Прелести рыбной ловли

Черви, гусеницы и опарыши лениво копошились на дне глиняного горшка в свежем мхе, слегка смоченном смесью сливок и желтка с белком, ну, и несколькими каплями камфары, от запаха которой рыбы просто сходят с ума. Чарльз кинул в печь старый мох, вернулся к наживке и после тяжёлых раздумий решил не брать её. Слишком банально, если не вульгарно. Мистер Лиам такое не оценит. Надо что-то интересное, оригинальное. Сыр? Смешно и просто. Искать кузнечиков, красных мух либо майских жуков у юноши не было ни малейшего желания. Тогда, наверное, мушки? Заодно покажет ту, что недавно сам намотал из медвежьей шерсти. Мистер Лиам любит хорошие мушки. Ох, мистер Лиам… Чарльз вспомнил тот вечер, когда мистер Лиам учил его мастерить мушек. Между большим и указательным пальцами мужчина зажал крючок — цевье горизонтально, а жало вниз. Быстро, профессионально обернул вощёной шёлковой нитью, приделал бородки индюшачьего пера, обмотал, расправил так, чтобы бородки стали походить на крылышки. Приложил даббинг — мягчайший подшёрсток — и снова обмотал, прихватил, завязал узел и аккуратно обрезал. «Интересно, мистер Лиам и в любви такой же искусный?» — думал Чарльз, пока мужчина кончиком иголки пушистил даббинг. Познакомились они два года назад, когда Ричард только-только вернулся домой после пятилетнего обучения основным наукам в университете. Не особо пригодным сыну крупного землевладельца, но кого это волновало? Главное, что теперь можно было вести умные речи и сочинять душевные стихи. За чтением последних в трактире юношу и заметил мистер Лиам. Похвалил. Зачитал свои, завёл речь о ловле рыбы и глубоким, вдумчивым голосом, интеллигентной манерой невольно покорил. Заворожённый Ричард лишь кивал. А когда узнал, что знаменитого голавля длиной в полтора ярда (ныне громадное чучело висит в кабинете городского аптекаря) поймал именно мистер Лиам, то тут же попросился в ученики к мастеру. Смущённый мужчина просто не мог отказать. Так зародилась крепкая дружба с примесью наставничества — всё-таки мистер Лиам был на пятнадцать лет старше Ричарда, в детстве он невольно стал свидетелем революции, присутствовал на казни Карла I. Жизненный опыт его казался юноше монументальным, а знания — безграничными. Дни напролёт друзья могли беседовать, рыбачить. Мистер Лиам давал советы, как ловить щуку, леща, карпа, как их готовить, чем полезны желудочные камни окуня. Признался, что мечтает поймать королевскую форель, которая водится в его пруду. Невероятно крупную, а ещё невероятно хитрую. Однажды, когда мужчина объяснял, чем отличаются рыбы с мясистой пастью от тех, у которых пасть костистая, Ричард вдруг понял, что влюблён… Сомнений в чувствах не оставалось — при таком-то напряжении в паху. Юноша не дослушал описание «мясистых» рыб с зубами в глотке, сославшись на болезнь, предложил прекратить прогулку. Отказался от лечебного ликёра с хересом, молоком, апельсинами и мёдом и побежал домой. «Сияние Содома! — думал Ричард и содрогался. — Меня осветило сияние Содома!» Как и положено влюблённым, он на неделю слёг с лихорадкой, в процессе чего отказывался принимать гостей. В итоге, вволю надышавшись нагретых фенхеля и петрушки, поглотив с десяток травяных отваров, став жертвой прочих медицинских ухищрений, он восстал от болезни обновлённым и смирившимся с грехом Содома. А ещё для себя решил, что мистер Лиам тоже втайне в него влюблён. А как иначе? Зачем быть таким вежливым, заботливым и дружелюбным, когда с другими ты нелюдим? Да и в свои-то годы он до сих пор не женат. К тому же по материнской линии мужчина был наполовину итальянцем, а отец его исповедовал католицизм. Ричард же не раз слышал, как старшие ругают итальянцев и католиков за творимый ими разврат. Всё сходится! Только вот был мистер Лиам невероятно скромен, хотя, скорее, даже галантен — никогда не ругается, не грубит, обходителен до ужаса. Вежливость и неискренность — его щит против невоспитанного общества. Даже Ричарду редко удавалось выводить мужчину на яркие эмоции и то только после успехов в рыбалке. Впервые он обнял юношу и расцеловал в щёки тогда, когда им вместе, в четыре