Приручение

Игорь изучающе смотрел на остаток карандаша в своей руке, будто он внезапно оказался ценной уликой или предметом искусства, но на самом деле карандаш был совершенно обычным, повидавшим на своём веку немало: им писали, его ломали, точили точилкой, ножом, ломали снова, кусали, кидались им в стену, возвращали на стол. В жизни порой бывало так же, и майор Гром оценивал своё состояние где-то между сломанным и впечатанным в стену по карандашной шкале. Ещё никогда он так долго не размышлял над нелёгкой судьбой огрызка с грифелем и уж тем более не ассоциировал её со своей, но сегодня голова напрочь отказывалась думать о чём-то большем. Несколько бессонных ночей давали о себе знать не только ноющей болью в висках и ощущением песка в глазах, но и залипанием на каких-то предметах: сначала был карандаш, потом его сменила сетка мелких трещин на стене, плавно переходящая в элегантную широкую паутину в углу потолка, но самым увлекательным зрелищем оказался совершенно разбитый Дима Дубин, который честно пытался писать отчёт и время от времени тёр покрасневшие слезящиеся глаза. — Хреново выглядишь, — заметил Гром. — Ага… Ты тоже, честно говоря, — Дима заразительно сладко зевнул, и Игорь неизбежно начал зевать следом, — Может, кофе? — Уже не помогает, — Гром отмахнулся, подавив очередной зевок, и сжал пальцы на переносице, на мгновение зажмурившись, — Капец, совсем меня размазывает… Ты-то чего не спал, а? Работа вроде не горит. — Да тут это… Сейчас вернусь и расскажу, — Дубин потянулся и нашёл в себе силы встать. — Угу, — Игорю показалось, что он успел задремать, как вдруг перед ним словно по волшебству возникла кружка, содержимое которой манило бодрящим ароматом, отчего глаза открылись сами собой, — Я ж сказал, что не буду кофе. — Это не просто кофе, — заговорщически улыбнулся Дима, вернувшись на своё место, — Это кофе с энергетиком. Крайняя мера, но без неё мы не вывезем. Надо же за сегодня сделать хоть что-то полезное. — Нифига ты колдун, — Гром понюхал содержимое кружки и сделал глоток, — А ничего так. Сладенько. — Подействует минут через пятнадцать-двадцать. Эффект будет длиться пару часов точно, так что до конца рабочего дня дотянем, — Дима тоже отпил кофейное зелье и снял очки, — Так вот, история. Шёл я позавчера домой через парк, смотрю — кот сороку за крыло схватил и тащит. Вроде нормальная ситуация, это жизнь, кушать всем хочется, но мне внезапно стало так жалко сороку, что я отнял её у кота и честно обменял на сосиски. Птицу пришлось забрать домой, правда — крыло кровило, и она бы не выжила. — М, — Игорь кивнул, ухмыльнувшись в кружку, — Она тебе теперь жару даёт, да? — Да! — Дима нашёл в телефоне фотографии разрухи и показал Игорю, отчего тот аж присвистнул, — Сорока мне за одну ночь разнесла весь дом, и это при условии, что она ещё не летает. Когда я её только принёс, она была тихая, я даже переживал, что до утра не дотянет, но ночью она решила сначала подремать, а потом хорошенько пошуршать. В общем, мне обеспечена генеральная уборка как минимум два раза в день — до работы и после, спать удаётся урывками, и всегда нужно быть настороже. Кроме того, эта гадина прячет все мелкие вещи по углам и щелям. Сегодня утром я, например, заново пришивал оторванные от рубашки пуговицы и минут двадцать искал часы. Нашёл их в почти разобранном виде, кстати. Не птица, а разрушитель какой-то! — Ага… — Игорь понимающе закивал, особенно чувствуя отклик в последнем предложении. — Теперь я постоянно слежу за сорокой и боюсь представить, что она оставит от квартиры к