После разлуки

Впервые я познал страх, когда Деидамия прошептала «я беременна». Я потянулся к Патроклу — но тот уже отвернулся, пожав плечами и шепча «довольно» себе под нос. Страх густой патокой застыл в моей груди, и я двигался слишком медленно, неуклюже, как никогда в жизни, а одежда путалась и вилась вокруг ног. Я схватил его за руку; спотыкался в словах, неловко, как спотыкался в погоне за ним, шепча извинение за извинением. Виной была моя мать. Моя мать. «Ну и что она сделает, похитит меня?» — рассмеялся я тогда на горе Пелион. Ну и дураком я был. И оказывается, даже большим, чем я мог себе представить, потому что Патрокл признался, что она так и не рассказала ему, где я был. Не передала моих посланий, несмотря на свои обещания сделать это, если я соглашусь лечь с дочерью царя. — Всё было напрасно, — произнёс Патрокл, и ком застрял у меня в горле. Он всегда понимал людей лучше, чем удавалось это мне. Долгое время он не сводил с меня взгляда. Затаив дыхание, я наблюдал за его лицом и пытался познать его мысли. С той самой ночи в кристальной пещере, в мой день рождения, мне ни разу не приходилось угадывать, что он думает. Нам стоило лишь дотронуться друг до друга — и мы сразу знали. Мне было так одиноко здесь без него; но сейчас я глядел на его лицо и видел неприступную стену, скрывающую его секреты, и чувствовал себя ещё более одиноким. Но в конце концов что-то в нём изменилось, и он решил: — Нечего прощать. — И я повис на нём от облегчения. Его рука запуталась в моих волосах, растрепав тщательно завитые прислужницей Деидамии кудри, и я издал низкий горловой стон. Его вторая рука нашла мою талию, нащупав прореху в платье. После секундного колебания он просунул пальцы под ткань, и я вздрогнул всем телом, прижимаясь к нему ещё плотней. — Не здесь, — сказал он нескольких напряжённых секунд спустя. Он прочистил горло, и я дотронулся до его лица. Патрокл. — Но где? — Пойдём за мной, — позвал его я, отступая назад и придерживая части моего платья вместе, чтобы всё ещё было похоже, что я Пира. Этого хватило, чтобы обмануть стражника, которому было достаточно одного взгляда на мои растрёпанные локоны, чтобы наградить Патрокла понимающей ухмылкой, как мужчина мужчине, и проводить нас в гостевые комнаты. Патрокл закрыл за нами дверь, и я дождался, когда стихнет звук шагов, и рассмеялся. — Должно быть, он ждёт, что ты сейчас меня совратишь, — сказал я, дёргая за выбившуюся из причёски прядку и наматывая её на палец. — Возможно, считает, что ты уже пытался. — Это не совращение, если мы женаты, — возразил Патрокл с улыбкой и добавил: — Так значит, я твой муж? — Разумеется, — согласился я тоном, которым флиртуют девушки, и посмотрел на него сквозь ресницы. А потом выпрямился, откинул с лица мешающие волосы и повторил серьёзным голосом: — Разумеется. — Я услышал, как он резко втянул в себя воздух, а затем он снова положил руки мне на талию. — Ты ведь знаешь. Он должен был это знать. — Я знаю. — Я сказал, что велела мне мать, но это были не мои слова. Я не муж той девушке, — я подбирал выражения аккуратно, тщательно, силой воли принуждая их стать правдой. — Но твоя мать… — Сделала достаточно, чтобы разлучить нас. А теперь я твой. И он страстно поцеловал меня, припав к моим губам и вынуждая открыть рот ему навстречу, и я прижался к нему крепче и поцеловал его в ответ. — Пойдём в постель, — пробормотал я, схватив его за отворот туники. — Назови меня так ещё раз, — попросил он, тяжело дыша мне на ухо. Я задрожал под его руками и прижался к нему бёдрами. Не нужно было переспрашивать, что он имел в виду; между нами вновь воцарилось гармония, и я понял его мгновенно. — Муж мой, — произнёс я низким голосом, и он толкнул меня на постель. Мы раздевались, переплетаясь руками и ногами, задыхались от хохота — пока между нами больше не осталось места для смеха, только для громких вздохов. Мы вжимались друг в друга; он просунул бедро между моих ног, я припал губами к его плечу и прикусил кожу. Тот первый раз не занял у нас много времени. После я лежал подле него и слушал его дыхание. Пока мы отдыхали, взошла луна, лучше прикроватной лампадки освещавшая нашу постель. В её свете он казался сделанным из серебра; однажды он назвал меня «золотым». Я поцеловал его плечо, почувствовал языком солёный пот. Патрокл. — Я знал, что ты придёшь за мной, — довольно произнёс я. Я провёл пальцами по волосам на его животе; мы расставались лишь на две луны, а они стали гуще, дорожкой ведя вниз к паху. — Правда? — Конечно, — я потянулся, расслабленный от удовольствия и облегчения — но чувствовал, что его тело всё ещё дрожало от напряжения. Я повернулся, чтобы посмотреть на него, а он приподнялся, опираясь на локоть. — Я думал, мы больше никогда не увидимся, — признался он глухим голосом, полным гнева. — Это было невыносимо. Рукой он нашёл моё плечо и прижал к нему ладонь. Моё сердце колотилось как сумасшедшее. — Я больше никогда тебя не покину, — пообещал я. Он перевернулся, навалившись на меня, и прижал мои плечи к кровати обеими руками. Я мог вывернуться — с лёгкостью, но я не хотел. У меня снова встал. — Поклянись. — Я — ох — клянусь, — его рот оставлял синяки на моём горле, и я задрал голову назад. Никогда прежде он не вёл себя так со мной, он всегда был страстным — но не агрессивным. Я почувствовал его зубы в поцелуе и тихо простонал, глубокий звук зародился в самой моей груди. Он спустился вниз по моему телу, покрывал поцелуями грудь, живот, бёдра. Стоило ему соскользнуть ещё ниже, я нащупал его макушку рукой и запутался пальцами в его волосах. Он прикасался ко мне ртом, пока я не начал задыхаться от стонов, бесконтрольно толкаясь бёдрами. — Ещё нет, — хрипло умолял я, дёргая его за волосы, — я не хочу пока… Он выпустил мой член и посмотрел на меня. Его глаза были очень тёмными. — Я хочу, — задыхаясь, произнёс он, — я хочу… Он замолчал, и его лицо покраснело, став цвета тёмного серебра. — Всё что угодно, — поклялся я, — ты же знаешь, что ты можешь получить всё. Но он не ответил, лишь погладил меня по внутренней стороне бедра, отчего я дёрнулся и вновь задрожал. — Если бы это была, — начал он, не глядя на меня, — наша настоящая свадебная ночь, тогда… Он прикусил губу и пальцами проник глубже. От удивления я содрогнулся, но понял его прекрасно. — Ты хочешь?.. — мы никогда не обсуждали это. Он отвернулся. — Нет, я просто... Я сел и потянулся, чтобы взять его за руку. — Я хочу. Слышно было, как у него сбилось дыхание. — Правда? — Да, — я говорил правду, хоть раньше и не думал о подобном, даже когда слышал грубые шутки, которые отпускали другие мужчины. Все те пошлости казались мне столь далёкими от того, что происходило между нами с Патроклом, что было между нами. — Я хочу стать твоим. — В моих силах было дать ему что-то, чего Даидамия никогда не могла получить. Услышав мой ответ, он задышал чаще и вновь поцеловал меня, жарко и страстно. — Ты уверен… нам нужны… — он беззащитно посмотрел на меня. — Не хочу сделать тебе больно. — В лампаде есть масло, — спокойно предложил я, — можем попробовать его. — Я уже пользовался маслом до этого, смазывал его бёдра и толкался между них; не было причин, почему подобное могло не сработать второй раз. Он принёс масло и забрался обратно на кровать; на его лице было столько волнения и желания, и я поднял руку, чтобы погладить его по щеке. Я мог сделать ему этот подарок, моему Патроклу, который совершил для меня столь много. Я начал было переворачиваться, но он остановил меня. — Я… предпочёл бы видеть твоё лицо, если ты не возражаешь. — Ты думаешь, у нас получится? — удивился я. — Можно попробовать, — тут же добавил я и лёг на спину. Поразмыслив, я подтянул колени к груди. Он с шумом втянул в себя воздух. Открыв заткнутую пробкой бутылку, смазал пальцы маслом. — Ахилл… Да. Он протолкнул в меня пальцы, один, затем два, чтобы подготовить к члену. Я не рассчитывал, что мне понравится сам акт. Я думал, что буду рад сделать ему приятное, потому что он так этого хотел и потому что я хотел его в ответ. Но через какое-то время раздражающее чувство вторжения переросло в горячую тянущую боль, терпеть которую было куда приятнее, и я прижался к нему навстречу, насаживаясь на его пальцы. Слышно было, как он со свистом втягивал воздух через нос, и я нетерпеливо толкнулся, чувствуя его внутри. — Давай. Я хочу, чтобы ты это сделал. Он высвободил руку, и я мог видеть, как он, дрожа от нетерпения, сражался с фляжкой и разлил остатки масла себе на ладонь. Глядя, как он водит кулаком по члену, я прикусил губу. — Сейчас же, — скомандовал я нетерпеливо и почувствовал, как он прижимает головку ко входу и начинает проталкиваться внутрь. Боль была столь острой, что я резко втянул воздух сквозь сжатые зубы. Патрокл замер в тот же миг. — Я не хочу причинять тебе боль, — повторил он сдавленным голосом. У него тряслись руки, пока он продолжал нависать надо мной. Не сдержав возгласа, я обвил его торс ногами и подстегнул его пяткой. — Мне всё равно, если ты сделаешь мне больно, ты мне нужен, — страстно признался я, прижимая его ещё плотнее; он издал глухой мрачный звук, больше похожий на стон боли, и задрожал. Я дышал сквозь зубы и другой ногой притянул его ближе, чувствуя, как он движется внутри меня. Когда он наконец вошёл на полную длину, я сжался вокруг него. Боль не имела значения, только это чувство. То, как я прижимал его к себе, вокруг себя, здесь в темноте. После того первого долгого толчка боль отступила. Мы беспокойно двигались вместе, пока не нашли ритм, и я вскрикнул от того, как хорошо было, когда он двигался — прямо — там. Понадобилось не так много времени, чтобы он кончил внутрь, и я издал высокий тонкий вскрик, почувствовав, как его член пульсирует во мне. Он не позволил себе рухнуть сверху, но вместо этого опёрся на локоть, второй рукой нащупав мой член, двигаясь быстро и уверенно. Я кончил ещё до того, как он полностью обмяк внутри меня. После он лёг на мою грудь, а я гладил взмокшие кудряшки на его затылке и думал о том, что клялся, как стану знаменитым и счастливым из-за него. И я принёс эту клятву ещё раз. Я клянусь навсегда. Патрокл. Муж. Мой.