Покидая Юду

Вэй Усянь очнулся из-за того, что камешек под поясницей вдавился с такой силой, будто собирался стать частью его тела. Его. Тела. Глаза распахнулись сами собой. Наверху смутно виднелся низкий тёмный потолок с сиротливым обрывком паутины. Свет должен был показаться Вэй Усяню режущим, слишком ярким после той абсолютной тьмы, к которой он привык — более непроглядной, чем в самом глухом беспамятстве — но на деле даже щуриться не пришлось. Бледное, рассеянное, голубоватое утро, столь раннее, что лучшего времени для нападения на войне не найти; он без труда мог вспомнить по крайней мере полдюжины таких вылазок, в которых принимал участие вместе с Цзян Чэном. Затем воспоминания принялись всплывать в его голове одно за другим. Последним, что он помнил, было рычание мертвецов за спиной и ощущение Тигриной печати, трескающейся в его руках надвое и осыпающейся мелкой ржавой крошкой сквозь пальцы. Вэй Усянь вновь опустил веки. Он не торопился шевелиться — привык полагаться на инстинкты, и было нечто тревожное в том, что его первая мысль была связана с внезапным нападением и военными действиями. Не стоило привлекать лишнее внимание. И хищник, и нечисть, и человек в первую очередь среагировали бы на движущуюся цель. Память была ясной — во всяком случае, не более дырявой, чем обычно. И всё же, невзирая на прошлое, он был счастлив смотреть на бледный свет сквозь опущенные ресницы и чувствовать, как острый камешек впивается в самое чувствительное место его тела. Да. Нужно уже было проверить этот внезапный подарок судьбы. Помимо зрения и осязания, вернулся слух: тихие, сонные звуки уединённого, но не безлюдного места. Шелест ветвей под ветром, к которому вскоре присоединилось несколько птичьих трелей, и — что это? — кудахтанье кур? Затем вдали залаяла собака. Вэй Усянь подскочил и рывком сел. ...Прямо посреди душной полутёмной комнатушки. Откуда-то сверху свисали полотнища ткани, делая её ещё меньше. На первый взгляд, пусто и тихо — никого и ничего. Вэй Усянь перестал вертеть головой и опустил взгляд на свои руки — любопытство было непреодолимо. Несколько раз сжал и разжал пальцы, не веря ощущениям, поднёс ладони ближе к глазам. Похоже, тело досталось (как, кстати?) либо неухоженное, либо какое-то лежалое. Патлы, ногти... Готовый лютый. Ко всему прочему добавились запахи: пыли, влажной древесины, и ещё те, что возникают в маленьких и тесных помещениях, в которых пару дней не открывали дверь. Воздух, наполняющий лёгкие, сырость и прохлада, поднимающая дыбом волоски на предплечьях, боль в шее и тяжесть в голове — ощущения тела возвращались одно за другим. Точно, лежалое. В особо неудобном гробу. Вэй Усянь подобрал под себя ноги, перевёл дух и медленно встал. Пол, оказавшийся неожиданно далеко, качнулся под ним, но он тут же поймал равновесие — чтобы звучно приложится макушкой об притолоку. Вэй Усянь невольно вскрикнул и умолк, недоверчиво прислушиваясь к звуку. Голос был другой, непривычный, как и всё остальное, но вообще-то тело слушалось замечательно. Он стоял в центре неровного, неряшливо выполненного прямо на земляном полу рисунка, обведённого по краю конопляными верёвками, натянутыми на колышки. Самый простой и плохонький барьер, доступный даже шарлатанам-самоучкам. Бродячие заклинатели часто использовали такие. Вокруг валялись обрывки бумаги, глиняные черепки, завязанные узлами ленты. Вэй Усянь завертелся на месте, оглядывая начертание, наклонился, подцепил пальцами ещё влажный комок земли. Как и ожидалось, печать была нарисована кровью. Снаружи послышались голоса и звуки шагов. Не будь Вэй Усянь так увлечён исследованием печати, он бы услышал их раньше. Искать укрытие было некогда. Вэй Усянь чиркнул босой стопой, разрушая рисунок на полу, и метнулся вглубь дома. Когда дверь распахнулась, бледный квадрат света упал на заваленный мусором и испятнанный земляной пол. Человек на пороге остановился, пытаясь разглядеть что-нибудь в глубине комнаты. Спутник за его плечом грубо толкнул его, врываясь в дом. — Эй, ты! Сумасшедший! А ну выходи, мерзкое отродье, проклятый "обрезанный рукав"! Как ты смел жаловаться на меня! Это был какой-то юнец с неприятным лицом и телосложением, которое дядя Цзян назвал бы увесистым. Одет гость был заметно лучше, чем крестьянин, — сын купца или