Черная легенда

На следующий день обязательный Маврин позвонил Кипелову, и первым делом матерно обругал за то, что вчера Валера с Виталиком забыли гримуар у него: — Я, конечно, хочу вам помочь, но вашей ебаной черной магии мне уже хватило и так, я не мальчик уже, чтобы каждый вечер прыгать и защищаться от древних демонов. А как я Лене эту херню объяснил бы, если бы ей попалось на глаза? А что было бы, если бы она случайно что-то прочла? — бушевал Рыжий Бес. Валера слабо пытался возражать, но потом признал, что нужно было забрать свою поляновскую добычу с собой: в конце концов, они с Дубининым хотели нести ответственность за свои ошибки сами. На другом конце провода Маврин постепенно успокоился и продолжил: — Есть хорошие новости: Рита прямо сегодня согласилась встретиться, услышав от меня только намёк на то, что вы натворили. Я ей рассказал подробности. И готовьтесь, она не отнесется к вашей дури так либерально, как я. Кипелов тяжело вздохнул, представляя заранее, что будет с ним и Виталиком делать авторша почти всех его лучших текстов — долгие годы дружбы позволяли вообразить её реакцию. С другой стороны, радовало то, что близкая подруга оказалась человеком, способным понять и помочь решить необычную проблему — было бы хуже, если бы они с басистом так и остались беспомощными слепыми дураками перед темными силами. Не успел Кипелов сбросить вызов, как ему позвонил Дубинин и шепотом спросил, как дела и какой у них план. — А почему шепотом? — в первый момент удивился Валера. — Валера, блядь, не тупи, — тихо вызверился Виталик. — Я на студии, выскочил покурить, за стеной Володя, и я как-то не очень хочу афишировать наше общение. А то придется объяснять, а объяснять я, понятно, не хочу. Давай быстрее, а то сейчас курить кто угодно может вылезти. Какой у нас план? — Если тебе Маврик ещё не звонил, то скоро, по идее позвонит. Но, скорее всего, он тебе скажет то же, что и мне — мы мудаки, потому что забыли у него ту чертову книгу и сегодня в семь вечера Марго ждет нас к себе, причем не с пирожками, — быстро проговорил Кипелов, вдруг осознав, что его тоже могут услышать коллеги по группе: как и Дубинин, он с утра прилежно поехал на репетицию. Проблема была в том, что он уже довольно давно торчал в туалете, не имея возможности отмазаться перекуром, и неугомонный Харьков уже начал довольно громко вопрошать, не засрался ли там насмерть их дорогой лидер. Кипелов, услышав этот комментарий, решил поторопиться — тем более, что Дубинин без прощания бросил трубку: на заднем плане у него послышался голос нового арийского вокалиста, который что-то спрашивал у Виталика. *** Когда Валера с каким-то неестественно позитивным лицом вернулся к своим музыкантам, Лёша Харьков заподозрил неладное — слишком хорошо он знал старшего товарища, чтобы вообразить, что такую наигранную радость Кипелов испытывает после обычного посещения сортира. Репетиция продолжилась спокойно и привычно, но ближе к вечеру, когда все уже собрались расходиться, Лёша поймал Валеру за локоть на выходе и бесцеремонно затолкнул обратно в студию. Остальные музыканты, увлеченные какой-то болтовней, не обратили внимания на отсутствие Харькова и Кипелова — никто, кроме Манякина, который вдруг обернулся и молча смотрел, как басист запихивает вокалиста обратно в помещение. Однако почему-то предпочел промолчать. — Лёш, ты сдурел? — Взорвался Кипелов, потирая больно ухваченную руку и недоуменно глядя на Харькова. — Саныч, колись, в чем дело? — не откладывая в долгий ящик, поинтересовался Лёша. — Ты сначала внезапно сбегаешь в сортир, а твой телефон при этом