, стоило ему разглядеть светлые косички с бантами, россыпь веснушек на носу и ясные светло-зеленые глаза. Девочка была самой настоящей куклой, дорогой, фарфоровой, хрупкой, в скромном красном платьице и белых носочках она напоминала принцессу из сказок, которые Клинту читали в раннем детстве. И, не в силах противостоять безжалостной атаке, он опустился рядом с ней на колени и ласково спросил: — Тебя как зовут? — Николь, — пролепетала девочка и вдруг солнечно улыбнулась, озарив всю комнату своей улыбкой. — А тебя? В попытке придумать себе подобающее прозвище Бартон замялся, однако ненадолго. — А я Клинт, — определился он и тоже улыбнулся. — Просто Клинт. Девочка с восторгом распахнула глаза и прижала ручки к груди. — Какое красивое имя! — тоненько воскликнула она. — И я так рада, что ты проведешь с нами целый день! И она пронзительной стрелой метнулась в беспокойную толпу, попискивая и переговариваясь с друзьями, а Соколиный Глаз решил, что пришло его время, рано или поздно ему придется со всеми познакомиться. Вот только он не имел ни малейшего представления о том, как разговаривать с детьми. Опускаться до их уровня? Все, кого он знал, утверждали, что он самый худший ребенок на белом свете. Относиться к ним как ко взрослым? Самому старшему из присутствующих можно было дать навскидку лет двенадцать, остальным он вполне годился в отцы. «Вот поэтому я и не женюсь», — почему-то всплыли в памяти слова Тони, и, скрепя сердце, он набрался смелости. — Ребята, — обратился он в пустое пространство, подняв руки ладонями от себя в каком-то заранее сдающемся жесте, хотя сдаваться он не привык. — Меня зовут Клинт, и сегодня я буду исполнять обязанности вашей… сиделки, поэтому надеюсь, что мы подружимся! Дети резко затихли, на несколько мгновений даже застыли, осмысливая услышанное, и принялись внимательно рассматривать Бартона, как ученые, изучающие новый вирус. На лицах некоторых постепенно, подобно негативу фотографии, проявлялось недоумение, на чьих-то светились заинтересованность, восторг, имела место быть даже радость. Но продолжалось это недолго — в какой-то момент все они одновременно загалдели и стали напоминать пчелиный улей в момент аврала. — Ух ты! — оглушительно кричал один звонким голосом прямо над самым ухом. — Ух ты! — Класс! — прыгал рядом другой и размахивал руками, словно ветряная мельница. — Вообще! — добавляла третья, а четвертая долго хмурилась и наконец выдала: — Как Клинт Иствуд? Тут уж призадумался и сам Бартон. Некоторое время они с девочкой сверлили друг друга серьезными взглядами, как будто играли в гляделки, вскоре ему стало неуютно и он не выдержал: — А тебя как зовут? — Я Джессика. И шум снова заполнил всю комнату, от него, казалось, дрожали даже стекла. Дети окружили его со всех сторон и наперебой принялись засыпать вопросами: — А сколько тебе лет? — А кем ты работаешь? — А почему Земля круглая? — А ты любишь суп с картошкой? — А у тебя сегодня выходной? Соколиный Глаз горько вздохнул и уселся прямо на пол, скрестив под собой ноги. Такое количество желающих отхватить свою порцию внимания дезориентировало и сбивало с толку, а попросту говоря — утомляло и выматывало. Всех перекричать было невозможно, а еще они были такими невинными и непосредственными, что все посторонние мысли тут же исчезли и оставили после себя лишь концентрацию на происходящем в голове и концентрацию умиления — в крови. Мелочь недолго потолклась вокруг него и тоже попадала на пол — кто где стоял. Некоторые заняли небольшой диван, другие придвинулись совсем вплотную, третьи спрятались за сверстниками. Воцарилась тишина: все ждали ответов на свои вопросы. Только Клинт не представлял, о чем рассказывать. О том, что у него нет личной жизни, поскольку работа занимает двадцать четыре часа в сутки? И работа при этом бывает разной — грязной, пыльной, бумажной, муторной, расстраивающей. И на этой работе в любой момент можно потерять лучшего друга, который с самого начала был рядом, и всегда приходится делать выбор. А выбор в их работе очень редко бывает простым. И начальство достало, за что расплачивается продырявленными шинами, и гордость нации самым наглым образом выигрывает в карты, и прекрасная русская женщина со взором горящим не балует благосклонностью. И вообще все плохо. Бартон пригорюнился и