***
Военный госпиталь, сосредоточенный на границе страны Ветра и её мелких стран-союзников, развернули буквально за считанные дни, осознав, что конфликт, в коем замешены сразу несколько сторон, набирает критические обороты. Предоставленное здание наскоро расширялось уже в процессе работы с потоком пострадавших. Требовалось больше коек в строго ограниченные сроки. Персонал подключали из всех возможных уголков. Профи со стажем, начинающие врачи, студентики и добровольцы – пригодились все. Цунаде Сенджу перевелась сюда около пяти месяцев назад на договорной основе, по огромной просьбе старого знакомого из местной власти. Очень уж необходимы были её не иначе как волшебные врачебные руки, умеющие и кости вправить, и органы залатать, и по башке хорошо настучать, если понадобится. Да чего уж там, она и души человеческие находила чем излечить. В общем, не женщина, а самородок. Так и переключилась Цунаде с гражданских на многострадальных солдатиков всех мастей. Изначально от такой работы сердце кровью обливалось: столько молодёжи раненой, покалеченной, неспособной на дельнейшую борьбу за собственную жизнь. И всё в результате чьих-то забав и неумелого правления. А потом свыклась, просто выполняя всё от неё зависящее. Однажды, ранним утром, нагрянула на госпитальный порог группа перевозчиков продовольствия. Шумные мужички средних лет доставили не только продукты и медикаменты, но и натерпевшееся тельце, героически добытое из обугленных руинов среди жуткого пепелища в районе западных лесов. Со слов перевозчиков – изначально тельце подавало пусть и слабые, но явные признаки жизни. Сдавленно стонало от боли, едва заметно шевелило пальцами правой руки и даже произнесло слово «мама», прежде чем отъехать. Наскоро произвели иммобилизацию конечностей, забинтовали голову и погрузили бедолагу в повозку. Он вроде дышал ещё, но слабо. Видать, недолго ему осталось. Натерпевшимся тельцем оказался высокий парень-альфа крепкого сложения, единственным опознавательным знаком которого стала грязная от сажи затёртая форма спецотряда с офицерскими нашивками. Капитан, вроде. При себе ни именного жетона, ни удостоверений по карманам. Побитый от головы до пят. Из явного: неглубокие ожоги левого плеча и лопатки, переломы поясничных позвонков, закрытые переломы левой руки и правой ноги, множественные ушибы и ссадины. Ушиб головного мозга и внутренних органов присутствуют, как пить дать. А если ещё и гематома внутричерепная – пропал парень. Лицо его выглядело жутко: всё в кровоподтёках, с яркими тёмными симметричными фонарями под глазами. Сами глаза на месте, реакция на свет слабая, но есть. Так и обзавелась Цунаде новым пациентом, которого и прозвали в коллективе – капитан спецотряда. Чтобы сразу было понятно, о ком речь идёт. Это же написали и на именной карточке у изголовья кровати пострадавшего. Хлопотный оказался парень. Даже чересчур. Собственно, потому именно Цунаде им и занималась. А жалкий какой, зараза… Серьёзных повреждений внутренних органов по итогу лекарша-альфа не выявила, кроме того, побитому телу досталось сильное сердце, активно перегоняющее по жилам горячую кровь. Какое-то время было сложно судить о степени повреждения головного мозга, но располагали на худшее. Однако парень оказался таким же упёртым и крепким орешком, ровно как и его лечащий врач. Ссадины и синяки с его тела и лица постепенно сошли, кости ноги, зафиксированные спицами, срастались, как и кости доселе распухшей левой руки. Если рассуждать о выносливости и степени регенерации этого молодого тела, то однозначно есть чему позавидовать. Восстанавливаться и реабилитироваться, конечно, долго предстоит, но это не страшно. Таким образом, шаг за шагом, Цунаде решила окончательно вывести уже норовившего просыпаться и активно мычать соколика из наркотической дрёмы. Всего такого лохматого, небритого, бледного, но удивительно миловидного и почти не потерявшего в массе за время своей отлёжки. И вот теперь он самостоятельно сидит на скрипучей больничной койке, умытый и приодетый в чистую больничную пижаму стараниями медбратьев. Держит дрожащей рукой ложку и, чуть сгорбившись, неторопливо насыщается ячменной кашей. Пусть и понемногу, но восстанавливался охотно, повинуясь врачебным рукам Цунаде. Единственное, с правой ногой туго. Перелом оказался сложный и срастался в час по чайной ложке, потому костыль в помощь. Да и подвергшаяся пусть и неглубоким ожогам кожа на плече и спине всё ещё доставляла дискомфорт, контактируя даже с лёгкой хлопковой тканью. Левой рукой, доселе болтавшейся словно безжизненная плеть, уже получалось немного шевелить, несмотря на весомые повреждения. Сенджу проделанной работой гордилась и в сотый или пятисотый раз поблагодарила за содействие своего коллегу-коротышку. - Всегда пожалуйста, - ровно отозвался тот, вручив Цунаде банку из тёмного стекла с густым на вид содержимым. – Втирай ему это говно дважды в сутки в повреждённые участки кожи и конечности. Ручаюсь, заживать будет как по волшебству. - Пахнет отвратительно, - подметила Цунаде, сняв с ёмкости деревянную крышечку - Зато эффективно. - В голову бы ему ещё что-нибудь втереть для заживления и восстановления, - иронизировала альфа, всё ещё поглядывая на подопечного. - Всё, что могу предложить для головы – топор. Но ты вряд ли согласишься. Цунаде огорчённо вздохнула, ведь, по её мнению, переломы – меньшая из бед загадочного соколика. Поистине весомая проблема ставшего почти родным лекарше паренька заключалась в его многострадальной отбитой голове. Похоже, поруганного тяжбами фронтовой жизни альфу, необратимо контузило. Даже относительно встав на ноги и заполнив взгляд какой-никакой осмысленностью, он почти не разговаривал, потому что не мог собрать слоги в полноценные слова. На все возможные вопросы о нём лишь положительно или отрицательно кивал и что-то неразборчиво лепетал. Изо дня в день по его душу приходили высшие офицеры, потом уводили несчастного в отдельную комнату и пытались выдавить из него любую возможную