*** *** ***
Двери в зал распахнулись. Высокий мужчина в черном стоял у окна и смотрел на пустошь, на которой, как обломанные зубы, вздымались камни с причудливым орнаментом. Свет люстр под потолком не достигал нижней части зала, поэтому его освещали отсветы пламени из камина – ни на одном из канделябров свечи зажжены не были. «Артистично», - отметила про себя Елена. На своих сеансах она тоже обходилась минимумом света. Ей уже не нравилось, что они использовали одни и те же приемы. - Графиня Белова-Палей, приветствую. Было любопытно встретить вас после нашей продолжительной переписки. Сирин, мой друг, - мужчина повернулся, все еще держа руки за спиной. Он был одет во все черное, как сказочный колдун, и только яркий, франтоватый жилет был уступкой моде. Жилет был расшит золотым и красным, узел виндзорского галстука сочетал карминно-красное и бургундское шитье. Белый воротничок сорочки казался таким острым, что об него можно было порезаться. - Взаимно, - ответила Елена. Сирин коротко улыбнулся. - Зная о вашей переписке с графиней, я решил, что будет преступлением не пригласить ее на ужин, пока она в Лондоне. Винсент Корбин, граф Торнберри, был хорошо одет, смугл, темноволос и заносчив. Яркий жилет отвелкал внимание от его лица, поняла Елена. Несмотря на тонкие черты, его щеки были покрыты заметными оспинами, а итальянский нос оказался кривоват. Елена выбрала платье из темного шелка и подвеску с индийским топазом. Ее волосы были забраны в простую прическу – она так же рассчитывала на простой символизм. Черный, цвет колдовства, экзотический лиловый, наводит мысли о дальних странах – и когда собеседник уже составит впечатление, только тогда он заметит ее бледное лицо и темные подглазья. - И правда, пожалуй это был бы преступлением, - негромко сказал Винсент Корбин, перестав разглядывать Елену. Лакей принес широкий поднос с бокалами в форме листка экзотической кувшинки, которая, по слухам, могла выдержать вес ребенка и остаться на поверхности. Каждый взял по бокалу вина, посмотрев в донышко своего, Елена подумала, что осушить его по-гусарски, до дна, было бы плохой идеей. Винсент Корбин смотрел на нее, и она думала о том, что увидела: при всей своей манере задирать нос и оспинах, он выглядел красивее, чем на фотографиях. А еще у него были совершенно русалочьи глаза – кажется, Сирин упоминал, что они достались ему от матери. - Сирин пригласил вас, чтобы вы помогли отговорить меня от того, что я собираюсь сделать, - Винсент пригубил вина, сунув руку в карман брюк. – Что он успел рассказать? - Винсент, я вовсе не преследовал подобной цели, – опешил Сирин. – И уж тем более я не стал бы посвящать Елену в твои... наши замыслы. Это не был бы ни дружеским, не джентльменским поступком. Елена обменялась с Сирином взглядами, и посмотрела на Винсента. Ей все еще хотелось допить вина или хотя бы хлопнуть водки, чтобы продолжить разговор. - Ни плохим другом, ни плохим джентльменом я Сирина назвать не смогла бы, даже если бы захотела. Он не рассказал мне деталей, но он упомянул, что вы планируете ритуал, по поводу которого у него есть некоторые сомнения. - Если вы собираетесь меня отговорить – начинайте, - высокомерно сказал Винсент Корбин, зажав бокал между пальцев. – Боюсь, что у вас ничего не выйдет. Так же, как не вышло у Сирина. Елена проигнорировала его высокомерие. - Прежде, чем начинать, я бы хотела узнать, что за ритуал вы планируете. - Боюсь, это именно то, чего я вам не расскажу, графиня, - у Винсента была удивительно тонкая и холодная улыбка, но его заносчивость быстро становилась утомительной. А еще Елена обнаружила новый изьян в его лице – совершенно кривую линию нижних зубов, налезавших друг на друга. Это ее совершенно развеселило. Винсент почувствовал ее взгляд, и бросил косой взгляд в зеркало, что придало Елене уверенности. - Тогда я догадаюсь сама, - она оперлась локтем о камин и задумалась, покачивая бокалом. – Выбор-то невелик. Либо Темные, либо Старшие, либо Хтонические. И наверняка с жертвоприношениями. Масоны такого не любят, поэтому вы даже не пытались войти в контакт с ними? Или вы не пытались войти в контакт с ними потому, что вы не желаете ни с кем делиться достижениями. Винсент приосанился и посмотрел на нее оценивающе, его русалочьи глаза таинственно мерцали в пламени камина. Сирин тревожно переводил взгляд с Елены на своего друга, пока Винсент не развел руками. - Графиня, я приятно удивлен. Будем считать, что вам удалось невероятное – впечатлить меня. Вы более-менее верно описали мой план и мое намерение. Что-то еще, что вы хотели бы добавить, чтобы завершить впечатление? Елена прищурилась и чуть наклонилась к графу. - Ритуал будет опасным. - Обязательно. - И морально сомнительным. - Все хорошие вещи либо дорого стоят, либо непросто даются, - в глазах Винсента Корбина появился азартный блеск и он склонился навстречу Елене. – Если бы вам выдался шанс, который практику выпадает раз в жизни – разве вы бы не рискнули? - Не сомневаясь. - Даже если бы это могло стоить вам жизни, положения, всего? – вкрадчиво спросил он. Елена тряхнула кудрями. - Я потеряла очень многое безо всякой причины. Я готова рискнуть еще раз по достойному поводу. - Давайте проверим, так ли это, - Винсент дернул уголком рта и допил вино.*** *** ***
- Боитесь темноты, крыс, приведений? – спросил Винсент Корбин, отпирая дверь подземелья. - В нашей линии работы это весьма непопулярные страхи. Елена заглянула ему через плечо. Винсент снял пиджак, оставшись в рубашке и жилете. Он любезно предложил ей сменить туфли на охотничьи сапоги, Елена воспользовалась предложением – у них оказался один размер ноги. Дверь со скрипом открылась. Винсент пропустил Елену вперед, и она коснулась его локтя, прежде, чем ступить в темноту. Затхлый проход вел вниз, тянуло гробницей и петербургскими парадными, отсыревшими от болот и камня. Впрочем, этих и опытный нос бы не отличил. Видя, что Елена колеблется, Винсент обошел ее и пошел по проходу первым. Факелы принялись зажигаться один за другим, таинственным зеленым светом, оставляя химический привкус во рту. Елена причмокнула губами. - Вижу, вы изучаете не только магию. - Вижу, вы не только хороши собой, - сказал Винсент, обернувшись. - Вам нужно поработать над комплиментами. Чтобы они начали звучать как комплименты, не как оскорбления. - Я нечасто их делаю. Обычно у меня нет повода. - Повод есть – хоть немного улучшить свою репутацию, - колко ответила Елена. Винсент задумался. - Насколько я помню, это ваша бабушка в наказание за проступок отдала вас в Смольный, откуда вас с позором исключили через несколько месяцев? - Насколько я знаю, вы не оправдали надежд своей семьи и не смогли пойти во флот. Старший сын со здоровьем слишком хрупким, чтобы умываться ледяной водой и бегать под снегом? Елена смотрела на Винсента, ожидая ответа, но он только промолчал. Он протянул ей руку – на мизинце блестел перстень-печатка с фамильным гербом, - и Елена вложила в нее свою. - Тогда, возможно, вы для меня – самая подходящая компания. Винсент держал ее руку на весу, как будто они собирались танцевать, но чем ниже они спускались по коридору, тем сильнее опускалась его рука. В конце концов он опустил ее вдоль бедра, придерживая Елену за пальцы. Они спустились в темный зал романского вида, с толстыми стенами и округлыми колоннами. Потолок был разделен на куполообразные сектора, которые напоминали отсеки желудка левиафана, или матку мифической праматери. Затхлость усилась, теперь к ней присоединился запах тления. Винсент поджег угли в треногах, у огня был тот же изумрудный оттенок, что у факелов в коридоре. Алтарь был установлен на разбитой, перевернутой могильной плите, поверх вышербленных слов молитвы была нарисована пентаграмма. Елена провела рукой по надписям по латыни, Винсент это заметил. - Вам нравится мое решение? - У вас есть стиль. И, конечно, немного святотатства. - Святотатство привлекает внимание. Винсент оперся обеими руками о стол. Он установил