American Ghosts

Ведь тот, кто дважды согрешит, Тот мертвых воскресит. Их раны вновь разбередит И саван обагрит, Напрасной кровью обагрит Покой могильных плит.

Самым лучшим — единственным хорошим — в смерти было облегчение. Не надо бояться, что до тебя доберутся: уже добрались. Глядя на зыбкий сумрачный горизонт, слушая, как вокруг шуршат и осыпаются дюны тёмного песка, Артур впервые за долгое время чувствовал облегчение и какое-то подобие покоя. Некуда больше спешить. Нечего больше ждать. Где бы он ни находился — он был совершенно один. Вокруг не было ни чертей, готовых утащить его в ад, ни душ бесчисленных бандитов, законников, людей Корнуолла, Фуссара, Бронте и дьявол знает кого ещё, готовых растерзать его за то, что он отнял их жизни. Даже жалкого бедолаги Томаса Даунса не видать — а уж Артур-то был уверен, что даже после смерти будет вспоминать его избитое лицо и глаза, в которых не осталось ни капли надежды. Ничего, скоро на том свете доложат кому следует, что прибыл старый пёс Артур Морган, и тогда-то уж его отправят по назначению... — Всегда говори, куда направляешься, — услышал Артур знакомый мелодичный голос и резко обернулся. Не может быть! Его-то сюда за что? Но глаза не обманывали его — Чарльз Смит стоял позади, в паре шагов, улыбаясь той застенчивой тёплой улыбкой, которая, Артур это точно знал, была предназначена только ему. Артур бросился к нему, но прежде, чем успел до него дотронуться, Чарльз исчез, только тёплый ветер коснулся лица Артура. Остановившись на месте, он смотрел на тёплый бронзово-коричневый песок на своих руках, и в его памяти звучали давно забытые слова... — Отпустите моего друга! Сейчас же! — если можно кричать шёпотом, Чарльз делал именно это. Его тихий, звенящий угрозой голос отразился от стен убогого полицейского участка в Аннесбурге. Приставив обрез к голове шерифа, Чарльз смотрел на его помощника холодными чёрными глазами. Руки помощника дрожали, и ключ бесполезно скрежетал по скважине, прежде чем проскользнуть внутрь. Широко улыбаясь, Артур вышел наружу, но Чарльз не собирался уходить просто так. — Внутрь! — прикрикнул он на помощника шерифа, и как только парень забился в камеру, толкнул ему вслед его начальника, повернул ключ в замке и бросил его в угол. — Спасибо, мистер Смит, — усмехнулся Артур, выходя на крыльцо. — Пожалуйста. Поехали отсюда. Где твой конь? — Ну-у-у, — протянул Артур, вспомнив, как, собственно, оказался в тюрьме. Чёрт! Это был хороший конь, и если бы законники не застрелили его, он бы обязательно унёс Артура подальше от Аннесбурга. Но объяснять было некогда. Чарльз всё понял, вскочил на Таиму и протянул Артуру руку, помогая забраться на лошадь позади себя. Быстро, пока никто ничего не понял, оба покинули город. — Как ты меня нашёл? — спросил Артур спустя некоторое время, когда они двигались через лес на берегу Железного озера. До лагеря оставалось совсем немного, и они оба спешились, неторопливо шли по тропинке среди деревьев, Таима следовала за ними. Тёплый неподвижный воздух пронизывали солнечные лучи, над головой щебетали птицы, и для человека, которому совсем недавно намяли рёбра и продержали два дня в тюрьме, угрожая виселицей, Артур чувствовал себя вполне неплохо. — С трудом, — ответил Чарльз. — В следующий раз говори, куда направляешься. — Да брось, — фыркнул Артур. — Я умею о себе позаботиться. Чарльз обернулся и взглянул на него, выгнув бровь. «Ага, конечно», — читалось в его глазах. Кому другому Артур бы дал в зубы за такое, но не Чарльзу. Тот заслужил право смотреть на него так, после того