информацию. Благо не прибегали к физическому насилию, ведь отчего-то считалось, что парень симулирует, стремясь откосить от службы. И лишь Цунаде, являясь авторитетным врачом с богатым медицинским опытом, знала точно и наверняка – симуляцией там, увы, не пахнет. Спустя время, сурово настроенной Сенджу всё-таки удалось отстоять и оправдать своего пациента, тем самым прикрыв лавочку всевозможных свиданий с ним. Однако усилия военных не прошли даром. Медленно, но верно бывшего капитана спецотряда по имени Саске удалось разговорить. К сожалению, с личным делом капитана Саске оказалось так же глухо как и с опознавательными знаками при нём. Может быть, процесс шёл бы куда продуктивнее, вспомни Саске свою фамилию, или что-то, дающее о нём хоть какую-то конкретику. Кроме того, отсутствие личного дела и фигурирования в списках действующих младших офицеров намекало на то, что родные капитана давным-давно получили похоронку и успели дважды его оплакать и помянуть. А вообще, то, что Саске вспомнил собственное имя и подтвердил офицерское звание – титанический прорыв для его состояния. Благодаря этим деталям, у Цунаде появилась надежда на то, что случай её подопечного обратимый. Ежедневно, после ряда болезненных и не очень процедур, Саске печально ковылял из угла в угол с костылём, иногда выходил на больничный двор и, сидя на деревянной лавке, подолгу агрессивно сетовал сам на себя, укоризненно сжимая обнулившуюся голову. Бывало, парня заносило, и чтобы не нанёс себе вреда, его под руки заводили обратно в палату медбратья. А там очередной укол на время останавливал всякие душевные терзания. Цунаде было искренне и по-человечески жаль Саске. Изо дня в день, уделяя ему пристальное внимание, она поразительно для самой себя всё крепче к нему привязывалась, крайне охотно продолжая налаживать контакт на достигнутой к настоящему моменту базе. Как уже выяснилось лекаршей ранее, контузия головного мозга привела её пациента к амнезии. Однако чуть позднее лекарша именовала её как частичную с возможным дальнейшим уклоном в положительную динамику. Основания на то появились после того, как капитан Саске поразительно детально воспроизвёл историю, предшествующую его нынешней прописке в госпитале. - Полуразрушенный дом в лесу. В нём я и ещё три человека, один из которых был ранен. Он ужасно мёрз, и я укутал его в свою куртку. В доме том мы пробыли дня два не меньше, дожидаясь второй спецотряд, по приказу свыше. Помню, как среди ночи меня позвали по имени. Глухой низкий голос доносился с улицы. Подумал, кто-то из сослуживцев зовёт, однако, покинув дом, никого вблизи него не обнаружил. Дальше оглушительный шум взрыва, боль и всё. Провал. Закончив свой рассказ, Саске осторожно подобрал только что разбинтованную врачебными руками ногу на матрас. - Тебя обнаружила группа перевозчиков продовольствия под грузом обугленных деревяшек и камней, вблизи пепелища с обгоревшими трупами. Говорят, едва-едва уже стонал. Так же передали, что перед тем как окончательно потерять сознание ты вспомнил маму, - донесла до сведения пациента Цунаде, стянув с головы колпак и утерев им пот со лба. От слов докторши на устах Саске вдруг заиграла едва заметная улыбка. Новость о маме сыскала необычайно тёплый отклик в его душе, вселив светлую надежду на то, что у него, потерянного Саске, где-то есть корни. Спустя некоторое время, Цунаде с неподдельным облегчением оповестила Саске о том, что военное положение официально завершилось. Потерпев серьёзные убытки, стороны приняли решение пойти на мирное соглашение. Данный госпиталь имеет временный статус. И после того, как его покинет последний пациент, будет расформирован. К сожалению, если динамика памяти не продвинется, некуда будет пойти, когда госпиталь перестанет функционировать. К такому умозаключению пришёл Саске, отсиживаясь вечером на лавке больничного двора. «Придумаю что-нибудь», - поразительно налегке кумекал альфа. В конце концов, что ещё остаётся? Исходя из заключения высших офицеров, ему, как комиссованному солдату, пострадавшему за честную службу, положена компенсация. Пусть небольшая, но всё же подспорье. А прибиться можно попробовать в какую-нибудь солдатскую общагу, или в приют, если с первым вариантом не заладится. Не пропадёт. Глядишь, кто-нибудь его узнает, если повезёт. Перспектива скитания по приютам и поиск возможностей начинать свою жизнь с нуля Саске не пугали. Страх и горечь внушало неисключение того, что радар памяти так и не сдвинется с пустого места. И он, Саске, до конца дней останется скитальцем, необратимо оторванным от своих корней и обрекшим позабытых родных на беспросветное ожидание. От этих мыслей в груди проступала тяжесть, и где-то назойливо отдавало пульсирующей болью: ни в теле и ни в голове, а именно что где-то. День за днём альфа наблюдал за тем, как пустеют палаты госпиталя. Военные и гражданские пациенты постепенно покидали серые стены, с улыбкой спеша домой. За некоторыми приезжали родители и супруги. Этих счастливцев Саске провожал взглядом, наполненным грустью и белой завистью, ежедневно сидя в одиночестве на дворовой лавке. В такие моменты в груди особенно нестерпимо разливалась жгучая горечь и тоска по тому, что в памяти грубо затёрто травмой и комой. Снова руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и, как последнему психу, хочется раскроить собственную башку, будто это поможет извлечь на свет утерянные воспоминания. Правда, кое в чём наступил долгожданный просвет. Около недели назад из недр памяти стали активно всплывать эпизоды фронтовой жизни. Среди них обнаружилось множество ярких моментов: как любопытных, так и мало приятных. Первыми пробудились воспоминания о холоде, сырости, вездесущей грязи, запахе пороха, вкусе сухих пайков и приторной питательной смеси из молока, масла и мёда. Она хорошо и надолго насыщала, но порой откровенно вставала поперёк горла. Дальше, Саске, опираясь на собственное имя, понимал, почему столь выражено запомнил именно его, а не фамилию. К