череп с трещиной на пирамиде из оникса, и принялся поджигать оплавленные свечи – на этот раз, он воспользовался зажигалкой из джентльменского клуба. Елена взяла из чаши трехгранный кинжал с лицом языческого идола. Она попробовала лезвие пальцем на остроту, тонкое железо расщепило ноготь. Винсент закончил со свечами и поджег огонь в углублении в центре плиты. Он протянул Елене руку: - Окажите честь. Елена взяла его за пальцы и разрезала внутреннюю сторону его ладони. Брызнуло вишневым, рана быстро заполнялась кровью. Винсент сжал руку в кулак и занес ее над черепом, окропляя его, стряхнул остатки в огонь. Елена встала рядом с ним и подкинула сушеные лепестки и части животных в огонь. Они лежали на щегольском куске выдолбленного дерева с загадочным орнаментом, который выглядел так, будто приехал оттуда же, откуда и кинжал. - Вижу, вы любите эффекты. - Они помогают управлять толпой, - Винсент закрыл глаза и развел руки, обратив голову к потолку, на котором было масленными красками нарисовано подобие звездного неба с единым красным глазом посреди звезд. – Чем пользуетесь вы? - Всем подручным – вазочками, тарелками, креманками. - Ах, практическое ведовство. - Чистый метод – ничего не остается не использованным. Винсент встал позади нее и взял ее за руки, разводя их в том же приглашающем жесте. Елена запрокинула голову, ее затылок мягко приземлился ему на плечо. Винсент начал повторять слова Вызова на греческом, потом переключился на латынь, Елена не отставала, но сосредоточиться было сложно – притяжение было неожиданно сильным. Она не думала, что сможет почувствовать это снова. Высокий черный человек – так вот что значило отражение в зеркале. Софико и Васенька решили, что это дьявол, к немалому восторогу Елены – она уже начала шутить, что конец света близок, раз дьявол выбрал ее в невесты. Но вот ее голова лежит на плече у Винсента Корбина, графа Торнберри, и она знает, что он теряет концентрацию, когда она прикасается к его щеке, и что ему приходится делать усилие, чтобы сосредоточиться на заклинании. Елена открыла глаза, когда Винсент свел ее руки над черепом, кровь засохла и его ладонь прилипла к ее руке. От него пахло дымом и полынью, и, даже не стараясь скрыть удовольствия, он прильнул щекой к ее щеке. - Приготовьтесь встретиться с моим предком, - сказал Винсент Корбин ей на ухо. - Что-то мне подсказывает, что мы встретимся с ним вместе, - сказала Елена со смешком. Губы Винсента были совсем близко, они почти касались ее губ. Елена легко прижалась к ним, не устояв, и он чуть разомкнул их, прикусывая ее нижнюю губу – в то ли вольчей, то ли упырьей манере. - Окажите мне честь, графиня, - прошептал он, и их руки опустились на череп. - Годфри, я приглашаю тебя, - войди в мой дом. Годфри, я приглашаю тебя – войди в мой разум. Годфри, я приглашаю тебя – войди в мою память, - произнесли они в унисон. На последних словах Елена содрогнулась всем телом. Бабка Аглая, княжна Полтавская, едва заметив у Елены способности, долго рассматривала ее, схватив узловатыми пальцами за подбородок. Елена шарахнулась от нее, как испуганный жеребенок, но бабка держала крепко и долго смотрела на нее то живым, то мертвым, с бельмом, глазом. Наконец, она заключила, раздраженно оттолкнув Елену: «Духовидица. Опять! Три девки, и не одна не унаследовала настоящей силы! Беда с вами. Пустили мужланов в род, теперь плачемся». «Но что же в этом плохого, мама? - возразила мать Елены, Марианна. Тогда плятья носили совсем другого кроя, схваченными под грудью, и платье весьма удачно скрывало ее беременность матери – вторую и последнюю. – Я не вижу особенной практической пользы от тяжелого ведьмовства. Духовидчество инструмент тонкий, интересный». «Это потому, что ты больше любишь слушать, чем говорить, и думать, чем делать, - проворчала бабка. – Умная ведьма может сделать духов своими советчиками, да. Получить мудрость, подсказки. Но что проку, если у тебя нет силы эти мудрость с подсказками в дело пустить?» Воспоминания вошли в Елену, как топор в колоду. Она снова содрогнулась, еще страшнее, чем в первый раз, Винсент же был полностью расслаблен. Она слушала мерное биение его сердца, пытаясь успокоиться. И вот снова – в нее прорвалась мокрая кольчуга, запах крови в воде, боль от заново открывшихся ран, письмо, которое она во что бы то ни было должна была доставить, скача по темному берегу. Она – он! - бывал на Востоке; не гнушался изучать ни персидские трактаты о духах, ни Каббалу, заклеймленные на родине. Он знавал тамплиеров и изумлялся, кто кому-то взбрело в голову низвергнуть их обвинениями в темной магии – и глупцу ясно, что они невинны, как младенцы. Он был жестокий человек, целеустремленный, как стрела в полете, в вечном поиске знаний; сейчас, превозмогая боль, он скакал к костру на вершине горы, где, сгорбленные, сидели фигуры в черных плащах. Он вошел в круг, он достал письмо. Одна из фигур поднялась и стряхнула капюшон, оказавшись женщиной средних лет с наполовину седыми, наполовину черными волосами. Хриплые голоса спрашивали, каковы новости, и Годфри сказал, что ничего хорошего. «У тебя кровь», - сказала женщина с черно-белыми волосами, коснувшись его щеки. Глаза у нее были переливчатые, русалочьи, как изумрудная вода с ряской в глубокой заводи. «Это пустяк», - ответил он с усилием, отирая лицо ладонью. Елена была у него в голове и смотрела его глазами, она знала, что он готов был вот-вот лишиться созания: и женщина с русалочьими глазами это знала. Затрещали кусты, зашипели ведьмы: рыцари ворвались на поляну, возглавленные клериком, который размахивал крестом на палке. Годфри схватился за меч, но в плече у него засело острие стрелы, от которой плоть уже начала гнить: от боли помутнело в глазах. Елена просела вслед за ним, но Винсент его подхватил. - Ничего, - сказал он. – С духом Годфри непросто совладать и мне. Елена не чувствовала ног, она упала локтями на алтарь, задыхаясь, и схватила себя рукой за плечо. Она все еще чувствовала острие, засевшее между мышцей и суставом. - Кто это был? – спросила Елена, с трудом поднимаясь на выпрямленных руках. Ее прическа вконец растрепалась, льняные волосы, теряя булавки, перевеселись через плечо. - Мой предок, сэр Годфри. Защитник шотландского ковена, - сказал Винсент ей в затылок. – И его любовница, которая, по слухам, и была матерью его детей. Мать Мэлори. - По слухам или была? – спросила Елена, тяжело дыша. Винсент взял ее за плечи, помогая выпрямиться. Елена не мешала, она не имела привычки показывать сразу все, что могла. Когда повернулась к Винсенту, он посмотрел на нее исподлобья. Русалочьи глаза говорили сами за себя. - Я устала, - сказала Елена. Винсент кивнул и, подобрав кинжал, раскрыл свежую рану у себя на руке. Елена взяла его за запястье и уткнулась ртом в кровь, выходившую из его руки с такой силой и скоростью, что она не смогла соблюсти приличий. Она вжалась лицом в его ладонь и принялась жадно пить, сглатывая и даваясь, размазывая ее по лицу. Капли падали ей на шею, грудь, сбегали вниз и собирались в декольте. Она остановилась только тогда, когда Винсент поштанулся. - Довольно, - он тяжело вздохнул, опираясь на стол. Он был смертельно бледен, на лбу у него выступила испарина. Елена взяла его за щеку. - О, мой дорогой, - свежая кровь пробуждала в ней игривость. – Я взяла больше, чем этого требовала любезность. Ты можешь забрать немного обратно. Она взяла с края стола нож, оброненный Винсентом, и острием провела черту под ключицей. Стало жарко, лезвие царапнуло кость. Винсент взял ее за волосы, запрокидывая голову, и прижался губами к ее груди. Он напирал с такой силой, что повалил Елену на стол: кринолин ее платья жалобно хрупнул, на пол упала подушка, создававшая объем. - Я попорошу вас стать моей гостьей, графиня, - сказал Винсент, тяжело дыша. Его лицо было все перемазано в крови, Елена была уверена в том, что она выглядела не лучше. – Отпустить вас в сломанном платье было бы слишком большим ударом для обеих наших и без того подточенных репутаций.*** *** ***