едва не ушел в свои мысли с головой, но тут его окликнули. — Дядя Клинт, — позвал пухлощекий кучерявый мальчик лет шести, — а почему ты такой грустный? Сзади зашикали. Некоторые девочки принялись махать руками. — Тс-с-с! Тише! Не задавай глупых вопросов! — Вдруг что-то случилось? — Кто-то умер? — Тебя уволили? Озабоченность светилась на обращенных к нему лицах, и впервые в жизни Клинт ощутил, что кому-то на него не наплевать. То есть на самом деле не наплевать, пусть даже всего лишь детям, которых он видит в первый и, скорее всего, последний раз. Которым в жизни повезло, наверное, гораздо меньше, чем ему самому, которые в очень многих смыслах обделены и обижены, но все равно не унывают и находят маленькие радости в повседневном. Эта мысль грела. — Нет, — улыбнулся Бартон. — Никто не умер. И меня не увольняли. Все прекрасно. — А кем ты работаешь? — с благоговением спросила крошечная златовласка, у которой не хватало переднего зуба. Вопросы опять посыпались нескончаемым потоком: — Ты продавец? — Полицейский? — Врач! — Учитель? — Продавец? — Я первый это сказал! — Нет, он военный! Видите, какая штука висит у него на шее? Такие только военные носят! — То есть ты сильный? — А может, он ветеринар? — Или фермер! — Строитель! Улыбка разрывала рот, от нее сводило скулы и начинало болеть за ушами, но Клинт улыбался, как ненормальный, и с каждой новой репликой — все шире; он был не в силах остановиться, но ему и не хотелось. Так же, как и прерывать мощный фонтан идей, звучащий в чистых детских голосах, куда-то бежать и торопливо кому-то вредить, сматываться и повторять по накатанной. Дети были по-настоящему озабочены личностью и историей нового человека, лица светились комичной серьезностью, и их детские проблемы не могли сравниться с проблемами взрослыми, решаемыми, но неизменно — с трудом и потерями. Неожиданно для самого себя Бартон пожалел, что так и не удосужился создать семью. У него мог бы быть такой же карапуз, который называл бы его папой, пускал восторженные слюни, мазал все вокруг шоколадом и с ранних лет мог на лету подстреливать воробьев из рогатки с расстояния двух с половиной километров. А что в итоге? Лук в качестве любимой жены и сына одновременно, весь оружейный склад Щ.И.Та — в качестве прочих родственников и команда строптивых супергероев, от которых разрушения больше, чем созидания, бесплатным бонусом. Это не та жизнь, которую давным-давно он хотел для себя. И вряд ли это можно теперь исправить. — Нет, нет, — рассмеялся Клинт, когда споры поутихли, — я не полицейский и не врач. Я спасаю мир. — Нет такой профессии! — донеслось сбоку. — Неправда, есть! — перебила Николь и взмахнула ресницами. — Так ты… мстюн? — И ты знаешь Капитана Америку? — И Железного Человека? — И Тора? — И Халка? — И Локи? — Локи не мстюн! — Локи плохой! — Локи тоже хороший… временами, — вмешался Клинт, решив, что только разъяренного бога обмана им здесь не хватало и лучше заранее его задобрить. — Иногда он помогает нам сражаться с пришельцами из других миров. Без него мы бы не справлялись. — Дядя Клинт, — ошеломленно открыл рот пухлощекий, — а ты Черная Вдова? — Черная Вдова — женщина! — возмущенно воскликнула Николь и сдвинула брови к переносице. — Джеймс, ты дурак! — Тише, тише, давайте без оскорблений, — примирительно протянул Бартон, стараясь не представлять себя с отменными буферами четвертого размера. — Николь права: Черная Вдова работает разведчицей. А я всего лишь простой стрелок. — Тогда ты Соколиный Глаз? — выдохнула Джесс с нескрываемым восхищением. — И ты никогда не промахиваешься? Собравшиеся в кучку воспитанники напоминали голодных птенцов, которые с разинутыми клювами сидят в гнезде и пищат, пока дожидаются родителей с едой. Разве что в этом случае пищей служили ответы на вопросы, складывающиеся в отдельную историю, однобокую, но все же правдивую. Клинт чувствовал себя удивительно легко и беззаботно, как дома, здоровое любопытство совсем его не утомляло, на вопросы он отвечал охотно и с желанием, что было редкостью. То, что даже малыши знают об их правом деле, льстило. Соколиный Глаз мысленно вздохнул. Эх, Фьюри, расчетливый ты сукин сын, знал же, куда нужно отправить практически потерянного и вконец запутавшегося социопата. Так, глядишь, и расшевелят потихоньку, напомнят об истинной