чиновника средней руки, решил Вэй Усянь. Новые глаза легко подстроились к яркому свету снаружи. — Как ты посмел лгать, что я краду у тебя вещи! Мо Сюаньюй, запомни! Не слишком гордись только из-за того, что мы родня! Твоя мать была всего лишь беспутной дочерью наложницы, а моя матушка — законная дочь и почтенная госпожа! Всё, что у тебя есть, дала моя семья, а значит, эти вещи — мои. Ты сам — вор! Тащишь всё, что видишь! Вэй Усяня юнец по-прежнему не замечал: поднять глаза вверх ему и в голову не пришло. "Ого, — восхищённо подумал Вэй Усянь. — Я — человек-кот!". Он вжался в потолок в самом тёмном и дальнем от двери углу, упираясь руками и ногами в стены и свесив волосы вперёд. Это было всё, что ему удалось придумать за те мгновения, которые у него были до того, как дверь распахнулась. В следующее мгновение Вэй Усянь едва не стал человеком-летающим котом, чудом не сверзившись вниз от изумления: куча тряпья в противоположном от него закутке зашевелилась, захныкала, и на тусклый свет выползло неряшливое, растрёпанное существо с неестественно белым лицом и пунцовыми пятнами на щеках. Мигом подскочив к существу, юнец с торжествующим возгласом отвесил ему пинок. Далее удары посыпались один за другим, причём к молодому господину присоединился слуга. Они остановились, лишь когда запыхались и выбились из сил. Их жертва жалко скулила, свернувшись в клубок на грязном полу. Наконец, те двое ушли, выкрикивая угрозы и проклятия, и дом вновь погрузился в полумрак. Только после этого Вэй Усянь рискнул спуститься. — Эй. Человек на полу по-прежнему скулил. Без помощи Вэй Усяня ему не пришло в голову попробовать хотя бы сесть. Вблизи Вэй Усянь разглядел, что ужасающая "призрачная" раскраска была густым слоем дурно наложенных белил и румян. Под ними было совершенно не разглядеть лица, однако волосы были густые и чёрные, как у молодого человека. Глаза у парня были слезящиеся и совершенно пустые. Бессмысленнее, чем у младенца. Мо Сюаньюй, вспомнил Вэй Усянь. На полу по-прежнему валялись обрывки бумаги, слуга и господин, уходя, и не подумали прибраться. Вэй Усянь подобрал листы, поднёс поближе к свету, пробивающемуся сквозь щели в двери. Ему повезло — несчастный сумасшедший, видимо, мало интересовал свою родню. И был довольно тихим. Вэй Усяню хватило времени, чтобы изучить записи. Почерк был ему незнаком, но вот текст... Не узнать одну из собственных теоретических наработок было нельзя. Когда-то он придумал этот ритуал от скуки. Призыв злобного духа-мстителя в обмен на душу и тело. Душа шла в расход, тело использовалось по прямому назначению. Вэй Усянь трижды наскоро ощупал себя (ха, гибкость тоже ничего), осмотрел руки и ноги, подвигал плечами, но тело было целенькое и бодрое. Ни порезов, ни даже царапин. Что за чушь, прежнему хозяину не было нужно от жизни ровным счётом ничего, а Старейшину Илина он в себя призвал из любви к искусству? Вэй Усянь никогда не увлекался деталями, записывая новые идеи. Ему самому подробные записи и не были нужны, он доверял бумаге только ключевые точки, самое важное, костяк заклинания, так сказать. Во-первых, потому, что не нуждался в более серьёзных подсказках во время работы, а во-вторых, потому, что любил импровизировать. Главное — ухватить суть, миг озарения, когда начинаешь интуитивно чувствовать, что новая задумка рабочая и закончится успехом. Всё остальное, как правило, додумывалось на ходу. Что уж там, девиз "главное — ввязаться" подошёл бы Вэй Усяню не хуже, чем "достичь невозможного". Потом даже он сам не всегда мог разобрать собственную скоропись в порывах вдохновения . Вопрос был в том, насколько сырые идеи Вэй Усяня (а не законченные изобретения вроде компаса) могли сработать в чужих руках. Он допускал, что достаточно терпеливый и талантливый человек смог бы разгадать его каракули и ухватить правильную ниточку, чтобы распутать весь клубок. Но судя по тому, что он видел, Мо Сюаньюй таким человеком не был. Может, им был тот, чьё тело занял Вэй Усянь? Он почти сразу отмёл это предположение. Оставалось только догадываться, в какую сторону свернул ритуал, который проводился полоумным и недоучкой. Что недоучкой — Вэй Усянь определил сразу же, стоило ещё разок всмотреться в смазанный рисунок на полу. А полоумный вон, по-прежнему сидел и дрожал в своём углу. Что