Сирин удалился, не оставив и записки. Винсент рассеянно проронил: «Он вернется». Елена подумала, что ей стоит встретиться с Сирином и объяснится, но позже, когда улягутся чувства. В сломанном кринолине, с распущенными волосами, Елена производила самое скандальное впечатление. Она понадеялась на то, что прислуга в доме Винсента молчалива: это главный критерий, по которому ее выбирали практики. Две тихие горничные помогли Елене переодеться: они были такие безввучные и послушные, что Елена посмотрела на них краем глаза – под прямым взглядом фамильяр не раскрывал своей сущности, - но они оказались вполне смертными девушками. Домашнее платье лилового цвета было несколько старомодным, но почти ее размера, только вышло великоватым в талии. Елена подвязала талию индийским шарфом, корсет ее и так и остался висеть на ширме. - Как я тебе? – спросила она, выйдя к Винсенту. Он закрыл книгу и заложил ее пальцем, повернувшись к ней; подумав, отложил книгу насовсем. - Это платье принадлежало моей матери. Я вижу, ты решила отказаться от корсета. - Корсет вызывает во мне ужасные воспоминания, - сказала Елена и крутанулась на одном месте, слушая, как шурша и вздымаются юбки. Отвратительно, сказала бы классная дама. Как профурсетка. Вы злая и гадкая женщина, ответила бы Елена, извлеченная из дортуара за плечо. Вы стоите цербером на страже устоев, для которых вы будете не более чем сосудом продолжения мужского рода, или пугалом на палке, старой девой, которая... Пощечина бы звонким эхом отозвалась в переходе. Класнная дама бы побелела – она была еще молода, хотя тринадцатилетней Елене казалась старухой. Она боялась за место, боялась не вписаться, боялась быть недостаточно строгой, недостаточно нудной, недостаточно ханжой. «Если вы отдадите мне карты, - сказала Елена, протянув ладонь. Колода оттягивала карман передника классной дамы. – Я никому ничего не скажу». - Сирин, - напомнила Елена. – Мы бросили его одного в зале и он ушел, не дождавшись ужина. Это было грубо. - Если он не сможет поставить это выше нашей дружбы, я буду разочарован, - сказал Винсент Корбин, оправляя галстук. - Если бы ты любил, ты бы смог так поступить? – Елена подошла к окну и отодвинула портьеру. Кабинет был освящен лучше, чем обеденный зал, за светом канделябра было почти не видно друидический круг в поле перед усадьбой. - Я нечасто бывал влюблен и это никогда не заканчивалось ничем хорошим. Я привык к тому, что таланты и перспективы в одних сферах совершенно убивают их в других. Он опять говорил Елене на ухо, почти касаясь его губами, отчего на шее у нее поднялись мурашки. Ей было приятно, но слабость после ритуала еще не прошла. - Покажи мне твой дольмен, - попросила Елена, окончательно отдернув портьеру. Несколько свечей потухли от сквозняка, белые камни стали более отчетливо видны на фоне ночного неба. - Ты используешь его? - Он друидический, и весьма специфичен, - Винсент придержал портьеру, закрепив ее шнуром. – Духи природы, рогатый бог, мелкие демоны местного пантеона – безусловно. Но он подходит не для всех ритуалов. - Так ты покажешь мне его? - Разве ты не устала? - Немного. Но, боюсь, если мы останемся наедине, мы немедленно предадимся чему-нибудь предосудительному, - Елена смело улыбнулась. В зеркале за спиной Винсента в темноте плавало ее алебастрово-белое лицо и крупные зубы. Она с досадой подумала, что больше похожа на вакханку, чем на даму, которая пытается сберечь... что, впрочем, она пыталась сберечь? - Еще более предосудительное, чем пробуждение духов? – Винсент приподнял бровь. - Я была замужем однажды, я знаю к чему это ведет, - предупредила его Елена, а звучало так, будто она предупреждала себя. - Кажется твой супруг не смог пережить всего этого счастья. - Может статься, и ты не переживешь. - Меня до странности сложно убить, - сказал Винсент без тени улыбки. Освещаемые лишь светом фонаря, который нес Винсент, они вскарабкались на холм. От травы поднимался туман, в верхушках деревьев, растерявших листья, шелестел ветер. Еще на подходах к дольмену, Елена ощутила силу, исходящую от него – похожую на силу капищ, все еще сохранившихся в финских и марийских лесах. Елена ускорила шаг, сапоги хлюпали в траве, полной ночной росы, промозглый ветер задувал под пальто. Винсент следовал за ней, сунув руки в карманы кожаного плаща. Елена посмотрела на него через плечо. - Иди же, - теперь он улыбнулся, показывая зубы. – Они стоят того, чтобы их рассмотреть. Елена дошла до камней и остановилась, глядя на Винсента в упор. Она сняла с шеи медальон на длинной цепочке, прятавшийся под топазом. Медальон перепутался с топазовой подвеской и у нее немало времени, чтобы распутать его. Винсент сделал шаг к ней. - Могу ли я... - Нет. Елена отцепила медальон и, намотав цепочку на руку, вытянула ее в сторону дольмена. Медальон раскачивался под порывами ветра, но вскоре начал вертеться вокруг своей оси, как веретено. Он вращался все быстрее и быстрее, все быстрее и быстрее, пока не оборвал цепочку и не упал в траву. Елена наклонилась, чтобы поднять его, но Винсент ее опередил. Медальон потемнел, звенья цепочки, крепившиеся к его верхушке, были серьезно повреждены и, казалось, оплавлены. - Кем вы меня считаете, милостливый государь? – спросила Елена с нескрываемым презрением. – И кухарке понятно, что в дольмен входить не стоит. Любой человек, доверяющий своим чувствам, знает, что к таким местам стоит приближаться очень и очень осторожно. Винсент держал на ладони медальон. Он подцепил створку ногтем и посмотрел на нее. - Если позволите? Елена влепила ему пощечину и отобрала медальон. Винсент даже не коснулся пылающей щеки, прололжая смотреть на нее своими речными глазами. - Полагаю, все же не каждому человек ясно, что к этому месту не стоит приближаться. Когда я был моложе и самонадеяннее, я привел сюда девушку, разделявшую мои интересы. Кузину. Мы оба решили, что войти в круг будет хорошей идеей. - Я бы сказала «надеюсь, что вы умерли», - ноздри Елены раздувались. – Но вы, к сожалению, живы. - Я – безусловно. Она же долго лечилась. Ее родители старались скрывать расстройство ее ума и были очень опечалены. Они были уверены, что семейный недуг настиг ее, - Винсент снова сунул руки в карманы. – Сирин повторил ее ошибку, но он был сильнее. Впрочем, за нее он расплатился страхом перед нашими занятиями. - К чему игры тогда? – Елена убрала волосы с лица. - Не хочу давать себе лишней надежды, - признался Винсент. Елена раскрыла медальон: в нем была размытая фотография мужчины в военной форме и засушенная веточка полыни. - Мой покойный муж, - Елена кивнула на фотографию. – Мужчины в нашей семье долго не задерживаются. Они все имеют тенденцию умирать от естественных причин: лихорадки или колотых ран. Тадеуша колотые раны нашли в Крыму. Напавший на него однополчанин клялся, что на него нашло помутнение рассудка. Это ему не помогло. - Я слышал, такое случается в ведьминских родах. Не распространяется на мужчин из других оккультных родов, впрочем. - Ты и я, и вместе с дьяволом будет три – так у вас говорят? – спросила Елена. Ветер разметал ее волосы по плечам. Винсент предложил ей локоть: - Пойдемте. Становится совсем поздно и холодно. Елена оттолкнула его и пошла к особянку одна.*** *** ***