моему приходу, — Дима обречённо вздохнул, — Она в клетке, конечно, но чует моё сердце, что за восемь часов эта хитрая птица научилась из неё выбираться. Игорь снова залип, глядя поверх Димы на паутину. У него дома тоже обитал Птица, и ему тоже было страшно надолго оставлять его одного. — Игорь? Слышишь? — М? — он сфокусировался на собеседнике снова. — Говорю, я решил по умному действовать, поэтому читаю орнитологические форумы. Птицы — особенно взрослые — существа дикие, их аккуратно приручать нужно, — заметил Дима, деловито поправив очки, — Параллельно, конечно, ищу сороке в соцсети хозяев, но, видимо, дураков нет. Надеюсь, что крыло заживёт, и я её отпущу. — Ага. Да, — Игорь не очень вовлечённо отреагировал и не хотел разочаровывать Диму тем, что выхоженные птицы с ранеными крыльями редко улетают на волю. Отхлебнув кофе, он вздохнул и открыл на компьютере страничку Сергея Разумовского. Значок у имени показывал, что он был в сети полчаса назад. «‎Хорошо… Живой», — Гром почувствовал, как с души упал камень. За время отношений с Серёжей Игорь привык, что между ними порой появлялся Птица, и они оба ему были не очень рады. Поначалу Сергей не хотел тревожить Грома и пытался заглушить Птицу таблетками. Игорь отчаянно не понимал, почему Серёжу постоянно тошнило и отчего он большую часть времени спал, а если поднимался с дивана, то едва ходил по дому бледной тенью со зрачками во всю радужку. Сам Разумовский списывал недомогание на отравление и общие проблемы с желудком, но Гром не был дураком и чувствовал, если от него что-то скрывали, особенно так неумело. Когда он перешёл в наступление и принялся настойчиво предлагать лечь в больницу на обследование, напуганный подобной перспективой Серёжа рассказал про побочный эффект от лекарства, и всё стало на свои места. В тот день между ними состоялся откровенный разговор, итогом которого стало решение Сергея не прятать от Игоря Птицу. Игорь же пообещал принимать Птицу как часть Серёжи и любить его не менее сильно. С последним, впрочем, возникали трудности. Непредсказуемое капризно-агрессивное альтер-эго Разумовского, которое устроило в своё время такое в городе, о чём Игорь предпочитал не вспоминать, было крайне сложно любить. Однако, самая большая проблема состояла в том, что Игорь Птице не доверял, и ему было тревожно, что пернатый злой гений однажды причинит Сергею вред или снова заставит пойти на преступление. Птица в свою очередь взаимно не очень доверял Игорю, но ничего ужаснее едких фраз, истерик на пустом месте и битой посуды он пока не совершил. Грому казалось, что Серёжа каким-то образом контролировал Птицу, но Разумовский всё отрицал, хотя признавал, что жить стало ощутимо спокойнее. У Птицы была определённая свобода действий, сам Серёжа стал реагировать на негативные новости не так остро, как раньше, да и неудачный прошлый опыт говорил о том, что, как пелось в одной песне, «у века каждого на зверя страшного найдётся свой однажды Волкодав». Жизнь бок о бок с «Волкодавом» Игорем хорошо влияла на Птицу, и возможно именно поэтому катастрофы ещё не случилось. Слепая лютая ненависть к Грому со временем переросла в тихое уважение. Птица понимал, что управиться с ним мог далеко не каждый, но Игорю это удалось однажды и продолжало удаваться до сих пор, но уже на бытовом уровне. Более того, Птице отчасти нравилось, что Игорь мог его приструнить, осадить более крепким словом, а в нужный момент без труда дать эмоций и ощущений, да таких горячих, что по сравнению с ними пылающий Питер мог показаться едва теплящейся