за обида толкнула этих двоих на такое безумие, как призыв Старейшины Илина? И был ли Мо Сюаньюй сумасшедшим до этой ночи, или он спятил, увидев, что сталось с его товарищем? Кстати, надо бы уже взглянуть на этого господина... скажем, в зеркало. Или хотя бы в какой-нибудь пруд. Осторожно потрогав лицо, Вэй Усянь с облегчением убедился, что ничего особо ужасного (например, носа пятачком) под пальцами не ощущается, и даже жутких белил на коже нет. Хлипкая дверь подалась легко. В первое мгновение свет раннего утра поразил его. Синева неба, зелень жизнерадостных весенних лопухов у ограды, стылая влажность земли под босыми стопами обрушились на него, как водопад, под которым они с восьмилетним Цзян Чэном, наслушавшись сказок о великих отшельниках, пытались как-то медитировать — и после неделю провалялись с простудой. Какое-то время Вэй Усянь просто стоял на пороге, не двигаясь и бессмысленно щурясь на мир. Потом разглядел колючие кусты слева, большую и зажиточную деревню за обширным выпасом, упитанного осла за оградой и очень перспективную лужу не далее как в десятке шагов. Похоже, бывшую лошадиную поилку. Он покосился на осла. Ну, или не лошадиную. Итак, что мы имеем, — сказал себе Вэй Усянь и мысленно огладил воображаемую бородку. Лет двадцать, и, хвала небесам, ничего такого, из-за чего стоило бы переживать. В прошлом он был красавчиком, и новое лицо, критично решил Вэй Усянь, конечно, не дотягивало. Тут островато, там резковато, вот здесь поменьше бы углов, но зато, ничего не скажешь, выразительно. Характер чувствуется. Глаза, правда, как у упыря из болота — этот жертвователь, что ли, не спал пару суток перед ритуалом? Однако в целом, если не придираться... то Вэй Усяню повезло. Очень даже. Белая кожа. Рост... ого! Из Цинхэ, что ли? Кости... Вэй Усянь покрутился на месте, снова уставился на руки, на этот раз с недоумением. Тонкие кости. Особенно если судить по запястьям. Уж в чём-в чём, а в костях он разбирался неплохо. Помнится, в Вэнь Нине он ковырялся неделями, а сколько трупов выкопал в своё время — Вэй Усянь и сам не помнил. Иногда казалось, что половина войны прошла с лопатой в руках. Итак. Кости тонкие, вполне подходящие двадцатилетнему. Но всё остальное!.. Грандиозная, в стиле Не, фигура, непропорционально расширяющаяся кверху, с такими широкими и высокими плечами и мощным загривком, что поневоле вызывала в памяти самца лося или медведя. Или увиденные лишь раз стилизованные старинные доспехи из зала предков с неестественно широкими наплечниками. Внушительно, и не то чтобы сплошь и рядом встречается у юношей... Тут Вэй Усянь спохватился, что не сделал того, что должен был сделать любой уважающий себя мужчина в первую очередь. Задрав подол белого балахона, составлявшего всю его одежду ("ну точно, саван у покойника!"), он быстро нагнулся и уставился себе между ног. "...у юношей!" — с облегчением мысленно повторил он, для верности ещё и ощупывая доставшееся двумя руками. Вэй Усяня могло извинить только то, что он уже очень давно не обращал внимания на своё тело. В общем-то, даже в юности в Пристани Лотоса, а после Луаньцзан и подавно. Выполняет то, что от него требует хозяин — и хорошо, покорно затягивает раны — и ладно. Пока шагает сутками, сражается и не требует слишком много пищи, можно не обращать на него внимание. В этом и была суть пресловутого "разрушающего тело и душу" воздействия тёмной ци на заклинателя. И причина, почему использующие её выглядели так паршиво. Нет, тело не слабело и не старело, напротив, а уж в том, что касается выносливости и заживления ран, тёмная энергия могла обставить хоть два золотых ядра. Это Вэй Усянь испробовал на себе. Но она напрочь уничтожала связь между телом и здравым осознанием его, тела, потребностей. Вот почему идущих неправедным путём, с одной стороны, было так трудно убить, а с другой... Ну, Вэй Усянь всерьёз подозревал, что большинство известных истории тёмных заклинателей загнулись потому, что забыли вовремя пожрать или выспаться. Или там очередную дырку в боку залепили подорожником. Следующая мысль едва не заставила Вэй Усяня подпрыгнуть. Хлопнувшись в позу для медитации прямо у лужи, Вэй Усянь зажмурился и сосредоточился. И тут же недоуменно распахнул глаза. Ци в теле была. Полузабытое, но знакомое ощущение. Только