- Я все еще тебя не простила, – спросила Елена, опираясь на лестницу в библиотеке. Солнечный свет падал сквозь витражные окна, оставляя на полу отсветы красные, как кровь, синие, как ляпис-лазурь, и зеленые, как изумруд. Винсент стоял на верхушке лестницы, перебирая книги. У него были длинные руки и там, где Елене бы пришлось двигать лестницу, ему достаточно было вытянуть руку. - Чем еще я могу искупить вину? – он посмотрел на нее сверху вниз из-под руки, его жилет забавно встопорщился на груди. Елена вытянула руки, положила запястья на перекладину и, прислонившись к лестнице виском, пожала плечами. - Я осталась у тебя. На ночь, на выходные. Не взяв с собой ничего. Сирин бежал так, как будто бы его обожгло огнем. Звучит, как скандал. Сделай так, чтобы это не выглядело как скандал. - Ну почему – не взяв ничего, я уже послал за твоими вещами, - голос Винсента звучал глухо с верха лестницы. - Ты – что? – Елена подняла голову. - Я послал за твоими вещами, - повторил он. – Думаю, двух сундуков хватит. Все зависит от того, как часто ты собираешься менять платья. - Дорогой граф, повердился ли ты в уме от того, что стоял рядом с кругом камней? – Елена взялась обеими руками за лестницу. – Ты представляешь, что начнется, если твои посыльные явятся за моими вещами? - Вовсе нет. Моих посыльных никто не видел. Если ты беспокоишься насчет высшего общества, - прижимая книги к груди, Винсент поставил ноги по обе стороны от лестницы и соскольнул вниз, приземлившись со стуком, - то оно сейчас уверено, что ты слегла с простудой, не хочешь никого принимать, и находишься в самом дурном расположении духа. - М, - Елена кивнула. Винсент положил книги на столик и одернул жилетку, стряхивая пыль с рукавов. - Здесь явно стоит убирать тщательнее. - А мне ты ничего не хотел сказать о принятых тобой решениях? – спросила Елена, сложив руки на груди. Он посмотрел на нее с удивлением: - Мне казалось, что ты согласилась остаться. - Не слишком ли все это быстро? Он облокотился на край стола, уперевшись рукой в бок. - Я не вижу причин, почему это должно быть медленно. Я ничего тебе не предлагаю, и ни на чем не настаиваю. В любой момент я отправлю тебя на станцию или, если хочешь, отвезу тебя сам. Но мне нравится твое общество, и я не хочу перываться на условности. Встречи раз в неделю в душном салоне, утомительные взгляды, сплетни – разве ты этого хочешь? - Боже мой, как много ты говоришь, - Елена потерла лоб пальцами. – Дело не в этом. - Так в чем? Она провела ладонью по красному сукну на столе, стряхивая невидимые крошки. - Я вижу, к чему все это идет. Если я воспылаю к тебе страстью, мы оба об этом сильно пожалеем. - Почему? – вырвалось у Винсента. - Разве не ты сказал, что любовь никогда не приносила тебе ничего хорошего? – когда Елена злилась, у нее краснел кончик носа. Винсент смотрел на нее и ей казалось, что это происходит снова. – И мне не приносила. Представляешь, какая это будет катастрофа, если наша неудача столкнется? - Или, может быть, не приносила с обычными людьми, - предположил Винсент. - О нет, я не желаю разговоров, о том какая я... - Прервись на мгновение, - властно сказал он. – Владеющий большим знанием владеет и большой силой. Эта сила будет неизменно ранить и тех, кто рядом с ним – или с ней. Но что если сила двух любовников примерно одинакова? Создаст ли она поле, которое будет защищать оба источника этой силы, продолжая разрушать то, что силой не обладает? - Это какая-то физика, - непримиримо фыркнула Елена. - Или, обычная логика пентаграммы. Я думал об этом. И я думаю, что это может сработать. Елена прижала пальцы к губам. Ее взгляд упал на пачку писем под пресс-папье, миниатюрным бронзовым Левиафаном. Под ним лежало по крайней мере два письма, написанных Сирином МакДугласом: она узнавала его почерк и его характерную золотую сургучную печать. - Надо ответить Сирину, - сказала Елена. - Безусловно. Но немного позже, - сказал Винсент, открывая книгу. Он взял Елену за руку и поцеловал пальцы. - Ты ни в чем не будешь меня винить, если ничего не выйдет, - предупредила она.*** *** ***
Сначала было Слово, и Слово было Бог. Мужчина с бородой, похожий на строгого отца, смотрит из облака. Глаз Саваофа в пирамиде, испускающей лучи. Зевс-громовержец, разящий молниями. Ану, бог неба, повелитель, высшая сущность, царь небесный. Бог – это верховный король. Тот, у кого есть власть, тот, кто завоевал свой трон или забрал его у недостойного. Тот, перед кем склоняются другие боги, или ангелы, или иные сущности, тот, кто попирает своего демонического противнка огненной пятой. Не пускающий зло в этот мир. Испытывающий своих сыновей, чтобы знать, достойны ли они Царствия его. Ужасный отец – тот, кто разит и карает, тот, кто отрывает свое дитя от теплой материнской груди. Мир разделен. Отец – это взросление, реальность, мир, в который входит мужчина. Он не всегда так же добр и ласков, как мать. В новом мире одобрение отца может заслужить смелость, стойкость, умение терпеть боль и добиваться своего. Прямая противоположность материнской любви и принятия. Мать – это покой. Стены матки, окружающие со всех сторон. Тепло и всепрощение, стагнация. В ней нет места вызову, поиску себя, исследованию мира. В материнской любви ты качаешься как скорлупка на волнах, пока суровая рука отца не вырвет тебя из твоего сказочного мира. Так было не всегда. Мужчина провел черту. Солнце, власть, сила – это мужское. Ночь, мягкость, слабость – это женское. Но что если вернуться дальше, в глубь времен? Тогда мы узнаем, что когда-то женщина вмещала это все. И она была богиней. Какой властью обладает мужчина? Что есть в его теле, что обозначает его единение с природой, что дает ему власть над тонкими материями, которой, как он утверждает, он обладает? Женщина дает жизнь. Царицы рождают царей, не наоборот. Христианский бог был рожден девой, но христианство отторгает Триединство. Женщина может быть только Мадонной или Блудницей, поэтому матерью Бога может быть только дева: если она не будет девой, ханжество дозволяет ей родить только Дьявола. Дева, Мать и Старуха. Занимающаяся заря, светлый день и поздняя ночь. Три фазы луны, три стадии пути. Дева – это всякое начало и всякое волшебство, юность и страсть – все то, что Бог-отец потерял, то, что он подавляет в своем сыне, принуждая его стать таким же рассчетливым в своей мудрости, как и он сам. Мать – это расцвет, осенняя нива, удовлетворение плотских желаний и продолжение рода. Она – стабильность, она – сила. Ее могущество так же велико, как могущество Бога-отца и, хотя и в ее силах насылать кары, она не делает это для поддержания собственного статуса. В отличие от Бога-отца, она не сомневается, откуда исходит ее сила – от умения даровать жизнь. Старуха – это и бесстрастие. Но бесстрастна она не только мирской суете – и к власти, и к любви, и к боли она уже равнодушна, потому что все она прошла, прожила и оставила позади. Успокоившая чувства, старуха обладает великой мудростью и великой силой, потому что она может смотреть на вещи такими, какие они есть, и это лишает ее иллюзий. Вместе они - Богиня с тремя лицами, которой поклонялись на этих землях, да и по всему миру, раньше, чем мужчины отобрали у женщин власть, убили Богиню и придумали ей на замену бога-отца. Бог-отец должен забрать ее могущество, но самая большая сила ему так и не досталась – сила созидать, сила давать жизнь, которая дарует право ее отбирать, лежащая в основе всякой магии. Чай дымился над фарфоровыми чашками. Часы пробили четыре раза, лакей принес еще одно письмо от Сирина и положил его под пресс-папье. Елена откинула голову назад, ее руки лежали на открытом развороте книги. На рисунке была изображена Темная Женщина, ее лоно – словно сосуд, ее груди – словно чаши. Луны сменяли друг друга, а вокруг неторопливо полз Великий Змей, кусающий свой хвост – символ бесконечности. Елена перебирала рисунки и фотографии, вложенные в книгу. Это были фигуры богинь с рыхлыми бедрами, отвисшими животами, тяжелыми молочными грудями. Фигуры менялись – иногда они выше ростом, иногда ниже; иногда богиня больше похожа на грушу, иногда – на песочные часы, иногда – на перевернутый треугольник; иногда ее руки становятся крыльями, иногда она обрастает тысячью грудей, иногда из головы ее вырастают рога, и часто между рогами стоит полная луна. Винсент откинулся на спину стула, он засучил рукава, шрамы от ритуалов на его руках выпирали белыми гусеницами. Он достал фотографию, потерявшуюся между страниц, и положил ее поверх рисунков. Елена взяла в руки - кольца на ее пальцах тускло блестели в вечереющем свете, - и нахмурилась. - В России – на землях, которые впоследствии