(не) смотри

— Давно не виделись, дружище. Казуха облегчения в глазах друга не видит или, может, просто не желает. Горо хочется хрипеть задушенно от ощущений новых — оттого не менее неприятных — где-то под рёбрами. Горо руку к груди прикладывает и улыбается слегка. Прячет за этим жестом впивающиеся в ткань ногти, потому что чувство невыносимое, а вспороть себе грудную клетку мешает слишком внимательный и даже будто настойчивый взгляд Казухи. Тот обводит его зрачками незаметно — для остальных, но не для них двоих — и останавливается на лазурных глазах. Хоть и прошли годы, хоть Казуха и вернулся обратно, чувство тоски почему-то никуда не исчезает, а будто наоборот — продолжает разрастаться стремительно, охватывая целиком тело и разум, отравляя ядом внутренние органы, пока сердце в лихорадке бьётся. Горо трясёт, Горо знобит, и он перестаёт улыбаться, убирает руку подальше от сердца; ведь его бешеный бег прямо в ладонь отдаётся. Неприятно и болезненно, словно не сердце, а молот тяжёлый. Казуха руку взглядом провожает, в глазах его мимолетная боль читается, а потом скрывается, прячется за радужкой. Казуха не говорит ничего и отворачивается даже, отчего сердце Горо останавливается на пару мгновений, а потом взрывается болью так, что у парня искры перед глазами пляшут. Горо встряхивает головой до хруста в шейных позвонках. Чтобы искры быстрее ушли, чтобы мир перестал темнеть судорожно, чтобы Казуха ещё хоть раз на него посмотрел. Казуха не смотрит; Казуха делает вид, что его это не касается, и отходит с Бэй Доу чуть дальше. Водит взглядом по песку неприятно мокрому, по воде и растерянному в спешке оружию. Солдаты будто нарочно что-то говорят: о битве, о дальнейших указаниях, о первых успехах. Горо бы отмахнулся от них, да честь с совестью не позволяют — генерал все-таки, ему ж ещё этих людей за собой вести, так как они пойдут за ним после такого отношения? Он отвечает им, иногда много даже, но чаще всего буркает односложно «да» или «нет». А сам еле держится, чтобы не обернуться, не подойти и не сказать о том, как сильно скучал. У Горо после смерти друга Казухи вся жизнь из сплошных «не» состоит: не подводить, не напоминать, не говорить с ним чересчур громко. Не признаваться. В голове только мысли о том, как уйти поскорее. На что сослаться? На то, что голова болит? Или старая рана открылась, перевязать её нужно? Не может же он прямым текстом сказать, что больно ему вовсе не от телесных ран. Больно от присутствия Казухи и изучающего взгляда Бэй Доу, скользящего меж лопаток. Горо стоит до тех пор, пока не становится совсем тошно. Уже без разницы, как отмазаться, главное — уйти, сбежать, скрыться от других и самого себя. Но повернуться и спокойной уйти ему не дают: дёргают за запястье, подхватывают под руку, когда он от неожиданности оступается, и ведут за собой подальше от людских глаз. Нос ощущает приятную смесь знакомого запаха с солоноватым морским и режущим рецепторы терпким — рома. Горо невольно прикрывает глаза и принюхивается к знакомым любимым ноткам, искренне стараясь игнорировать сторонние. И только потом понимает, чей это запах. Он распахивает глаза, и в этот же момент его проводник останавливается. Напротив застывшего в недоумении Горо стоит Казуха. Смотрит совсем не так, как там, среди ополченцев. В глазах его радость встречи перемешивается с облегчением. Потому что жив, потому что не случилось ничего плохого за время отсутствия Казухи. Потому что тоже скучал. Горо задыхается, путается в нитях своей любви и старается не показывать свои чувства явно. Но Казуха сейчас подобен открытой книге, и читает он других людей легче лёгкого — а потому на повисший в воздухе неозвученный вопрос притягивает Горо к себе и целует. Хвост вздрагивает пару раз от неожиданности и волнения, пока его обладатель пытается осознать реальность. Казуха отстраняется — как кажется Горо, слишком быстро — и проводит языком по губам, слизывая чужой вкус. Горо этот жест взглядом голодным провожает: хвост дрожит, и сердце сжимается в сладостном предвкушении. И совсем-совсем не больно, будто так и должно быть. Горо впивается взглядом в расширенные зрачки Казухи, ища там ответ. Облизывает губы тоже: — Ты… — Скучал очень, да, — Казуха улыбается счастливо, а в груди Горо фейерверки взрываются. Не Ёимии. Свои собственные.