Как баба Яга Василису замуж выдавала

«Треньк… Бреньк… Треньк!» — жалобно звенели струны, но звуки в мелодию не складывались, хотя гусли были и волшебные. Давно уже пора струны перетянуть, да не водилось в их краях толкового мастера с тех самых пор, как Садко к Морскому Царю подался. В горнице царило уныние. Да что там — скука тягучая. Все песни перепели, все сплетни переговорили… Только и песни, и сплетни день ото дня были одни и те же. За длинным столом сидели в ряд две бабы Яги: хозяйка дома Баба Яга Премудрая и её родная сестра Баба Яга гусиная нога, Леший и пара кикимор… — Спляши, Василисушка, — уговаривала одна из Баб Яг высокую дородную девицу неопределённого возраста, стоявшую посреди избы. — Гусли-то-самогуды для кого из сундука достали?.. Потешь матушку с тётушкой, порадуй честной народ. — Что-то не хочется, — подбоченилась Василисушка. — Что ж ты, краса моя ненаглядная, упрямишься, — качала головой Яга. — То-то, что ненаглядная, — Василиса перекинула через плечо спускавшуюся до пояса толстую косу. — Глядеть-то на меня некому. Женихов-то ты всех извела. Поедом съела. Спасибо, маменька! — Ой, да было бы о чём вспоминать, — замахала руками Яга. — Подумаешь, царевича слопала. В нём и было-то на один кус. Не позорила бы уж перед гостями… — Если бы только царевича, — перешла в наступление Василиса. Кикиморы переглянулись, хихикнули, и потянули в рот по мочёному яблоку. Свидетелями семейных разборок между Ягой Премудрой и дочерью её — Василисой Прекрасной они становились не впервые. Но развлечений в их краях не густо было, так что пропускать это зрелище они не собирались. — Да от Ивана-Дурака мне только пару косточек и досталось, — отпиралась старуха. — Его медведь задрал, каждый скажет. Ой, дались тебе эти люди: их век не долог, а ты моей породы… — А Кощея кто погубил? — топнула ногой Василиса. — Скажешь тоже не ты? — Отчего я? — возмутилась Яга и, поднявшись с лавки, встала супротив строптивой дочери. — Так Иван-Дурак же! Василиса задрала подбородок и натужно рассмеялась: — Что ты, маменька, мне сказать хочешь, что Иван-Дурак сам догадался, где Кощееву смерть сыскать? — А чо нет-то… — возразила Яга как-то не уверенно. — Это дурак-то сам догадался?! — лицо Василисы пошло красными лихорадочными пятнами. — Не ты, маменька, ему подсказала?.. Яга опустила глаза и посмотрела куда-то в угол избы. — А не тебе, дочка, мне указывать, что кому подсказывать. — Не мне, маменька, не мне… — глаза Василисы метали молнии. — Только вы-то своё отгуляли, а я по вашей милости в девках засиделась. Уж скоро седой волос покажется… — Да нешто женихов у нас в лесу нет? — вмешалась вторая баба Яга, приходившаяся обиженной красавице тёткой. — Вон хоть Леший, парень хоть куда… Леший испуганно вжался в лавку и попытался прикинуться пнём. Василиса ему, само-собой, нравилась, видная была девка, но разделить участь её бывших женихов не хотелось. — Ты меня ещё за Серого Волка сосватай! — надулась Василиса. «Треньк! Треньк!» — совершили ещё одну попытку гусли. — Глаза б мои вас не видели! — Василиса пнула инструмент острым носком сапожка и выскочила прочь. В избе воцарилась тягостная тишина, только поскрипывал сучьями Леший, да хрустели яблоками кикиморы. — Бесится девка, — наконец прервала молчание одна из кикимор. — Без мужика-то тяжко, и то правда. Так шла бы к нашему Водяному третьей женой. Мы б её не забижали. — Что это ты несёшь! — возмутилась Баба Яга. — Моя Василисушка, моя кровинушка, моя доченька единственная, должна третьей женой к этому плесневелому идти! — Ничего это он не плесневелый, — довольно равнодушно возразила кикимора. — А если бы и так, всё лучше, чем в девках век коротать. Посиделки не заладились, и гости поспешили разойтись, пока не попали хозяйке под горячую руку или под острый зуб. Баба Яга осталась одна в избушке, улеглась на печь и стала Василису дожидаться. Обычно дочь отходила довольно быстро… Но не сегодня. Уже и стемнело за оконцем, и луна взошла, и занялся рассвет, а Василиса и не думала возвращаться. Яга слезла с печи, тяжело вздыхая, подошла к сундуку, в котором хранила множество заветных вещиц. «Где ж это?» — бормотала старая ведьма, извлекая из сундука поочерёдно старый лапоть, траченную молью скатерть-самобранку, треснутую крынку, завалявшуюся ещё со времён её, Яги, молодости волшебную палочку и… — Вот оно! — обрадовалась Яга, обнаружив на дне сундука завернутое в вышитое полотенце блюдце с золотой каёмкой. Яга стёрла с блюдца пыль, положила его посередь стола и покатила вдоль блестящего обода одно из мочёных яблок… — Катись-катись, яблочко, катись-катись, по тарелочке, покажи мне добра молодца, что люб будет моей Василисушке, — приговаривала ведьма. Сморщенное яблоко покорно переваливалось с