звонит. Сидишь там вечность, базаришь, а потом возвращаешься с таким неестественным лицом, будто в Вегасе джек-пот сорвал, но жить тебе при этом осталось неделю. Кипелов невольно улыбнулся цветистому сравнению молодого коллеги и сел на диван. Проницательность Харькова иногда удивляла его и странно напоминала бывшую группу — та же парадоксальная наблюдательность и внезапные прозрения сквозь скрытое, но в сочетании с более резким характером и откровенностью суждений: как будто молодой Володя и молодой Виталик соединились в одну личность. Лёша выжидательно смотрел Валере в глаза, нависая над сидящим вокалистом. Кипелов не торопился, размышляя, не придумать ли какую-то банальную семейную историю. Однако Харьков близок к семье Кипеловых и обязательно в ближайшее время, так или иначе, узнает, что дома у Валеры нет никаких экстраординарных событий. Валера вздохнул, тихо сказал: — Лёш, тебе лучше тоже присесть, — и начал рассказывать свою безумную историю Харькову, иногда удивляясь своей откровенности. Лёша реагировал очень похоже на Маврина и на том же моменте с поглощением Холстинина и Покровского вскочил, молча добыл из холодильника бутылку пива и залпом выпил половину. Кипелов увеличил историю, рассказанную Сергею, на события вчерашнего вечера, и после упоминания мавринского колдовства Харьков, уже не моргая, замер и смотрел куда-то сквозь Валеру. Наконец, Кипелов закончил и сунулся в тот же холодильник за минералкой. — Лучше пива, — внезапно сказал Харьков. Кипелов вздрогнул от неожиданности и чуть не выронил воду. Лёша продолжал сидеть на диване с початой бутылкой в руках и всё так же пусто смотрел на Валеру, но не отпуская его взглядом при перемещениях. Кипелов тяжело вздохнул: — Мне потом кошмары снятся, даже от бутылки пива. — Неудивительно, — тускло сказал Харьков. — Мне бы тоже снились, и без всякого бухла. Кипелов начал чувствовать себя неуютно и уже жалел, что излил душу перед басистом. Реакция Лёши выглядела немного дикой, но прошлым вечером Маврин тоже не торопился комментировать услышанное, поэтому Валера решил подождать. До встречи с Марго, Виталиком и Сергеем оставалось времени с запасом, поэтому Кипелов просто вернулся на диван и, потягивая воду, терпеливо ждал, когда Лёша оттает. Минут через пять Харьков допил остаток пива так же залпом и достал из холодильника вторую бутылку. Открыв ее, он обернулся к Валере: — Валерий Саныч, да вы по уши в дерьме, — констатировал Харьков и отпил из свежей бутылки глоток. — Спасибо, Лёшенька, большое! — неприятно улыбаясь, сыронизировал Кипелов. — А я думал, это шоколад. Ну, вот рассказал я тебе, стало от этого знания легче? — Намного, — ответил Лёша то, что Валера ожидал услышать меньше всего. — Теперь мне многое понятно. Нет, теперь мне просто всё понятно. Чуял я от тебя всегда что-то такое, да никак не мог понять, в чём дело. — В смысле? — охренел, без преувеличений, Валера. — Ты что, тоже из этих? — Честно говоря, странно то, что ты, Саныч, не из этих, — парировал Алексей. Кипелов вдруг захохотал, понимая, как это звучит вне контекста. Харьков, видимо, осознал это тоже и заржал вместе с вокалистом. Дикий хохот разрядил обстановку и стер с лица Алексея страшившее Валеру выражение. Басист хлопнулся на диван, и, утирая слезы смеха, продолжил: — Итак, ты и Виталь Алексеич натворили херни, которая теперь гробит Покровского и Холстинина. И вы хотите это исправить. И Сергей Константиныч вам обещал помочь вместе с Маргаритой Анатольевной. Всё верно? — Всё так, — покаянно подтвердил всё ещё улыбающийся Кипелов. — И вы сегодня едете мутить страшное