нему, Саске, фактически всегда обращались исключительно по имени. Из чужих уст оно звучало то твёрдо и хлёстко, то с выраженным акцентом, то трепетным придыханием. И этот Саске, несмотря на неприязнь к убийствам, парадоксально мастерски владел оружием. Сослуживцев удивляла не только скорость оружейных манипуляций капитана, но и умение поразительно точно прицеливаться на любых расстояниях. К собственному удивлению, Саске оказался неплохим стратегом, но в качестве боевой единицы зарекомендовал себя лучше. Обладал устойчивыми лидерскими задатками и умением быстро принимать решения. Пожалуй, именно совокупность всех этих качеств и обеспечила Саске капитанское звание после мгновенной и некрасивой гибели предшественника, кою альфа так же без удовольствия припомнил. Немногим позже вспомнил как однажды, поздней осенью, полтора суток провалялся с винтовкой в засаде, на холме, изо всех сил стараясь не выдать своего местонахождения противнику в ожидании нужного момента. Пришлось самоотверженно промёрзнуть до мозга костей и испражняться исключительно под себя, мысленно причитая о том, как вопиюще прекрасна была в те моменты жизнь. Это было первое суровое по части условий задание для Саске. Сослуживцы думали - там себя и похерит. Но к всеобщему удивлению - нет. Крепкий организм не подвёл. Правда, ссался потом по пятнадцать раз на дню, в связи с чем пришлось перепробовать множество гадких отваров, но спасибо, что причиндалы вообще не отсохли. Стремительно пробудилось на периферии сознания и удивительно живое ощущение липкой горячей крови под ладонью. Ярче её проступал лишь жар чужого тела под своим и чувственные стоны в плечо. Саске нравилось это как физически здоровому молодому альфе. Забавно, он вспомнил даже то, что по каким-то причинам поступил в армию девственником, вроде даже нецелованным. А из-за чего дела были столь запущенными – чёрт его разбери. Парадокс, но неопытность Саске в амурных делах обеспечила ему знатный спрос среди обитавших в штабе немногочисленных омег. Случилось, что двое таких из-за него даже поссорились скверно. Правда, альфа не был тому свидетелем, и, по его мнению, оно к лучшему. Вполне естественно, что фронтовые женихи у неулыбчивого порой чрезмерно дисциплинированного альфы всё же завелись. За всю историю службы их насчиталось двое. Саске нравилась близость с ними. Однако стоило кончить и за редким исключением прикурить после, удовольствие тела воспринималось болезненно однобоким, потому что никак не восполняло скребущую в душе пустоту. Её наличие Саске пробудил в памяти как голый факт, с наглухо закрытой для него предысторией возникновения. Наверное, ему, в отличие от большинства сослуживцев, хотелось чего-то совсем иного, нежели секс ради секса, дабы почувствовать себя живым и расслабиться. А чего именно, Саске не понимал в силу, пожалуй, половой неискушённости. Как-то на хмельную голову он поделился этим с ныне покойным капитаном. Чисто как менее опытный по жизни альфа с альфой бывалым. Тот улыбнулся, глядя на одного из лучших своих бойцов как на зелёного простачка, и вынес неожиданный вердикт. - Чтобы от ебли было хорошо на душе, трахать надо ту течную задницу, обладателя которой любишь до беспамятства, а не которую придётся. И будет тебе счастье, парень. - В таком случае, боюсь, счастью моему не быть, - с пьяно-горькой усмешкой отозвался на слова капитана Саске. Интересно, почему он так ответил тогда? Оживший в голове диалог заставил сердце биться неприятно чаще. Альфа до глубокой ночи промаялся, то мечась из одного угла пустой палаты в другой, то рассматривая в окне бледную половинку луны, упорно вымучивая из тёмной стороны памяти нечто до боли важное. А потом, устав и сдавшись, устроился на железной кровати, претерпевая нарастающую боль в ноге. Долго ворочался с боку на бок, пока не накатила тяжёлая усмирившая дрёма. Саске буквально провалился в её всепоглощающую черноту, на фоне которой вскоре заиграли десятки вспышек, гул, обрывки чьих-то голосов и полуразмытые лица. Такое происходило уже несколько ночей подряд, и Саске, блуждая внутри своего подсознания, упорно пытался выцепить хоть что-нибудь внятное в череде назойливо мелькающих обрывков. Отсюда по утрам он не чувствовал себя отдохнувшим. Из-за этого не спешила уходить телесная боль, и рисовались тёмные круги под глазами. На очередную грядущую ночь Саске получил дозу анальгетика с лёгким седативным эффектом, а то недостаток полноценного сна и назойливые тянущие боли изрядно портили его общее состояние. Засыпалось сегодня заметно легче. По мышцам растекалась приятная слабость, заглушая боль и облегчая голову. Во сне альфу уже не тревожила сумасшедшая карусель из несуразных картинок и звуков. Наоборот, он будто растворился в умиротворяющей пустоте, где ему было легко и комфортно. Именно там Саске внезапно уловил нечто сокровенное: сотканный преимущественно из тёмных оттенков образ с очень густой насыщенной аурой, которую, казалось, можно потрогать руками. Он больше походил на икону, нежели на живого человека. Почти утраченный, но невероятно важный. Настолько, что от этой важности всё внутри скручивалось в тугой узел. В таком ключе считывало его искажённое подсознание. Пасмурным утром в непростой попытке восстановить в памяти загадочный образ, Саске вновь захотелось вцепиться в собственную башку, вырвать с неё волосы и расцарапать лицо от беспомощности. Ведь от него вновь ускользало нечто наверняка значимое, то что отзывалось в нём нарывающей болью застарелой раны. Весь день Саске чувствовал себя омерзительно подавленным. Даже еда в глотку не лезла, и медленные прогулки с костылём по двору не отвлекали. Казалось бы, он столько о себе вспомнил, однако, в отличие от своего лечащего врача, прогресса в этом не видел. Его жизнь ныне представлялась ему потрёпанной книгой из двух разделов. Тот который повествует о боевой жизни капитана Саске постепенно чётко проявился на пожелтевших затёртых страницах, а предыстория пути личности безнадёжно утрачена. Сейчас там