вошли в состав Империи, - знали Трехликую. Но она приобретала другие формы, - сказала она, отложив рисунок. Она рассеяно посмотрела не столько на Винсента, сколько сквозь него. Мать сыра-земля – одно из старейших, праславянских божеств. Возможно, такое же древнее, как вечно беременные богини-матери. Когда ты не живешь, а выживаешь в вечной борьбе с природой, властью обладают те, или та, кто может воспроизводить потомство. Беременность – это залог жизни. В твоем племени могут быть самые ловкие, самые сильные, самые храбрые воины, но что с того? Они состарятся и умрут, и дикие звери разметают их кости, а ветер развеет пыль. Но Богиня может даровать вечную жизнь – в потомстве. Макошь – великая богиня. Август, колосящаяся нива, изобилие, волшебство. Немного ей передалось и от девы, но волшебство Макоши не пылкое, а зрелое искусство, что дается посвященным. Лада – воплощение любви и страсти, плотских желаний и их удовлетворения, но все же больше семейной любви. Север безжалостен, любовь должна приносить плоды, и плоды эти – потомство. Морана – безусловно, старуха. Видение было таким острым, что Елена скривилась. Груда черепов вздымалась на льду ладожского озера, там, где сизая вода с ледяной крошкой застыла в полынье. Луна высоко стояла над горой и блестел серп. Вокруг черепов ходил кто-то – легкий, словно костяной, закутанный в черный саван. Елена не решалась открыть глаза, но даже сквозь веки она чувствовала это бледное лицо с глазами цвета мертвой луны. Елена открыла глаза. Мысли начали путаться, и ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов прежде, чем снова склониться над рисунками. Она взяла их в руки, пытаясь сосредоточиться, коснулась фотографии – и провалилась. Луна. Луна сменяется. Сначала это серп, потом – брюхатая луна, потом – умирающая луна, идущая на убыль. Звуки флейты, летящие над полями. Звенящий ветер. Фигуры, танцующие между камней дольмена. Омела на алтаре. Кровь, собираемая в чаши. Дверь – темнота, сон. Нечто гигантское, немыслимое, спящее под землей, полное силы, полное магии. Ее кости – горы, ее волосы – реки, ее глаза – озера. Она здесь и не здесь. Она мертва, но она спит. Дверь. Синяя дверь в поместье близ Выборга, медные двери в подземелье Северного оккультного общества под Сухаревской башней, Масонская ложа в Лондоне и их двери красного дерева, двери в усадьбу Торнберри – черные, с каменным орнаментом в виде ветвей переплетенного терновника. Они открываются. Темный свет. Мертвая луна. Груда черепов. Лебедь. Серп. Омела. Медальон раскачивается в руке и, обрываясь, падает. Огонь. Бабка снимает парик и оказывается совсем лысой, во рту у нее – несколько зубов на верхней и нижней челюсти, редкие, как частокол. Она стирает белила, и Валерия содрогается от того, какая она старая. Мать распускает волосы. Каштановые волосы с проседью рассыпаются по плечам, живот под тонким платьем выпирает, ее лицо совершенно спокойно – оно исполненно светлого, властного осознания и уверенности – в руке у нее серп. Елена видит в зеркале свое лицо. Ей четырнадцать лет, она смотрится в зеркало над умывальником в дортуаре. Она склоняется, чтобы плеснуть в лицо холодной воды. Когда она выпрямляется, она видит женщину в красном за своим плечом. Она кладет ей руку на плечо, кровь капает на пол между ступней. Елена смотрит в зеркало и видит. - Значит, ты не хочешь убить символического отца, - Елена с трудом разомкнула губы. – Ты хочешь вернуть Мать. В ушах у нее поднялся звон. Она потянулась за чашкой, но сбила ее – Винсент приподнялся на стуле, но чашка упала не в сторону книг, чай выплеснулся на ковер. – Я знаю эту вещь. Сын должен восстать против отца, чтобы до конца познать свою власть, но он должен проиграть. Либо, выигрывая, он совершает страшное преступление – как Эдип, убивший отца и женившийся на матери. - Это игра, в которой нельзя выиграть. Рисунки и фотография манили Елену, но она предпочитала на них не смотреть. Она откинулась на стуле, протирая ладонями лицо. - Это смешно, - продолжила она. - Первое, что накладывает бог-отец на мужчин-служителей – это дисциплина. Умение признать и познать поражение. А на женщин он не накладывает ничего, поэтому мужчины считают, что им дарована великая власть призывать своих женщин к порядку самим. - Некоторые женщины в этом нуждаются, - проронил Винсент. Елена открыла глаза и посмотрела на него. - Уверена, так говорили мужчины, которые убили Богиню. - И некоторые мужчины в этом нуждаются, - согласился Винсент. – Мои друзья и погодки, преуспевшие в армии, предпочитают, чтобы сложные решения принимали в парламенте и спускали к ним в виде приказов. А я не переношу, когда решения принимаю не я. - Здесь у нас может возникнуть сложность – я тоже предпочитаю принимать решения сама, - сказала Елена заумчиво. – Я думаю, я знаю, что ты хочешь сделать. Винсент смотрел на нее поверх пальцев, которыми подпирал подбородок. Елена наконец-то смогла рассмотреть герб на его печатке: это был не терновый венок, это была змея в терновнике, кусающая свой хвост. Рыцарь по имени Годфри, который побывал на Ближнем Востоке, где культ богини-матери был так силен. Рыцарь по имени Годфри стал Чемпионом ковена, предложив свою защиту и служение женщинам, обладавшим властью, которой он не обладал. Рыцарь по имени Годфри был предком Винсента и, хотя он и его любовница были казнены, их потомство выжило. - Из интереса – как род Мэллори и Годфри выжил? - Друзья помогли, - отрывисто сказал Винсент. – Одним из таких друзей был лорд Корбин из Торнберри-холла, у которого не было своих детей. Он воспитал сына матери Мэллори и Годфри под своей крышей. Он стал носить имя Корбин из Торнберри-холла, которому позже был пожалован графский титул. - Ты хочешь призвать Богиню, - сказала Елена. Винсент покачал головой. - Нет. Я хочу впустить ее обратно в наш мир. - Так вот от чего Сирин хотел тебя отговорить... Винсент рассеянно трогал пальцы Елены, глядя в книгу. Волосы его были не так старательно уложены брильянтином как в первый раз, прядь над ухом выпала. - Его пугает перспектива призвать божество, который наши с ним собратья изгнали, утвердив над ней нового бога. Но мой предок служил Богине, и она щедро его вознаградила за это. Елена снова взяла в руки фотографию. На этот раз воспоминания были легкими, словно шепот. Бабка стояла, очень прямая, и с балкона смотрела на почерневших висельников, прикрываясь веером. «Это моя земля, - сказала она и посмотрела на Валерию сверху вниз. – И твоя земля. Но тебе придется за нее сражаться». Все балы, все приемы, все салоны вставали у Елены перед глазами. Смольный и холодные дортуары, девочки, которых голод и строгость должны были сломать и заставить подчиниться. Мать, ставшая изгоем после того, как оставила законного мужа ради любовника. Бог-отец, перед которым надлежало каяться за порочность женской породы, практики, которые считали ведьмовство низшим искусством. Высокая Магия в их представлении принадлежала мужчинам. – Попытаешься меня отговорить? – спросил Винсент. - Захочу к тебе присоединиться.*** *** ***
