***
Израненное тело молодого командира он нёс на своих руках. Бестолковая война не пощадила ни единой души в великом государстве, разрушила все на своем пути. Кровопролитие, страшное и никчемное. — Терпи, умоляю тебя. Пожалуйста, живи! — Горячие слезы текли по щекам Джемина, воздуха не хватало. Вокруг все было в крови. Своей, Джено, других солдат, врагов — все смешалось в хаосе и отчаянии, когда он опустился на колени перед ним, зажимая рану на животе дрожащими руками. Крупный холодный снег, падая на землю, становился ярко-алым и таял в угольных волосах. Джено улыбался. Из последних сил, через жгучую боль, он взял руку Джемина в свою и слабо сжал его ладонь. — Мы победили, да? — Его хриплый и тихий голос сейчас был громче, чем звуки сражения вокруг. — Да, да, мы победили, Джено. Джено, не умирай, не оставляй меня, — как в бреду повторял Джемин, целуя его окровавленные пальцы, а тот продолжал улыбаться. — Я тебя никогда не оставлю. Война была выиграна, столица разрушена, сотни тысяч жизней потеряны. Пришло слишком тяжелое время для великого Чосона, для всех выживших. Самая важная для него жизнь осталась в подарок проклятой войне. Джемин возненавидел белый цвет после их последней зимы, когда остывшее тело накрыли белым полотном и оставили в восточной части комнаты. Казалось, что он крепко спит, лицо его было расслабленным, кожа белее снега, а руки сложены на животе. Как же больно и страшно. Во дворце настала звенящая густая тишина, которая прерывалась лишь на громкий плач молодого господина и обеспокоенный шёпот придворных и слуг. — Ты обещал мне, Джено, ты обещал, что не оставишь меня. А теперь лежишь здесь, — все происходящее для Джемина стало жутким наваждением. Ему это должно сниться, ведь так не может быть на самом деле. Сейчас он проснётся в своих покоях, солнце озарит всю комнату. Джено будет рядом. Будет держать за руку, будет обнимать со спины и нежно целовать в плечо. — Ты обманул меня… Я знаю, что ты здесь, и ты слышишь меня, Джено. Не смей, слышишь? Не смей больше никогда бросать меня! Джемин кричит от невыносимой боли, раздирающей его душу. Лежа на полу в забытье и захлебываясь от слез, он мечтает, чтобы все закончилось. Чтобы началось заново. Молодой господин вырывается и брыкается, когда слуги под руки уводят его из самой восточной комнаты дворца.***
Сын правого статского чиновника и племянник вана были дружны с самого раннего детства. Выросшие вместе, как настоящие братья. Когда цветение их прекрасной юности вступило в полную силу, стало ясно — слишком завидные женихи, слишком удачные партии для будущих жён. Слишком заинтересованы друг другом. Их любовь родилась сама собой в начале холодной зимы, и сдержать её порыв казалось невозможным. Снег тем вечером таял на губах от поцелуев. Долгая война встретила их, как дорогих друзей, явно счастливая встрече с новой кровью. Их воспитывали для неё, они росли, зная все о войне. Но азарт и жгучий интерес пропали, когда Джемин увидел, насколько жестока она самом деле. Глупый маленький мальчик думал, что воевать просто, что это большая игра, как в детстве, что это не страшно. Но страх потери преследовал на каждом шагу, недобрые вести поджигали зло в его душе, слова о победах их армии звучали лучше комплиментов. Война поменяла, заставила повзрослеть. Умерить юношеский пыл, гордый нрав и отважное безрассудство. — Мой господин совсем не так представлял себе ужас войны? — с долей издевки, дразнится, будто сам не боится. — Прекрати. Я видел твои глаза — в них было все тоже самое, командир Ли, — Джемин говорит слишком спокойно для человека, увидевшего так много безобразных смертей, — я не понимаю, как… — Как война идёт уже 6 лет, а мы не побеждаем? — спрашивает Джено, подходя к возлюбленному ближе, — мы с тобой просто были не здесь, Джемин-а. Мы победим.***