нет ничего кроме выцветших бесформенных пятен. Тем не менее, в голове, вопреки всему тамошнему беспорядку, периодически возникают несколько тёмных фантомов, которые даже сосчитать адекватно не получалось. Но у каждого своя определённая энергетика, одна из которых ласковая и мягкая. Вполне вероятно, она принадлежит маме. Божечки, она наверное очень переживает за нерадивого сына-офицера. Или уже утратила всякую надежду. На сердце от этих мыслей опять защемило. Пусть альфа пока не мог воспроизвести облик мамы, однако это не мешало относиться к нему бережно и с трепетом. Каждый раз, перед тем, как лечь спать, Саске разговаривал с мамой. Уверял её, что живой и в порядке. Только не может вернуться, потому что не помнит нихрена, за что надрывно просил прощения. Потом желал маме спокойной ночи и, словно наивный несмышленый ребёнок, верил в то, что она его слышит. Даже если это всего лишь самообман, от него, так или иначе, становилось чуточку легче. На смену новому пасмурному дню, минувшему в штатном больничном режиме, пришла новая звёздная ночь. Величественно полная луна казалась необычайно близкой, запуская свой холодный свет в палату Саске, где он, глядя в окно, анализировал новые детали былой фронтовой жизни, которые всё продолжали и продолжали активно всплывать. Некогда опустевшая изголодавшаяся память охотно заполнялась ими, возмутительно напрочь игнорируя ту жизнь, коей Саске жил до того как стать действующим офицером. Данную проблему альфа твёрдо решил по душам обсудить с Цунаде, как только дождался вечера, обыденно просидев почти весь день на лавке во дворе. В связи с тем, что ныне госпиталь не работал на приём, а былые пациенты постепенно его покидали, работы у лекарши изрядно поубавилось, оттого она охотно проводила вечера в компании фронтового капитана. Прониклась к нему за столько времени, прикипела. Полюбился он ей весь такой трогательно отчуждённый от мира. Наполовину чистый лист, остро нуждавшийся в её врачебной заботе. Саске буквально пробудил в Цунаде пусть и свойственный альфам от природы, но лично для нее необычайно трепетный инстинкт оберегать и быть опорой. Непривычное ощущение, но чертовски приятное и затягивающее. Как обычно, в кабинете лекарши Саске встречает уютная по больничным меркам атмосфера. У Цунаде здесь есть всё необходимое для затяжного пристанища: относительно удобная одноместная кровать, кресло, тумба, рабочий стол, шкаф с зеркалом, несколько навесных ящиков, железная раковина и то, что красноречиво позволило Саске распознать одну из самых больших страстей его лечащего доктора. В самом дальнем углу, под окном успела скопиться внушительная коллекция пустых бутылок из-под явно недешёвого алкоголя. - Ну да. Выпить я люблю, а кто без греха? И, между прочим, пусть я пью, но за здоровьем своим пристально слежу, поэтому никогда не размениваюсь на дешёвое пойло. Так-то, - деловито заключила Цунаде. - Да ты садись, садись. В ногах-то правды нет. В заднице, конечно, тем более, но так удобнее. Саске по обыкновению приземлился в кресло, под которым располагалась маленькая тумба, а на ней красивая ажурная чашечка возмутительно ароматного кофе. Что такое кофе, Саске узнал буквально три дня назад. Стоило очутиться в обители Цунаде, его привлёк незнакомый, но очень притягательный интенсивный аромат, исходящий от тёмного напитка в чашке лекарши. Этот аромат буквально околдовал, пробуждая неистовое желание ощутить его на языке. Вкус оказался необычным и очень выраженным. Смесь его компонентов с лёгкой горечью и сладостью сахара делала напиток поистине изысканным. Саске проникся с первого глотка. С тех пор альфа знает, что зерна кофе преимущественно выращивают на плантациях у границы Страны Леса. И что в настоящее время кофе изрядно подорожал в цене в связи с кризисными условиями былого военного положения. А Цунаде теперь точно и наверняка знает, что Саске родом оттуда, где кофе не котируется. Может быть, его малая родина сосредоточена в Стране Волн или стране Огня. Если повезёт, время откроет эту тайну. - Поверить не могу, ещё не так давно ты валялся аморфным полутрупом, а как в себя пришёл, двух слов связать не мог, глядя на всё вокруг стеклянным взглядом. Разве что слюни не пускал. Переживала, что таким и останешься до конца дней. А теперь сидишь напротив весь из себя культурненький и милый, хлопаешь тёмными глазками. Твоё здоровье, - Альфа опрокинула в себя рюмку янтарно-красной жидкости, отчего на лице её мгновенно проступил румянец, а глаза заблестели. - Мне поговорить с вами надо, - не затягивая, перешёл к делу Саске. - Конечно, - не возражала Цунаде. – Но сперва, отведай кофе. Сегодня приготовила его по особой рецептуре с пряностями. Специально для тебя, - лекарша приветливо улыбнулась. И вправду, сегодняшний кофе несколько отличался от того, который Саске пробовал вчера днём. Сладость, горечь и пряности интересно переливались, принося удовольствие вкуса и удивительно согревая тело. Саске быстро почувствовал бодрость, которой ему недоставало днём. Даже в голове просветлело, и мысли сформировались более чётче. Воистину, волшебный напиток. Проявив максимальную открытость и доверие, альфа выложил лечащему врачу всё наболевшее. От души пожаловался на то, что его предательница-память никак не желает пустить его за пределы фронтового быта. И каждую ночь он старается вымучить из себя хоть что-нибудь из прошлой жизни, да никак не выходит. Детально проанализировав жалобы Саске, бывалая врачевательница ожидаемо нашла то, от чего в данной истории стоит отталкиваться, дабы составить элементарную картину. По всей вероятности получилось так, что именно фронтовой быт привнёс в жизнь её бедового пациента осознанность. Завершил процесс формирования его личности. Возможно, вложил в путь Саске некий сакральный смысл, которого не было до того, как альфа лицом к лицу столкнулся с явлением войны в её дикой смертельной природе. Союз стран Огня, Ветра и Воды сумел обеспечить и рассредоточить свои силы так, что ущерб для селений