как спас Артура из лап охотника за головами. Он был умным и смелым, и Артур не только доверял ему, но и искренне им восхищался. Может, даже слишком искренне... — Был у меня один знакомый, — заговорил Чарльз. Он как-то сказал, что рассказчик из него так себе, но Артур мог слушать его рассказы бесконечно. — Старик из племени пауни. Его звали Ясные Глаза. Я встретился с ним однажды осенью. За мной гнались охотники за головами, и Ясные Глаза спрятал меня у себя в доме, а им заявил, что я напал на него, украл лошадь и ускакал куда-то, он не знает куда, но главное — о-о-очень далеко отсюда. Чарльз так забавно изобразил старого задумчивого индейца, что Артур прыснул от смеха. Он всегда умудрялся даже самые уморительные истории рассказывать с самым серьёзным видом, сохраняя спокойствие, пока Артур покатывался со смеху. Ни с кем больше в банде он так себя не вёл, и Артуру это льстило. — Ясные Глаза жил отдельно от своего племени. Он рассказал мне свою историю. Она очень грустная, но очень поучительная. — Ну, поделись, — усмехнулся Артур, внаглую пихая его в плечо. Ему нравилось, что сдержанный Чарльз, который на людях всегда держится отстранённо, наедине с ним ведёт себя более открыто, и даже позволяет прикасаться к себе. — Когда Ясные Глаза был молод, он любил одну прекрасную девушку. Её звали Горящая Прерия, и она была такая красавица, что в неё все влюблялись. Но Горящая Прерия была не только красивая, но и очень гордая. Никто из юношей не мог добиться её благосклонности. Многие забыли о ней и ушли к другим девушкам, женились, создали семьи. Но Ясные Глаза не мог перестать думать о ней. Каждые несколько дней он ходил в стойбище, где она жила, и приносил ей цветы, и перья, и разноцветные ленты. Он был бедный, и у него не было лошади, а купить лошадь не мог, ведь все деньги уходили на подарки для гордой девушки. Так он и ходил пешком, по прерии, и по каменистой дороге, и по грязному берегу ручья, и его старой матушке приходилось постоянно чинить его мокасины. Она очень ругалась. И била его по голове. Мокасином. Артур снова засмеялся и, осмелев, опять подтолкнул Чарльза в плечо, на этот раз мягче, немного задержав руку на ткани туники, под которой ощущалась мягкая кожа. Ткань была тёплая, нагретая солнцем. Кожа под ней казалась прямо-таки горячей. Чарльз точно не обращал внимания на его прикосновения, всё так же продолжал рассказывать, блики солнечного света плыли по его лицу, отражались серебристыми искорками в распущенных чёрных волосах... — Однажды Ясные Глаза так истомился от безответной любви, что ушёл в прерию, чтобы горевать в одиночестве. Он сидел на траве, плакал и играл на флейте. Так хорошо играл, что маленькая Луговая Собачка вылезла из своей норки и слушала его музыку. Потом Луговая Собачка спросила его: «Почему ты плачешь, человек?» Ясные Глаза ответил: «Девушку одну не могу я забыть. Она прекрасна, как только что распустившийся мак, и жестока, как змея, что готовится схватить добычу». Луговая Собачка сказала: «Ты очень милый, и ты играешь прекрасную музыку. И ты очень красивый. В смысле, ты огромный, двуногий и лысый, но в принципе ничего. Останься со мной, человек. Мы будем любить друг друга, и ты забудешь обо всём». — Заманчивое предложение! — Ясные Глаза тоже так решил. И стоило ему сказать «Да», как он превратился в луговую собачку, ушёл со своей новой подругой в норку, и они стали жить вместе. У них появились щенята, и всё было прекрасно. Вот только Ясные Глаза и в самом деле забыл обо всём. О своей любви. О том, что когда-то был человеком. И даже о своей