***
Гость стоит в незнакомой... да нет, какая ж она теперь незнакомая? Та самая комната с той самой спящей женщиной. И с кончиков пальцев снова падает кровь — эх, наследил, неряха... Коридор полон рассветных лучей. Гость вытирает руки о рубашку (странно, почему в рубашке, если никогда их не любил?), тяжело вздыхает — и дёргается на звук открывшейся входной двери. В квартиру заходит он — тот самый не-человек в пальто. Оглядывает с ног до головы и ничего не спрашивает, даже не хмурится, как в прошлый раз. Только предлагает: — Перевязать тебя? И, не разувшись, не скинув пальто, ведёт на кухню. Бинтуя кисти, не-человек представляется... по смыслу — таким же гостем, но на здешнем языке это звучит как «Гест». И почему Гостю пришлось выполнять его часть работы, он понятия не имеет; но вышло как вышло, не так ли? — Я не жалуюсь, — улыбается Гость. — Не первый раз приходится быть инструментом в руках мира, призванным кого-нибудь спасти. Гест кивает — кажется, не столько с сочувствием, сколько понимающе: знакомая, мол, ситуация. И ставит вариться кофе. Гость прекрасно помнит, что спит, — с его-то опытом как не помнить? Надеется только, что не проснётся в ближайшее время: уж больно хочется кофе, ни разу не пил в двойном сне. А ещё — узнать бы, кто такой Гест. Нет, если это тайна, то переживёт; но как скребётся в груди любопытство! Гест поднимает глаза, словно бы хочет что-то сказать, но — Гость просыпается, как и положено по закону подлости. И лупит кулаком подушку: знает, что при всём желании не сумеет сейчас же обратно заснуть.***
Гость стоит... Нет, Гость выходит из комнаты, позабыв про капающую с кистей кровь, — и сталкивается с Гестом. Не нос к носу, не в объятия попадает и не сбивает с ног; просто Гест ждёт его в коридоре среди пятен рассвета. Поясняет: — Не стал вмешиваться, мало ли как реальность отреагирует. — И улыбается коротко: — Пойдём на кухню? На этот раз и пальто, и ботинки Гест оставил в прихожей; и, пока он бинтует кисти, рукава его кофты щекочут кожу мягким теплом. — Ты хотел узнать, кто я, — он даже не спрашивает. — Я — ангел смерти в отставке. О как. Ну и встреча. Не то чтобы знал, кто такие ангелы смерти, но... Ощущение, словно всё-таки знает — вернее, узнал в тот миг, когда услышал название. И ничего нет общего: ангелы смерти слишком нечеловечны, чтобы иметь общее с тем, кто изначально человек, — но приятно встретить ещё одного отличающегося. Особенно такого прекрасного — не внешне, нет, зачем смотреть на внешность, если умеешь видеть суть? А впрочем, и внешне тоже. «Хотел бы я быть таким, как он, — думает Гость. — И уметь то, что он умеет». «Ты уже такой, как ты, — одним взглядом отвечает Гест. — Не лучше и не хуже, просто другой; и это замечательно. А быть вторым мной совершенно неинтересно». Накрывает волной тепла — с головы до кончиков пальцев ног; и если те, кому помогает, чувствуют хоть вполовину нечто похожее... О, тогда определённо справляется со своей задачей. Хочется прикоснуться к его сути — поддаться мгновенному порыву, дотянуться, задеть точно бы ненароком. Но Гость обрывает себя: так не пойдёт, невежливо без разрешения, а спрашивать — рано, не тот уровень отношений. Прикоснуться к сути — почти как в трусы залезть; или не в трусы, просто под одежду, всё равно — не в третью же встречу это делать. Гест недоуменно хмурится, словно видит прекрасно все внутренние метания, — но ничего не говорит. Только ставит вариться кофе — как и в прошлый раз. И Гость — вот так чудо! — просыпается не сию же секунду, а лишь после выпитой наконец чашки. Кофе в двойном сне необычайно вкусен. Или, может, дело в том, что он сварен Гестом?***
Они встречаются каждую ночь: Гость привычно обнаруживает себя в комнате, Гест не менее привычно бинтует ему руки, а потом они сидят на кухне, пьют кофе, курят крепкие чёрные сигареты и — молчат, почти всё время молчат. Не потому что говорить не о чем, а потому что и слов не надо. Хватает взглядов, нечаянных — как будто — прикосновений и даже попросту пространства — одного на двоих. А чем дальше, тем теплее улыбка, с которой встречают в коридоре, тем нежнее касаются израненных пальцев — и тем дольше выходит не просыпаться. Иногда кажется: можно сделать ещё один шаг, можно открыться, можно попросить — дай, мол, на тебя настоящего взглянуть. Но Гость робеет, как подросток, хотя давно уже не просто взрослый человек — взрослый бог. Наверное, имей дело с кем-то себе подобным — не терялся бы; а здесь — ангел смерти из чужого мира. Поди догадайся, как с ним себя вести. «Веди как обычно», — подсказывает опыт. Вместо этого Гость продолжает бросать смущённые взгляды и невзначай задевать то рукавом, то плечом — надеясь, что Гест догадается: ответил же тогда на незаданный вопрос. И однажды Гест