миссии, вдохнут в уставшего солдата новую жизнь. Все-таки дети — цветы жизни, все разные, но свежие, яркие, невинные и искренние, заинтересованные окружающим их миром и людьми, только начинающие искать свой путь. Или его отправили сюда, для того чтобы он оказал авторитетное воздействие на юные умы, провел агитационную кампанию и завербовал впрок целый взвод будущих агентов, послушных, как собачки, глупых и натренированных только стрелять на поражение? А какая, в общем-то, разница. Сейчас проветрится, развеется, а там разберется, что делать дальше. — Я обыкновенный человек, — произнес он и устроился поудобнее. Яркий свет, лучащийся из обращенных к нему глаз, согревал изнутри. — Поэтому я тоже иногда промахиваюсь. Но стараюсь делать это как можно реже, потому что от правильности моих действий может зависеть чья-то жизнь. Мы работаем в слаженной команде, главная наша задача — прикрывать спину ближнего своего. Сидящие в последних рядах начали постепенно подбираться поближе, чтобы лучше слышать. Клинт пытался сохранить свое привычное невозмутимое выражение лица, но восторженная мелочь с таким вожделением ловила каждое его слово, что хотелось и самому подпрыгивать на месте, размахивать всеми конечностями, вопить и чему-то радоваться. Удивительно, как много зависит от личного восприятия: находиться в одном помещении с таким количеством детей оказалось совсем не страшно, хотя раньше Бартон думал, что эти существа — где-то за гранью добра и зла, а справиться с ними труднее, чем со среднестатистическими монстрами, которыми они дают отпор почти каждый день. Эти дети напоминали ему того маленького мальчика, который сначала сам попал в детский дом и провел там несколько не очень счастливых лет, который, как-то однажды посетив представление труппы бродячего цирка, с разинутым ртом смотрел на глотателей мечей и йогов, способных с легкостью завязываться в узел, и был так впечатлен, что сбежал с ними и стал их учеником. Из болезненных воспоминаний его выдернул звонкий голосок: — А правда, что у тебя необычные стрелы? — спросил Джеймс и на всякий случай отодвинулся подальше от воинственной Николь, которая так и стреляла в него глазками. — Ну, такие! — он красноречиво всплеснул руками. — Некоторые стреляют сетью, а некоторые бьют током? — Правда, — благосклонно ответил Клинт и встряхнул головой, отгоняя обломки прошлого. — Хотя обычные у меня тоже есть. — Дядя Клинт, — спросила златовласка и тут же испуганно втянула голову в плечи. Бартон тихо хихикнул: так его еще никто не называл. — А почему у тебя такие щенячьи глаза? — А это чтобы вгонять противника в заблуждение. Схватит меня кто-нибудь, а я посмотрю на него жалостливо — и меня отпустят. Очень полезно в нашей работе. — Дядя Клинт, — робко позвал кучерявый, — а почему у тебя такие длинные пальцы? — А это, — Бартон замялся, соображая, стоит ли пускаться в рассуждения о принципе работы лука, натяжении тетивы и балансе стрел, но делать этого все-таки не стал, — чтобы было удобнее душить жертву. По толпе слушателей пронесся взволнованный шепоток, больше напоминающий шелест листьев. Некоторые испуганно зажимали крохотными ручками рты, кто-то пораженно хлопал длинными ресницами, а какая-то голубоглазка лет семи с бантиками округлила глаза: — Дядя Клинт, так ты маньяк? Николь и Джессика, самый деловитые и рассудительные, громко зашикали. Голубоглазка расстроенно всхлипнула, вскочила с места и спряталась за Бартона, который тут же выпрямился и тем самым закрыл ее собой и погрозил пальцем: — Девочки, не ссорьтесь, давайте жить дружно. Голубоглазка высунулась из-за его плеча и довольно показала обидчицам язык. По правде говоря, если бы Клинт страдал нарушением объективного восприятия реальности, он бы и сам не поверил, что прямо сейчас воспитывает целый выводок детей разных возрастов, лет от трех до двенадцати, и говорит все те вещи, что давным-давно говорила его бабушка. Что ему по-настоящему нравится нести воспитанникам только хорошее, доброе и правильное. Ну просто соколиный нянь какой-то. И кто? Тот, от кого попросту избавились, сослав сюда как на каторгу? Кого тем самым надеялись припугнуть? Кому в обыкновенное время не доверяют даже кухонные ножи, потому как в его руках они становятся опаснейшим оружием? Он рассмеялся, но быстро взял себя в