старой матушке позабыл. Но она его не забыла. И когда он не вернулся из прерии ни через день, ни через неделю, ни через месяц, она начала волноваться. Шаман сказал ей: «Женщина, хватит тосковать! Сыновья должны покидать дома своих матерей и начинать новую жизнь, так велит природа!» Но матушка ответила: «Я знаю, что этот болван вляпался в какую-нибудь историю. Разыщите его, мистер Смит, пока не поздно...» — Что? — встрепенулся Артур. — Ничего, я просто проверял, внимательно ли ты меня слушаешь, — невозмутимо сказал Чарльз. — Шаман согласился помочь женщине и подарил ей чёрную стрелу, которая должна была указать ей путь к сыну. Держа в руках стрелу, старая матушка пошла в прерию, и стрела показала ей путь к норке луговых собачек. Стоило ей взмахнуть стрелой над норкой, и Ясные Глаза вылез наружу вместе со всей своей семьёй. Он всё вспомнил, и снова стал человеком, а его жена стала милой женщиной, а щенята — детьми. И вот, пока старая матушка хваталась за свои седые косы при мысли о том, сколько же мокасин ей теперь придётся чинить... — Хватит, — фыркнул Артур. — А ещё говоришь, что ты плохой рассказчик. — Я всего лишь повторяю, что он мне рассказал, — пожал плечами Чарльз. — И вот они начали жить все вместе. Ясные Глаза был счастлив: он любил Луговую Собачку, а их дети радовали его с каждым днём всё больше. Но однажды случилось так, что Ясные Глаза настрелял много дичи и поехал в соседнее стойбище продавать её. И там он снова повстречал Горящую Прерию. Она так и не вышла замуж, а Ясные Глаза за последние годы возмужал и похорошел, и на этот раз она посмотрела на него с интересом, и он не смог устоять перед искушением. Его страсть разгорелась с новой силой. В ту ночь они развели костёр на берегу ручья, пили кукурузный виски и смеялись, и Ясные Глаза распустил косы своей возлюбленной, и ласкал её прекрасные груди... — Чарльз, ты говорил, что это печальная история. — Так и есть. Луговая Собачка почувствовала неладное. Она пошла искать мужа и увидела его на берегу ручья, увидела, как он целует Горящую Прерию и ласкает её прекрасные груди. И сердце бедной Луговой Собачки обливалось кровью. Горько плача, она побежала домой. «За что ты так со мной, Ясные Глаза? — кричала она, заливаясь слезами. — Что я сделала не так? Чем обидела тебя? Если ты не любил меня, почему не сказал? Думаешь, я бы не поняла? Думаешь, не отпустила бы тебя?» И пока она бежала, её тень бежала следом за ней, и становилась всё короче и короче, и её ноги становились всё меньше и меньше, и слёзы катились из её маленьких глазок, а нежный голос превратился в писк луговой собачки... Утром Ясные Глаза пришёл домой и увидел свою матушку в слезах — ночью дети превратились в щенят и убежали в прерию вслед за мамой. Ясные Глаза пришёл к норке, но та была пуста и заброшена. Он до самой ночи звал жену и детей, искал их повсюду, но так и не смог найти... Великий Дух наказал его за измену, и племя отвернулось от него. Он остался один, и был несчастен всю свою жизнь. — А девчонка с красивой грудью? — Она нашла себе другого мужчину, — Чарльз повернулся к Артуру, серьёзно взглянул на него: — Ну что? Какова мораль рассказа? — Эмм, — пробормотал Артур, растерянно глядя на него. Глаза у Чарльза были серьёзные. Как всегда, было непонятно, то ли он шутит, то ли нет. — Нужно не быть мудаком и не изменять тому, кого ты трахаешь? — И это тоже. Но знаешь, всё могло бы закончиться счастливо, если бы Ясные Глаза, прежде чем соглашаться на предложение Луговой Собачки, рассказал обо всём своей старой матушке. Всегда говори, куда