руки, удалось вытащить жирнющего усача, что почти сломал удилище. Вдруг яркий успех в таком благородном увлечении, как рыбалка, сломает оковы скупой обходительности? «Я стану великим рыбаком! Мистер Лиам откроется мне!» — мечтал Ричард и бессознательно поглаживал вставший член под исподним. Однако же великим рыбаком становился юноша уж слишком медленно. Мистер Лиам тоже открывался неохотно, избегая даже дружеской телесной, но ничуть не греховной, близости. Лишь однажды, что подогрело интерес Ричарда, мужчина как будто признался в содомских наклонностях. Декабрьским вечером, в своём имении, за плетением шнура. Доплёл, но не скручивая, поводок из конских волос, покрашенных в зелёный, чтобы рыба путала его с травой. Устало глянул на трещащие поленья в камине, приподнял подбородок, закрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то. — Тишина, — сказал и продолжил плести шнур. — Иногда я хочу, чтобы её не существовало в моей жизни. Чтобы рядом был близкий человек, который мог сказать мне пару тёплых слов, дабы я тут же очнулся и понял, что жив, а не мёртв. — Добрая жена? — осторожно уточнил Ричард. — Не думаю. Нет потребности, душа и тело не просят жены. Можете обвинить меня в приверженности этой новомодной философии эмпиризма, почитатели которой практикуют атеизм, отказ от молитв, кровопускания и полпинты эля за обедом, но жена мне в самом деле не нужна. Чувствую, что хочется другого. Возвышенной любви, но платонической, каковую практиковали мудрейшие греки. Друга, что разделит со мной все горести и печали, а также интересы. Что станет мастером, как я, и даже превзойдёт меня. Превзойдёт самих апостолов, любимым делом которых было ужение рыбы. Такому человеку я отдам всего себя. — Мистер Лиам, — крикнул Ричард, — я! Я стану таким человеком! Мистер Лиам лишь усмехнулся. Быстро, профессионально доплёл зелёный шнур. — Кто знает… Знал Ричард и в знании своём был уверен. А потому тщательно подготовился к знаменательному дню, который просто обязан оказаться успешным. Лёгкий ветерок, что запутает рыбу, заглушит голоса рыбаков, не жарко и не холодно. Хотя всё-таки прохладно. Юноша оделся потеплее — фланелевые штаны, твидовая безрукавка на плотной рубашке и, конечно же, броги с гамашами. Взял дорогущее йоркширское удилище — одноколенное, из шести частей, но стянутых и подогнанных шёлковой нитью и шпагатом так плотно, что составляют единый прут. Гибкий и невероятно прочный. Прихватил ещё несколько запасных удилищ, несколько видов снастей, дюжину мушек и прикормку. Приделал сумки к сбруе лошади и поскакал в рыбацкую усадьбу мистера Лиама. Несмотря на то, что он был там десятки раз, дорога до сих пор пугала — горная, с резкими спусками, огибающая острые известняковые скалы, гремящие бесчисленными холодными ручьями. Опасная красота. Часть пути приходилось преодолевать на своих двоих, ведя лошадь за уздцы. Но самым страшным был деревянный мост через поросшую мхом и кувшинками долину. Узкий — двуколка едва поместится, и с виду хлипкий. В первый раз Ричард от страха перешёл его на четвереньках, чем насмешил мистера Лиама до неприличного гогота. Наконец показалась усадьба — небольшая, но милая и практичная. Всё-таки она является всего лишь придатком к самому главному — к личному пруду. Юноша спешился, слуга увёл лошадь в миниатюрную конюшню. — Как доехали, сэр? — Мистер Лиам встретил Ричарда у порога. — Едва дух не испустил! Боже, этот жуткий путь! Преодолел его только ради вас, ну, и ради рыбалки, конечно же. — Часто вспоминаю, как вы в первый раз ползли по мосту, аки мокрица. Зрелище превосходное! Присоединитесь к завтраку? — Присоединюсь. Завтрак мистера Лиама, как и у любого уважающего себя мужчины, состоял из кружки эля и выкуривания трубки. В процессе этого Ричард любовался усадьбой, содержащей в себе бесчисленное количество вещей, относящихся к рыбалке. Вон, наподобие косичек чеснока или сушёных ягод, на стене висят разукрашенные снасти, разнокалиберные удилища. Тысяча и одна коробочка на столе хранит в себе перья диких уток, куриц, гусей, разнообразнейшие пучки даббинга, крючки разной величины. Горшочки вмещают насекомых на