колдунство, чтобы что-то сделать с предыдущим, — утвердительно дополнил Лёша. — Именно. — Ну, тогда я поеду с тобой, — заявил Харьков. — Лёш, может, не надо? — запротестовал Валера. — Ну зачем собирать толпу… — На твоем месте я б ещё и Александра Михайловича позвал, но, видимо, вы с Дубом перед ним боитесь обосраться всё же сильнее, чем обосраться перед Маргаритой Анатольевной и Константинычем? — ухмыльнулся Леша, и, допив пиво, пошел собираться в путь. — Что, и Алик? — крикнул ему вслед уставший удивляться Валера и тоже поднялся. — А ты как думал? — отозвался Харьков. — Хотя вы ж с Алексеичем думали, что вы одни тут потрогали изнанку бытия. А мы уже давно знаем, кто есть кто, да кто чем занимается. Это видно издалека. Только вот тебя да Дубинина разгадать никак не могли. Кипелов вздохнул. Упомянутая изнанка бытия всё глубже проникала в его жизнь, и он не был этому особенно рад. Однако Леша был прав: помощи в их случае много не бывает. Через минут десять в студии был потушен свет, заперта дверь, и Харьков с Кипеловым поехали на знаковую встречу к Пушкиной. *** Как и предсказывал Кипелов, Марго встречала их дома не с угощениями и не с объятиями. Изгнав свое семейство куда-то на вечер, чтоб освободить квартиру для особых дискуссий, она ждала своих гостей уже заранее злая, как тысяча чертей. Первым делом Кипелов и Дубинин, встретившиеся у подъезда пушкинского дома и поднявшиеся вместе, получили от нее по крепкому подзатыльнику, которые снесли стоически — даже резкий Виталий. Маргарита не была склонна к рукоприкладству со своими многолетними коллегами, но в этот раз её захлестывала злость на их глупые эксперименты, которые могли стоить жизни её тайному любимчику Володе и вообще ни в чем не повинному Кириллу. Тепло поздоровалась с Лёшей, увидев которого, она не проявила никакого удивления, Пушкина позвонила Маврину. — Ну и где ты? — спросила она Сергея. Из трубки пропищало что-то неразборчивое, но это, видимо, удовлетворило Марго, и она ответила: — Прекрасно. Тогда мы тебя ждем. Тут ещё Лёшка Харьков. Ага, я тоже рада. Давай. Пушкина отключилась и повернулась к своим гостям: — Серега мне уже рассказал всё. Можете не трудиться. Я очень постараюсь вас не убить, — рублеными фразами говорила она. Перевела взгляд на Харькова и смягчилась. — А тебе, Лёш, Валерка уже всё тоже сообщил? — Да, сегодня, — подтвердил Харьков, чувствуя себя гораздо свободнее Кипелова с Дубининым. — Поэтому я с ним сразу поехал. — Правильно сделал! — обрадовалась Марго. — Рыжий скоро будет здесь и можем начинать. Весь вечер я с вами не просижу, мои всё-таки дома ночевать захотят. Так что не будем откладывать. Лёшенька, поставь чайник! Лёшенька, будучи в безопасности от гнева Пушкиной, с довольной улыбкой пошел выполнять просьбу. Валера и Виталий ощущали себя ещё хуже, чем вчера в Поляновке и перед Мавриным: злость Марго была почти физически ощутимой. Поэтому они сидели на диване в гостиной, почти прижимаясь друг к другу, как нашкодившие дети, и молчали, не общаясь даже между собой. Пушкина тем временем расхаживала по квартире, собирая на полках какие-то брошюрки, книги, гравюры. Харьков вернулся, услужливо подхватил охапку, собранную Пушкиной, и они о чем-то, хихикая, зашептались, уйдя на кухню. На этом моменте Виталий не выдержал: — Ты думал когда-нибудь, что у них такие прям теплые отношения? — тихо спросил он Кипелова. Тот пожал плечами: — Судя по тому, что мы с тобой узнали в последние два дня, у них там какая-то своя колдовская атмосфера. Сейчас ещё рыжий приедет, и они будут хихикать втроём, уверяю тебя. Буквально через