руки. Дети заинтересованно переглядывались между собой, кто-то толкал соседей локтями в бока, девочки растягивались на полу во весь рост, подпирали головы ручками и смотрели на него вожделеющими взглядами, мечтательно вздыхая. До конца смены все это было его царством, и выпавший шанс Бартон упускать не собирался. — Дядя Клинт, — наконец осмелел прежде молчавший русоволосый мальчик, — а расскажи нам какую-нибудь историю? Толпа радостно загалдела, кто-то активно закивал, а Клинт впал в ступор. Что можно рассказать? Что лучше рассказать? Как рассказать и не упомянуть при этом некоторые подробности, чтобы не напугать и, что еще важнее, не внушить отвращение? Вообще историй было много, но в каждой из них попадался такой элемент, о котором лучше было умолчать. В некоторых камнем преткновения была кровь, порой случались и предательства. Не рассказывать же детям о том, как бравый супергерой переметнулся на темную сторону, так как там трава была зеленее? А уж если говорить о разведывательных миссиях, в которые его отправляли вместе с Романовой… О них лучше вовсе не упоминать. Каждая такая вылазка была для него чем-то вроде испытания на прочность и школы выживания одновременно, потому что вести наблюдение и одновременно стараться не обращать внимания на бешеную гормональную атаку, бьющую прямо в мозг, — та еще работка. Не для слабонервных. Ну что ж, конце концов решил Бартон, придется действовать по ситуации. И время от времени, может быть, импровизировать. — Как-то раз, — затянул он, — сотрудничали мы с одним ученым, и звали его Хэнк. — Хэнк МакКой? — робко переспросила голубоглазка и вернулась на свое место. — Зверь? — Нет, другой Хэнк. Пим, — пояснил Клинт. — Он умеет общаться с муравьями, а еще увеличивается и уменьшается в размерах. Так вот, как-то раз он решил создать тюрьму для злодеев. Но не обычную тюрьму, а особенную, такую, чтобы из нее невозможно было сбежать. Ему помогал Железный Человек, и вскоре они добились успеха. Эта тюрьма была создана в другом измерении, а смотрителями в ней были роботы, созданные по образу и подобию самого Хэнка. Мы считали его идеальным образцом для целой расы правильных служителей закона. — И что из этого вышло? — подал голос Джеймс. — Роботы взбесились, — Соколиный Глаз сделал широкий жест руками. — Мы до сих пор не знаем, что произошло. Может быть, вмешался какой-то инопланетный разум, а может, в программе произошел сбой. Но они решили, что нужно уничтожить все человечество, — раздался один общий потрясенный вздох. Клинт улыбнулся. — Они объясняли это тем, что запрограммированы спасать человечество от проблем, а люди сами придумывают себе проблемы, поэтому лучшим выходом будет попросту стереть нас с лица земли. — Вы им помешали? — Конечно, помешали, — несколько самодовольно сказал Бартон и вскочил на ноги. — Но это было непросто. Он беспощадным рывком стянул с себя толстовку, оставшись в одной майке, накинул ее на себя на манер плаща и завязал рукава на шее. Дети задрали головы да так и остались с открытыми ртами, предвкушая нечто особенное. А как же — не каждый день выпадает шанс послушать настоящую супергеройскую историю, да еще и от непосредственного ее фигуранта! К тому же, судя по всему, фигурант решил рассказывать ее во всех подробностях, иллюстрируя происходящее собственными действиями. — Так вот, — сказал Клинт, одергивая форменную футболку с эмблемой Щ.И.Та и поправляя кофту на плечах, — мобилизовали на бой нас очень быстро. И, когда подоспел наш очень маленький, но очень крутой отряд, основное действо уже происходило, — он эмоционально всплеснул руками. — И что там началось! Взрывы! Перестрелки! Во все стороны летели запчасти от роботов и металлические головы! Капитан Америка сражал всех щитом! Железный Человек взрывал их лазерами! Халк… А что делал Халк! Бартон активно замахал руками и пару раз даже подпрыгнул на месте, пытаясь продемонстрировать, что именно делал Халк. Но, разумеется, рядом с настоящим Халком он рядом не стоял и терялся в любом случае. Дети смотрели на него влюбленными глазами, жадно ловя каждое слово, внимательно следили за каждым его движением, некоторые тоже вставали на ноги, чтобы стать чуть выше и немного ближе непосредственно к рассказчику. А сам рассказчик, кажется, вошел во вкус и почувствовал себя в своей