Сказать нельзя молчать

      Тук. Тук. Тук. Капли дождя бодро играют незатейливый мотив на оконном стекле. Поленья в камине трещат им в такт. На стенах танцуют ленивые тени. Алатский хрусталь в руке переливается алым золотом и не понятно вино плещется в бокале или само пламя.       Тук. Тук. Тук. Так же ровно и изящно простучали каблучки фельпской вдовы, покидающей большой зал в оглушительной тишине. Совершенно не хочется об этом думать, но мысли удержать невозможно. Лионель делает большой глоток терпкого золота и, прикрыв глаза, позволяет сознанию уйти по тропе воспоминаний. Благо идти не так далеко.       Чуть больше месяца прошло с тех пор, как Эмиль радостно и неловко представил свою избранницу семье. Официально госпожа Скварца приехала с политическим визитом к регенту, временно обосновавшемуся в замке Ноймаринен. Но все вокруг знали о настоящей причине и предвкушали череду праздников.       Арлетта предсказуемо очаровалась будущей невесткой. Дамы проводили вместе почти все время и очевидно наслаждались обществом друг друга. Ли тоже наслаждался.       Теплом, спокойствием, перемирием, возможностью побыть с матерью и братьями. Правда, он полагал, что присутствие невесты потребует от Эмиля больше внимания, но близнец явно так не считал. Лионель как-то намекнул, что счастливому жениху положено проводить дни и ночи с невестой, но Эмиль лишь хмыкнул:       -Даже не думай избавиться от меня раньше времени! — и помолчав добавил, — А вот младшенького отсюда спровадить необходимо, не то леди его сожрут до Бала.       Предстоящее празднество, на котором Эмиль должен был сделать Франческе предложение, именно так все и называли- «Бал» с заглавной буквы. Замок охватила предпраздничная лихорадка. С раннего утра и до поздней ночи в замке что-то переставляли, мыли, натирали до зеркального блеска. По коридорам сновали измученные портные, увешанные тканями, кружевами и, Леворукий знает, чем еще. Мать с Франческой снисходительно посмеиваясь наблюдали, мужчины же искали любой повод сбежать подальше.       Арно предстоящие праздники были глубоко фиолетовы. Малыш откровенно страдал и, получив письмо от якобы-Придда (интересно, откуда у Алвы копия спрутьей печати?) радостно сбежал к своему бригадиру. Впрочем, выразив положенную долю вежливости и уверив, что непременно вернется к Балу. Ли тоже хотелось сбежать подальше, например, в Бирюзовые земли. Но разве можно бросить Милле одного? Он, конечно, балбес и не стоило все так усугублять, но… Но.       То, что никакой свадьбы не будет, Лионель понял сразу. Ли читал в глазах близнеца уважение к этой женщине, восхищение ее красотой, видел тлеющие угольки мимолетной страсти, но не более. Лионель давно научился отделять свои эмоции от чувств брата и списать на банальную ревность не получалось. Что ж, сам затеял эту игру, пусть и доводит партию до конца. Ли не имеет права вмешиваться. Он может только поддержать и, когда все рухнет, протянуть руку, удерживая от падения.       А пока можно позволить себе и Милле ненадолго расслабиться и вернуться в беззаботное детство. Не сговариваясь, они сбегали из замка на местную речку купаться, валялись на берегу с книжкой, носились по окрестным лесам. И казалось нет ничего естественнее, чем скакать вот так рядом, бок о бок, почти касаясь друг друга. Так было правильно. Так было всегда.       Правильным казалось 4-летнему Эмилю залезть греться в кроватку брата, а не пойти к родителям. Лионелю даже в голову не пришло просить кого-то, кроме Милле, научить его целоваться, когда им стукнуло по 13. И таким же естественным оказалось доставлять удовольствие друг другу, узнавать близкое и родное тело с иной, чувственной стороны. Просто еще одна грань той мистической связи, что приписывают испокон веков близнецам. Только и без волшебства Ли знал- никто не станет ему ближе и нужнее Эмиля. И он точно знал, что для брата все обстоит ровно также. Правда, они никогда не говорили о своих отношениях, не давали клятв или обещаний. В конце концов все признания- просто слова. Ни в одном языке мира не найти слов, описывающих кто они друг для друга. Любовники? Возлюбленные? Слишком мало. Ли точно знал одно- Эмиль был частью его самого, при том самой лучшей. Без сердца он мог жить, а без Эмиля…       Конечно, такая связь ненормальна, только где они и где нормальность? Да во всем безумном мире, которым стала Кэртиана, единственным нормальным остался разве что Давенпорт. Ну, еще может Робер.       