свечкой. И всё же Птица был себе на уме. Игорю это не нравилось, именно поэтому он не мог заснуть, когда Птица бодрствовал по ночам. — А у тебя что случилось? Сам же сказал, что работа не горит, — осторожно спросил Дима, заранее зная, что вряд ли получит ответ. — Не горит… — медленно повторил Игорь, пытаясь не думать о плохом, но плохое накрывало его волнами, словно утопающего в шторм, — Так, я это… Сейчас вернусь. — Давай. Игорь захватил кружку и направился в коридор, вслепую набирая номер Серёжи. За окном монотонно завывал ветер, беспощадный мокрый апрельский снег, который превращал прохожих в печальных растаявших снеговиков, налипал на провода, падал и становился слякотью. Игорь всматривался в унылый серый пейзаж, считая гудки в телефоне. Закрывая глаза, он видел огонь, и с каждым новым гудком пламя становилось ярче и красочнее. «Не молчи, ну…» — Гром сделал глоток кофе и медленно шумно выдохнул, когда приятный женский голос сообщил о том, что абонент не отвечает, но ему всегда можно оставить сообщение. Абонент, к счастью, тут же перезвонил сам. — Алло, Игорь? Ты звонил? Что такое? — сонный голос Сергея подействовал на него как лучшее успокоительное, и он прижался лбом к холодной стене. — Привет, — Игорь чуть улыбнулся уголком губ, — Хотел узнать, как ты. — Я нормально, — скрип старого дивана на фоне говорил о том, что Серёжа лежал, — Закончил работать рано и задремал немного. Хотел доехать до офиса, но… — Голова всё болит? — Гром нахмурился и присел на подоконник. — Ага. Временами. — Ты не пил таблетки? Я имею в виду, те таблетки… — Нет-нет, — честно ответил Разумовский, — Мы же договорились, что они только на совсем крайний случай. — Если ты чувствуешь, что это крайний случай, то… — Игорь, — в голосе Серёжи слышалась улыбка, — Не переживай, пожалуйста. Так бывает. Птица сейчас активный, я долго не спал, да и ты тоже. — Я-то привык, — Гром хмурился, ковыряя облупившуюся краску с подоконника. — И я привык. Это не первый и не последний раз, когда у меня мигрень, — молчание в трубку волновало Сергея сильнее любых слов, и он продолжил, — Любимый, всё в порядке. Верь мне. Гром закрыл глаза, кутаясь в слово «любимый» как в тёплый шарф с чужой шеи — он никак не мог примерить это почётное звание на себя, но и не скрывал, что оно ему было очень по душе. — Я тебе верю, — искренне ответил он и, немного выждав, всё же решился задать беспокоящий его вопрос, — Серёж, ты можешь пообещать, что Птица ничего не натворит до моего прихода? Сергей мягко усмехнулся в ответ. — Мы живём в одном теле, и если я не могу встать, то и Птица тоже. Он так же измучен бессонницей и головной болью и даже если сделает что-то, то лишь мелкую пакость из вредности и последних сил. — Ладно, понял, — Игорь не мог сказать, что ему стало абсолютно спокойно от такого ответа, — Если мои вопросы обижают тебя, говори сразу. Я порой не фильтрую, ты же знаешь. — Никаких обид! — Серёжа заулыбался снова, — Ты согласился уживаться с нами обоими и имеешь право знать всё. Я буду рассказывать, что сам понимаю, и Птица тоже. Если захочет, конечно. — Договорились, — Гром одним глотком допил кофе-энергетик, внезапно ощутив прилив сил, — Буду дома часа через два. — Очень жду! Игорь слез с подоконника и, набравшись смелости, прошептал в телефон: — Я люблю… Тебя, — Грому давалось это признание нелегко, слова застревали в горле и каждый раз преодолевали вереницу психологических барьеров, словно совершали бег с препятствиями, — Вас двоих, точнее. Поэтому переживаю и всё такое. — И я люблю тебя, — из уст Серёжи