минуту после этого упомянутый рыжий влетел через незапертую входную дверь, и, скинув ботинки и бегло приветствовав Валеру и басиста, первым делом пошел искать хозяйку квартиры. Как и предсказывал Кипелов, первые несколько минут ушли на перешептывание, хихиканье и похлопывание друг друга по плечу. Виталик, сбросив внезапное стеснение, пошел на кухню, и болтовня немедленно прервалась. — Ну, ты и Валерку тогда уж позови, — покосилась на него Марго. — Давайте начинать. Все пятеро расселись за кухонным столом, и Марго начала перебирать собранное на полках. — Ты привез гримуар этих отличившихся? — спросила она Сергея. — Ага, вот, — Маврин, до этого момента не расстававшийся с книгой, положил ее на стол. Марго задумчиво полистала её, придвинула Лёше. Тот тоже полистал, не скрывая интереса, но благоразумно предпочел не углубляться. — Ты говорил, что читал вслух то, что эти, — Маргарита презрительно махнула рукой на Виталика и Кипелова, — тогда использовали. — Читал, — кивнул рыжий, и у него неожиданно дернулся глаз. — Нужно было понять, что это. И конечно же, сущность тут же появилась. Я её прогнал, но скорее всего, со мной ничего не случилось и потому, что я не проводил полный ритуал. И то было тяжело. — А может быть, втроем мы справимся и так? — оптимистично предложил Харьков. — Призовем, а потом… — Лёша! — укоризненно хором оборвали его Марго с Мавриным. — Ну ты-то понимаешь, что происходит! Харьков слегка стушевался, но улыбнулся. Кипелов с Дубининым продолжали молчать, не имея ни сил, ни желания комментировать странные переговоры коллег. Тем более, рядом с Пушкиной они себя чувствовали более неловко, чем с Мавриком или Харьковым — при ней в этот вечер хотелось спрятаться и не отсвечивать. — Тем более, у Дуба опять истерика будет, — криво усмехнулся Маврин. Дубинин слегка покраснел и злобно спросил: — Серег, а какого хрена? Мы уже поняли, что мы мудаки, зачем нас гнобить дополнительно? — А я вас не гноблю. Я отлично понимаю, что ты чувствовал тогда. И не особенно хочу, чтобы это с тобой случилось снова, — ответил Маврин, приподняв бровь. Марго кивнула, соглашаясь. Через мгновение она, Сергей и Алексей углубились в перебирание артефактов на столе и больше к виновникам проблемы не обращались. *** Прошел где-то час, во время которого Харьков, Маврин и Пушкина читали и передавали друг другу книги и какие-то листки, рассматривали гравюры, обменивались мнениями и обсуждали вещи, изредка понятные Валере и Виталию по названию, но практически никогда по сути. Пушкина внезапно встала, и, упираясь руками в стол, заявила: — Тут без Алика я уже не обойдусь. Это больше его сфера. — Давай я его наберу, он должен быть в городе, — быстро согласился Харьков. Кипелов с Дубининым переглянулись, и Валера тихо сказал басисту: — Лёха ещё на студии предлагал Грановского позвать. Почему я не удивлен? — А и надо было, как выясняется! — воскликнула, услышав это, Марго. — Молодец, Лёшенька! Харьков ухмыльнулся и набрал номер Грановского. Постаравшись максимально сжато описать ситуацию, он, после небольшой паузы, вдруг отдернул телефон от уха: оттуда, искаженное связью, неслось такое, что даже профессиональный матерщинник Дубинин почувствовал неловкость. — Ну ты приедешь? — перехватила трубку Марго. Из трубки послышался более спокойный, утвердительный писк. Пушкина удовлетворенно вернула телефон Лёше и внезапно предложила всем что-то перекусить: — Алик сказал, что он будет через час, он сейчас как раз ужинает. Ну и мы поедим, — сообщила она и быстро организовала из присутствовавших музыкантов команду поварят, раздавая