направляешься. А то о тебе будет беспокоиться матушка, ну или мистер Мэттьюс. — Не работает твоя мораль, — улыбнулся Артур, стараясь за улыбкой скрыть нарастающее смущение. — В этот раз я не говорил, куда еду. А ты всё равно меня нашёл. Между прочим... спасибо. — Ты уже благодарил. Пойдём, лагерь уже совсем рядом. Хозия тебя искал, что-то насчёт Брейт... — Мистер Смит! — Датч вышел на тропинку так неожиданно, что Артур и Чарльз замерли на месте. — Мистер Смит, вы и в самом деле превосходный следопыт! Мы уже начали беспокоиться об Артуре, — говоря всё это, Датч смотрел не на Чарльза, а только на Артура, и его зубы сверкали в улыбке, но глаза оставались недовольными. Всё так же буравя Артура взглядом, он неторопливо шагнул навстречу. — Куда подевался твой конь? — Да просто... — смущённо пробормотал Артур. Датч всегда умел одним словом, жестом, взглядом выразить своё недовольство. Заставить Артура вновь почувствовать себя нашкодившим мальчишкой. Артур буквально кожей почувствовал, как Чарльз встревоженно напрягается. От его недавней теплоты и раскованности не осталось и следа. Он явно решал, стоит ли говорить Датчу о том, что Артур попал в тюрьму, или лучше не надо. Артур решил взять дело в свои руки, и небрежно заявил: — Да вот, как видишь, попал в переплёт. Хорошо хоть, сам ноги унёс. Благодаря ему, — он кивнул на Чарльза. Датч скользнул по напряжённому лицу молодого человека задумчивым взглядом и широко улыбнулся: — Прекрасно, — протянул он, но Артур уловил в его голосе какую-то раздражённую нотку, которая наполнила его виной. Эх... так и знал, что не стоило соваться в Аннесбург. Теперь Датч злится на него. И, между прочим, имеет на это полное право — ведь не раз уже предупреждал, что так далеко на востоке надо быть осторожнее. — Как удачно, что пока ты отсутствовал, ребята сумели увести несколько новых лошадей, — вкрадчиво сказал Датч. — Возьми себе одну. Поедем прокатимся, у меня есть для тебя дело. — Конечно, — сказал Артур, подавив вздох. Он кивнул Чарльзу, и тот помахал рукой в ответ: — Удачи, джентльмены. И, глядя на то, как тот бесшумно скрывается среди деревьев, Артур вдруг понял, что слишком долго смотрит ему вслед. Когда он обернулся к Датчу, то на миг ему показалось, что глаза лидера банды вспыхнули зловещим красным огнём, как зажжённые сигары. Воспоминание прервалось также внезапно, как началось. Артур даже не услышал шагов, просто почувствовал, что рядом кто-то есть. Он обернулся и увидел позади себя здоровенного незнакомого типа, лысого и чернокожего, с такой всезнающей и высокомерной физиономией, что аж тошно. Тип смотрел на Артура сурово, как шериф на запертого в камере дебошира. Будто ждал, когда тот заговорит первым, начнёт умолять доброго сэра выпустить его, а то дома плачут детки. Ну, Артур и заговорил: — Ты что за хрен? Сурово сжатые губы незнакомца дрогнули, и он произнёс звучным, как колокол, голосом: — Ты был жив, Артур Морган. Теперь ты мёртв, Артур Морган. — Да я уж понял, — раздражённо пожал плечами Артур. — Я думал, за мной чертей пошлют или кого ещё. — Моё имя — Ибис, — сказал незнакомец так высокомерно, словно вообще не слышал Артура. — Моё дело — взвесить всё, что ты совершил в этой жизни. Плохое и хорошее. Ступай за мной. Только сейчас Артур увидел посреди песка маленькие весы. Ибис опустился перед весами на колени, властно взглянул на Артура, и тот закатил глаза, но повиновался. Частью от того, что больше-то делать всё равно было нечего, частью от того, что строгий взгляд Ибиса напомнил ему о других тёмных глазах, один взгляд которых