эта фраза звучала ласково и тепло, наполняя своим сокровенным смыслом уставшего Игоря как сосуд мёдом, — Мы любим тебя, очень. Поэтому не волнуйся, страшного ничего не произойдёт. Попрощавшись, Гром ещё несколько минут смотрел в окно на падающий снег, пытаясь нащупать спокойствие, которое временами всё же сменялось лёгкой тревогой. Взгляд его упал на часы, стрелки которых будто прилипли к циферблату. «Скорей бы домой», — Игорь не узнал себя в этих мыслях, но улыбнулся им и вернулся в кабинет к Диме, на которого тоже подействовало бодрящее зелье. — Как отчёт? — Успеваю! — у Дубина дёргался глаз, но судя по скорости набора текста, это ему не очень мешало, — Ты как? — Нормально, — Гром усмехнулся уголком губ, глядя на напарника из-под козырька кепки, и откинулся на спинку кресла, –- Слушай, что ты там про сороку рассказывал? — М? — он посмотрел на него поверх очков. — Про сороку. Приручение, форумы, все дела, — Игорь заинтересованно наклонился вперёд, — Давай, выкладывай всё. — Ну-у… — Дима смотрел то на компьютер, то на Грома, разрываясь, — Я сейчас закончу и расскажу, мне буквально полчаса нужно. — Не, ты давай сейчас расскажи, а я за тебя допишу отчёт, — глаза Игоря азартно сверкали. — Нет! Мне уже однажды влетело от Прокопенко за такое совместное творчество. Сказал, что если ещё раз получит подобное «письмо из Простоквашино», то мы отправимся в… Простоквашино. — Не отправимся, — отмахнулся Игорь, — Ладно, пиши, пока кофе штырит. Дима закусил губу, думая, как не потерять в Игоре собеседника, который и так редко появлялся. — Короче, я очень быстро дописываю, а ты вычитываешь. — Лады! — оживился Гром, и вскоре перед ним уже лежал готовый отчёт, который он, впрочем, даже не собирался внимательно читать, прекрасно зная недостижимый уровень ответственности Димы. — Про сороку, значит… — Дубин снял очки и протер их, мысленно желая оказаться дома, лечь посреди даже самого жуткого хаоса и забыться сном, — Самый большой плюс состоит в том, что сорок и ворон приручать достаточно просто, так как они стайные птицы, социальные, но в этом деле нужно терпение. Поначалу нельзя брать птицу на руки и гладить, так как обычно она бывает в стрессе от новой обстановки или после пережитых событий. Нужно просто быть рядом по возможности и заниматься чем-то спокойным, то есть показывать, что опасности вокруг нет. — Угу, — Игорь вспомнил, как Птица временами шарахался от него и уходил сидеть на подоконник, — В общем, птице нужен свой уголок и минимум открытого внимания. — Да, — Дима кивнул, — Птице нужно показывать свою любовь и заботу, конечно, но ненавязчиво. Со временем она привыкает к новой жизни и сама ищет внимания хозяина, но, опять же, нужно терпеливо ждать. На форуме говорят, что с птенцами легче, потому что может произойти импринтинг — это такое психологическое нарушение, когда птица принимает людей за особей своего вида. — Ясно… А чем таких птиц обычно кормят? — Тебе правда интересно? — Дима удивлённо моргал, — Или это тебя от энергетика в кофе накрыло? — И то, и другое, — Игорь пожал плечами, — Так что там с едой? — С едой… Да просто всё, — Дима долго не мог отвести от Игоря подозрительного взгляда, пока на него не снизошло озарение, отчего он хлопнул себя по лбу, — Стоп. Я всё понял. — Молодец, что понял, ты только не кричи всем об этом, — Гром наклонился к нему чуть ближе, глядя исподлобья. — Ты… Ты думаешь, что это должно сработать? Но… — Попробовать стоит, — перебил его Игорь, пока он не наболтал лишнего, — Что там с едой? — Растительная и животная пища. Принимая