- Пир в честь Богини? - Это легко. Я дам бал-маскарад на Хэллоуин. - Хороший выбор. Самайн должен ей понравиться. Три жертвы можно найти среди гостей. Юноша, муж и старик. Элегантно, да? - Инверсия. Мне тоже нравится. Нужно составить список, посадить их определенным образом среди других гостей, понять, где они будут в течение ночи... - Или загнать их. Как загоняют дичь. Посвятим Ей эту охоту. Елена установила последний череп, теперь они сформировали ровный круг. В центре круга была нарисована неровная девятиконечная звезда. Несмотря на предварительную разметку мелом, воск, которым Винсент начертил отрезки, поплыл, но форма круга осталась не нарушенной. Он взял с алтаря травы и камни и разложил их между лучами. Сев на пятки, Винсент положил руки на колени, и посмотрел на Елену. Елена встала и плошла к нему, аккуратно переступая босыми ногами через расплывчатые восковые линнии. Он взял ее за руки, и Елена улыбнулась ему – заговорщицки, как равному. Она наклонилась поцеловать ее в лоб, но он схватил ее за бедро и перехватил поцелуй. - Я давно не... - Я знаю. Это ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда ты понимаешь и можешь разделить. Он снял рубашку через голову и отбросил ее в сторону, штаны и подштанники заняли совсем немного времени. Елене даже не пришлось раздеваться, она только скинула сорочку и осталась совершенно обнаженной. Синяя вайда была готова, зачерпнув немного, Винсент принялся чертить знаки на ее грудях и животе, обозначая матку символом, похожим на чашу. Елена зачерпнула красной пасты и, взяв его за щеки, нанесла знаки Служения на лоб, под глазами, и над подбородком. Пальцы касались нежно, почти любовно, они сидели совсем близко друг к другу, соприкасаясь коленями. Эрекцию Винсента было сложно игнорировать, но она не смотрела на его член, она смотрела ему в глаза, оставляя красные отпечатки ладоней у него на груди, на животе. Вся книга не потребовалась, только пара листов, придавленных камнями. Они читали вместе, слово в слово, выравнивая дыхание и внимательно следуя за интонацией и скоростью другого: они не могли ошибиться. Места, помеченные краской, начало жечь. Краем глаза Елена видела, как в свете свечей танцуют тени, отбрасываемые черепами, и, нарушая законы мира людей, становятся на черепа и начинают расти. Текст подошел к концу, порыв ветра, которому неоткуда было взяться в подземелье, унес листы, вырвав их из-под камней. Валерия испытала дикое, звериное ликование, и когда Винсент взял ее за шею и поцеловал, она впилась в его рот, смешивая краску. Он повалил ее в центр круга, раздвигая ее ноги коленом. Жжение на коже становилось непереносимым: она вся горела. Он вошел в нее с содроганием, полным наслаждения, и Елена схватила его за спину, обвив ногами бедра. Ее затылок стучал по каменному полу, Винсент подложил ладонь. Елена запрокинула голову, вздрагивая от мощных толчков, и увидела их лица. Она видела мать свою, и мать матери ее, и мать матери – множество матерей, стоявших кругом. Парики сменяли косы, цветы и шляпы – уборы и обручья. Она видела финок в расшитых бисером берестяных коронах, видела северянок с медными гривнами на шее и лицами, густо покрытыми жертвенной кровью. Круг сужался, истелевшие подолы домотканных платьев, роскошная парча конца прошлого века почти касались ее обнаженных рук. Елена смотрела на них широко раскрытыми глазами, а Винсент как будто ничего не замечал: он пропустил пальцы сквозь ее пальцы и пригвоздил ее руки к полу, подтягивая ее к себе. Она посмотрела ему в глаза, в них отражались его предки: те, кто обладал силой. Она видела смуглых восточных женщин, и видела островитянок с красными обветренными лицами, видела друидесс с серебрянными серпами, и видела женщин в саксонских коронах с каменьями, надменно смотревшими с камнных тронов и лесных полян. Они вглядывались в их лица, и пламя в чреслах у нее разгоралось – желание становилось непереносимым – она кричала, и вот уже Винсент не мог сдержать стонов. В ней рос огненный цветок: она чувствовала его, пламя, наполняющее ее внутренности, распирающее матку, толкающее ее в живот изнутри. Винсент уже не стонал, он хрипел от боли, ей было интересно, каково это было для него, где забирал его огонь. Он опустился на нее и Елена взяла его за затылок, прижимаясь лбом к его лбу. - Освободи меня, - взмолился он. И она освободила. Они долго лежали, обнаженные в круге, не в силах подняться. Елена положила руку на грудь Винсенту, он едва дышал. Они переглянулись, но не смогли произнести ни слова. Полынные свечи догорали, и круг света становился все меньше. Винсент взял ее за руку. - Я думаю, я произвел хорошее впечатление на твою семью. - Не знаю, какое я произвела на твою, но договор они одобрили, - выговорила она заплетающимся языком. Винсент положил ее руку себе на лицо. - Я пуст. - Если родится ребенок, нужно подумать о мерах, - мысли расплывались, Елена пыталась собрать себя воедино. - Ребенок, зачатый во время ритуала, знак большого расположения. Я был так зачат, - проговорил он задыхаясь. Елена слабо засмеялась. - А выглядишь ты так, как будто твои родители старались. - Почему? - Потому что ты очень красив. - Вовсе нет. - Я так считаю, сначит это правда. Винсент повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Ее рука лежала у него на щеке. - Вы мне нравитесь, графиня. - Вы мне тоже, граф. Но возможно нам следует узнать друг друга получше, - от смеха у Елены заболели ребра. По тому, как вздрагивали его бедра и живот, она поняла, что он тоже смеется.*** *** ***
Елена отпустила служанку и надела серьги. Она опустила глаза к шкатулке, закрепляя сережку на ухе, когда она подняла глаза, то увидела в зеркале отражение Винсента. Он был одет в черный фрак с ослепительно белой манишкой и галстуком-бабочкой. Елена подмигнула ему – так, как ни одной даме не следовало, - и он подошел, положив ей руки на плечи и поцеловав за ухом. - Мы же увидимся внизу, - сказала Елена, доставая вторую сережку. - У меня есть для тебя небольшой подарок. Винсент достал из кармана бархатный футляр. В нем лежало ожерелье, старинное, но отлично реконструированное. Грубая геометрическая оправа наводила на мысли о саксонских временах, такой огранки опалов Елена, казалось, не видела никогда. - Я знаю кому принадлежит эта вещь? – спросила она, повернувшись к Винсенту. - Знаешь, - сказал он, положив ожерелье ей на грудь. Елена услышала шепот голосов – они бормотали и пели, мотив показался ей странно знакомым: к множеству старческих и женских присоединялся один мужской. Винсент застегнул замок и отстранился. Елена коснулась ожерелья рукой в перчатке, прислушиваясь к своим ощущением. В какой-то момент она почувствовала морозное покалывание в шее, но оно быстро прошло. Ожерелье любовно обхватило шею, как ручная куница. - Ах, - Винсент кивнул. – Хороший знак. - Мне нечего тебе подарить, - сказала Елена. Он оперся локтем о трюмо, оглядывая ее лицо. - Ты уже подарила мне все, чего я мог желать. - Знаешь легенду о джинне, который несколько тысяч лет провел в бутылке в песке? – спросила Елена. – Первую тысячу лет он думал, что даст бесконечное могущество тому, кто его свободит. А вторую – что уничтожит освободителя за то, что не выпустил раньше. - Мы не так уж и не похожи, - Винсент оперся ладонью о спинку ее стула. – Но я, все же, хочу чтобы ты знала – я долго был одинок, и я оставил всякую надежду. Но теперь я встретил тебя. И ты женщина под стать моему сердцу. Елена провела пальцами в шелковой перчатке по его лбу, носу с горбинкой, твердому маленькому подбородку, просунув два пальца за воротник, оттянула его, заглядывая внутрь. На изжелта-бледной шее остались лиловые следы слишком крепкого поцелуя. - Я, все же, что-то тебе подарила. Маленький след моего расположения прямо под воротником, - сказала она дразняще. – Теперь ты мой, Черный Рыцарь. Что если я стану причиной твоей погибели? - Я уже погиб, - сказал Винсент. – Tu me manques даже, когда ты рядом. Он подал ей руку, и, оперевшись о нее, Елена поднялась со стула. Они вышли из комнаты, прошли по галерее и оказались на верхушке лестницы, ведущей в зал – на этот раз ступени были застелены пестрыми коврами. Зал был убран осенними листьями, красными яблоками, тыквами и снопами пшеницы. Елена и Винсент спустились по лестнице, как хозяин и хояйка бала. По лицам дам, скрывавшихся за веерами, и мужчин, незаметно разглядывавших ее над бокалами с вином, Елена поняла, что слухи о помолвке распространились быстро. Сирин стоял у камина со стаканом виски в руке. Когда Винсент остановился поговорить с седым мужчиной с увесистыми бакенбардами, Елена направилась к нему. Сирин отвел взгляд, напряженно глядя в стакан. Он выглядел бледным и крайне серьезным, но когда он посмотрел на нее, его глаза блестели. - Мне очень жаль, - сказала Елена. – Мне правда очень жаль. - Ты должна была отговорить его, а не... – взорвался Сирин, и