указания. Поев, все почувствовали себя легче. Пушкина уже не так явно злилась, на лице Маврина появилась довольная улыбка, а Харьков блаженно раскинулся на стуле и жмурился, как сытый кот. Кипелов с Дубининым тоже расслабились и уже спокойно поддерживали обычный дружеский разговор с остальными на какие-то обыденные темы. В прихожей хлопнула дверь, и через пару минут появился Грановский. Встал в дверях и сложил руки на груди: — Привет, Рита, привет, Серёж, привет, Лёшка. Я так понял, что наши дорогие друзья наконец объяснили, чем таким от них фонит столько лет? — не здороваясь с бывшим одногруппником и преемником, сказал он. — Холста, значит, с Киром жрём. — Да, — мрачно подтвердил Маврин. — И эти идиоты вчера ко мне притащились и начали махать гримуарами, потому что через двадцать пять лет вдруг поняли, что ничего само не прошло и не отвалилось. Внезапно так заметили, что их жертвам плохо. — А к врачам вы тоже не ходите, пока топор в спине спать не начнет мешать? — сузил черные глаза Грановский, глядя на Валеру в упор. — Ладно. Ради Кира я готов на что угодно, да и Володю жалко. Он не виноват, что вы кретины. Расставив для себя приоритеты, Грановский присел на свободный стул рядом с Марго. Предусмотрительно завязав волосы в хвост вытащенной из кармана резинкой, он склонился над гримуаром, изучая его. Закрыл. Повел над ним рукой, перебирая воздух пальцами, как струны своего баса. Воздух слегка потемнел и сгустился, расслабленная атмосфера на кухне исчезла окончательно. Марго прищурилась, наблюдая за движениями Алика, но, казалось, её это вообще не интересует. Харьков продолжал улыбаться, но сытая улыбка постепенно сменялась у него хищным оскалом. Маврин закрыл глаза, и, казалось, задремал, но пальцы его иногда подрагивали, ловя ритм движения рук Грановского. Алик продолжал свои пассы, и Валера понял, что он всё же не хотел знать, что кроется за глазами Грановского. Потому что внезапно увидел это. Как увидел во вспышке какого-то затянувшегося прозрения и то, что крылось за забавным сочетанием образов безумного поэта и заботливой мамочки Пушкиной, и понял, почему старался на гастролях не ночевать с, казалось бы, ставшим родным Лёшей в одном номере, выбирая привычного Манякина. «А ведь Алик учил Лёшу, — подумал он и осознал, что дело было далеко не только в бас-гитаре. — А Рита абсолютно всегда знает, о чем пишет». Дубинин, казалось, видел то же самое, но не настолько явственно: он просто чувствовал, как люди, которых он знает много лет, оказались совсем иными — возможно, даже не совсем людьми. Он завороженно наблюдал за происходящим, странным образом жалея, что его первый же опыт прикосновения к неизвестному оказался таким фатальным. Если бы не близкий, до боли родной Володя, без которого жизнь и музыку уже представить было невозможно, не позитивный и добрый Кирилл — возможно, он бы не хотел ничего менять. Возможно, он хотел бы научиться большему. Вдруг он осознал, насколько чудовищна была его последняя мысль, и внутренне дрогнул, вспоминая себя молодого, способного на любую чертовщину и совершившего тот отчаянный ритуал, подстегнутый своими лихими амбициями. Басист тут же дал себе слово, что, если всё получится исправить, то он постарается никогда больше об этом не вспоминать, но нездоровый интерес к действиям Грановского из Дубинина так никуда и не делся. *** Сколько прошло времени — ни Валера, ни Виталий не поняли, но Маврин вдруг раскрыл глаза, и из них полыхнул уже знакомый дьявольский огонёк. Улыбка Харькова натянулась шире, чем доступно человеку, и уже откровенно пугала, заставляя вжиматься в