и гражданских был сведён почти к нулю. Некоторых международный конфликт коснулся исключительно со страниц новостных публикаций. В то время как весь удар принимала на себя линия фронта, состоящая по большей части из таких как капитан Саске: молодых, резвых, где-то совсем не нюхавших жизни и неокрепших психологически. - Я это так вижу, - подытожила Цунаде. Внимательно выслушав её предположение, Саске вынес для себя совсем неутешительный вердикт. Вероятно, его жизнь до фронта была пустой и никчёмной, раз в ней не нашлось ничего, чтобы соперничать с впечатлениями от суровых солдатских реалий. Болтался, походу, как кусок дерьма в проруби, прожигая день за днём. Глядишь, мама и рада была сплавить на фронт такого бестолкового сына, дабы сбросить обузу с шеи. Да ещё и девственника нецелованного. Альфа совсем сник, закрыв руками лицо. Ему за себя стало нестерпимо стыдно. - Я б на твоём месте не спешила с ущербными выводами, - вставила уверенно Цунаде. - Начнём с того, что службу свою ты начал со специализированного отряда, уже имея офицерское звание, раз позже тебе дали капитана. Сечёшь, что это значит? Альфа растерянно покачал лохматой головой. - Ох, бедолага ты мой, ну логически-то подумай. В спецотряды не берут кого попало, это раз. Два – наличие звания указывает на то, что у тебя на тот период имелось законченное профильное образование. Фактически, когда-то ты сам избрал то, к чему на данный момент пришёл. А кто обычно выбирает для себя путь военных? Правильно, физически и морально сильные люди, готовые в любой момент постоять за себя, своих родных и свою страну. На худой конец те, у кого это дело в семье от мужика к мужику передаётся, или избыток энергии деть некуда. Иногда всё перечисленное сразу. Пригубив вторую рюмку, Цунаде с упоением закусила маринованной креветочкой и увлечённо продолжила забрасывать понурого Саске фактами. - Да, твоё лицо уставшее, поникшее и небритое. А после пробуждения ты походил на затасканный мусорный мешок. Тем не менее, тебе, мой друг, явно не больше двадцати пяти. Так что до фронта ты пожить, видать, толком не успел как и познать самого себя. Свои светлые и тёмные стороны. Скрытые порывы и желания. При данном раскладе, до армии ты и был чистым листом. А военный быт стал ему чернилами. Твои мысли о матери в критический момент указывают на твою к ней привязанность. Или же привязанность к семье в целом. И если сопоставить это с тем, что от тебя, при всём приобретённом наборе, за версту несёт интеллигенцией, ты просто жил как примерный воспитанный мальчик, который, как мы уже поняли, оперился и возмужал на фронте. Всё более чем закономерно, Саске. Поэтому не пытайся больше насиловать свою голову. Поверь, ей и так серьёзно досталось. Что я тебе всегда говорю, милый мой? - Время? – неуверенно уточнил Саске. - Именно. Безусловно, доминантой твоей памяти и впечатлений является фронт. Причину тому мы только что разобрали. И этим впечатлениям требуется приутихнуть, чтобы позволить тебе заглянуть туда, куда ты пока заглянуть не в состоянии. Так что не отчаивайся, вояка. И не накручивай себе лишнего. Печенье хочешь? – Цунаде протянула альфе светлую картонную коробочку. - Нет, спасибо. Не очень люблю сладкое. - Счастливчик. Я жить без него не могу. Пожалуй, пить кофе на ночь – идея была не из лучших. Время позднее, а просветление в мозгах такое, с каким впору по утрам отжиматься раз этак пятьдесят где-нибудь на берегу реки. Отсиживаться в пустой неуютной палате совсем не хотелось, поэтому Саске, с разрешения медбрата, поковылял в ночной двор, дышать свежим воздухом, заведомо оставив костыль у кровати. Нужно понемногу разрабатывать ногу, а то совсем как рухлядь. Освещённой тремя фонарями ночной больничный двор на удивление выглядел куда более приветливым чем днём. Тихо, спокойно, приятно пахнет влагой и зеленью. Укутавшись в казённый бушлат, Саске рассматривал тёмные силуэты деревьев неподалёку, размышляя над тем, о чём вечером говорила Цунаде. Наверное, в её речах про время и впечатления действительно есть смысл. Жаль пытливые мысли альфы никак не желали с этим мириться, упрямо требуя подробностей о былой гражданской жизни. Но снова все приходящие на ум детали, как назло, относились исключительно к солдатскому быту. Например, как Саске варил пресный рыбный суп на костре для своего отряда, или как, бывало, зашивал чужие раны, используя нехитрые расходники из медицинской сумки. В первый такой раз у него ужасно дрожали руки, но постепенно приноровился. Медики сторонились вылазок с его отрядом. А после гибели того самого военного фельдшера, у которого с капитаном Саске водился стабильный половой симбиоз, подавно. Всё вышло ужасающе нелепо: буквально минутная стычка с вражескими стрелками. Каких-то несколько выпущенных в отряд пуль, одна из которых пробила медику спину и застряла в груди. Саске и его ребятам не пришлось долго суетиться. От пробудившихся воспоминаний у Саске непроизвольно задрожали руки, и отвратительно похолодело где-то внутри. Гибель того омеги вызывала в нём по сути беспочвенное, чувство вины. Так было практически всегда, когда альфа терял сослуживцев, но в тот раз особенно ощутимо. Будучи непросто альфой, а главой отряда, он не уберёг единственно среди них омегу. Да ещё и того, с которым не раз делил постель. Пусть они не были друг для друга возлюбленными, их фоны в корне разнились, в общем-то, как и характеры, цели, взгляды на жизнь, но это не мешало испытывать друг к другу чисто человеческую и физическую симпатию. Точнее, перечисленное испытывал Саске, уже изначально открыто обозначивший, что неспособен дать тогда ещё потенциальному партнёру чего-то большего, оставив выбор за последним. Оказалось, большего тому было и не нужно, ведь на фронте он жил сегодняшним днём. Будто заранее предчувствовал, что нет смысла озадачиваться эфемерным будущим. Фельдшер-омега, будучи старше Саске на два года, стал для альфы вторым и, по меркам фронта, затянувшимся сексуальным опытом. И дался этот опыт на