Добро пожаловать домой

Асфальт буквально плавился под солнцем, воздух густо дрожал на горизонте, мешая жёлтые здания с небом, раскалённым добела. Отсюда, из тени под навесом у входа в гостиницу, было видно лишь дорогу, изредка проезжающие машины, и лимонад в запотевшем стакане начинал мелко подрагивать. Один раз он заметил советскую «Ладу», но не рассмотрел водителя. Забавно. Оцелот откинулся на спинку плетёного стула, прикрыл веки, и дорога исчезла в алом мареве, но как живые перед ним встали стены тюрьмы Абу-Грейб. Серые неоштукатуренные стены, жёлтые решётки. Кто-то орёт, орёт непрерывно дальше по коридору, пока спокойный охранник возится с дверью. — Вот ваш американец, — говорит он на английском, но «американец» звучит по-арабски, «амрикаён». Это не его парень, сразу понимает Оцелот со злостью. И охранник это знает, но отчего бы не поводить его за нос. Человек вскакивает с бетонного пола карцера — нар тут нет, кругом один голый бетон. Видит Оцелота, в запавших глазах надежда. — Ну наконец-то, — устало говорит он. — То есть — сэр, я сержант Дональд Трой, восемнадцатый воздушно-десантный корпус… — Это не мой парень, — говорит Оцелот. Охранник равнодушно приподнимает брови — вот так новость. — Что? Стойте, я американский гражданин, господи, я здесь уже год, вы не можете… У него клочковатые светлые волосы, тяжёлый подбородок, он даже чем-то похож, но это совпадение, вот такое издевательство и от судьбы. — Какая незадача, я-то не гражданин Америки, — со злорадством говорит он и повторяет для охранника: — Не мой парень. Хоть тот и не виноват в том, что Оцелота наебали, но он со злорадством замечает, как отчаяние на лице пленного сменяется ужасом. Серые стены, жёлтые решётки. Три года. Три года, как сын Биг Босса пропал без вести, и только какая-то бессознательная, глубинная интуиция подсказывала Оцелоту, что он всё ещё жив, что он здесь, за дрожащим жарким маревом, под колючим вездесущим песком, за плохо оштукатуренными выщербленными стенами. А может, просто глупая надежда. Он почти допил паршивый лимонад, когда рация на столике ожила. За гостиницей, в дворе, в запекшейся тени сгрудившихся домов стоял военный грузовик. Без лишних разговоров из затянутого брезентом кузова выволокли мужчину со связанными руками и мешком на голове. Тот рванулся из рук тюремщиков, один привычно замахнулся, но поймал взгляд Оцелота и опустил кулак. — Рад иметь с вами дело, — сказал Оцелот низенькому полковнику. Ему даже не надо было проверять, тот ли это «амрикаён». То самое неистовое внутри, что три года толкало его вперёд, наконец затихло. — Переодевайся, — велел Оцелот. Ликвид стоял посреди крошечной съёмной квартирки, опустив руки. Исхудавший, с коротко остриженными волосами, в синяках. Но живой, не покалеченный, и голубые глаза Биг Босса на осунувшемся лице всё такие же. — Я хочу в душ, — хрипло сказал он. — Переодевайся, нам надо срочно уезжать отсюда. Думаешь, всё кончилось? Ликвид быстро облизал обветренные губы. — Нет, я так не думаю, — ответил он и стянул через голову пропотевшую робу. Разделся торопливо, без стеснения, на мгновение замешкав, когда среди новых вещей не оказалось нижнего белья (Оцелот забыл об этом), но послушно натянул штаны на голое тело, майку цвета хаки. Лёгкую льняную рубашку с рукавами. Размер Оцелот выбирал по памяти, и на отощавшем в плену Ликвиде всё висело мешком. — Отлично выглядишь, — сказал Оцелот. Зажигалка дрожала в его руке. Он щёлкнул колёсиком раз, другой, третий. — Сука, — пробормотал он сдавленно, сигарета между зубов дёрнулась. — Сука, сука! — Не торопись, — сказал Оцелот, глядя в зеркальце заднего вида. Погони нет, и не должно быть, но кто их знает… — А ты не учи меня, — огрызнулся Ликвид, зажёг наконец сигарету, затянулся — и раскашлялся. — Сука, — прохрипел он и в сердцах вышвырнул сигарету в окно. — Долго ещё? — Четыре часа до границы, там нас встретят. Подбросят до Израиля, там аэропорт в Тель-Авив — и полетим в Америку. — Ближе аэропортов нет? — ровно спросил Ликвид. Тёмные очки закрывали глаза, рот сжался в жёсткую прямую линию. Оцелот не удержался: — Ты ждал три года, подождёшь несколько лишних часов. В ответ Ликвид совершил нечто, чего Оцелот никак не ожидал. С глухим невнятным криком он ударил кулаком по лобовому стеклу: пошли трещины. Он крикнул что-то ещё, ударил другой рукой. Машина встала у обочины — хорошо, что они успели отъехать от города, рядом не было ни домов, ни других машин на горизонте, и начинало вечереть. Ликвид вымещал свою ярость на автобусной остановке — пробил поликарбонатную стенку, оставляя кровавые разводы; очки свалились с лица, он раздавил их каблуком. Оцелот терпеливо ждал. Уезжать из Ирака надо как можно скорее, не привлекая лишнего внимания… Но, в конце концов, он сам ждал эти три года, подождёт ещё чуть-чуть. — Где ты, блядь, был? Где вы все, блядь, были? — Ты считался пропавшим без вести. — И где же я, блядь, мог быть? — Мне сказали, что тебя нет ни в одной тюрьме. — А, ну конечно, и ты поверил этим мразям!.. Оцелот вздохнул. Удивительное дело, но Ликвид куда больше напоминал его самого в молодости, чем Биг Босса. — Если бы я поверил, — чуть повысил голос он, — ты продолжал бы сейчас гнить в Абу-Грейб. Хотя давай ещё подышим свежим воздухом, и ты вполне можешь туда вернуться. Вместо ответа Ликвид резко повернулся и зашагал к машине. Сел, пристегнулся и уставился перед собой. Они ехали молча; солнце наконец село, воздух остыл до терпимого. Их никто не останавливал, и сам Оцелот начал наконец верить, что всё удалось. Миллер растит уже одного Снейка — похуже качеством, но с генами Биг Босса, а он чуть не потерял своего, годы подготовки едва не пошли коту под хвост. — Прилетим — сразу начнёшь возвращать форму, — сказал Оцелот, словно размышляя вслух. — Правильное питание, тренировки. Посмотрим, не разучился ли ты обращаться с оружием… — Постой, — с нервным смешком возразил Ликвид, — разве я не должен типа восстановиться, поработать с психологом? Старик, я был в плену у ёбаного Саддама Хусейна. Вспомни свой самый плохой день — а у меня их было около тысячи. Я даже не уверен, что я хочу… Оцелот сжал руль. — Хочешь выбраться из Абу-Грейб? Так не таскай её за собой! Твой отец бы справился, и тебе это не нужно. Ты возвращаешься или нет? Ликвид снова сжал губы в линию. Достал из бардачка сигарету и зажигалку. Зажёг с первого раза. — Я возвращаюсь, — сказал он и затянулся. — Добро, блядь, пожаловать домой.