боку набок, а блюдце обрело зеркальную гладкость. Только в сияющем отражении Яга увидела не собственное старое лицо, а — эка невидаль — добра молодца. Ну если его можно было назвать таковым. Лицо было безбородое, но не юное, да и бледное какое-то, точно просидел этот молодец лет сто в холодном подполе без воды, еды и солнечного света. Брови расходились под острым углом. Уши тоже были острыми. Губы молодца дрогнули в улыбке и он исчез, уступая место другому парню… Хорошим цветом лица похвастаться не мог и он — жухло-зелёный, что прошлогодняя трава — зато в плечах был пошире. — Что ж делать-то, если у нас мужики все повымерли, — по-бабьи охнула Яга и провела по середине волшебного блюдца длинным жёлтым ногтем, рисуя тайный знак. — Встань передо мной, как лист перед травой, мал ты иль велик, тесть и жених… Бормотание как ни странно сработало. Поверхность блюдца засветилась ярче и из потока света вывалился здоровенный парень с зелёной рожей, вслед за ним показался и тот ушастый, кого блюдце первым показывало и мигнув напоследок блюдце занесло в избу ещё одного гостя — странного зверя, напоминающего одновременно и коня, и козла но почему-то только с одним рогом, торчащим прямо посередь лба. В избе стало тесно. Зелёнокожий сам по себе занимал много места, а конекозёл тут же принялся скакать по горнице с поистине козлиной прытью. Только ушастый доходяга сохранял спокойствие и поднявшись на ноги, с холодным интересом оглядывал скромную обстановку. — И куда это мы попали? — адресовал он вопрос пространству и, наконец разглядев Ягу, спросил уже её: — Не подскажете, где мы находимся, добрая госпожа? — Кому добрая, а кому злая, — проворчала Яга и ответила неопределенно: — Да дома у меня… Скотинку свою усмирите. Конекозёл подпрыгнул ещё раз и направил на ведьму рог: — Ты кого это скотиной назвала, тётка не мытая?! — изо рта животины доносилось не ржание и не блеянье, а вполне внятная человеческая речь, хотя слова зверь произносил чудно, не по-нашенски. — Я это… не подумавши, — обомлела Яга. — Это не «скотинка», это единорог, — пояснил ушастый. Зелёнолиций хохотнул в кулак. — И зовут его Оникс Седьмой Достопочтенный. Оникс Седьмой Достопочтенный смотрел так свирепо, что Яга аж к печке попятилась, а когда поняла, что отступать больше некуда, поклонилась в пояс, так что косточки затрещали: — Уж простите, достопочтенный. Не со зла. — Так и быть, — важно кивнул единорог, — на первый раз прошу вам невежество. Однако скажите, коим образом я с моими друзьями оказался в этом убогом жилище? — Чего это оно убогое? — обидчиво возразила Яга. — Изба что надо. А оказались неспроста, это я вас на смотрины созвала. Женихов у нас в лесу не сыщешь, запропастились куда-то, вот и… Но раз вы на призыв мой явились, значит и жениться не прочь. Волшбу не обманешь. На последнее предположение пришельцы отреагировали по-разному. Зелёнолицый расплылся в ухмылке, повёл могучими плечами и сложил руки на груди, напрягая мышцы так, что их рельеф стал особенно заметен. Единорог по-собачьи уселся посреди избы и открыл рот. А остроухий положил правую руку на пояс — где обнаружились ножны с мечом, которые Яга сперва не заметила — и произнёс глубоким, чуть звенящим голосом: — Я бы предпочел, чтобы вы прислали мне приглашение за неделю. Но раз уж мы здесь, достопочтенная, позвольте представиться. Блаинаэль Белорукий, эльф. Какого цвета были руки у эльфа разглядеть было невозможно: их по локоть скрывали блестящие перчатки из какого-то незнакомого материала. — Яга, — представилась в ответ хозяйка дома. — Баба Яга. Яга Виевна, — добавила она для солидности. — А соседи Премудрой прозывают. — Вдовица, что ли? — наконец подал голос доселе молчавший зеленолицый. — А не поздновато ли замуж собралась? — Вдова я, верно, вдова, — поспешно закивала баба Яга, которой совершенно не хотелось рассказывать при каких именно обстоятельствах она овдовела, — и не для себя мужа присматриваю, а для дочери своей… — Она обратилась к зеленолицему: — А тебя, добрый молодец как звать-величать? Из каковских будешь? Лесовик, что ли? — Какой такой лесовик? — возмутился зеленомордый. — Орк я! Настоящий горный орк! Не путать с гномами… Звать меня Орнет Стин. А величать сможешь тестюшкой, — добавил он уже спокойнее. — Если, конечно дочь в тебя пошла. — Ну, что, бабка, — пришёл наконец в себя Оникс Седьмой Достопочтенный, — так и будешь нас байками потчевать, или угостишь дорогих гостей? — Да чем же угостить тебя, болезный, — почесала поросший жёсткой седой щетиной подбородок Яга. — Скотины-то я не держу, так что ни овса, ни сена у меня не водится… — Тьфу! — ударил копытом по полу Оникс Седьмой. — Заладила: «скотина-скотина». Эля тащи, да по-хмельнее. Да и от пирогов никто бы не отказался.