когда-то мог заставить Артура делать не то, что хочется, а то, что надо. Он встал на колени перед весами, уже понимая, что случится дальше. И зная, какая чаша перевесит. Ибис достал из складок своего одеяния что-то белое и настолько пушистое, что Артур сразу подумал о кролике, которого фокусник достаёт из шляпы. Вот только это был не кролик. Это было перо. Огромное, пушистое, от какой-то неизвестной Артуру птицы. Длинные тёмные пальцы положили перо на одну чашу, и оно затрепетало под ветром, как будто готовясь улететь, но не улетало, давило на чашу своим крохотным весом. — А дальше чё? — спросил Артур, просто чтобы позлить высокомерного Ибиса. Тот невозмутимо ответил: — На вторую чашу я положу твоё сердце. — Против пера? — уточнил Артур, покосившись на трепещущее белое облачко на первой чаше. Его охватила печаль и злость. Он усмехнулся: — Не трудись, партнер. Моё сердце вдавит эту грёбаную чашу в самый ад. — Никто не может предугадать, — бесстрастно ответил Ибис. — Я могу, и ещё как, — огрызнулся Артур. — Поверь, я достаточно дел наворотил. Я представляю, как эта штука работает. Впрочем, знал я одного человека, — он улыбнулся, хоть и не хотел улыбаться. — С ним бы это точно прокатило. Самое чистое сердце из всей нашей компании, если не считать мальчонку... Всегда умел вправить мне мозги. Говорил, что я хороший человек. Мне казалось, он знает меня лучше, чем я знаю самого себя. Но теперь я думаю, он просто ошибся... — Выговорился? — сквозь зубы спросил Ибис. — Придёт черёд и твоего друга, а пока замолчи и не мешай мне работать. И прежде чем Артур успел рявкнуть на него в ответ, тот протянул руку... и запустил её Артуру в грудь. Артур задохнулся от гнева и изумления, но ничего не успел сделать — Ибис уже вытащил руку назад, его пальцы сжимали трепещущее сердце. — Дерьмо, — выдохнул Артур. — Ох, дерьмо. Его сердце опустилось на чашу весов. Долю секунды ничего не происходило, потом чаша с сердцем ушла вниз, так резко, что наклонилась, и с бортика закапала кровь. Артур ощутил во рту вкус железа, поднёс руку к лицу, чтобы утереть кровь привычным за последний месяц жестом — и заметил, что рука дрожит. Он смотрел на своё сердце. Годами он сомневался, что оно у него вообще есть, но два человека заставили его вспомнить о своём сердце. Женщина, страдания которой разбили его. Мужчина, благородство которого заставило его снова забиться. И вот теперь этот глупый, бесполезно трепещущий кусочек мышц в последний раз решит его судьбу. — Ты совершил много зла, Артур Морган, — сурово произнёс Ибис. — Ты убивал людей. Ты разрушал жизни. Ты слепо следовал указаниям жестокого человека, которому отдал свою душу и тело. Но ещё не всё потеряно. — Да чего уж там, партнер, — проговорил Артур. — Давай, отправляй меня куда следует. Но Ибис не ответил. Вместо него до Артура донёсся отчаянный, полный боли и гнева, крик: — За что ты так со мной?! Артур замер. Песок зашуршал вокруг него, порыв ветра заставил белое перо испуганно затрепетать. Этот ветер не был тёплым. Он был прохладным, от него пахло снегом. Ибис медленно, как во сне, поднял руку, поймал тёмным пальцем снежинку, и на его лице отразилось почти что человеческое удивление. А крик тем временем повторился: — Что я сделал не так?.. Кем я был для тебя?.. — Чарльз? — прошептал Артур, оборачиваясь. Над пустыней шёл снег. Белые хлопья кружились в воздухе, мешаясь с вихрями песка. Порыв холодного ветра растрепал волосы Артура. А сразу после этого он инстинктивно заслонил глаза рукой, спасая их от яркого золотого света. Вспышка ударила его, как