Джемину десять, когда он впервые начинает видеть эти сны. Он рассказывает маме об увиденном древнем Сеуле, дворце Кёнбок, который выглядит совсем не так, как сейчас, о своём деревянном мече и шуточных поединках с мальчиком по имени Джено. Мать хвалит сына за его фантазии до тех пор, пока рассказы о снах не сопровождают каждую беседу за завтраком. Когда в них начинают узнаваться события пятисотлетней давности, появляется проблема. — Джемин-а, скажи, мне честно, ты это где-то прочитал, да? — Джемин, хватит выдумывать! — Джемин, прекрати это немедленно! После года еженедельных разговоров с доктором Со, который «точно не психиатр, Джемин-а, ну что ты, вы просто поговорите с ним», Джемин понимает, что о снах лучше молчать. Он начинает записывать их содержимое: Джемин из сна оказывается племянником вана Чосона, у него есть лучший друг Джено, с которым они вместе учатся, тренируются, играют. Другие дети при дворе считают их слишком странными, поддразнивают их. У них есть учитель Чон — очень строгий, но добрый. Им спускают множество шалостей с рук, а молодые служанки ими очарованы. Джемину снится красочное и яркое празднество, толпы людей, вокруг развеваются ленты, смех и музыка. Весело и легко. Им с Джено удалось сбежать из дворца в город, за что позже они были сильно наказаны. Проснувшись, Джемин ощущает жжение от розг на спине. Подбежав к зеркалу и повернувшись, он пристально смотрит на кожу, пытаясь найти красные полосы, доставляющие столько боли. Ничего нет. Джемин взрослеет, его дневник снов тоже растёт. Ему очень нравится этот маленький секрет, он как будто делает его особеннее остальных. А еще оценки по истории стали лучше — теперь он загорается идеей стать историком в будущем. И найти такого же друга, как Джено.***
— Нас найдут. — Будешь вести себя тихо — нет. Пойдём, — взяв Джено за руку, Джемин потянул его к дальней части сада. Там не было ни души, только прекрасные маленькие деревья и большие угловатые камни вокруг ручья, на которые падал снег, тая, едва коснувшись их. — Зачем мы здесь? — голос Джено к семнадцати годам не до конца окреп, иногда он звучал еще по-детски звонко и надрывно, в отличие от Джемина, будто сразу заговорившего низко. — Мы же хотели незаметно сбегать в город. Уже передумал? — Джемин заговорщически посмотрел на друга. В мягком свете луны он выглядел безумно красиво. Сердце опять затрепетало. Совсем недавно, когда они поехали на охоту, Джемин не смог попасть в уже подбитого оленя, потому что отвлёкся. Залюбовался и не вынырнул из омута. Джено целился в косулю из лука. Его чёрный конь смиренно ждал команды хозяина, готовый подойти ближе к добыче. Прямая спина, напряжённые руки, цепкий, сосредоточенный на цели взгляд, точеный профиль, смоляные волосы развевались по ветру. Красиво. Как же красиво. У Джемина сперло дыхание, лук опустился сам собой — он не мог отвлекаться на что-то ещё, пока Джено не выстрелит. Он отпустил тетиву, и стрела точно попала между глаз животного. Счастливая улыбка засияла на его лице, когда он повернулся к Джемину. У того в груди расцвело что-то тёплое и безразмерно большое. Оно цвело там всегда — мысли, слова, все дела - всё было рядом с Джено. Джено был нужнее всех. — Передумал… Не хочу уходить отсюда, — сказав это, Джено поежился от ветра. — Хорошо. И что мы будем делать тут? — Джемин крутился вокруг, нарушая тишину сада шорохом зимнего ханбока и громкими шагами, пока