все случаи жизни. А за домом, у куста лаванды, закопан труп куницы, чтобы, за нехваткой опарышей, выкопать и собрать «урожай». — Переоденусь и идём? — Да. Не понимая зачем, Ричард поднялся с мистером Лиамом в покои. Мужчина, нисколько не смущаясь, ведя себя так, словно всё нормально, снял домашний костюм. — У меня есть предчувствие, что сегодня будет особенный день. Волшебный. Неужели нам удаться поймать ту королевскую форель, что за пару месяцев успела сломать мне столько удочек? Юноша не ответил, глядя на крепкую спину мистера Лиама. Последний надел штаны, фланелевую рубаху и любимую вощёную куртку с кордовым воротом. Обернулся, заметил возбуждённый взгляд. Подошёл к Ричарду, ладонью нежно коснулся щеки. Отстранился, смущённый, улыбнулся. — Пора. И как будто ничего не произошло… Они направились к пруду, спрятавшемуся в низине между скалистых холмов. До этого здесь протекал приток реки Дав, но несколько лет назад мистер Лиам поставил дамбу из обожжённых, чтобы не гнили, буковых брёвен и вязанками хвороста между ними, утрамбованными землёй. Осушил место пруда, очистил от водорослей и кувшинок, высадил не дне овёс, а на берегу — ивы. Открыл шлюзовые вороты и пустил воду — подпитываемая родниками, она была кристально чистой. Что, конечно, усложняло рыбалку, ведь рыба видит всё, что происходит на поверхности. К слову о рыбе, в пруду водились уже упомянутая форель, хариус и голавль, а также мелочь наподобие гольяна, бычка-подкаменщика, гольца. Последние для пищи бесполезны, но ловить на них — одно удовольствие. — Нам точно повезёт, — размышлял мистер Лиам в пути. — Ведь сейчас конец мая — лучшая пора для ловли форели, которая, как и олень, набирает сок и вкус именно в этот месяц. Многие любят ловить её в октябре или ноябре, в период нереста, когда рыба бездумно бросается на крючок даже без наживки, но я считаю такой метод незаконным. В самом деле, ведь ещё в 13 веке Эдуардом I был выпущен закон о запрете ловли во время нереста, ведь страшный это грех. А ещё причина вырождения рыбы. Вы согласны, сэр Ричард? — Безусловно, мистер Лиам. — Правильно. Подойдите, у меня есть для вас подарок. Мы знакомы целых два года, я посчитал это значимым сроком и кое-что заготовил. — Ох, мистер Лиам! — Снасти. Самые лучшие, которые мне когда-либо доводилось мастерить. Длиной в удилище шнур из конского волоса цвета стекла. Поплавок из гусиных перьев, грузило и крючок уже приделаны. На последнем — одна из моих любимейших майских мушек. Стрекоза-подёнка. Верблюжий волос, козий подшёрсток, шёлковая нить, натёртая зелёным воском. Для метёлочки на хвосте взял соболиный пух, окрашенный в жёлтый отваром из барбариса и грецких орехов. Шёлковая нить, конечно же, намотана до загиба крючка, не дальше, как любят лондонские профаны. — Мистер Лиам! Ричард крепко обнял мужчину и, неожиданно для себя, поцеловал. Зарделся. Мужчина медленно отстранился, тоже слегка покрасневший, пахнущий элем, и мягко ударил юношу по лбу. Убил комара. Друзья в молчании прибыли к берегу пруда. Пока мистер Лиам готовил удочки, Ричард кидал подкормку из бобовой муки, перемешанной с мясом и мёдом, а ещё шерстью, чтобы шарики держались на воде. Приступили к самой рыбалке. Процесс шёл вяло, если не сказать что никак, но это нормально для утра, ведь рыба не проснулась. Ричард в очередной раз забросил удочку так, чтобы первой воды коснулся крючок с наживкой, а уже потом поводок, медленно, призывно повёл, не позволяя опуститься на дно. Медитативное занятие усыпляло, ну, разве что комары не давали уснуть. «Мистер Лиам сегодня… нежный, — подумал юноша. — Эти объятия, поцелуй. Он хочет того же, чего хочу я, но стесняется. Или просто ждёт?» Глянул на мужчину, тот как раз подсёк жирного хариуса. Дело пошло быстрее, удалось поймать с десяток рыб. — Мистер Лиам, смотрите, у этого сазана в пасти мушка. Точно ваша. Узнаю плетение. Неужто тот самый, что недели две назад сорвался? — А и в самом деле. Стыдно стало, вот и вернулся. Проснулась королевская форель — мощная пятнистая туша, быстрая, хитрая. — Зараза! — мистер Лиам достал очередной сорванный шнур. — То рвёт, коль наживка искусственная, то