волна, и в голове мелькнула дурацкая мысль: динамитная шашка... Что-то впилось ему в грудь, как огромный рыболовный крючок, и поволокло прочь, как когда-то он сам вытащил удочкой из чистой воды озера О’Крэй гигантскую щуку по прозвищу Тиран. Прежде, чем Ибис успел моргнуть, вспышка погасла. Снежинки продолжали крутиться в воздухе, но потерянно и нестройно, точно сила, которая притащила их в это пространство между мирами, иссякла. Артура Моргана нигде не было. — Какого... — только и смог выговорить Ибис. Перевёл взгляд на весы — сердце Артура Моргана всё также пульсировало на медной чаше. Потом исчезло и оно. *** Когда Чарльз выкапывал могилу, ему пришлось непросто. Сняв верхний слой дёрна, он долго колотил киркой каменистый склон, оттаскивал в сторону тяжёлые камни. Холод не делал задачу легче, и заиндевевшие камни обжигали ему исцарапанные ладони, но ледяная стена душевной боли не давала ему ощутить физическую. Когда Артур выбирался из могилы, ему тоже было нелегко. Холод, обрушившийся на Нью-Гановер в день его смерти, не давал его телу быстро разлагаться, и его мышцы и кости всё ещё были в достаточно неплохом состоянии. Но в первые несколько секунд после пробуждения он лежал неподвижно, опутанный одеялом и сдавленный комками мёрзлой земли, и это снова заставило его вспомнить тот солнечный день в Клементс-Пойнт — а, точнее, вечер того дня, который они с Датчем провели в отеле Роудса. Вытянувшись на кровати, Артур откинул голову назад и смотрел, как Датч затягивает верёвку. Как всегда, это заставило его тревожиться. Холодное и мерзкое чувство охватило его изнутри, точно он проглотил кусочек льда. Он велел себе успокоиться. Он всё заслужил. Датч никогда не делает этого с ним, если он ведёт себя хорошо. Датч вообще с ним очень ласков — больше, чем он заслуживает. Другой бы на его месте отлупил бы Артура как следует, а не доставлял бы ему удовольствия. Пусть странного, смешанного со стыдом и виной, но всё же удовольствия. Простыни под ним были влажными — принимая ванну, он плохо вытерся — а вскоре их пропитывала уже не только вода, но и пот. Склонившись над ним, Датч медленно проводил руками по всему его телу, постепенно его ласки становились всё более решительными, даже грубыми, и когда он наконец резко ввёл в него сразу два скользких от смазки пальца, Артур не выдержал. Он не хотел показывать своего нетерпения, не хотел сдаваться, но всё же дёрнул руками, привязанными к спинке кровати. Датч сверкнул зубами в улыбке: — Что такое, Артур? Тяжело держать себя в узде, да? — Просто... просто не хочу быть безоружным, если вдруг сюда ввалится кто-то из этих беззубых реднеков, — пробормотал Артур. Но Датч, конечно же, сразу его раскусил. — Пока мы работаем на этого глупца Грея, никто не осмелится нас потревожить. Никто нам не помешает, — промурлыкал он, медленно растягивая Артура скользкими пальцами. Артур зажмурился. Удовольствие постепенно нарастало, жаркими иголочками пробегало по телу. Никто на свете не мог даже догадаться, какие на самом деле отношения связывают его с Датчем. Он даже своему дневнику этого не доверял. Даже наедине с собой никогда не возвращался мыслями к этому. Порой ему становилось тошно от стыда, мерзко от того, как далеко он позволял Датчу заходить, страшно от того, насколько много наслаждения это ему доставляло — тёмного, жутковатого наслаждения. Закрыв глаза, он постарался выбросить все мысли из головы, как делал всегда наедине с Датчем. Датч сделал для него так много. Разве может Артур отказать ему в такой малости, как секс? — Я смотрю, вы с