двигалась как-то хаотично. А вместо ядра было... что-то. Мало похожее на привычный ком жара в даньтяне — нечто более размытое, неуловимое, однако столь же не похожее и на пустоту, которая стала спутницей Вэй Усяня после удаления золотого ядра. Не угасший очаг, а... Сзади раздался звук. Мо Сюаньюй выполз из дома, подметая пыль длинными волосами. — Что же вы тут наворотили вдвоём, а, молодой господин Мо? Сумасшедший, естественно, не ответил. Мог ли жертвователь быть местным? К примеру, ещё одним деревенским чудаком или — что там говорил увесистый невежда — "обрезанным рукавом"? Приятелем Мо Сюаньюя? Не исключено. Тогда в деревне его могут знать. У него может найтись семья или соседи, достаточно хорошо знакомые с оригиналом, чтобы почувствовать неладное. А это, в свою очередь, обещает неприятности. В лучшем случае местные попробуют избавиться от проблемы самостоятельно, в худшем — позовут на помощь ближайший орден. Нужно было как следует осмотреть лачугу Мо Сюаньюя. Поискать, не найдётся ли там чего-нибудь, указывающего на личность бывшего хозяина тела. Или на то, каким всё-таки образом из ритуала получилось то, что получилось. Пока безумец ползал на солнышке в грязи, Вэй Усянь обшарил все углы в немудрёном жилище. Находки были скромные: постель за прохудившейся занавеской, пара щербатых мисок, неожиданно изящные фарфоровые чашечки с цветочной росписью, поношенная смена одежды (у Вэй Усяня она ощутимо трещала в плечах и едва прикрывала икры, но выбора не было), несколько простеньких шпилек и пара серёжек, дешёвые белила, румяна и краска для губ. Последним Вэй Усянь осмотрел угол, в котором Мо Сюаньюй прятался до прихода гостей. Под залежами тряпья и вездесущими обрывками бумаги его рука наткнулась на участок рыхлой земли, отличающийся от утоптанного до каменной твёрдости пола. В красивой лакированной шкатулке сандалового дерева содержались, видимо, сокровища Мо Сюаньюя. Сумасшедший до последнего сидел в своём закутке — пытался сберечь самое ценное даже в состоянии помутнения. По крышке шкатулки вилась изящная резьба: виноградные лозы, плоды граната... и пионы. Много пионов, украшающих острые уголки, переплетающихся с основным узором, теснящихся у защёлки. Неожиданно дорогая и красивая вещь среди общего убожества жилища. И наверняка вместительнее изнутри, чем выглядит снаружи. Не то, что можно купить на обычном торжище. Ничего удивительного, что Мо Сюаньюй опасался показывать это посторонним. Крышка поддалась легко. Вэй Усянь едва успел ощутить покалывание в кончиках пальцев — замок закрывался на ци, но её было мало и такаяй слабенькая, что и усилий прикладывать не пришлось. Книги. Несколько тонких, сшитых между собой листов, исписанных неровным детским почерком. Кисть для письма. Пара начальных пособий по заклинательству — вполне приличных, с пометками и комментариями и с цзиньской печатью — такими метили свитки в орденах, а всё тот же навязчивый стилизованный пион не узнать было невозможно. Ещё одна шпилька, на этот раз подороже, из древесины павлонии, с бусинами резной кости. Поясная подвеска в виде пригнувшего загривок перед атакой быка — материал незнакомый, не нефрит или яшма, а какой-то тяжёлый гладкий камень. Жемчужный браслет. Павлинье перо. Детская погремушка, украшенная цветными бусинами. Тушечница из дорогущего привозного стекла... Мешочек цянькунь. Работающий — это Вэй Усянь определил на глаз, — непривычно удлинённый, от горловины до завязок расшитый печатями, а поверх ещё и расписанный подозрительно буроватой от времени тушью. Сохранение, удержание, обуздание, безвременье, неизменность, мост, пресечение, ещё удержание, о, а вот здесь вплетена целая фраза, о таком раньше доводилось лишь слышать, но видеть — ещё никогда... "Ни на земле, ни под землёй, ни в Юду". И второй цянькунь. Меньше, проще, без сложной вязи заклинаний. Похожий на лекарский. Запертый на силу и кровь, но с таким количеством влитой духовной энергии, что это должно быть заметно даже обычному человеку, а в руках у Вэй Усяня он просто засветился, как фонарь. Без затей припечатанный поверх горловины символом, знакомым до кислой изжоги и узла в животе. Красное на белом солнце в завитках огненных лучей. Вэй Усянь выпустил цянькунь, будто обжёгшись. На самом дне, последним в шкатулке, лежал портрет.