стихии. Пусть даже у него с собой не оказалось родного лука, который был продолжением руки и дополнил бы ощущения, всеобщее внимание опьяняло и действовало как наркотик. Каждое слово Клинт сопровождал определенным движением, он говорил на разные голоса, выдерживал театральные паузы, замирал и вновь продолжал рассказ, издавая воинственные кличи. Наверное, когда в нем родился непревзойденный циркач, в нем же умер прекрасный актер. — Дядя Клинт, а что делал ты? — вклинился тихоня. — А я… а я без промаха поражал их своими стрелами! — Соколиный Глаз изобразил, как держит лук и молниеносно стреляет, выдергивая стрелы из-за прицепленного к плечу колчана. — И после каждого выстрела пораженная цель падала и больше не вставала! Бартон принялся нарезать круги по комнате, вытянув вперед руку со сжатыми в кулак пальцами, словно Супермен. Толстовка смешно развевалась за его спиной, сам он корчил уморительные рожи и вываливал язык, а после вдруг упал на колени, завалился на спину, громко вскрикнул, точно раненая птица, и прижал обе руки к груди, ближе к сердцу. Кто-то испуганно вскрикнул. — А потом… — трагическим голосом простонал он и прикрыл глаза, тяжело дыша. — Потом меня зацепило… я упал!.. и больше не смог встать… Глаза некоторых наполнялись слезами, крупные капли стекали по щекам и поблескивали в электрическом свете ламп. Бартон практически перестал шевелиться, он лежал в нелепой позе, изломанный, изувеченный, такой неожиданно хрупкий и ломкий, как сломанный оловянный солдатик, когда-то любимый, а теперь — забытый выросшими детьми. Девочки громко всхлипывали, закрывая лица ладонями. Кто-то уткнулся в плечо ближайшему соседу. Клинт затих, выждал полминуты и хитро приоткрыл глаз, обозревая царящую в комнате вселенскую скорбь. И заржал. — У меня клевый шрам остался! — гордо заявил он, вскочил обратно на ноги и стал тем же самым пижонистым Клинтоном Фрэнсисом Бартоном, двинутым на всю голову восторженным идиотом, от которого время от времени так и пыталось избавиться начальство. — Хотите, покажу? Он на звезду похож, даже Капитан Америка одобрил! Дети ликующе завопили. От их крика дрогнули стены, неудержимым потоком они хлынули к внезапно ожившему няню и на радостях принялись повально обнимать. Клинт сначала опешил, но вскоре уже тискал их в ответ, жалея, что руки всего две и на всех их не хватает. Девочки поспешно стирали с щек влажные дорожки, мальчики выкрикивали что-то невнятное, а кто-то даже залихвацки свистел, сунув два пальца в рот. — Дядя Клинт, ты такой клевый! — Ну просто ваще-е-е! — Живучий! — Смелый! — Быстрый! — Крутой! — Показывай шрам!!! Бартон широко улыбнулся во все свои тридцать один и задрал майку. Обещанный шрам оказался на обещанном месте — в солнечном сплетении, немного ближе к левой стороне. Он на самом деле был похож на звезду, но у этой звезды были отломаны два луча. Малышня замерла, с благоговением рассматривая отметину, резко выделявшуюся бледностью на общем фоне. Они смотрели, но не смели прикоснуться, хотя было заметно, что очень хотелось. Горящие взгляды скользили по коже, чуть ли не обжигая, и Клинт в конце концов смутился. И опустил майку. — А почему ты такой сильный? — поступил вопрос от невысокого худенького мальчика, так и светящегося болезненностью. Он напомнил мелкого Стива — Клинт видел фотографии того несчастного подростка, на которого девушки не обращали внимания. Бартон окинул взглядом толпу и лукаво улыбнулся: — А я в детстве много каши ел и спал днем. И полчаса спустя, когда пришло время обеда, он с удовлетворением наблюдал, как стремительно пустеют тарелки. Из него вышел бы очень неплохой воспитатель, просто менять профессию было уже поздно. В процессе приема пищи позвонил Фьюри. — Доложите обстановку, Бартон, — без лишней душевности велел он. — У нас все замечательно, — послушно доложил Бартон и обворожительно улыбнулся совсем крошечной девочке, которую кормил с ложки. Девочка, казалось, была готова откинуться от счастья прямо на месте. — Ложечку за ма… — он запнулся на полуслове, сообразив, что в отношении воспитанника детского дома подобные уговоры будут по меньшей мере оскорбительны, и тут же поправился. — Мисс Марвел. Вы даже не представляете, сэр, как все замечательно. А ты давай ложечку за Кэпа, ложечку за Старка, ложечку за дядю Клинта, ложечку