новеньким неплохо ладите, — хрипло сказал Датч. — Он тебе нравится, верно? — Что... — Артур не успел договорить. Датч стиснул его шею, не давая ни говорить, ни отвернуться, вынуждая смотреть ему прямо в глаза и молчать. Вторая его рука продолжала растягивать Артура изнутри, ловкие безжалостные пальцы оглаживали трепещущие стенки, скользя по чувствительной набухшей простате слишком быстро, слишком поверхностно, недостаточно для того, чтобы утолить жгучее желание. Артура забила дрожь, не столько от пронзительного взгляда Датча, не столько от его грубых ласк, сколько от осознания того, насколько же велика власть этого человека над ним. Никому, ни за что Артур не позволил бы так обходиться с ним, а Датчу он позволял всё. Рука на горле всё ещё не позволяла ему говорить, и он лишь смотрел Датчу в глаза, стараясь взглядом выразить свою любовь и преданность, и в то же время чувствуя, как на щеках загорается предательский румянец. — Так я и думал, — промурлыкал Датч, сопровождая каждое слово движением пальцев, заставляя Артура задыхаться и выгибаться дугой, раскрывать губы, безмолвно моля о поцелуе. — Такой большой сильный мужчина смог бы одержать над тобой верх, да? Он бы легко справился с тобой и без этих верёвок. Прижал бы тебя к кровати и отодрал, как лживую похотливую сучку, которой ты и являешься, мой дорогой мальчик. Мой дорогой мальчик... Эти слова, эти проклятые слова, всегда заставлявшие Артура краснеть от смущения, когда Датч покровительственным тоном произносил их на людях, или от страсти, когда Датч шептал их ему в полумраке спальни или шатра, и в этот раз заставили его трепетать. Датч продолжал ласкать его, одной рукой вкручивая уже три пальца в горячую мягкую тесноту между ягодиц, другой медленно и властно оглаживая напряжённую шею и грудь, сжимая соски и царапая мышцы, но ни на миг не прикасаясь к члену. До чего же сладко ему было видеть своего верного Артура, отважного, сильного, несгибаемого, именно таким — распластанным на кровати, беспомощным, руки бессильно натягивают верёвки, по телу пробегает дрожь, в глазах мольба и покорность. Он получит своё, непременно получит, но наслаждение надо заслужить. И Датч снова прошептал, глядя в затуманенные сине-зелёные глаза: — Ты думаешь о нём прямо сейчас, верно, Артур? Представляешь его вместо меня? — Нет... — Хочешь, чтобы он поцеловал тебя? Трахнул тебя? Удерживал тебя на месте вот так? — Датч вцепился пальцами в мокрые от пота русые волосы, оттягивая их, заставляя Артура откинуть голову назад, и Артур громко застонал, выгибаясь, его член вздрогнул, на головке заблестела прозрачная капля. — Нет! Чёрт... Датч, пожалуйста... Датч медленно двинул рукой, вытягивая пальцы из Артура, но не до конца, и злорадно улыбнулся, когда мужчина задвигался, сам насаживаясь на его руку. — Пожалуйста, — снова выдохнул Артур, сам не зная, чего просит — чтобы Датч прекратил мучить его или чтобы продолжал это делать. Датч усмехнулся и погладил его по щеке: — Только посмотри на себя. Видел бы он тебя сейчас... Ни за что бы не поверил, что ты можешь быть таким развратным и грязным. Как ты думаешь, что бы он сделал? Наверняка посмотрел бы на тебя с отвращением... или поимел бы тебя? Удерживал бы тебя за волосы и трахал в самую глотку, пока я занимаюсь твоей славной тесной дырочкой? — Датч... ох, блядь, Датч, не мучай меня... мне нужен только ты, только ты и никто другой, — Артур уже сам не соображал, что говорит, его воображение предавало его, подсовывая ему грязную возбуждающую картину, которую нарисовал Датч. Представив, как они вдвоём