***

Вот тебе и шуточки про лежалых мертвецов, оцепенело подумал Вэй Усянь, когда первый судорожный ступор наконец миновал. Вот. Тебе. И шуточки. Ой, мама. Ой, шицзе. Ой, ой. Он всё ещё не дошёл до стадии "ой, Цзян Чэн", но был позорно к ней близок впервые с тех пор, как тот отогнал от Вэй Усяня стаю собак, когда им было по десять. Вэй Усянь выскочил прочь из дома, подышал, поглядел на раскачивающегося на месте и пускающего слюни Мо Сюаньюя, сел у лужи, обхватил колени руками и закачался туда-сюда. Сумасшедшие были всё-таки не дураками, потому что думалось так действительно легче. Во всяком случае, немедленно покидать мир во второй раз расхотелось, а голова наконец включилась настолько, чтобы выдавать более-менее здравые мысли. Вэй Усянь ещё раз безнадёжно осмотрел новое тело на предмет порезов, травм и повреждений. При правильном проведении ритуала на теле должны были остаться метки, символизирующие предсмертные желания жертвователя. Но ничем правильным тут и не пахло. Потому что ритуал с самого начала пошёл вкривь и вкось. Простенький, в сущности, там и духовных сил-то не надо, только злость и решимость. И чего-то из этого Мо Сюаньюю не хватило. Настолько, что он рискнул пойти на обман. Попытался перехитрить принцип воздаяния, на котором держится любое заклинательство, в том числе и тёмное. Но не зря же слово "заклинание" сродни слову "закон", а всякий закон устанавливает гармонию, что на земле, что на Небесах, что в Диюе. Ты мне — я тебе. Отдай что-то, чтобы получить что-то взамен. Мысли дёргались судорожно, рывками, но привычный способ убежать от того, что ранит — с головой нырнуть в решение хитрой головоломки, — работал. Вэй Усянь зачерпнул ладонью, плеснул себе в лицо из лужи, мотнул головой, проморгался и закачался с удвоенной силой. ...Мо Сюаньюй не пожелал платить по счетам. Он хотел призвать Старейшину Илина в качестве мстительного духа, а вот рассеивать душу и отдавать тело — не очень. То, что не пришло бы в голову нормальному образованному заклинателю, запросто провернул недоучка Мо Сюаньюй. И как часто бывает с недоучками (почему он, к слову, ушёл от Цзиней?.. а ведь явно ушёл, и явно от Цзиней)... так вот, как часто бывает с недоучками, не имеющими понятия, что их затея нарушает порядок мироздания и невозможна по определению, у него всё получилось. Почти всё. Против воли Вэй Усянь ощутил нечто сродни восхищению. Тип мышления людей вроде Мо Сюаньюя был ему близок и понятен. С той разницей, что Вэй Усянь-то обучение закончил, и выворачивал бы законы природы наизнанку осознанно и азартно... Плохо было, что память подводила его — но тут, скорее всего, дело было не только в его дырявой голове. Вэй Усянь попросту не мог забыть то, чего не знал — а подробностями он, признаться, не очень интересовался. Лань Сичэнь или Не Минцзюэ наверняка знали больше, но где сейчас эти двое... А кстати, где? И сколько, собственно, времени его не было в мире живых? Может статься, что он умер лет сто назад и нынешнее тело если и представляет собой проблему, то разве что этическую. А если нет? Надо делать отсюда ноги, мрачно подумал Вэй Усянь. Очень, очень быстро. Лучше до того, как нелюбезная родня Мо Сюаньюя всё-таки спохватится и пришлёт кого-нибудь ещё, помимо толстяка и его слуги. Ой, шицзе, как же я влип.

***

Поздно вечером со стороны деревни полыхнуло ци. Разом тёмной и праведной, вперемешку. Да такой, что у Вэй Усяня, так и просидевшего остаток дня у поилки, волоски на загривке встали дыбом. Он вскочил на ноги, метнулся в дом, содрал с места самую целую занавесь, соорудил из неё с помощью конопляной верёвки мешок и принялся сгребать в него всё более-менее ценное. Выбравшись наружу, Вэй Усянь бросил ещё один тревожный взгляд на деревню. Интересно, что за тварь притянул в эти края кривой, но, что уж там, изрядно тёмненький ритуал? В то, что она появилась здесь случайно, он не верил ни на грош. Не бывает таких совпадений. И ведь всякая дрянь продолжает стекаться к поселению, будто её что-то тянет туда, вон, даже отсюда видно и ощутимо... Снова слепящая вспышка ци. А не слабых заклинателей позвали на помощь местные, любопытно, кого. "И хорошо, что не слабых, — решительно подумал Вэй Усянь. — Значит, беспокоиться о людях нечего, там и без меня управятся". И следом: "Ну ничего себе у меня теперь охват чутья на чужие духовные силы!" Деревня была в добрых пяти ли от дома. Вэй Усянь изловил и навьючил осла, затем взгромоздил на него верхом Мо Сюаньюя. Оставлять его тут было бы глупо да и, в общем, нехорошо: жилось Мо Сюаньюю явно несладко, а кроме того, никакие догадки про ученичество у Цзиней не объясняли некоторых несостыковок. Допустим, Мо Сюаньюй сумел каким-то образом завладеть описанием ритуала. И мешочком цянькунь со всем содержимым. В чём-то это логично: записи Старейшины Илина запросто могли достаться ордену Ланьлин Цзинь в качестве трофея после его смерти. Ну а это тело, конечно, было трофеем Цзиней заслуженно: безродный парень, который его добыл, благодаря этому довольно быстро превратился во второго молодого господина ордена. Что с телом происходило дальше, Вэй Усяню после войны и в голову не пришло поинтересоваться. Казалось само собой разумеющимся, что его уничтожили; может быть, даже как-нибудь торжественно, с привлечением свидетелей. Не исключено, кстати, что так и было. Организовать такую обманку не сложно, зато руки потом развязаны. А на деле, конечно, трофейное тело... "шкура, когти и клыки", — нервно захихикал Вэй Усянь, спасибо, без рогов обошлось, так вот, трофей Цзинь Гуанъяо оказался в сокровищницах запасливых Цзиней. Что там с ним делали, одни