Ли пробовал быть как все, учился оглядываться и искать свечу в окне. Он честно отдал Мелхен частицу своего сердца и треть ночей. Только остальные навечно остались в его живом отражении. Никогда не стать Мэллит его счастьем, пусть лучше найдет свое. Не с ним. Лионель усмехнулся про себя- и уж точно не с Приддом или младшим младшим. Ишь нашлись защитники девичьей чести! Прискакали взъерошенные такие, серьезные, женимся говорят. И совершенно невозможно удержаться, чтобы не уточнить: друг на друге? Пунцовый Спрут- непередаваемое зрелище! Благо, им хватило мозгов выслушать, а ему хватило красноречия объяснить, что юной баронессе Вейзель не нужны защитники и брак из жалости. Имя приемного отца и дух Кабиоха защитят ее и помогут найти собственную судьбу. А вот какие духи могли помочь Эмилю распутать завязанный им узел, Ли даже не предполагал. Разве что Леворукий, коим многие считали самого Лионеля.       Ли твердо решил не вмешиваться, хотя сомнения и нерешительность брата раздражали. Давно ведь все уже понял, балбес. Не подходят они с Франческой друг другу, как не сочетаются вода и огонь. Красивая, умная, сильная, она оставалась холодной и спокойной, как горное озеро. Эмиль- пламя, яркое и живое. Вода его погасит, превратит в тлеющие угольки. Пепел и дым- ненадежные материалы для строительства счастья. Но Эмиль все тянул, медлил и думал, думал… Определенно некоторым много думать вредно и отнюдь не потому, что нечем. С мозгами у него все в порядке, но отпущенную на двоих рефлексию брат явно забрал себе полностью и накручивать проблемы в собственной голове умел отменно. Вот и дотянул до самого Бала.       Кто надоумил его сделать Франческе предложение во время кальтарина Ли даже не представлял. Можно было заподозрить в такой пошлости Марселя, но его уже несколько недель носило где-то среди гор и козлов с очередным особым поручением. Тем не менее неизвестный доброжелатель растрезвонил это «по секрету» всему замку и толпа предвкушала зрелище.       Бал удался на славу. Яркие наряды, громкая музыка, фейерверки, изысканные вина и угощения. Гости словно пытались сиянием своих драгоценностей развеять тьму последних лет. Но даже сквозь ароматы цветов и духов, Лионелю чудился запах пороха и крови. И обреченности.       Последнее особенно остро ощущалось при взгляде на Эмиля. Лионель с удивлением понял, что брат избегает его общества и вообще прячется, пытаясь слиться с колоннами. Безуспешно впрочем. Он был сегодня особенно красив. Алый мундир и черная безнадежность во взгляде. Он улыбался, механически отвечал знакомым. У Ли сводило челюсти от льстивых и понимающих полуулыбок и взглядов. Казалось, Милле находится под перекрестным огнем со всех сторон. И никакой возможности вытащить его.       Арлетта с Франческой сдержанно обмахивались веерами и вели неспешные беседы с гостями. Лионель с Рокэ обосновались в скрытом от прямых взглядов уголке и тихо напивались. Ли не знал причин меланхолии регента, но это было весьма кстати. Он не хотел говорить, просто ждал, когда грянет гром.       Грома не было, и танца тоже. Музыка звучала, пары кружились, озадаченно оглядываясь, по залу шелестело недоумение. Эмиль стоял возле колонны и смотрел в пол. Казалось, он склонил голову на невидимую плаху. «Палач» в образе очаровательной женщины, неотрывно вглядывался в его склоненную макушку.       Мать безупречно держала маску спокойствия, но побелевшие пальцы рук, стискивающие веер, выдавали эмоции. Ли просто ждал. Когда невозмутимый церемониймейстер объявил о завершении вечера и стихли последние аккорды, Эмиль таки взглянул на свою, теперь уже бывшую, несостоявшуюся невесту. Ли показалось, что его губы дрогнули в беззвучном «прости», но возможно то была игра теней. Впрочем, Франческа поняла все и тихо покинула зал.       