стул. Худое лицо Грановского побледнело и, казалось, стало ещё более костлявым, а черные глаза окончательно превратились в две лужицы нефти. И только Марго, казалось, не изменилась ни на йоту — так и продолжала щуриться на руку Алика, не меняясь ни в позе, ни в лице. — Лёша! — прозвучал в тишине, как удар хлыста, голос Грановского. Харьков, не меняя своего нечеловеческого оскала, тут же протянул руку над книгой рядом с рукой Алика и начал совершать такие же странные движения пальцами. Через минуту Алик поднял взгляд на Кипелова, и тот окончательно вмялся в стул, потому что во взгляде Грановского сквозила смерть. Валера был согласен на всё, только бы басист перестал на него смотреть, выедая душу своим взглядом, рождая в сердце могильный холод и мрак. Грановский перевел взгляд на Дубинина, и тот дернулся, как будто собирался вскочить, но глаза басиста пригвоздили его к месту. — Алик, а ну хватит! — вдруг не своим голосом приказал Маврин, поднял перед собой руки, и энергия, которую прошлым вечером ощутили Валера с Виталиком, снова заструилась из его ладоней. Грановский моргнул, потом убрал руку. Харьков, задержавший на секунду, последовал его примеру, и жуткая улыбка изчезла с его лица, как будто смытая водой. — Спасибо, Серёж, — нормальным, слегка уставшим голосом сказал Алик. — С возрастом всё сложнее тормозить. — Знаю, — улыбнулся рыжий, почесываясь. Его глаза тоже стали нормальными, а поза расслабленной. Марго устало потерла глаза рукой и ехидно сказала: — Саш, мы тебя позвали откапывать, а не закапывать. Закопать Кипелова за то, что он выбрал не тебя, ты мечтаешь много лет и ещё успеешь. И брата-басиста пожалей, вон он бледный весь сидит. Дубинин и правда побледнел, как бумага, и теперь краски медленно возвращались на его лицо. Он поднял руки, запустил пальцы в волосы, какое-то время шарился в них, потом встряхнулся и тоже попытался расслабиться. Страх постепенно отступал. Кипелов покосился на Марго: — Он что, до сих пор так бесится? — Ну что ты, Валера, — сладким голосом сказал Грановский, опережая комментарий Пушкиной. — Это твой свободный выбор и твое право… Быть петушарой. Кипелов пораженно уставился на Алика: — Это ты у кого таких оборотов нахватался? — спросил он, не обращая внимания, что все, даже напуганный Дубинин, тихо хихикают. — Допустим, из народа, — развел руками Грановский и тоже неожиданно хихикнул. Ещё через минуту все, включая самого Валеру, ржали, задыхаясь от смеха. Обстановка резко стала нормальной, и Кипелов уже не так зацикливался на увиденном и узнанном об остальных. Через пару минут Пушкина, оторжавшись и обессиленно свесившаяся на стол, спросила: — Так, носитель народной мудрости, ты понял, что нам дальше делать? — Конечно, — отозвался Грановский, вставая налить себе воды. — И мы в общем-то можем начинать делать защиту. Снять это и правда нельзя, а вот блокировать, особенно вчетвером, мы вполне можем. Тем более, сочетание разных энергий… — Алик прервался, отпивая воду. — Я предположил, что надо написать это и подбросить в один из текстов арийских песен. Лучше всего — арийских, потому что тогда это будет делать не Валера. Ему вообще в этом участвовать нельзя, — сказал Маврин, потягиваясь. — И Виталик немного поманеврирует, чтобы это точно было озвучено. — Здравая идея! — обрадовалась Пушкина. — Я могу написать целый текст сама, а могу помочь Витале очаровать Володю, чтобы включить кусочек в тексты Игоря. — Лучше второй вариант, — решительно сказал Грановский. — Всё-таки, целый текст в таком духе будет максимально странным для Арии. — Я того же мнения, — согласился