предки знают. Но что-то делали, это точно. Пустое, без следа души, но идеально целое, оно, наверное, даже как мертвец не опознавалось. "Удержание" и "безвременье" на цянькуне, подумал Вэй Усянь. Идеально застывший миг между жизнью и смертью, когда душа уже ушла, а тело ещё живо и борется. Носится, как курица с отрубленной головой. А если у нас такое тело... а в роли головы душа "хунь"... а душу "по" получилось задержать, обеспечив нетленность... Ой. Ой-ой-ой. А "мост" и "пересечение" это, конечно, Найхэ-цяо, "Мост беспомощности". И всё равно не сходится. У Ланьлин Цзинь там что, тайники нараспашку? Все кто ни попадя могут вынести оттуда опасные и странные вещи? Ещё и находящиеся во владении Цзиней негласно, потому что старый му... мудрый га... змей Цзинь Гуаншань ни за что бы не стал светить у себя даже лишнюю медную монетку, не то, что такое. Всю войну плакался на разорение и нищающую казну. Да Мо Сюаньюй каким-то мастером на все руки получается. Везде вхож, всюду свой, мимо любой стражи пройдёт, любое зачарование распутает и ритуал Вэй Усяня дополнит на коленке. Ага, а потом проведёт его в средней глухости деревушке, где, похоже, прожил уже несколько лет. Запихнув в бесхозное тело именно ту душу, которую хотел, презрев все усилия знаменитых мастеров призыва Гусу Лань. Не то чтобы Вэй Усянь это помнил, но ведь наверняка над Луаньцзан Лани поработали, он бы на месте кланов своё посмертие на произвол судьбы не оставил, перестраховался бы как следует... Да этого Мо Сюаньюя, судя по тому, что Вэй Усянь видел, и в приглашённые ученики взяли бы не сразу! А между тем у него почти получилось, ну разве что с мщением вышла промашка. И расплатился он за успех не жизнью, не душой, а всего лишь рассудком — тьфу, да судя по этой раскраске во всё лицо, плата и так-то вышла скудная... От деревни полыхнуло как следует, уже не сплетением нескольких разных потоков, как раньше, а сплошной волной ци — раз в пять сильнее предыдущей. И на сей раз — смутно знакомой. Того, кто пришёл на помощь заклинателям в деревне, Вэй Усянь знал. И не хотел бы встретить. Он встряхнулся, оглядел убогое строение и маленький дворик перед ним. Мо Сюаньюй сидел на осле на удивление тихо. Осёл мрачно поглядывал на Вэй Усяня, но тоже молчал. Морда у него была злющая и умная, так что в другое время Вэй Усянь порадовался бы удачному знакомству, но сейчас ему было не до капризов. Осёл, видимо, тоже это понял и отложил склоки на потом, признав в нём равного противника, потому что упрямиться не стал. Послушно развернулся к дороге, убегающей через выпас к лесу: днём подёрнутому синеватой дымкой и угольно-чёрному в свете поднявшейся луны. Воровать скотину было совестно, но жить хотелось больше. Нужно будет в следующей деревне разжиться повозкой и деньгами. Напоследок Вэй Усянь высек найденным кресалом искру, стряхнул её на обрывки ткани и бумаг, которые сгрёб в середину дома. Использовать ци он не рискнул. Ни праведную, ни, тем более, тёмную. Заклинатели в деревне и так скоро вычислят след ритуала и как только управятся с нечистью в поселении, обезопасив людей, придут сюда. Незачем давать им лишнюю подсказку. Да Вэй Усянь и не рискнул бы доверять своему контролю в таком деле. Искры, между прочим, высеклись с первого же раза. Огонь неохотно лизнул пожитки Мо Сюаньюя, разгорелся сильнее, пополз в стороны и вдруг с треском рванул вверх, к кровле. Вэй Усянь готов был поклясться — куда быстрее и мощнее, чем полагалось обычному огню. А ведь он и капли ци в него не уронил. Ничего странного, что он не смог разобраться с золотым ядром сходу. Раньше он ни с чем подобным не сталкивался. До него, конечно, доходили слухи про вершины совершенствования и прочие "полшага до бессмертия", но при жизни как-то встретиться и проверить не довелось, так что слухами всё это для Вэй Усяня и осталось. И ни в одном трактате ему не встречалось упоминаний о золотом ядре, занимающем всё тело. Или теле из золотого ядра? Неудивительно, что оно и спустя несколько лет сохранилось целым и пригодным для обитания... Развернувшись спиной к полыхающему дому, Вэй Усянь решительно зашагал вперёд, ведя за поводу осла. У него ещё будет время разобраться в загадках Мо Сюаньюя, шкатулке и двух цянькунях в ней, надёжно упрятанных на дно узла. Хвала Небесам, что среди прочих вещей нашёлся ростовой портрет в парадных одеждах. Хорош бы был Вэй Усянь, показавшись кому-нибудь из заклинателей в этом облике, как ни в чём ни бывало. На лица у него память была получше, чем на слова и имена... ну ладно, кроме Цзинь Цзысюня, но кто в здравом уме запомнил бы Цзинь Цзысюня? Однако нынешнее своё тело Вэй Усянь прежде видел только издалека и в полагающемся облачении, и облачение в основном и запомнил. И ведь понял же, дурень, что дело неладно — сразу мелькнуло в голове про мертвеца! Потому что Вэй Усянь твёрдо знал, что волосы и ногти у мертвецов растут, а вот у живых такого "украшения" прежде видеть... ну вот издалека доводилось. И от этого, к слову, тоже придётся избавляться, чтобы избежать случайностей вроде старых знакомых с хорошей памятью... Может быть, укрыться в городе покрупнее, поискать средства к существованию, попробовать пожить тихо и спокойно, чем гуй не шутит, семью завести? Продолжить род... Продолжить... Вэй Усянь споткнулся, дёрнув повод и вызвав гневный рёв осла. Мо Сюаньюй чудом не загремел на землю. К гую повозку, расспросы и деньги. Первым делом, после того как выберется отсюда, он найдёт укромное место и промедитирует месяц. Два. Год. Столько, сколько потребуется, чтобы уложить в голове мысль, что сугубо технически он был теперь отцом Вэнь Чао.