голову успешнее мимолётного предыдущего. Из откровений своего фронтового омеги в совокупности с личными ощущениями рядом с ним Саске фактически узнавал себя как альфу. В обширно физическом понимании данного термина. Его энергетику описывали как густую и напористую, более чем способную к серьёзной конкуренции. Порой от неё тянуло обжигающим жаром в те моменты, когда внешне Саске выглядел невозмутимым и хладнокровным. Заводила такая энергетика с пол оборота, особенно когда плавно трансформировалась из жёсткой и напористой в уютно тёплую и бархатистую. «В твоей ауре просто удивительное сочетание силы и нежности», - загадочно подметил опытный в отношении альф военный фельдшер ещё в первую встречу Саске, ненавязчиво принюхиваясь к тогда ещё старшему лейтенанту. И то, безусловно, был комплимент. Уже тогда между ними пролетела своеобразная искра, пусть Саске на тот период и не понимал, как верно интерпретировать для себя данное явление. А потом в памяти вновь проступил распахнутый взгляд тускнеющих серых глаз и запах свежей крови, которая липким горячим потоком растекалась у Саске под ладонью. Бурое пятно так и не оттёрлось от куртки, которую ему с момента поступления на службу разрешили при себе оставить, потому что тёплые вещи оказались в дефиците. Хотя, нет, не так. Саске даже не пытался избавиться от того бесформенного пятна. Оно служило ему напоминанием о том, что в этой жизни он должен лучше стараться, должен ещё внимательнее и тщательнее контролировать ситуацию и сильнее укреплять чувство ответственности, чтобы в дальнейшем не допустить потерь доверенных ему людей. А ещё не сдохнуть. Потому что где-то далеко от фронтовой преисподней есть те, кто ждёт. Иначе, кому же капитан Саске с регулярной периодичностью отправлял письма? Он помнит свет керосиновой лампы, чернила и бумагу. Помнит, как составлял слова в предложения, вот только но не помнит о чём и кому. Вспомнил, как на какое-то время замкнулся после гибели фельдшера, и то, что близких контактов с омегами на службе позабытой Родине у него с тех пор больше не было. Парни частенько тогда у виска крутили, глядя на своего капитана, да и поязвить любили. В конце концов, они на войне. И фельдшер-омега был не единственным представителем своей половой принадлежности, который полёг в бою. Любой из них, даже сам Саске, мог в тот злополучный день оказаться на его месте. Так зачем себе так накручивать? Вроде адекватный. В дополнении к этому весь из себя ладный, статный, с головой на плечах и языком подвешенным. Штабные омеги, даже те, которые при звании, текут по нему как ливнёвая вода из стёка. А он тут куличики из говна лепит. Чудак же. Кстати, это слово было самой безобидной аллегорией. Увы, но в отличие от многих сослуживцев, Саске не был готов ебать всё подряд даже по вине затяжных воздержаний. Ему сама мысль о таком казалась отвратительной. Отчего-то не мог Саске опустить физическую близость с омегами до уровня самых примитивных потребностей таких как пожрать, поссать или посрать. Да и член он не на помойке нашёл, чего не скажешь о некоторых. Было дело, высшее начальство подарило солдатам по их меркам роскошный отдых после успешно проведённой операции. И в тот раз к Саске подошёл совсем зелёный, тоненький, как тростинка, но, стоит отдать должное, миловидный юноша и предложил скучающему капитану едва ли не лучшее времяпровождение в его жизни. Альфе даже сильно принюхиваться к чужому запаху не пришлось, чтобы уловить в нём отчётливые элементы болезни. Или болезней. Да и сам факт того, что такие юные омеги вынуждены зарабатывать на жизнь, торгуя своим телом, ужасен. Ясное дело, от не самой сладкой жизни. И очень горько, что верхушки допускают эту несладкую жизнь их подданных людей. В тот вечер Саске лишь пропустил пару стаканов чего-то жгуче ядрёного чтобы забыться и свалил спать, пока имелась возможность. Да, водилась у них в отряде кучка влюблённых дурачков, которые стремились на гражданку к своим половинам и всё тут. Но у капитана-то нет никого, да ещё и спрос на него хороший. Гуляй всласть. Но нет. На долю времени назойливый поток не самых приятных воспоминаний прервался, и Саске овладело чертовски странное чувство. Будто в сложившемся паззле столь ярко проступивших воспоминаний не достаёт важной и связующей детали. - Эй, парень! – Саске вздрогнул от неожиданности, когда его окликнули с госпитального крыльца. – Время закрывать двери. Возвращайся в палату. Медленно поднявшись со скамейки, альфа поковылял в помещение, где его, едва переступающего с ноги на ногу, терпеливо дожидался медбрат. - Тебе, может, помочь? – спросил тот, едва стоило Саске приблизиться. - Нет. Я хочу сам, - уверенно проговорил пациент, продолжив свой вынуждено неторопливый путь до палаты.***
Последующие дни, несмотря на светлое ожидание, не даровали Саске никаких значимых воспоминаний и впечатлений. Отчётливо гнездился в голове всё тот же фронтовой быт, будто заезженная пластинка. Однако без положительных моментов не обошлось. Саске уже почти полноценно управлял травмированной рукой и твёрдо стоял на обеих ногах, не испытывая боли в ступне и суставах. Прихрамывал чуть-чуть, но, со слов Цунаде, ещё неделька, и при его регенерации, ходить будет как на параде. По мере восстановления альфа заново изучал собственное тело, остро чувствуя, как крепчает и наполняется силой и энергией каждая косточка и мышца в нём, побуждая больше и больше двигаться. Теперь некогда помятое утро начиналось с растяжки и разминок, интенсивность которых Саске постепенно увеличивал. День альфа, как правило, проводил на улице, только теперь не уныло сидя на лавке, а гуляя вблизи госпиталя и изучая его ничем особенным непримечательные окрестности. Это помогало справляться с наплывом гнетущих мыслей относительно собственной участи скитальца и позабытой родне. Половину минувшей ночи Саске опять не спал, пялился на убывающую луну, в надрывных попытках уловить детали своего прошлого в том, что смог вспомнить, но тщетно. И чтобы заглушить очередной