Рокэ допил одним махом вино и не говоря ни слова отправился следом. Ли только успел заметить, как он походя сжал плечо Эмиля. А потом брат исчез. Но Лионель точно знал, что он придет. Оставалось подождать еще немного. Он проводил мать в покои, поговорил с Арно и Валентином, неспешно поднялся к себе и наконец позволил себе расслабиться.       Эмиль приходит после полуночи. Без стука, как обычно. Смотрит насупленно, осторожно оглядывается:       -Можно? — конечно, нельзя. Нельзя бросать хорошую женщину, а потом приходить в спальню собственного брата. Но Ли только хмыкает и продолжает рассматривать вино в бокале. Эмиль бросает камзол у двери, подходит к Ли и устало опускается на пол рядом с креслом. Его волосы растрепаны, а рубашка промокла насквозь. С видимым удовольствием Эмиль вытягивает ноги поближе к огню и прикрывает глаза. Некоторое время они сидят молча, только дождь барабанит по стеклу.       -Ли… я- подлец, да? — очень умный вопрос, прямо выдающийся.       -Нет, просто придурок.       Виноватое сопение, голова опущена и совершенно невозможно удержаться, не дотронуться до растрепанного хвоста. Милле вздрагивает и с отчаянием утыкается ему в колени. Ли приподнимает его за подбородок, проводит большим пальцем по искусанным губам, заглядывает в глаза, вызывая на безмолвный диалог.       -Скажи, что я не ошибся? Что все сделал правильно?       -Ты и сам знаешь.       -Знаю… Но я обидел. Ей было больно.       -Потом было бы хуже. Она поймет.       -Поймет, что мне не нужен никто?       -Так уж и никто?       -Ли, я… Знаешь…       -Знаю, — Лионель перебивает его вслух и прижимает палец к губам Милле, не давая возразить, — Ты все сделал правильно. Врать, лицемерить, изображать то, чего нет, играть в счастливую семью- это подлость. Ты поступил честно, хотя лучше было бы не заводить столь далеко. Но так уж получилось. Так лучше для всех, поверь мне.       -Верю. Кому как не тебе. — Эмиль выдыхает и прикрывает глаза.       Когда он снова обращает свой взгляд вверх, Ли бросает в жар. В глазах близнеца снова разгорается огонь- темный, яркий, жадный. И только он один на всем свете может вынести его, ведь такой же черный пожар пылает в его собственном сердце. Они сгорают в нем, чтобы возрождаться снова и снова. Холодные ладони развязывают пояс, пробираются под халат. Ласковое прикосновение губ к внутренней стороне бедер обжигает и остается только сползти пониже в кресле и позволить своему отражению делать, что хочется. А хочется многое- целовать, прикусывать, дразнить едва касаясь языком. Хочется проникнуть в горячую глубину, сильнее, резче… Ли тянет его за волосы, подается вперед.       -Убери руки, — оказывается олени умеют рычать. Руки Ли перехвачены и крепко прижаты к креслу, Эмиль не дает ему навязать свой темп. За мгновение до пика Эмиль резко отстраняется. С вызовом смотрит на свою жертву с полным осознание собственной силы и власти. Теперь очередь Ли рычать. Стремительным рывком подается он вперед, опрокидывая их обоих на пол, по-кошачьи изворачивается и роняет Эмиля на себя.       Тот удивленно нависает сверху, черные молнии мечутся озадаченно и недоверчиво, на лице снова отражается мыслительный процесс. Ли фыркает и кусает его за мочку уха.       -А ты что хотел, братец? Сам накосячил, а я должен стараться? Не выйдет, — сохранять ехидно-холодный тон все труднее. Особенно когда Эмиль хрипло смеется и в отместку прикусывает за шею.       -Ты, братец, тоже накосячил, — горячий язык осторожно проходится по укусу, не то успокаивая, не то дразня.       -Знаю, — Ли не возражает, когда его переворачивают на живот, — Готов полностью искупить свою вину. И знаешь, что…       -Что? — Эмиль вжимается в него всем телом, вызывая сладкую дрожь и распаляя рвущееся изнутри желание. И прежде чем утратить связь с реальностью Ли успевает произнести свою главную присягу:       -Я. Тебя. Люблю.