его плечо не оплела рука Джено, призывая остановиться. — Неуёмный, — смеясь, он отпустил его руку, но дальше не отошел. Наоборот, придвинулся ближе, долго смотря в горящие глаза Джемина. — Снег тёплый, а руки у тебя холодные, Джено-я, — Джемин не знал, откуда в нем появилась смелость взять руки старшего в свои, мягко сжать их и поднести к своему лицу. Джено улыбался. Нежно, по-доброму, счастливо. Джемина молнией поразила догадка — кажется, что влюблён не только он. — Ты так много думаешь, мой господин, — смеётся, смотрит на губы и алеющие щёки. По телу пробежали мурашки. — Ты заставляешь моё сердце останавливаться, — шёпотом, тихо и осторожно, чтобы не спугнуть. Всё равно слишком громко. — Как и ты моё, — с каждым словом они оказывались все ближе друг к другу. Мягким касанием их губы соединились. Джемин резко выходит из сна. Губы горят, сердце громко и часто бьется, а пальцы дрожат. Слишком реальные ощущения, слишком приятные. Первый раз Джемин вне установленного графика приходит к доктору Со. Просто поговорить, он же не психиатр.***
Очередной сон. Джемин понимает, что такого у него не было никогда. Ни с его бывшей девушкой, ни с тем парнем на университетской вечеринке, ни с самим собой. Дело было в нем. В его касаниях и нежных поцелуях. В его затуманенном от удовольствия взгляде и его стонах. В том, как подгинались пальцы на ногах, как выгибалось все его тело от каждого движения. От его запаха и вкуса солёной кожи. Все было реальным. Как будто и не сон вовсе: поверни голову — он рядом, довольно улыбнется, говоря «я люблю тебя», и уберет упавшие на лицо длинные пряди волос за ухо. — Док, я точно помешался. Выпиши мне таблетки, — Джемин сидит в кресле, дёргает пальцами и нервно ерзает. — Ты абсолютно здоров, Джемин. Расскажи лучше, что ты видел на этот раз, — доктор Со поправляет свои отросшие волосы левой рукой, пока правой записывает что-то в свой блокнот. — Джонни, пожалуйста. Даже моя мама просила их для меня, тебе же не сложно. Я точно не в себе. — Что случилось? — Он наконец смотрит на своего пациента. За десять лет Джонни сильно привязался к мальчику со снами из прошлого. Джемин был полностью психически здоров, пубертат со времен династии Чосон Со в расчёт не брал. — Джемин и Джено перешли на более серьёзную ступень отношений! — На выпаливает это громко, с нескрываемым раздражением. Джонни присвистнул, — ты издеваешься?! — Тебе не понравилось? — речи о соблюдении формальной врачебной этики во время их «сеансов» не было. Для Джемина доктор Со уже давно не психиатр, а добрый и мудрый хён. — Блять, ты серьёзно?! — Я просил не выражаться при мне. Так что ты чувствовал? Джемин мнется перед ответом, краснеет и дёргано перебирает пуговицы на кардигане. Откинув голову на спинку кресла и смотря в потолок, он все-таки тихо отвечает: — Оргазм… Круче, чем всё, что когда-либо у меня было. Я думаю, дело в Джено. Я… во сне, типа, люблю его безумно, это тоже играет роль, верно? — Почему ты все еще не принимаешь теорию переселения душ. Или реинкарнации? — Потому что это смешно! А от тебя, док, это слышать просто уморительно.***
