обломки империй, элементы систем

Дверь не заперта, и Мачи замирает за мгновение до того, как постучать. Она задумывается: зачем это делает. Нет никакого смысла в том, что она пришла сюда, в самом деле, ей стоит покинуть это место как можно скорее, ведь Хисока предатель семьи, и любой контакт с ним схож с плевком в сторону погибших из-за его интриг с ублюдком Курута, но… Мачи все равно стоит здесь, хотя знает, что завтра случится долгожданный кое-кем бой с данчо, когда в этой истории (она надеется) будет поставлена жирная точка. Завтра все закончится. И Хисока умрет. Потому что иного окончания этого боя быть и не должно было. Интересно, что думает он сам об этом? Понимает ли, что смерть неизбежна? Мачи знает, что он отчаянный и способен на многое, что смерть не страшит его, но сейчас он самостоятельно лезет в открыто расставленную ловушку, где его несомненно казнят. Дело даже не в том, есть и у него шанс, данчо подготовился к тому, чтобы провести казнь, и Хисока, несмотря на то, что наверняка понимает это как никто другой, отчего-то все равно туда лезет. Что должно руководить человеком, чтобы он так поступал? Когда она проходит внутрь, в квартире стоит полумрак — единственным источником света остается окно, где видно луну и звезды. Поначалу ей кажется, что никого тут нет, но затем она замечает фигуру на диване, смотрящую прямиком на ночное небо. Закинув руки за голову, Хисока молча наблюдает. Он погружен в собственные мысли настолько, что, кажется, не замечает Мачи до самого конца, хотя она уверена — он слышал ее присутствие еще на пороге, до того, как она открыла дверь. Мачи опускается рядом, но, неожиданно, разговор начинает не она, хотя на языке вертится сотня вопросов: — Красиво, да? Хисока не отрывается от вида за окном, на его лице нет ни улыбки, абсолютно ничего. Редкое зрелище, и потому Мачи предполагает — разговор обещает быть без кривляний и глупостей. Может, им удастся даже нормально все обсудить. И, пусть признаваться в этом не хочется, она все же сумеет его отговорить от того, чтобы добровольно лезть в хорошо расставленный капкан от данчо. — Разве ты не видел звезды раньше? Ты же жил всего парой этажей ниже. — Никогда раньше не замечал, — честно признается он. Тон ровный, спокойный. И правда нетипично… Затем Хисока чуть приподнимает голову и резко переводит взгляд на Мачи. — Знаешь, как иногда подмечаешь что-то только после определенных событий. Что-то довольно мелкое и незначительное, но когда задумываешься, то только это в голове и остается. Это потому, думается Мачи, что завтра ты умрешь. И это твоя последняя ночь. Но вслух произносит (и упирает руки в бока для пущей уверенности): — Тебе бы выспаться, а ты на звезды глазеешь. — Не спится. Вот и все. И вновь молчание. Сложно представить, что все как прежде. Теперь Хисока враг — тот, кто хочет убить данчо. Предатель. Крыса, сдавшая их ублюдку с цепями. Но Мачи вспоминает их моменты вместе, его глупые неуместные шутки, улыбки, и то, как они целуются где-то под мостом после кровавой бойни. Клубничный запах, прикосновения, взгляды. Мачи не хочется, чтобы Хисока так просто уходил — да, он огромная проблема, но сложно отрицать, что опасность манит. В нем есть что-то интересное, притягивающее, и ей хочется (как настоящему вору) украсть это нечто и оставить лишь себе, даже не данчо. Чтобы Хисока был только ее, и все это принадлежало лишь ей. Но Хисока не подчиняется никому. И уж точно не ей. Просто с его позволения она может прикоснуться к тому, что недоступно многим. И это ее злит. Не только «это» на самом деле. — Приглашаешь меня сюда, просишь залатать раны после боя… — ее голос звенит от ярости, но Мачи держит маску хорошо. — Ты слишком самоуверен. Это тебя погубит. — Что-то поменялось? Их взгляды пересекаются, и Мачи знает, что нет. Как обычно. — Если ты убьешь данчо… — Ты убьешь меня. Я помню. Голос Хисоки звучит блекло, неинтересно. — Ты весьма спокоен для человека, за которым может выдвинуться весь Редан. — Ты говоришь это так, словно не уверена, что Куроро победит. Хисока замечает это весьма простецким тоном, но Мачи спохватывается. Точно. По спине пробегает холодок, пробирающий до позвоночника — она, уверенная сто процентов в победе данчо, отчего-то даже смеет предположить о победе Хисоки. Да, он умеет выкручиваться… Но данчо это данчо. С ним даже Золдики не хотят иметь дел. Обдумывая это, Мачи пальцами разглаживает складки на одежде, после чего тихо проговаривает: — Это лишь гипотеза. — На Острове Жадности ты даже говорить о таком не хотела, а сейчас… — губы