за Фьюри… В трубке раздалось задумчивое и немного недоверчивое сопение. — Точно? — с недоверием переспросил полковник. — Почему ты не кричишь и не материшься, Бартон? — Я при детях не матерюсь, — с чувством собственного достоинства заверил Клинт и отправил в рот девочки еще одну ложку каши. Судя по всему, девочка даже не чувствовала вкуса — обедала она сейчас как раз духовно, Соколиным Глазом, которого пожирала огромными оленьими глазами. Овсянка бодро пузырилась в уголке ее рта, она даже не моргала, чтобы вдруг не упустить ни единого движения его брови, а в ее зрачках разве что не светились розовые мультяшные сердечки. Клинт радушно подмигнул ей в ответ, и она с завидной готовностью подавилась. — Ай! — воскликнул он и тут же бросился ей на помощь, с легкостью постукивая по спине. — У нас тут ЧП, сэр! Я отлучусь, если позволите! — Я послал к вам Роджерса с проверкой, — успел добавить Ник, прежде чем Клинт отключился. — Ждите, он скоро будет. Потом они играли в прятки. Бартон садился в центр комнаты, скрещивал под собой ноги, закрывал ладонями глаза и показательно считал до сорока, пока малышня пряталась, кто где мог: некоторые — за спинкой дивана, некоторые — за ним самим, некоторые — за лампой, а кто-то и вовсе застывал на месте, пытаясь произвести впечатление статуи. Конечно, натренированное снайперское зрение вычисляло местоположения спрятавшихся в считанные миллисекунды, однако он все равно долго озирался по сторонам, окликал по именам тех, кого запомнил, улыбался раздававшемуся отовсюду звонкому смеху, называл наобум пару «целей» и сдавался. И начинал все сначала. Стив нагрянул минут через пятнадцать. Юркой змейкой он незаметно проскользнул в комнату и застыл, обозревая этот бедлам. Клинт стоял на табуретке, прямо под самым светильником, макушкой почти задевая потолок, и самозабвенно втирал подрастающему поколению, которое снова слушало его с открытыми ртами, что-то в стихотворной форме. Командира он заметил не сразу, а заметив, радостно замахал руками в знак приветствия. Кэп удивленно приподнял брови и с опаской приблизился, а Бартон грациозно спрыгнул на пол. — Как у тебя дела? — деловито осведомился Стив, Соколиный Глаз одарил его искренней улыбкой. — По-моему, я нашел свое призвание! И я так рад тебя видеть, ты не представляешь, — тороплив забормотал он полушепотом, подобравшись поближе. — Я уже не знаю, какую историю им рассказать. Займи их чем-нибудь минут за десять, пожалуйста, мне отлить надо. Стив не на шутку растерялся. — Клинт, это же… это же дети. Дети! Я не умею общаться с детьми, что мне с ними делать? — Фашистов мочил пачками, а с детьми теряешься? Не знаю, расскажи и ты им историю. Держу пари, они жаждут узнать, как ты стал Капитаном Америкой. Только не упоминай, какие бабы сволочи. Кэп слабо улыбнулся. — Это твоя прерогатива. — Я им такого не говорил, — серьезно покачал головой Клинт и по-тихому ретировался. Через несколько минут, вернувшись, Бартон застал идиллическую картину: дети слушали Стива затаив дыхание, а тот неторопливо вещал им что-то о Второй Мировой, о Красном Черепе и ГИДРЕ, о Баки и профессоре Эрскине. А еще о Говарде, тоска по которому так и сквозила в каждом его слове. — Дядя Стив, — сказала Николь, — а где твой щит? — Остался на базе, — доброжелательно ответил Стив и повернулся к Клинту. — Тони изъявил желание прийти на тебя посмотреть, так что он тоже скоро явится. Тут Клинта осенила гениальная мысль, и он в приливе чувств продемонстрировал Роджерсу сразу два больших пальца. Потом извлек из кармана телефон и набрал Старка. Тот снял трубку почти сразу. — Я слушаю. — Тони, это я. Ты еще на базе? — Уже выдвигаюсь, а что? Бартон понизил голос и даже прикрыл динамик ладонью. — Тащи мой лук, — скомандовал он, — вместе со стрелами. Они у меня в комнате, если что, на кровати. Найдешь. Старк поколебался, но недолго. — Хорошо, я все сделаю. Ждите. И он отключился. Соколиный Глаз в предвкушении потер руки. Рассказывать истории из жизни на пару со Стивом было не в пример легче и забавнее. Во-первых, Роджерс вспоминал такие подробности, которые не мог вспомнить больше никто, а во-вторых, иметь в помощниках самого Капитана Америку пожелал бы каждый. Дети были не в силах поверить собственному счастью, Кэп постепенно расслабился, раскрепостился