порыв беспочвенного раздражения на самого себя, снова вслух разговаривал с матерью, пытаясь хотя бы отдалённо её представить. Опять просил у безликого женского образа прощения, за то, что не помнит и не может пока вернуться. Потом, привычно пожелав ей спокойной ночи, продолжал пялиться в окно, размышляя над тем – какое на самом деле время суток сейчас там, откуда он родом? Может и не ночь вовсе. Тогда, на всякий случай добавил – «или доброго дня». Утром, приведя себя в божеский, по мере возможности, вид, Саске направился в кабинет Цунаде для совместного столовского завтрака и чашки кофе. В который раз альфа думает о том, что если бы не помощь и благоговейное общество госпожи Цунаде, он бы увял и засох, как сорванный лист папоротника на солнце. - Доброго вам утра, - поздоровался Саске, засветившись в дверном проёме врачебной обители, в то время как на него удивлённо уставились две пары глаз. Цунаде и хмурого невысокого беты, которого Саске однажды едва не зашиб поневоле. Неопределённого возраста мужчина, которому с виду могло оказаться как восемнадцать, так и тридцать, сегодня был одет в обычную гражданскую одежду вместо поношенной робы, а под его ногами накренился явно тяжёлый вещевой баул. - Простите. Попозже зайду, - проговорил Саске и намеревался уже ковылять обратно, однако Цунаде его остановила. - Нет-нет. Всё в порядке, проходи. Пара минут, и я вся твоя, - любезно пояснила докторша, вновь отвлекаясь на коллегу. – Так вот, как вернёшься, закажи на мой адрес и счёт пару уборщиц числу этак к четырнадцатому. И да, пусть приготовят дополнительную комнату на верхнем этаже. Это важно. Ну и пожрать сварганить. Побольше. Лучше чего-нибудь мясного. А ещё картофель. И никакого риса! - Хорошо, передам дословно. Точно справитесь здесь втроём? - Я тебя умоляю. Остались всего-то пятнадцать стабильных головёшек. Так что езжай, не парься и обрадуй уже своего неадекватного возвращением кормильца в дом. - Как скажешь, - удовлетворённо заключил медик и, закинув на плечо баул, который по размеру казался больше чем сам бета, направился на выход. – До свидания, - бросил он напоследок, как-то загадочно взглянув на Саске. - Странный тип, - заключил тот, оставшись, наконец, наедине с Цунаде. - Он не странный. Он реально помешанный. А ещё у него психологическая аллергия на буйных пациентов. Сильнее её разве что психологическая аллергия на песок. Ну да хрен с ним. Время кофе. Сегодня насыщенный, средней обжарки, – покинув своё место за столом, Цунаде намеревалась разлить напиток по двум миниатюрным чашечкам, в итоге, вновь взглянув на подопечного повнимательнее, передумала. – Херня, - пробубнила докторша и выудила из навесного шкафа глубокую сувенирную кружку с гравировкой «Лучшей женщине на свете», затем подала её Саске вместе с кофейником. - Тебе надо взбодриться, сынок. Очень, - добавила она, рассматривая понурую физиономию упомянутого сынка, на что тот согласно кивнул, заполняя кружку горячим напитком. У Цунаде вновь защемило сердце. Свалился ж на её голову весь такой удивительно славный капитан Саске, к которому так и тянется крепкая рука, чтобы приголубить. И с тех пор, как лекарша расслабилась, наслаждалась данным порывом, вместо того, чтобы ему удивляться, стало гораздо проще. Казалось, что между ей и Саске сформировалась незримая пуповина. Нет, не та которая соединяет родителя с плодом, а проросшая из некой точки, которая сделала их частью чего-то общего. Если красноречиво выразиться в стиле ближайшего друга Цунаде, прозвучит так, будто она и Саске с одной помойки, каждый уголок которой хорошо знаком им обоим. Не исключено, что данное чувство возникло на почве того, что оба они представители альфа-принадлежности, которые славно сблизились. Чёрт разбери. Или же Цунаде всё ещё стесняется себе признаться в том, что Саске она очарована. За завтраком оба вели незамысловатую беседу, в которой младший альфа вновь выражал беспокойство относительно отсутствия прогресса в памяти. Его некогда голодные до информации извилины жадно заполнились рядом фронтовых воспоминаний и, по-видимому, на том решили успокоиться. - Вообще, твой случай реально странный, - рассуждала докторша на время отложив ложку. – Обычно страдающие амнезией пациенты теряют как раз самые свежие воспоминания, включая причину, вызвавшую недуг. А ты наоборот утратил всё, что не касалось твоей фронтовой жизни. Неспроста это. Может быть, для дальнейшего движения тебе нужен именно ты настоящий, а не прошлый, - предположила Цунаде, не зная как логически обрисовать сложившуюся ситуацию. – Сейчас ты представляешь из себя комок сплошного стресса. Твоё тело всё ещё в процессе восстановления после повреждений, а память стремительно норовит наверстать допустимые основы твоей личности, проецируя всё, за что на данном этапе в состоянии уцепиться. Это очень серьёзная нагрузка и далеко не лучшая база, чтобы пытаться вытянуть то, что само пока не идёт. В конце концов, наша природа – не дура. Посему, считаю, озарение снизойдёт на тебя в нужный час и момент. А если нет, значит и так тому и быть. У Саске, в свою очередь, не оставалось ничего иного, кроме как беспомощно слушать свою докторшу и просто мотать на ус. - Отойдя от темы, хочу признаться - я искренне считаю, что вас мне послали высшие силы. Только не понимаю, за какие заслуги, - улыбаясь самыми уголками губ, откровенничал Саске. – Вы столько времени ухаживали за мной и продолжаете заботиться обо мне сейчас. Даже не представляю, чем в дальнейшем смогу вас отблагодарить. Всё это Саске говорил с наполненным необычайной теплотой взглядом, под натиском которого Цунаде едва не растаяла. Серьёзно, у неё тоже есть вопросы к высшим силам – откуда и для чего те подкинули ей этого дивного ребёнка. Увы, Цунаде не могла воспринимать иначе образ сидящего напротив человека, потому что она узнала его раненым, поломанным и уязвимым. Таким, который явно бы не встал на ноги без её помощи. - Тот прогресс, который ты демонстрируешь мне изо дня в день, вопреки