Сергей. — Ещё, конечно, я бы подключил Приста, чтобы иметь посвященного в проблему человека рядом с созданием защиты. И чтобы он был в теме. — А почему не самого Володю? — спросила Пушкина, собирая в кучку разбросанные по столу книги и листки. — А потому что он сделает с Виталей и Валерой такое, что мы их сможем только помянуть после этого, — логично пояснил Маврик. — Даже простой жертве не стоит знать о причинах своих бед, а в случае с Вовой — он же их просто разорвет своими клыками этими, даже без применения иных своих талантов. А потом сам же Виталю будет оплакивать и о Валерке горевать. Кипелов снова вспомнил взгляд Володи летом восемьдесят седьмого и активно согласился с таким решением, уже не пытаясь удивляться. — Прист? — переспросил отошедший слегка Дубинин. — Что, и он? И Володя?! А кто вообще — нет? — Ну, Пристом дело и кончается, насколько мне известно, — протянул Харьков. — Маня ещё, насколько я могу видеть, но он не колется. Видимо, не нравится ему это в себе. — А почему я никогда не замечал? И Валера? — продолжал вопрошать Виталий. — Ну у тебя и так вон неспокойная реакция, представь, если бы ты знал, что твои гитаристы маги со стажем. Вам и так обоим теперь с этим жить, помимо своего косяка, — объяснила Пушкина. — Об этом вообще не принято распространяться. Кто хочет и может — тот видит. Нет, значит, нет. Чайку? — резко сменила тему Маргарита. Все согласились, и, налив всем чаю, уселись составлять заговор на защиту, которого с таким нетерпениям уже ждали случайные виновники всех событий. Ничего уже не понимая в деятельности своих друзей, Кипелов и Дубинин предпочли просто уйти в гостиную, включив телевизор и попытавшись отвлечься. Периодически они слышали обрывки разговора и то, как Марго подгоняет своих соратников — скоро должны были вернуться домой её домашние. Пару раз были слышны странные звуки, и раз Грановский ядовито обругал Маврина за что-то. Маврин окрысился в ответ. Хохотал Харьков, слушая варианты текста. Вскоре окончательная версия заклинания была готова. *** Пушкина выгнала, во избежание расспросов от семьи, всех своих гостей разом. Дав целую уйму ценных указаний Виталию, Грановский уехал первым. Устав от внезапного поворота вечера, Харьков, зевая, ушел через пару минут. Кипелов, уже довольно равнодушный к впечатлениям, последовал за Алексеем, нагоняя его на дороге, смазанно попрощавшись с остальными. Виталий решил снова перестраховаться и вызвал себе такси, неожиданно обняв Сергея на прощание. *** Рыжий Бес остался стоять в одиночестве у подъезда, наблюдая за сгущающейся ночью. Постояв так с минуту, ответил жене на смс, сообщая, что скоро будет дома. Достал сигарету и, сунув её в рот, начал хлопать по карманам в поисках зажигалки. Через мгновение он понял, что забыл её у Пушкиной на кухне, но подниматься не стал: оглянувшись вокруг и не увидев ни единой души, он поднял ладонь, раскрыл её и что-то прошептал. На ладони раскрылся маленький лепесток пламени, который Маврин осторожно поднес к сигарете и прикурил от него. Постоял минуту, затягиваясь, потом, держа сигарету в зубах, достал свободной рукой из сумки поляновский гримуар. Посмотрел на него мгновение и поднес к нему огонёк на ладони. Пламя весело начало пожирать старую бумагу, и Маврин осторожно положил горящую книгу в жестяную урну, стоящую рядом с подъездом. Несколько минут Сергей молча наблюдал, как проклятая книга обугливается и исчезает в пламени, а когда последние страницы превратились в густой черный пепел, и пламя начало тухнуть, резко сжал кулак с огоньком и зашагал, улыбаясь чему-то, в наступившую тьму.