и почувствовал себя в своей тарелке, хотя вести себя продолжал очень скромно и, повествуя, не хвалился своими подвигами, а попросту констатировал документальные факты. Старк явился вовремя, как и обещал. Он чинно вошел в окно — точнее, влетел, блики света играли на его броне, через плечо были перекинуты лук и стрелы. Раздался громкий вздох, он манерно откинул с лица панельку и помахал металлической рукой. Но мелочь, как ожидалась, не бросилась на него с радостными воплями в попытке растащить на сувениры. То есть бросилась, но не на него, а к окну. Кто-то показывал пальцами куда-то вдаль, кто-то перешептывался, а брови Стива от удивления поползли вверх и почти спрятались под самой челкой. Клинт нахмурился, с боем пробрался к окну и недовольно поджал губы, завидев человеческих размеров сгусток огня, который завис как раз напротив проема во фривольной позе. Он как бы лежал на спине, забросив руки за голову, смотрел в небо и, кажется, даже насвистывал незамысловатую песенку. Заметив Стива, он радостно замахал в знак приветствия, затем развернулся и взял курс на комнату. Клинт пихнул Старка локтем в бок. — А он что здесь делает? — Залетел в гости, а потом без тебя стало скучно. Так что я позвал его посмотреть, как у вас дела. Ты против? Лучник смерил его осуждающим взглядом и скептически покачал головой. — Я-то не против, раз уж пришли, но этот точно не научит детей ничему хорошему. Тем временем Шторм пошел на снижение. Малыши послушно расступились в разные стороны, обеспечивая ему посадочную полосу, Джонни разогнался, погас и немного не вписался в проем, приземлившись на пол самым интересным местом. Однако это его не смутило, он как ни в чем не бывало поднялся на ноги и одарил присутствующих белоснежной улыбкой на миллион долларов. Для бедных деток собственными глазами узреть такое количество супергероев в один день было слишком, неизвестно, как они вообще еще держались. Бартона пробрала гордость. Тони скинул с плеча лук и торжественно вручил его владельцу, а потом, точно из ниоткуда, извлек целую стопку небольших керамических тарелочек и продемонстрировал импровизированному зрительному залу. — Знаете, что это? — беспечно поинтересовался он и для удобства разделил их на несколько частей. — Кэп, ты нам поассистируешь? Стив пожал плечами и взял в руки первую партию. Он подошел поближе к окну, подкинул кругляш в руке, примеряя баланс, и замахнулся. Тони вытянул руку, даже не провожая мишень взглядом, репульсор молниеносно выстрелил, послышался характерный звон. Тарелка разлетелась в осколки, малышня торжествующе взревела и принялась оживленно рукоплескать, а Тони с комичной серьезностью раскланялся перед благодарной публикой. Следующим на очереди был Клинт. Он замялся, размышляя, какой пример подаст воспитанникам, если после целого дня примерного поведения вот так бесславно сорвется, но природное разгильдяйство все-таки взяло верх, поэтому он отдал команду и поразил следующую цель, тоже практически не прицеливаясь. Джонни наблюдал с молчаливым одобрением и время от времени что-то нашептывал Стиву на ухо, а тот краснел, как семафор, изредка похихикивал и даже не пытался навести порядок. Тони смотрел на них с ревностью, но не прерывал. А потом Бартон предложил: — Кто-нибудь хочет пострелять? И пострелять выстроилась целая очередь. Стрел ему было не жаль — в конце концов, боеприпасами снабжал Щ.И.Т, что ему стоит разок осчастливить малышню на всю оставшуюся жизнь? С тяжелым инструментом никто не справлялся, некоторые и вовсе его роняли, и ни одна мишень, разумеется, не была поражена. Но, несмотря на это, восторгов было море, это море затапливало все на своем пути, и Джонни даже шутливо поднимался в воздух, словно боялся замочить ноги, выписывал пируэты под потолком и вновь мягко приземлялся на пол. После того как у Клинта закончились стрелы, а веселье пошло на убыль и сменилось усталостью, Факел дал прощальный залп, как будто тем самым закрывал праздник. Огненный салют выглядел не так впечатляюще, как классический пиротехнический, однако вносил некоторую новизну. Языки пламени переплетались между собой, распадались на искры, взрывались и гасли, а потом Джонни поспешно попрощался, сообщив, что у него планы на этот вечер, откланялся и напоследок прочертил в воздухе фирменную четверку, которая