сжирает с крючка, коль живая. Червей ссасывает так, что поплавок не шелохнётся. Вытащишь — а там от червя только кожица! Королевская форель единственная не боялась открыто подплывать к наживкам — пусть хоть тень рыбаков падает на воду. Величественная, почитаемая, перед ней расступались все остальные рыбы, стремительно отплывали, волнуя гладь пруда, едва-едва покрытую ряской. — Пойдёмте, Ричард, отдохнём под ивой, выкурим трубку, — сказал мистер Лиам через три часа. Юноша больше не видел в его глазах нежность — только обиду и усталость. — Что ж за существо такое?! Уже как год издевается надо мной. — Мистер Лиам, идите. Я ещё постою. Ричард взял дорогую йоркширскую удочку со снастями, подаренными мистером Лиамом, поцеловал стрекозу-подёнку и закинул. Долго водил шнур по направлению ветра. Рыба, наевшаяся подкормки, пассивно плавала рядом, как вдруг появилась королевская форель, со слегка изломанным, искажённым под водой телом. Не сомневаясь в том, что это настоящая подёнка, самоуверенно заглотила. Дёрнулась, почувствовав подвох. Дёрнулся и Ричард, едва устоял. Форель повела, как бык, волнуя воду. Борьба была долгой. Мистер Лиам, заметив, как шатает юношу, всё понял. Вскочил, побежал к берегу. — Не подсекайте! — закричал. — Дождитесь, не то порвёте! Дождитесь! Форель извернулась, почти вырвав удилище из рук, дёрнулась влево и, словно безумная, тут же, показавшись над водой, подняв тучи брызг, дёрнулась вправо. Ричард рухнул на колени, едва не съехал с берега, но удочку удержал. И, как только форель ещё раз извернулась, на мгновение застыла для могучего рывка… — Подсекайте! …подсёк. Форель выдернуло из воды. Удочка выпала из рук, по инерции юноша полетел вперёд. Мистер Лиам, только благодаря какому-то чуду, выловил подса́чком рыбину. Всплеск, хрипы, ругань. Ричард, промокший до нитки, поднялся, отфыркиваясь. Скользя, выбрался на берег. Мистер Лиам, едва удерживая в руках подсачек с извивающимся монстром, захохотал, да так сильно, что почти выронил драгоценную добычу. Вернулись в рыбацкую усадьбу ближе к вечеру. Отдали слугам удочки, рыбу, приказав сварить королевскую форель (было решено не делать из неё чучело), а сами заняли только-только затопленную баню. Ричард сидел на лавке, задыхаясь от горячего ароматного пара — на уголья плеснули пиво и хвойный отвар. Мистер Лиам вылил ушат тёплой воды на стройное тело юноши. У обоих стояло. — Мистер Лиам, я люблю вас! Мистер Лиам ответил не словом, а делом. Отставил ушат, опустился на колени и заглотил головку члена, поглаживая ствол, спускаясь рукой ниже, чтобы сжать яички в руках. Ричард выдохнул, вцепился в мокрые волосы мистера Лиама. Форель вымыли, выпотрошили. В кастрюлю налили бульон из уксуса, воды, забродившего пива и вина, забросили порезанные лимон, хрен с пучками розмарина, чабреца. Вскипятили. В это время уже сам Ричард ласкал ртом мистера Лиама. Юноша сидел напротив мужчины, обняв, сжав упругий зад, стойко принимал толчки. Мистер Лиам, растеряв всю галантность, нежность, яростно вдалбливал член в глотку. Остановился, высунул. Провёл головкой по губам, ударил по щеке. Ричард улыбнулся. Закинули рыбу. Приступили к приготовлению соуса. Для этого взбили масло, добавив ковш бульона, щедро насыпали специй. Мистер Лиам неторопливо надавил на бёдра, вынуждая сесть на член. Ричард поморщился, принимая его в себя. Мужчина дал юноше время привыкнуть и начал двигаться. Медленно, но ощутимо ускоряясь. Вскоре к движению присоединился и Ричард, вздыхая, постанывая от сладкой боли и чувства наполненности. Бульон слили, румяную, исходящую паром форель положили на блюдо, обильно полили соусом, посыпали тёртым хреном и истолчённым имбирём. Украсили дольками лимона. Ричард брал мистера Лиама сзади, слегка неумело, сбивая ритм, но мужчина всё равно постанывал от удовольствия, лаская себя рукой. Кончили одновременно. Разрумянившиеся, уставшие, обедали молча. Лишь в конце мистер Лиам обратился к Ричарду: — Сэр, не желаете устроить путешествие по прудам, озёрам, речкам Франции, Германии, Испании? — Только вы и я? — Не совсем. Ещё удилища и снасти, — улыбнулся мистер Лиам. — С радостью.