Последние японские корабли отступили. Договор подписан, война выиграна безоговорочно. Его похороны прошли восемь дней назад. Разрушенная столица укрыта слишком холодным, слишком белым снегом. Он тоже был в белом. Рана на бедре завязана белой тканью. Вокруг один белый цвет. Джемин ненавидит себя за свое безрассудство. Если бы только он не мечтал о войне и подвиге, как умалишенный, если бы он не тянул его туда за собой, Джено остался рядом. Живой. Он не выходит все это время из его покоев, так спокойнее. По дворцу ползут слухи, что любимый племянник правителя лишился рассудка от горя, и его телом завладели злые духи, настолько плох он сейчас. Лучше бы так было на самом деле, думалось Джемину. С духами, может, и горе пережить легче. — Господин, я прошу вас, нужно появиться на собрании совета. Ваш дядя… — Нет, — жёстко ответил Джемин, — и, Донхек, передай матери, чтобы она прекратила, — Донхек, конечно, понял, о чем он. Помолвка. Снова. Сестра вана имела неосторожность зайти в покои сына не вовремя. Мать порицала порочную связь сына, но молчала. Молчала до отмененной помолвки, которая нужна была только для укрепления власти династии. — Я уйду на войну, и ты не посмеешь меня остановить! — Джемин не говорил, а взрыкивал зверем, его тёмные волосы выбились из высокого пучка, вены на шее проступили. — Его с собой потянешь, щенок? — такой свою мать он не видел никогда. Всегда улыбчивая, мягкая и ласковая, сейчас она была разъярена, твёрда и серьёзна, но продолжала говорить тихо, — он там умрёт, а ты будешь страдать! А если умрёшь ты? Сделай, как я прошу сейчас… — Нет, нет, нет! Никто не умрёт! После его похорон Джемин рыдал на коленях матери, пока та успокаивала любимого сына и гладила его по волосам.***
Проснувшись, он чувствует только боль и пустоту, которые не позволяют ему пошевелиться в постели. Не может быть... Ведь все было так хорошо. Он не мог его оставить, точно не мог. Не после всех сказанных слов. Проведя рукой по лицу, Джемин чувствует влагу - он плакал. Сердце болезненно тянет. Джемин плачет во сне следующие восемь дней, он безумно устал от этой боли. Доктор Со выписывает ему лёгкие седатики, но от них нет никакого толка. Джемин ощущает, что от его души оторвали часть, без которой больше не может быть радости и счастья. Ему очень плохо, сны снятся тяжёлые. Жизнь уже не такая увлекательная, как раньше. Двадцать пятого декабря он просыпается с ужасной головной болью. В квартире витает запах сладких вафель. Дверь в спальню осторожно открывает мама. Как удивительно она похожа на мать из сна. — Ты что тут делаешь? — Доброе утро, птенчик, я приготовила тебе завтрак и… — Тебе звонил Джонни, да? — Джемин окончательно встаёт с кровати, поправляя резинку пижамных шорт. Нет, голова сейчас просто треснет, невыносимо, — ты поэтому приехала? — Джемин… — Нет, мам. Спасибо за завтрак, но мне надо спешить на собеседование, а потом на семинар… — Погоди, — мать осторожно поднимает руку, чтобы убрать со лба Джемина упавшие пряди, но тот дергается, избегая прикосновения, и продолжает говорить. Так же делала мама во сне. — Сегодня мне совершенно некогда, сама понимаешь… — Да послушай меня наконец! — она повышает голос, и на Джемина это работает прекрасно — он замолкает, морщится от громкого звука и вымученно смотрит на мать, — может быть, есть смысл прочитать что-нибудь о реинкарнации? — Это вы с Джонни обсуждали?***
— Звучит очень странно, но я видел тебя во снах, — Джено говорит это ни с того ни с сего, но очень осторожно и тихо, перекладывая что-то на полках. У них всего вторая по счету совместная смена. Они ещё слишком далеко даже до отметки друзья, но Джемину стало гораздо лучше после их первой встречи. Дурные ночные видения закончились, сон снова стал приятным и лёгким. Теперь он думал, как ненавязчиво сблизиться с Джено, узнать его лучше, поговорить (может быть, даже о реинкарнации), сходить вместе куда-нибудь. — Прикольно, — Джемин отвечает на автомате, занятый вливанием густого вспененного молока в кофе, как вдруг до него доходит. Он роняет питчер на пол, а Джено над ним смеётся. — Как же ты много думаешь, Джемин-а.