осекся, продолжив шепотом, - а не присоединиться к нему! Елена пожала плечами. - Ты знаешь что я практик. Не смогла устоять перед хорошим экспериментом. - Ты знаешь что он хочет призвать в наш мир? – Сирин схватил ее за руку, и вздрогнув, обернулся. Винсент стоял очень прямо, заложив руки за спину, и смотрел на него очень внимательно, пока старик с бакенбардами говорил. Вскоре к нему подошли еще двое, мужчина средних лет и совсем юный мальчик в кадетсткой форме. Когда старик взял с подноса бокал, на мизинце у него сверкнуло кольцо вольного каменщика. - Вполне. Я не вижу, что за ужасное зло она может принести, - Елена воспользовалась возможностью, чтобы перехватить шампанского с подноса. Сирин поставил бокал на каминную полку. - Боюсь, ты не вполне понимаешь, что он хочет призвать. Он хочет вернуть времена, когда магии на земле было в избытке. Когда темные твари роились за порогом и похищали младенцев из колыбели, когда родились все эти суеверия – не выходи за порог ночью, оставляй включенным свет, вешай подкову над порогом. Когда ни один мужчина не мог вступить под лесную сень, будучи уверенным в том, что... - Ни один мужчина, - перебила его Елена. – Но что же насчет женщин? - Ты знаешь цену, которую платили служительницы Богини? – Сирин снова перешел на свистящий шепот. – Ты думаешь, она даровала женщинам их силы просто так? Ты даже не представляешь, на что... - Какая оживленная дискуссия, - Винсент приблизился, переводя внимательный взгляд с лица Сирина на Елену. – Что послужило ее поводом? Сирин поднял голову и смело посмотрел Винсенту в глаза. - Ты знаешь, что я думаю о твоих планах. - И именно поэтому я удивлен, что ты так разочарован и разьярен. - Я не испытываю ни ярости, ни разочарования, но я все еще считаю, что ты совершаешь ужасную, фатальную ошибку. - Ты намереваешься меня остановить, старый друг? – Винсент пронзительно заглянул ему в глаза. Сирин сглотнул и выпрямился. Поединок взглядов длился, пока не зазвучал вальс, и Винсент повернулся к заскучавшей Елене. - Танец? Елена посмотрела на часы. Они должны были оказаться в центре паркетной звезды, совпадавшей с пентаграммой в подземелье, не раньше двенадцати. Стрелка двигалась к двенадцати часам. Она протянула Винсенту руку, и он поцеловал ее в пальцы. Черные юбки взметнулись. Елена отклонила голову так, как ее учили, а Винсент вел так, как учили его. Оркестр играл «Дунайские волны», звуки этого вальса вызвали улыбку Елены. Она думала о широком и прекрасном Дунае, катившим свои волны через земли, которые когда-то принадлежали ее семье. У нее были большие планы, но сначала она хотела вернуться на берег Дуная и бросить в его волны горсть песка, смоченного ее кровью – чтобы он проснулся. - Скоро, любовь моя, - шепнул Винсент. - Любовь моя – это слишком сильное выражение. Скорее, огонь твоих чресел? - И это тоже, - тонко улыбнулся он. – И, возможно, вскорости – моя королева. - Мой король, - прошептала Елена. Его глаза вспыхнули. Она не смотрела на женщину, чье лицо висело у него над левым плечом, чтобы не привлекать внимания. Лицо было обгоревшим, с вылезшими волосами и обломанными зубами. Но в уцелевшей гриве спутанных волос черные пряди перемешивались с белыми. «Мужчина не может быть Верховным, - сказала мертвая женщина. – Верховной может быть только женщина». «Знает ли твой потомок твою игру? - спросила Елена. Голова без тела качнулась – влево – вправо. – Почему ты говоришь это мне? Разве не должна ты пытаться защитить свое потомство любой ценой?» «О, я защищаю его. Я всегда его защищаю. Поэтому было так важно дать ему надежду, чтобы он нашел ту, которая сможет стать Верховной». «Ах, праматерь жениха одобрила меня? Какая приятная новость». «Испытания впереди. Она решит, достаточно ли ты хороша. И если нет – ты не переживешь сегодняшнюю ночь».*** *** ***
В красной комнате оглушительно тикали часы. Маятник раскачивался из стороны в сторону и громко бил «бом-бом». Сирин встал между Еленой и оранжереей. - Я не позволю тебе этого сделать, - сказал он, сжав кулаки. Елена пошла мимо него, но он схватил ее за плечи. Она ударила ее по лицу, в отместку он швырнул ее на бильярдный стол. Из-за пояса Сирин достал трехгранный кинжал из подземелья. - Я нашел и нарушил пентаграмму, но было уже слишком поздно. Есть другой способ остановить это. Сирин занес кинжал над головой, его лицо, плавающее в красных сумерках, оставалось невидимым для Елены. Елена попыталась бормотать заклинание, но все, чего она добилась, это дрожи стаканов у графина и падающих картин. Рука Сирина с кинжалом опустилась, Елена выставила вперед ладони. Время стало вязким, как желатин. «Впусти меня», - шепнули мертвые губы матери Мэллори. Елена зажмурилась. «Никогда не пускай в себя ни стрыгу, ни лихо, ни душу неупокоенную», - бабка стукнула по столу кулаком. «Но почему?» «Потому что сама не заметишь, как они верх возьмут. Не с твоими силами с ними тягаться». Елена с хрипом втянула в себя воздух и Мэллори. Красная комната вспыхнула багровым, Сирина бросило в стеклянную стену: стена вскрикнула и обрушилась мерцающим дождем. Елена смогла встать со стола, ее тут же бросило в стену, от стены – в камин. Она разодрала на себе платье, ногятми царапая грудь. Там, под кожей, раздвигая кости и внутренности, устраивалось чужое. «Сосуд», - в голове у нее раздалось довольное покряхтывание. Елена обессиленно пропозла вдоль витрины для оружия, где лежали инкрустированные индийские пистолеты, и схватилась за зеркало. На нее смотрел обгоревший остов женщины, улыбавшийся редкими зубами. За сердце словно взялась холодная рука и Елена осела квашней. Сердце ее ломалось, как стекло, в глазах темнело. Проваливаясь в небытие, Елена дошла до самой сути. Самой сутью ее была отчаяние. Такая глупая смерть! О, как смеялась бы бабка. Пустая, пустая. Не настоящая ведьма – всего лишь сосуд для духов. Игрушка, перчатка, кольцо для сил более могущественных, чем... «Пошла прочь!» - взревела Елена. Ей казалось, что с этим криком она выворачивается наизнанку. Она никогда не делала ничего подобного – рука вошла в грудную клетку, как в воду. Нащупав там темноту, Елена сжала ее – и вырвала. - Это – мое тело и мой сосуд. Я решаю, кого приглашать, а кого – изгонять! Витрины взорвались. Взорвалось стекло, бокалы, крошкой взлетело к потолку зеркало, попадали картины, тяжелая дубовая мебель прыснула в разные стороны. Елена выпрямилась, хватаясь руками за ножку бильярдного стола, руки у нее тряслись, как у пьяницы. Она не чувствовала Мэллори нигде. Она посмотрела на свои руки – они были в крови как в багровых перчатках. На бильярдном столе, отброшенном к стене – от удара обои разорвались – покоилось растерзанное тело Сирина МакДугласа. На полу лежал нетронутый трехгранный кинжал, Елена подняла его с пола и сжала рукоять, ее причудливый рельфев успокаивающе вжался в ладонь. Время не ждало. Она перешагнула через битое секло и вышла в оранжерею, пряча кинжал в складках платья. Навстречу ей уже спешила ладная, тонкая фигура с саблей, смешно прыгающей на боку. - Графиня! – юноша выдохнул, с ужасом обегая глазами ее лицо. Он был белокур и красив, как девица, и от мороза на его щеках выступил васнецовский румянец. – Вы вся в крови. Что же произошло? Елена схватила его за локти и осела, он схватил ее за талию и с услием удержал от падения. Елена запрокинула голову, ее глаза наполнились крупными, как жемчужины, слезами – о, она знала этот трюк, не раз проделывала его с гувернанткой. - О милый Фитцпатрик, один из гостей – он, он... Обезумел! Он разбил зеркало и напал на меня, я едва смогла спастись. - Где же он, графиня? – юноша схватился за саблю. Он смотрел в темноту бильярдной одновременно со страхом и азартом, хорошенький, как херувим. Опомнившись, он оглянулся: - Мне следует отвести вас в безопасное место. Елена выпрямилась, взяв его за плечо. - Я не буду в безопасности, пока вы не найдете и не оставите безумца, - пылко сказала она. Юноша смотрел на нее широко раскрытыми