используют его, Артур ощутил, что дрожь становится неудержимой. В отчаянии, что Датч заметит его возбуждение, он выдохнул дрожащим, срывающимся голосом: — Я хочу тебя. Только тебя. — Ты по-прежнему мой дорогой мальчик, Артур? — Да! — Артур больше не мог выдерживать эту сладкую пытку. Горячая волна удовольствия, смешанного с виной и стыдом, и от того ещё более острого и мучительного, пробежала по его телу. Датч заставил его кончить, не прикоснувшись к его члену. Задыхаясь, он откинулся на кровать, чувствуя, как верёвки царапают онемевшие запястья, как опадает член, как растекается по животу горячая сперма, как волны дрожи пробегают по телу от той точки, где всё ещё двигались пальцы Датча. Потом пальцы исчезли, и Артур, хоть и слишком чувствительный после оргазма, недовольно вздохнул от ощущения пустоты, а сразу после этого вздохнул снова, когда вместо пальцев ощутил в себе член. Одним движением войдя в него до упора, Датч склонился над ним, схватил его за подбородок и жарко поцеловал в губы, вылизывая его рот изнутри. Он начал двигаться, быстро войдя в резкий и чёткий ритм, на каждом толчке всаживаясь в Артура так глубоко, что перед глазами у того вспыхивали звёзды. — Мой, — хрипло выдохнул Датч, разорвав поцелуй, и его дыхание обожгло Артуру губы. — Мой. Мой навсегда. Артур заметался по сторонам, легко отшвыривая тяжёлые заиндевевшие камни, как будто это были маленькие кусочки гальки, кроша руками мёрзлую землю, как сыпучий песок, отталкивая от себя горькие воспоминания. И вскоре он смог выбраться на поверхность. Вокруг было... никак. Ни темно, ни светло. Артур видел слой снега на земле, слышал, как воет ветер, но не ощущал холода. Всё, что он ощущал — это странный жар в груди. Не то болезненное жжение, которое мучило его перед смертью: нет, в этом было что-то приятное. Как будто в его груди сияло крохотное солнышко. Артур попытался вздохнуть, но не смог. Но он не задыхался. Сердце не заметалось испуганно в груди, моля о глотке кислорода — сердце вообще не билось. Он огляделся по сторонам, медленно узнавая ту местность, где они с Джоном не так давно взорвали мост, и потом увидел крест. Протягивая к нему руку, он заметил, что его руки немного усохли, кожа отступила от посиневших ногтей, завернулась серыми струпьями вокруг ран на разбитых костяшках. Прикасаясь к заиндевевшему дереву, Артур не чувствовал покалывания боли — лишь печаль, но печаль удивительно светлую. «Блаженны алчущие и жаждущие правды». Артур улыбнулся. Ну конечно. Кто ещё мог выкопать для него могилу? Чарльз вечно старался увидеть в нём что-то хорошее. И вечно поступал так, как считал правильным. Мог бы спокойно уехать вместе с индейцами и забыть всё, как страшный сон — нет, вернулся, нашёл его, как находил всегда. Позаботился о нём, как заботился всегда... Что-то трепыхнулось в его груди. Артур прижал ладонь к своей ледяной коже, и тут что-то поползло прочь из него, наполнило рот тошнотворной горечью... Артур отпрянул от креста, скорчился, и его вырвало. На свежий снег полилась кровь, наполненная скользкими сгустками, в которых Артур с омерзением узнал собственные лёгкие, сожранные чахоткой. — Ох, дерьмо! — простонал он и сел, прислоняясь к кресту. Поднял глаза к небу — тускло-серому, как графитный грифель — и тут заметил в этом небе отблеск золотой вспышки. Артур вскочил на ноги. Повернулся лицом к западу. Среди чёрных вершин леса сияло что-то ярко-золотое, ясное и зовущее, напоминающее о солнечном лесе на берегу Клементс-Пойнт. И только в этот момент Артур осознал, что он на самом деле вернулся.