***

год спустя, Юньпин Гостиница была удобная: чистая, на два этажа, с высокими и широкими окнами и прочной, сработанной из дуба мебелью. Из комнаты, выделенной для главы Цинхэ Не, развалины храма не были видны. Только слабый, курившийся над кронами деревьев дымок. — ...сперва я решил, что Мо Сюаньюй вынес из Башни Золотого Карпа и описание ритуала, и цянькунь. Но в этом случае Цзинь Гуанъяо начинал выглядеть уже полным идиотом. Ладно одна вещь, но две? И тогда я вспомнил содержимое шкатулки. Видишь ли, его двоюродный брат когда-то сказал, что Мо Сюаньюй был вором и тащил всё, что плохо лежало. Я тогда и внимание не обратил, семейка там неприятная, но... судя по тем вещицам, Мо Сюаньюй действительно воровал разные мелочи. Как сорока — хватал всё яркое и блестящее. Я так думаю, что по меньшей мере мои записи он получил из другого источника. Кто-то ему их передал. Однако Мо Сюаньюй, по давней привычке, прихватил у того человека кое-что взамен. Вэй Усянь сделал паузу. Его собеседник ёрзал, вздыхал, хватался за веер и то и дело облизывал губы. — Вэй-сюн, — пробормотал он, жалобно задирая брови. — Не думаю, что Мо Сюаньюй понимал, что это, — спокойно сказал Вэй Усянь. — Сунул к прочей коллекции и забыл. Хочешь взглянуть, Не-сюн? На низкий чайный столик между ними легла подвеска серовато-бурого камня. Склонивший голову к могучей груди бык, грозящий рогами невидимому врагу. Вторая точно такая же покачивалась на поясе Не Хуайсана, и тот инстинктивно прикрыл её ладонью. Снова облизнул губы. Медленно убрал руку. — Разве Вэй-сюн недоволен? — тихо спросил Не Хуайсан. — Тебе к лицу наши косы. И... всё остальное. Вэй Усянь поморщился, невольно поднял руку к виску. Идея остричь непомерную гриву и ногти заодно казалась отличной, пока не дошло до дела. Вот тут-то Вэй Усянь и узнал, что такое золотое ядро во всё тело. Ногти ладно, их, видно, Вэнь Жохань отрастил за компанию, ну и чтобы меньше на причёску косились — у каждого свои причуды. Для таких когтищ обычно носили защитные вызолоченные футляры на пальцах, но Вэнь Жохань в таком не нуждался, они у него и без того были острые и прочные. А вот волосы... Что всякое самосовершенствование — путь, противный человеческой природе, Вэй Усянь знал и так. Потому и сбиться с него проще простого. Чем выше уровень совершенствования, тем выше риски и страннее могут быть последствия. Но пускай ещё сердце справа, однако пронизанные духовными каналами волосы?! Стрижка превращалась в настоящую проблему, если это означало отсечь от себя кусок собственной системы ци. Легенды про силу в волосах, непобедимых героев и коварных красавиц с ножницами заиграли новыми красками. Да тут от боли можно впасть в оцепенение и помереть, не то что от потери в силе! Куда уж резать, впору обвешиваться "защитками" и печатями. Вэнь Жохань никогда не появлялся на людях без подвески на золотой цепочке, у Вэй Усяня хорошего материала на артефакт не было, но примерное назначение и свойства он прикинуть мог. В итоге сгодилась доставшаяся на сдачу на рынке лента, а северные косы его давным-давно, ещё в Гусу научил плести Не Хуайсан — так было и легче, и удобнее. Лента, правда, оказалась ослепительно-розовая, с щедрой золотой отделкой, расшитая цветочками и бабочками, а вплетённая в военную причёску Не, выглядела почему-то ещё ярче. Общий результат смахивал на глумление над телом врага, но Вэй Усяню нравилось (и попытки заменить ленту на другую, хотя бы красную, успехом не увенчались — непонятно почему розовость оказалась для защитных свойств артефакта принципиальной). — Я и не жалуюсь, — сказал Вэй Усянь вслух. — Но шутка получилась дурная. — Молодой господин Мо в последние пару лет был непредсказуем, — нейтрально отозвался Не