полыхала еще несколько минут и обдавала жаром. Какое-то время все молчали, впечатленные представлением — проверенный Джонни Шторм всегда любил яркие появления и не менее яркие прощания. «Позер», — пробормотал Тони, но так, чтобы никто, кроме Клинта и Стива, не услышал. После чего сказал уже громче, безжалостно: — Не хочется выдергивать тебя из новой компании, но мы должны идти, спасение мира не ждет. Твоя смена закончилась, прощайтесь. Клинт раскрыл рот, но тут же его закрыл и как-то весь растерялся, сделался неожиданно беспомощным. Странно было видеть его таким — его, непобедимого Соколиного Глаза, неунывающего, неподражаемого и искрометного. Однако делать было нечего, суперзлодеи наверняка придумали сотню новых планов по захвату Земли и теперь пытались претворить их в жизнь. И кто бы только мог подумать, что самое жестокое наказание превратится в самое лучшее поощрение? Стив тактично покинул комнату, а Бартон опустился на колени и наклонился чуть вперед, к сгрудившимся вокруг него малышам. — Вот и все, — негромко произнес он и тяжело вздохнул. — Мне пора возвращаться к своим обязанностям и делать все для того, чтобы вам жилось спокойно. — Пожалуйста, не уходи, — нестройным хором попросили дети; у кого-то дрожал голос, у кого-то — губы. — Останься с нами, с тобой хорошо, интересно и весело. — Ты еще вернешься? — Приходи! — Мы будем рады! — Мы никогда тебя не забудем! Бартон распростер руки, и толпа не сговариваясь ломанулась его обнимать. Отдельные ее фрагменты тыкались в его плечо, другие составляющие висли на шее, а он боялся слишком сильно сжать руки и, казалось, готов был расплакаться. Тони смущенно кашлянул и тоже вышел, а многорукое и многоногое чудовище, сцепившееся в бесформенный ком, наконец рассыпалось и исторгло из груди тяжелый стон. — Я к вам вернусь, — пообещал снайпер. — Обязательно вернусь. Не знаю, когда, но честное соколиное. И уж точно никогда не забуду. Он подобрал с пола брошенный лук, забросил опустевший колчан за спину и направился к выходу. В дверях он столкнулся с только что вернувшейся Алисией, которая приветливо улыбнулась, но тут же погрустнела, увидев выражение его лица. И промолчала. А Клинт так ни разу и не обернулся. — Как успехи? — часом позднее поинтересовался Фьюри, вновь вызвавший подчиненного к себе на ковер. На этот раз подчиненный хотя бы оказался одет, уже это было неплохим показателем. Однако на обыкновенную занозу в заднице похож он не был, что полковник разумно предпочел проигнорировать. Ник сидел в своем кресле, постукивал пальцами по столу и выглядел очень довольным. Наверное, он думал, что вечно радостный кретин Бартон наконец-то перевоспитался, но не тут-то было. Соколиный Глаз просто выглядел очень грустным и потерянным, а когда заговорил, его голос доносился приглушенно. — Да, сэр, я осознал свою ошибку, сэр, постараюсь исправиться, сэр. Он развернулся, чтобы выйти из кабинета, но Фьюри властным движением руки остановил его, поднялся на ноги и окинул подозрительным взглядом. — У тебя все в порядке? — Да, сэр, — эхом откликнулся Бартон и вдруг, в один шаг преодолев разделявшее их расстояние, крепко обнял командира, уткнувшись носом в плечо. — Это был лучший опыт в моей жизни, сэр, спасибо вам, сэр, очень полезная экскурсия, сэр. Ваши методы всегда были действенны. Ник опешил и застыл, точно парализованный, однако неловко обнял Клинта в ответ, практически его не касаясь. Канцелярская кнопка, мягко опущенная на кресло твердой снайперской рукой, не звякнула, Соколиный Глаз коварно ухмыльнулся и отстранился. — Вы позволите мне вернуться к своим обязанностям, сэр? — выпрямившись по стойке «смирно», отчеканил Клинт. — Я потерял слишком много времени, у меня готовы не все отчеты, сэр. — Возвращайся, Бартон, — разрешил Фьюри. — Однако на случай, если ты не исправишься и продолжишь саботировать своих сотрудников, учти: теперь я знаю, какое наказание ты будешь отбывать. — Так точно, сэр, — стрелок отдал честь и торопливо выскользнул из кабинета, едва ли не бегом направившись к своей комнате. Он успел преодолеть полпути, глядя под ноги и тщетно пытаясь в зачатке подавить самодовольную улыбку, однако все равно сорвался и громко, беспечно, по-детски рассмеялся. И только ускорил шаг, когда из кабинета Фьюри раздалось дурное: — БАРТОН!!!