догадывается. Или, устав ждать, решает действовать первым. Однажды Гест не бинтует руки — слизывает кровь с ладоней. От прикосновения его тёплого языка у Гостя перехватывает дыхание; и кажется: это — интимнее, чем поцелуй, и даже если трусы снять, всего себя обнажить — не настолько откровенно получится. А Гест заглядывает в глаза так, словно правда увидел обнажённым, без ненужных преград вроде одежды и тела, все мысли и метания прочитал — и всё-всё понял. Потому и сжимает запястье: пойдём. Впервые они уходят не на кухню — в комнату к Гесту. Послушный жесту, Гость опускается на диван, несколько мгновений наблюдает заворожённо, как порезы на руках наполняются кровью, — и признаётся: — Кажется, я в тебя влюбился. В первую очередь в твою суть, но... и в остальное тоже. А сейчас... Сейчас я тебя хочу. Во всех смыслах. — Ну и чего молчал? — усмехается Гест. И вновь, касаясь дыханием ладоней, собирает языком кровь. Казалось бы, ничего особенного — но почему тогда подскакивает сердце и перетряхивает от жара вдоль позвоночника? Гость закусывает подрагивающую губу, чувствуя, как не только суть тянется к Гесту, но и тело — каждой клеточкой. Прижаться бы тесно-тесно, носом уткнуться в шею, раствориться ненадолго в чужом запахе и тепле... Интересно, насколько большой помехой будет возбуждённый член? Усевшись рядом, Гест помогает снять рубашку — до чего приятно, что, помня о ноющих и негнущихся пальцах, заботятся! — и Гость неловко ёжится от его прикосновений к спине. Слишком отвык от ласки, да и вовсе не думал, что соскучился; или просто никогда не ласкали ангелы смерти? Второй парой рук (и когда успел отрастить?) Гест расстёгивает джинсы, а третьей — обхватывает запястья, чтобы поднести кисти к губам и... Какие бессовестные мысли одолевают! Хотел прикоснуться к сути, познакомиться ближе с неизвестным существом, окунуться в его бесконечно тёплый свет — а сам сидит и думает: вот если бы он не по ладони, а по члену так языком водил, насколько быстро я бы остатки разума растерял? На мгновение перехватив инициативу, Гость притягивает к себе Геста — и в поцелуе слизывает с его губ свою же кровь. Гест не позволяет себя раздеть, сам избавляется и от кофты, и от футболки. Кружится голова: насколько же он человек — и в то же время абсолютно нет, никогда им не был. А тело всё равно на ощупь совершенно прекрасное; и пахнет он приятно — даже если этот запах нечеловеческий. Лёгкий толчок в грудь — и Гость послушно ложится на диван, а Гест нависает сверху. Шепчет с улыбкой: — Откроешься? — и вспоминается невольно, как когда-то подобным образом нависал над Хозяином, прося ни в коем случае не закрываться и не отстраняться, и тот, молодец такой, всё сделал как надо. Но здесь, конечно, совсем иная ситуация. И Гость, кивнув, всего себя распахивает навстречу Гесту. Кажется, его многочисленные руки водят по телу: где-то гладят, где-то массируют, где-то ногтями оставляют тонкие дорожки царапин. Но Гостю сейчас не до того, чтобы о теле помнить. Гость сейчас целиком — обнажённая суть; не менее обнажённая суть Геста горит перед ним ровным и тёплым светом, и надо впустить её в себя, надо принять, позволить проникнуть как можно глубже — чтобы слиться на несколько долгих мгновений. Почти как секс — но разве это сравнимо с ощущениями тела? Сладкая дрожь прокатывается от макушки до пят, и вдох застревает в горле. Так, значит, выглядят ангелы смерти? Так их касания сводят с ума? Так чувствуется их суть глубоко внутри? И почему щёки мокрые от слёз?.. Гость окончательно возвращается в реальность, когда Гест обнимает его — и шепчет: — Ты совершенно прекрасный, так уверенно светишь, повезло с тобой обоим твоим мирам... «И всё-то он знает!» — думается с шутливой досадой. Но как ему не знать, если сам же открылся? Бьётся в сознании новый опыт — так что потряхивает от слабости: не должно такое в себя вмещать человеческое тело. Или, может, прохладно в комнате, озяб голым сидеть — и только? Гест помогает одеться, хотя поджившие пальцы вполне бы справились с пуговицами, и накидывает на плечи свою тёплую кофту. Хочется возразить: «Не надо, я скоро проснусь, а там не будет холодно», — но... вот бы подольше не просыпаться. Впрочем, они успевают выйти на кухню, сварить в четыре руки кофе и выкурить по сигарете, сидя плечом к плечу. Потом с едва уловимыми шорохами начинают вставать соседи — и Гость уходит домой, в этот раз — целиком и полностью по своей воле. И долго лежит в постели, разглядывая потолок и укладывая в сознании пережитое. Интересно, эта встреча была последней? Взглянули друг на друга в истинном виде — и незачем больше сталкиваться; а что привязаться успел к загадочному ангелу смерти — ну, сам виноват. Но, может, когда-нибудь ещё... Вдруг удастся снова заснуть в этот мир, а?