глазами, его алые губы приоткрылись, синие глаза дышали очарованием и отвагой... и сомнением. - Вооружен ли он, графиня? - Ничем, кроме своего безумия, - сказала Елена, отпуская его руку. Юноша посмотрел на нее с сожалением, и у нее защемило сердце. Не выдержав, она схватила его за персиковые щеки и подарила ему крепкий, страстный поцелуй. - Было бы жалостью умереть, так и не узнав, как это сладко, - шепнула она в его приоткрывшиеся губы и сказал, зажмурившись. – А теперь перережьте себе горло вашей чудесной саблей, Фитцпатрик. - Что? – опешил юноша. Елена отступила на шаг, ее сердце забилось чаще. - А теперь перережьте себе шею этой замечательной саблей, Фитцпатрик, - повторила она. Юноша смотрел на нее непонимающе, он отступил на пару шагов, на всякий случай держа саблю перед собой. Не работало. Не работало! Почему она решила, что сработает? У нее же никогда не получалось, и ритуал не смог придать ей сил. Изгнание Мэллори почти заставило ее поверить в себя, но вот снова она столкнулась со своей слабостью. Елена запаниковала, но тут облака расступились. Лунный свет упал на покрытую тонкой ледяной коркой гладь пруда. Саксонское ожерелье на шее Елены казалось невероятно тяжелым, она коснулась его пальцами. Лунный свет одел ее, словно плащем, и она впустила его так же, как впускала Мэллори. По самое горло ее наполнило серебром и холодом, так глубоко, что она чуть не задохнулась. Она панически пыталась вспомнить, как перестать принимать силу, но, поняла, что перестала впитывать ее уже тогда, когда смогла дышать. Елена посмотрела на свои руки – они сияли, словно перламутр, - и перевела взгляд на Фитцпатрика, который смотрел на нее с суеверным ужасом и не менее диким восхищением. Так вот как они использовали лунный свет в ковене, так вот почему Винсент настаивал на сделке через ритуал Соединения. Теперь Елена была частью семьи. Теперь она владела той же силой. - Тебе следовало убежать, когда у тебя был шанс, - сказала она, сделав шаг к нему, - но некоторые просто не знают, когда отступить. Дрожащая рука Фитцпатрика поднялась. Высоко закинув голову, он выставил вперед кадык и полоснул себя саблей по шее. Рана раскрылась, как алчущий рот, кровь брызнула на покрытую изморозью траву, на него парадный мундир. Руку с зажатой в ней саблей он неловко выбросил вперед, подвернув в падении. Елена выждала, когда кровь стечет, подошла к нему и, подобрав юбки, опустилась на колени. Она перевернула тело Фитцпатрика – напоенной луной, ей это было легко – разорвала на нем мундил и перехватила рукоять ножа покрепче.*** *** ***
- Елена, - окликнул ее Винсент. Елена проглотила и повернулась к нему. Его галстук-бабочка была сорвана, на манишке остались угольные отпечатки рук. Рот и шея Винсента были густо покрыты кровью, перемешанной с золой, от него тянуло пожаром и кислотой. Елена погасла, перестав лучиться перламутром; луна скрылась за тучами. Она поднялась навстречу Винсенту и тот подошел к ней торопливой, раскачивающейся походкой и взял ее за руки. Поместье стояло темным и пустым, звуки музыки стихли, но не было видно и огня. Елена не спросила его о том, что ему пришлось сделать, и он не стал задавать вопросов. Он только сжал ее крепче и заглянул ей в лицо. - Старший мертв. Остался только один. - И он сейчас, - Елена повернула голову и принюхалась, - бежит к кругу, пытясь скрыться. Ритуал начал работать. Сила переполняла их, обрывки одежды полетели в стороны. Тело Елены удлинялось, суставы хрустели, но она не чувствовала боли – только азарт, который она испытала, перемахнув через двухметровую решетку сада так, словно это был цветочный забор в кукольном домике. Рядом с ней бежал Винсент. Его ноги и руки неестественно вытянулись, покрывшись темной шерстью. Вместо лица у него была морда чудовищного существа, напоминавшего одновременно и драконью голову, и лошадиный череп. Только глаза остались зеленые, речные, горящие болотным огнем. Фитцпатрик-средний спотыкался на ухабах, попеременно выкрикивая слова молитв и проклятий. Он попытался взять вправо, к лугу, отстреливаясь на бегу, но Винсент отрезал ему путь. Елена бросилась вперед. Остановившись, она вскинула голову к луне и завыла. Фитцпатрик-старший кинул в нее пистолет и в отчаянии прокричал: - Что же ты такое? Господь мой, не оставь меня, когда я пойду долиной смертной тени! Винсент выступил из темноты. Фитцпатрик издал заячий визг и бросился в круг. Воздух изменился. Он был на вкус как речная тина с привкусом железа. Время замедлилось: Елена никогда еще не видела все так ясно. Обнаженная, она поднялась с колен и оглядела себя. К коже прилипли травинки и листья. Винсент стоял на холме и она пошла к нему. Теперь она видела стены из темного света, повторяющие контуры круга. В них метался Фитцпатрик-старший. Его ноги подгибались, он водил ладонями по каменным телам монолитов, то бросался из стороны в сторону, то опускался в траву. Силы оставляли его. Елена обняла Винсента за талию и в этот момент ясности она поняла – и почувствовала. - Я ношу твое дитя, - сказала она. Он посмотрел на нее сверху вниз с нежностью, плохо вязявшейся с подтеками у него на лице, где кровь уже перемешалась с землей. - Ты станешь моей королевой, и вот ты уже хочешь подарить мне моего маленького принца. «Так значит, все же, ты хочешь наследника», - отметила про себя Елена. Держа ее за руку, Винсент стал перед стеной темного света. В саксонском ожерелье резонировал крик Мэллори. «Ты прошла испытание, ты достойна, но теперь выполни свою часть сделки – спаси от гибели мое дитя!» Елена коснулась рукой живота. Он был такой же, как обычно, но отчего-то ей казалось, что все изменилось. Она внимательно следила за тем, как Винсент вошел в круг и направился к Фитцпатрику-старшему. Сначала ей казалось, что все будет хорошо, но вот движения Винсента замедлились. Он упал на одно колено, непонимающе оглянулся и оперся о монолит ладонью, пытаясь подняться. Он прижал руку ко лбу, сжав зубы. Его пальцы дрожали. Елена наблюдала за ним сквозь круг темного света. Винсент попытался подняться на ноги, он безввучно закричал, снова упал, пополз, хватаясь за траву, но чем дальше он полз, тем меньше удалялся от центра круга, как будто бы невидимая сила тащила его обратно. Вместе с ним кричала Мэллори, изгнанная, слабая, прячущаяся в ожерелье: «Спаси, спаси моего сына!» - Так милейший Винсент старше, чем хотел казаться, - с интересом сказала Елена, наблюдая за тем, как с Винсента спадает морок. Старческие пятна расползлись по коже, пальцы сделались узловатыми, черные волосы стремительно белели и отрастали. Вскоре от его атлетической стати не осталось и следа: в траве лежал остов древнего старика, и единственное, что осталось живым на его лице, это прекрасные зеленые глаза. Елена вошла в круг. Сначала она покачнулась и испугалась, что не сработает, но быстро выпрямилась и глубоко вдохнула. Сила, ее наполняла необоримая сила, и в ней было достаточно пустоты, чтобы принять ее. Подняв голову, Елена поняла – во всем был смысл. И в том, что ее силой было воспринимать чужую силу и делать ее своей. Винсент смотрел на нее из травы невидящими глазами, шепча имя: - Елена. Елена опустилась рядом с ним и взяла его за подбородок. - Таков договор. Женщины моей семьи получают от Богини власть, если отдают ей своих мужчин. Моя бабка делала это шесть раз, со всеми своими мужьями. Моя мать – всего один, она не пожелала пожертвовать любовником и поплатилась. Я не отдала Тадеуша, но все равно его потеряла. А тебя, любовь моя, я обменяю на самое ценное, чего можно желать. Елена поцеловала Винсента в губы. Поднявшись, она пошла к Фицпатрику. Схватив его, она бросила его на алтарь так, как будто он ничего не весил, и запустила пальцы ему в грудь, проламывая ребра. Вставало солнце. Елена сжала еще бьющееся сердце в руках и почувствовала, как содрогается земля. Там, вдалеке, из холмов поднималась рыхлая, величественная фигура, и глядя на нее Елена сказала только одно слово: - Пробуждение.