Хуайсан. Он сел ровнее, руки перестали суетливо перебирать складки одежды. Даже голос зазвучал по-другому. Читай: "откуда мне было знать, что Мо Сюаньюй использует для ритуала тело Вэнь Жоханя?" Логично, мысленно согласился Вэй Усянь. Но... С Цзян Чэном и Цзинь Лином и без того всё было непросто, а уж в этом облике от Вэй Усяня первое время просто шарахались. Вэнь Нин при новой встрече вылечился от заикания. От изумления. И Лань Цижэня, конечно, не удалось обмануть никакими ухищрениями с лентой. Вэй Усянь был уверен, что катастрофа неминуема, но нет, учитель ограничился тем, что пару мгновений подержался за сердце и произнёс на внутреннем диалекте Гусу несколько слов, которых, Вэй Усянь прежде был готов поклясться, он знать не мог. Что ещё возмутительнее, два или три из них не были знакомы и самому Вэй Усяню. Ничто не смущало, похоже, одного Лань Ванцзи, от которого привычно веяло прохладой ледника и невозмутимостью горних высей. Ну и А-Юаня. — Мне казалось, Вэй-сюн уладил свои недопонимания с Цзян Ваньинем, — заглядывая в свою пиалу с вином, сказал Не Хуайсан. — И с Ханьгуан-цзюнем тоже. Впрочем, если пожелаешь, орден Цинхэ Не всегда будет тебе рад. Глаза у него были зеленовато-карие, чистые и ясные до прозрачности, голос вежливый, но без фальши; он поднёс пиалу к губам и изящно отпил. Вэй Усянь побарабанил пальцами по болтающейся у пояса флейте. — Спасибо, Не-сюн. Возможно, я воспользуюсь твоим приглашением. Позже. Не Хуайсан едва заметно дёрнулся. — И какие же планы у тебя... прямо сейчас? — Обычные, — рассеянно сказал Вэй Усянь, поднимаясь и подхватывая с пола Суйбянь. — Поищу женщин. Двадцать-тридцать должно хватить. Лучше бы заклинательниц, я так думаю, среди бродячих можно найти желающих... Вино плеснуло на колени, закапало на зелёный с серебряной вышивкой рукав, на столик, на шелковый веер. Если Вэй Усянь надеялся, что ещё достаточно знал приятеля юношеских лет, чтобы отличить учтивость от искренности, то Не Хуайсан несомненно знал его настолько, чтобы определить, когда он не шутит. Вэй Усянь помахал ему на прощание от порога. Он ведь ни слова не сказал Не Хуайсану про второй цянькунь, тот, что с эмблемой солнца и лекарскими печатями. Который уж точно украл откуда-то Мо Сюаньюй. Скорее всего, из зазеркальной комнаты в Башне Золотого Карпа. Никто из Цзиней, конечно, не смог открыть мешочек. Но для Вэй Усяня это теперь не представляло трудностей. Правда, он не был целителем, и чтобы разобраться с содержимым в одиночку, ему потребовалось бы время и подходящие условия. Но потом у него снова появился Вэнь Нин, и дело пошло. Ни Вэнь Нин, ни его сестра, конечно, не принимали участия в создании пилюль, это делал кто-то другой. Вэй Усянь не мог не восхититься остроумным решением: неведомый мастер, видимо, взял за основу многочисленные сказки про бездетных женщин, съевших горошину, зерно риса, цветок или жемчужину, а через десять месяцев разродившихся волшебными младенцами. Правда, чей э-э-э материал пошёл на создание удивительных пилюль, Вэй Усянь предпочитал не задумываться. И долго взвешивал, не выбросить ли цянькунь вовсе. Но Вэнь Нин... Но А-Юань... Возможно, четырнадцать лет назад он бы не колебался, но с тех пор слишком многое изменилось. Пилюли явно были созданы на такой вот крайний случай, когда клану конец. Кто такой был Вэй Усянь, чтобы принимать подобное решение? А среди бродячих заклинательниц и дев из мелких семей наверняка найдутся такие, кто согласится на шанс родить по-настоящему сильных детей. Теперь, когда Мо Сюаньюй был надёжно пристроен в Башне Золотого Карпа, а в отношениях с Цзян Чэном и Цзинь Лином удалось обрести если не гармонию, то для начала хотя бы покой, перед Вэй Усянем простиралось множество дорог.