моим прогнозам – самая лучшая благодарность, золотце. Я счастлива каждый раз, когда осознаю, что те или иные мои старания не напрасны. А ты вообще из разряда моих личных врачебных чудес. Цунаде хотела было добавить что-то ещё, но замолчала. Слова будто комом забили горло, а на глазах едва не навернулись слёзы. Всё-таки она стала чрезмерно чувствительной в последнее время, ей-богу, как беременная самочка. Даже думать о таком страшно и смешно одновременно. - Скажите, Цунаде, нет ведь никаких гарантий, что моя память полностью восстановится? – вопрос, вырвавшийся из уст Саске, прогремел необычайно твёрдо. - Вероятность есть. Гарантий нет, - не увиливала женщина. – Тем более, мы уже разобрались в том, что твоя форма амнезии нетипичная. Кроме того… Долгое время не хотела я это озвучивать, но, боюсь, худшее уже произошло. Так как твоего имени не обнаружилось в списках действующих офицеров, а это дело ни одного дня, полагаю, родные давным-давно тебя оплакали. По правде, Цунаде ожидала, что Саске в очередной раз захочет присвоить себе мифическую вину и станет сокрушаться из-за того, что причинил родным такую нестерпимую боль, как будто он по собственному пылкому желанию едва не погиб и всех забыл. Однако, к собственному удивлению и счастью, женщина оказалась неправа. – В таком случае, так гораздо гуманнее. Лучше один раз переболеть и постепенно осмыслить свою жизнь без моего в ней наличия, нежели месяцами и годами томиться в ожидании и сходить от него с ума, цепляясь за призрачное чудо. Серьёзность с коей Саске выразил свою мысль до странного пробрала до костей. - Справедливо, - подумав, согласилась Цунаде, но, миг спустя, добавила неуверенно, - наверное. Как бы то ни было, повлиять каким-то образом на твоих родных я не в состоянии, а вот на тебя – вполне, - лекарша постаралась аккуратно перевести стрелки в иное направление. – Как тебе известно, госпиталь готовится к закрытию. Завтра его покидают два последних пациента, вслед за ними я и оставшиеся врачи. А твоё состояние, надо заметить, всё ещё требует наблюдения и толковой реабилитации. Это не беря в расчёт твою побитую голову. В общем, я намерена и дальше оказывать тебе врачебную помощь, а ещё подставить плечо поддержки. - Не уверен, что понимаю вас, - проговорил Саске, продолжая сжимать почти полную кружку кофе, которая, казалось, вот-вот треснет под натиском напряжённых ладоней. - Хочу, чтобы ты уехал отсюда со мной, - выпалила Цунаде, отчего-то жутко волнуясь, но тут же собрала волю в кулак, будучи твёрдо мотивированной. – Даже больше скажу – я давно решила забрать тебя, если за время нашего взаимодействия здесь ты так и не вспомнишь своего происхождения. Во-первых, чего тебе терять? Во-вторых, чтобы не сталось с твоей памятью, по жизни будешь устроен. Парень ты толковый, благородный и душевный. На вес золота одним словом. Нельзя такому добру пропадать. В-третьих – я ночами спать не смогу, если мой госпитальный ребёнок отправится скитаться чёрти где и жить непонятно как и на что. Ну а там, глядишь, вольёшься в новое русло, откроешься для иного быта. Фронт постепенно отойдёт далеко на задний план, позволив тебе вспомнить себя, родимого. И да, возражений я не приму. Увы. Внезапно на столе замаячила уже знакомая золотистая коробка, которая выглядела так, будто её успели подрать голодные собаки. А из коробки, будто по волшебству нарисовалась бутылка искрящейся янтарно-красной жидкости. - Твоё здоровье, - улыбнулась Цунаде, воодушевлённо осушив рюмочку. - Боюсь, такими темпами, я по гроб жизни не расплачусь с вами за вашу заботу, - кажется, Саске чувствовал себя куда более неловко, чем лекарша ожидала. - Моей наградой будет твоё счастливое лицо, если не так, так этак помогу тебе обрести себя. А вообще, ручаюсь, наш городок придётся тебе по душе. Особенно, если любишь комфортный тёплый климат и приветливую атмосферу, где все вокруг как свои. - Что же за городок? – проявил осторожное любопытство бывший действующий офицер. - Танзаку. Слышал про такой? - Нет, - честно признался Саске. Готовая провести капитану краткий экскурс, Цунаде вновь наполнила рюмочку, однако пригубить содержимое не спешила. - Небольшой, относительно молодой город на востоке Страны Чая. Но конкретно в Танзаку чай не выращивают, что не мешает данному продукту иметь неприлично дешёвый ценник на торговых прилавках. Когда-то Танзаку был захудалым городишкой, существующим на деньги от казино, наливаек и борделей. А за минувшие лет двадцать дела в Танзаку круто поменялись. Короче, сейчас эта некогда дыра – вполне себе процветающее живописное поселение с множеством красивых мест, населённое, в основном, мигрантами из разных уголков континента. У нас даже свой курорт есть и близлежащий портовый посёлок с международной судоходной развязкой. Сама я, к слову, руководитель и одна из лечащих врачей местного госпиталя. Коротышка, которого ты чуть не прибил, тоже оттуда. Это здесь он отработал врачом общей практики, а вообще химик, причём гениальный. Такое замутить способен из, казалось бы, говна и палок, что закачаешься. И в ядах шарит – дай боже. Было дело занедужила мальца, так этот зельевар угостил какой-то редкостной дрянью, что на утро будто заново родилась. То-то, - глубокомысленно заключила Цунаде. – В общем, не пальцем деланные. Закончив свой рассказ, женщина умильно прищурилась, буквально поедая взглядом молодого альфу напротив. - Зуб тебе даю, Саске. Не пожалеешь, что к тётке подался. Так что смело настраивайся на послезавтрашнюю дорогу. Добираться предстоит через залив. Надеюсь, морской болезнью не страдаешь. - Я тоже надеюсь, - вторил парень. Далеко не сразу Цунаде заприметила тоску, внезапно проступившую на лице Саске. - Чего приуныл, золотце? Не убедила? - Всё в порядке, - отговорился Саске. – Я, наверное, просто взволнован. - Ничего, это вполне естественно и простительно. Что ж, - Цунаде подняла, наконец, всё ещё полную рюмочку, - за красивые перспективы! Подтвердив тост, Саске согласно кивнул, допивая кофе.