Красный гладиолус

В больнице было пусто и до омерзения чисто. Каждый его шаг отдавался от стен и бил в незащищенное чешуей брони место. Только цветы, плотно прижатые к груди, были его единственной защитой. Гладиолусы Песара, красные как венозная кровь. Никаких пошлых дополнений — только черная бумага и тонкая алая лента. Его враг заслужил самое лучшее. Вадим сказал только номер палаты — восьмая. Счастливое число для несчастливого человека. На вопрос об имени Дракон усмехнулся и сказал, что это будет занятный сюрприз. Давить Алтан не стал. Чумной доктор и правда стал сюрпризом, так пусть и дальше держит интригу. Фиолетовый пиджак Разумовского на стуле для посетителей стал лучшим указателем, чем табличка с номером на двери. Алтан вздохнул. У этого бешеного вообще нет мозгов… Какой бы не была частной и закрытой эта больница светить приметной одеждой и не менее приметным лицом было опасно в любом случае. Алтан был тому доказательством. Не нужно было иметь особых выходов, чтобы отследить, где именно заштопали Чумного доктора. Он толкнул дверь и вошел внутрь. Писк приборов оглушил его после стерильной тишины коридора. Штора скрывала покореженное тело. Других Вадим после себя не оставлял. Алтан отодвинул ширму и оглядел ноги, скрытые белой простыней. Его взгляд поднимался выше, оглаживая крепкие бедра и прямую талию. Под костюмом Чумной доктор выглядел куда крепче и мощнее. И грудь была… Алтан зажмурился до искр в темноте и распахнул глаза. Перед ним лежала девушка с крупными и ровными чертами лица. Прямой нос сжимала пропитанная кровью повязка, пухлые губы, разделенные трубкой для дыхания, иссушили лекарства. Она была так беззащитна и прекрасна, распластанная на милость и профессионализм врачей, что Алтан подавился вдохом. Растоптанный цветок. Он положил букет рядом с перевязанным запястьем левой руки и склонился над ней. Она дышала с трудом, со свистом. Алтан протянул руку и нежно коснулся впалой щеки, самыми кончиками пальцев. Он благоговейно выдохнул, словно бы и не ждал такого откровения. — Так вот каков ты, Чумной доктор, — прошептал он, наклонившись к самому ее уху. Аппарат искусственного кровообращения взвыл на мгновение. Алтан взглянул на него мельком и улыбнулся — линия сердечного ритма исказилась, подскочила до неприличия высоко. — Так ты слышишь меня, — прошептал он. В ответ прибор снова оглушительно пискнул, но подключенная к нему девушка так и оставалась безмолвной. Она говорила сердцем, и Алтан нервно облизнул губы. Формат их общения взбудоражил его, человека, не равнодушного к эстетике в любом ее виде. — Ты разговорчива, Чумной Доктор, — сказал Алтан. — Мне нравится, что на каждое мое слово у тебя есть ответ. Мне нравятся сильные женщины с собственным мнением. АИК снова пискнул. Алтан усмехнулся — ему показалось, что звук походил на саркастичное замечание нравоучительного толка. — Ты даже полностью обездвиженная, — продолжал он, отстранившись от нее, — пытаешься доказать мне благодать правого дела… Алтан положил руку на прибор, чувствуя тонкие электрические вибрации ее сердца. Они прошли возбуждающей дрожью по всему телу. — А я ведь так легко могу отобрать у тебя эту возможность, — сказал он, снимая руку с прибора и наклоняясь к ней снова. — Прямо сейчас. Упрямый писк, провокационный. Она никогда не признает ни поражения, ни собственной слабости, как бы не сомневалась. — Нет, нет, — прошептал Алтан. — Зачем мне это? Мы только встретились. Мы только познакомились. Мы только поговорили. К тому же, я жду ответного свидания… Удар сердца был пропущен. Алтан прикрыл глаза и сглотнул комок. — Я коснулся твоего сердца, — пояснил он. — Теперь твоя очередь коснуться моего… Он выпрямился и посмотрел на прибор. Сердечный ритм был ровный, космонавтский. Алтан усмехнулся и обласкал взглядом лицо девушки. Он уже протянул руку, чтобы коснуться резной скулы с коротким порезом, когда голос за спиной остановил его. — Думаю, что руки тебе еще пригодятся, — сказал Разумовский с ехидной насмешкой. Алтан зажмурился и сжал ладонь в кулак. — Думаешь, если я вернул тебе твою шавку, то ты можешь так запросто угрожать мне? — спросил он, открыв глаза, но все еще не удостоив Разумовского взглядом. Ему не нужно было видеть его лица, чтобы знать, что тот по-детски скривился. — Кто среди трусливых и жалких шавок живет, каждого верного и близкого человека шавкой считает, — заметил Сергей. — Жаль, что понятия чувств искренних, глубоких и человечных тебе не знакомы. Алтан повернулся к Разумовскому, сохраняя бесстрастное выражение на лице. Вся страсть была утрачена с его приходом. Осталось только брезгливое любопытство. Алтан почувствовал себя сплетником, которому интересны несчасться знакомого его знакомого. — Неужели? — изогнул он бровь. — То есть настолько вы близки, что мне следует завидовать? Разумовский сложил руки на груди. Он сверлил Алтана выжидающим взглядом. — Решать тебе, — сказал Сергей. — Но помни, что зависть — плохое чувство, даже греховное. Алтан завел руки за спину и нечаянно коснулся белой простыни. Это мимолетное касание ударило его током. Ноги подкосились, во рту пересохло. В ушах зазвенело… — Да… В грехах ты разбираешься действительно хорошо, чего еще ждать от убийцы и лжеца, — сказал Алтан. — Правда у меня нет никакого интереса разговаривать о них. Тем более с тобой. Сергей слегка наклонился, заглядывая за спину Алтана. Тот хотел сделать шаг в сторону, чтобы заслонить девушку на кушетке от его въедливого взгляда. Очевидно, когда ей делали предложение стать Чумным доктором, ее от Разумовского некому было заслонить. А он мог бы. А он мог. — Красные гладиолусы, — протянул Сергей с печальной усмешкой. — Видимо, разговоры о добродетели тебе ближе, чем о грехах. Алтан сцепил зубы и расправил плечи. Этот фарс стал ему окончательно неприятен. При дамах такие разговоры были не позволительны. — Поставь цветы в воду, — процедил он, обходя Сергея и приближаясь к двери. — А то завянут… — Не завянут, — жестко ответил Разумовский. — Я о них хорошо позабочусь. Дверь хлопнула, и прибор жалобно пискнул. Сергей прошел к кушетке и взял букет в руки. Сладкий цветочный аромат ударил в нос, и Разумовский чихнул, прикрыв рот сгибом локтя. — Гадкий веник, — фыркнул он, швырнув букет в мусорную корзину у двери. АИК протестующе цыкнул.