Хисоки трогает улыбка. Это не опасный оскал, нечто подобное она видела и тогда, в игре, когда он спросил ее о дальнейших целях после вероятной гибели босса. Такое ему не идет. — Времена меняются, да? — Я просто надеюсь… — на выдохе бормочет она, — что вы оба откажитесь от этой затеи и разойдетесь. — Сама знаешь, что это невозможно. — Знаю. Глупо бодаться с неизбежным. Жаль. А ведь приятно думать о временах, когда Хисока только-только стал частью Редана. Тогда ему еще не хватало наглости пропускать встречи, он честно исполнял указы данчо, и они работали вместе… Все было отлично. Но не все в этой жизни идет так, как хочется, а потому она сейчас тут. В последнюю спокойную ночь. Что будет дальше? Если данчо все же убьет Хисоку? Или же если тот сумеет убить Куроро раньше? Столько неизвестности впереди… И лишь одна ночь, чтобы осмыслить. — Удивлена, что ты сегодня молчалив, — дополняет она, и в ответ Хисока растягивает губы в улыбке. В ней полно желчи, неприятного, и Мачи кажется, что сегодня — в последнюю ночь, когда все должно завершиться — она получит ответы на некоторые вопросы. Словно раскрытие тайны, катарсис. История подходит к своему концу, или, быть может, повороту, а потому нужно дать читателю немного проникнуться происходящим. Так будет честно. — Я думаю… — он замолкает на мгновение, — о всяком. Не каждый раз подготовка к бою длится настолько долго. Оставляет свой отпечаток. Настает пора Мачи удивляться, но она молчит. Редко дождешься от Хисоки хоть чего-то более искреннего пары улыбок, а тут целое признание. И вслушивается, жадно. Ни с кем он еще не делился подобным, может, разве что с Паку, но та мертва. Значит, эта информация теперь целиком ее, лишь ее. Чувство пьянит, и Мачи приходится держать себя в руках. — Да и с Куроро мы знакомы весьма долго. Редко такое происходило. Но происходило. Но кто, когда — ей неизвестно, и вряд ли так много раскроется. А потому Мачи лишь кивает, дает понять, что слушает, и Хисока продолжает смотреть куда-то в сторону окна. Золотой блеск его глаз меркнет, и на секунду он кажется обычным человеком, а не олицетворением бедствия. Мачи хочется обнять его. Вцепится в плечи, уткнуться носом в плечо и умолять не идти ни на какой бой. К черту все. Давай сбежим. Но это равноценно предательству Редана; Хисока никогда не согласится. — Ты не боишься? — спрашивает она. Ответ очевиден, ей кажется, но все равно хочется услышать. Что-то вроде глупой необходимости подтвердить собственные догадки. Но Хисока произносит то, что заставляет ее помрачнеть еще сильнее. — Не знаю. Нет… Может быть? Странное чувство… Давно такого не испытывал. — Ты… — А может, — прерывает он ее, — и да. Что-то подмешивается в экстаз и удовольствие, и это довольно сильно раздражает, — Хисока одаривает Мачи чуть недовольным взглядом. — Как тебе такое? Даже я все еще способен испытывать волнение, хотя, уверен, ты думала, что я такого не умею. — Ну почему же, — Мачи произносит это, сама не веря в то, что говорит, — наоборот. Думаю, это совершенно нормально. Ты все еще человек. Все еще. На лице Хисоке на мгновение мелькает сомнение, удивление, но затем он вновь примеряет свою змеиную улыбку и нежным тоном, таким, словно просит о чем-то совершенно пошляцком, добавляет: — Только не говори остальным. Пусть это останется нашим маленьким секретом. Куроро плевать на это, думается Мачи, но она все равно кивает. Но затем задумывается. Это нормальная просьба, если подумать. Да и данчо… Проще убить противника, зная, что тот ведом лишь инстинктами и жаждой крови, что в нем не осталось ничего человечного, чем знать, что где-то глубоко в душе он сомневается. Даже на самую крохотную капельку. Жажда жизни — нормальное явление. Жажда внимания, любви… Они все еще люди, в конце концов. Кто-то шутил, что нэн был одним из тайных бедствий, что человечество принесло с собой с Темного Континента. Иногда Мачи думается, что это так: если бы не нэн, то они могли бы быть абсолютно нормальными людьми. И все, что ее бы волновало — стоит ли уговорить Хисоку остаться. Она нежно сжимает чужие пальцы и смотрит Хисоке в глаза. Губы искажены в улыбке, но в глазах ни капли теплого. Выжидает чего-то. Вопроса? — Значит, — медлит она, — ты боишься смерти? — Не знаю, — честно отвечает он и ухмыляется. — Как-то не довелось испытать. Да уж, надеюсь, и не придется, проносится в голове у Мачи, но она не озвучивает этого. Верность Редану и данчо сильнее, а потому желание выговориться она затыкает поцелуем — долгим, тяжелым, словно на прощание. Как же все это утомительно.