во внимание твой случай, убираем из рациона червяков, — усмехнулся Дима, — Если конкретнее, то мясо будет идеально. На форуме писали, что животную пищу птицы любят почти сырую. — Мясо с кровью прокатит? — Вполне. Кроме этого ещё можно овощи, фрукты, ягоды, творог, яйца, каши всякие, орехи. — Понял. Теперь погнали по домам, — Игорь сгрёб свои вещи, захватил вычитанный одним глазом отчёт, отнёс его Прокопенко, предупредив к его немалому удивлению и радости, что берёт выходные на пару дней, и вылетел с Димой из здания, наступив прямо в грязную лужу по самую щиколотку. — Вот зараза… — Апрель, — вздохнул Дубин, планируя, как можно перебраться на другую сторону улицы, минуя грязь, — Ладно, удачи тебе, Игорь. — И тебе, товарищ орнитолог. Пусть сорока не разнесёт квартиру, — Гром мягко усмехнулся. Дима фыркнул смешок в ответ и, пожав руку напарнику, принялся лавировать меж луж. Игорь обречённо смотрел себе под ноги, чувствуя, что они уже успели насквозь промокнуть, и так как терять уже было нечего, он прямиком по слякоти направился в сторону магазина, где купил творог, разные фрукты и пакет фисташек за совершенно сумасшедшую цену. По пути домой на Игоря обрушился снегопад с дождем, и хлюпающие грязные ботинки перестали казаться такой уж большой проблемой. Сделав шаг в парадную, он почувствовал, насколько продрог. Дома было слишком тихо, и когда захлопнулась дверь, звук упавшей с потолка штукатурки показался неприлично шумным. Игорь поставил пакет на пол, разулся и прошёл в комнату прямиком к дивану, на котором спал Серёжа, обнимая себя руками. Стараясь не наступать на скрипящие доски паркета, Гром достал из открытого шкафа плед и только собрался бережно укрыть им Серёжу, как тот резко вздрогнул и уставился на него своими янтарными птичьими глазами. — Напугал! — возмущённо прошипел он, а затем застонал от боли и вжал голову в плечи, морщась, — Добить нас пришёл, да? Так тихо только убийцы ходят. — Говори за себя, — пробурчал Игорь и бросил плед ему в ноги, — Я хотел накрыть тебя и не разбудить. Холодно сегодня. «Надо бы ещё раз заклеить окно, сквозит… Не сейчас, всё завтра», — оставляя за собой мокрые следы, Гром прошёл до ванной и включил воду, живительное тепло которой было настолько прекрасно после промозглой улицы, что какое-то время он просто держал руки под ласковой струёй, согреваясь. Птица сначала не сводил с него тяжёлого хмурого взгляда, но всё же взял плед и натянул его на себя, осторожно вернувшись в прежнее положение. Голова раскалывалась до тошноты и звона в ушах. Пока вода набиралась, Игорь решил разобрать покупки и опрометчиво включил свет на кухне. — Да ты издеваешься?! — возмутился Птица, крепко зажмурившись, и весь скрылся под пледом. — Что не так снова? — Гром старался сохранять спокойствие и вспоминать услышанные от Димы советы по приручению пернатых. — Свет! Мне же больно! — Серьёзно? — он нахмурился, не понимая, где заканчивались птичьи капризы, и начиналась реальная проблема. Птица мог истекать кровью и улыбаться как ни в чём не бывало, а мог картинно прибедняться и часами лелеять царапинку на пальце, лишь бы добиться внимания. — Нет, шутки шучу! — процедил сквозь зубы Птица и хотел было выплеснуть ещё порцию яда в адрес Игоря, но спазм снова сжал виски, и сарказм сменился тихим порывистым полустоном, — Ох… Ой. Выключи, прошу. У Игоря разрывалось сердце. С одной стороны, Серёжа звучал по телефону достаточно бодро и уверенно. Сон часто ему помогал, но в этот раз, видимо, что-то пошло не так, потому что проснувшийся Птица действительно страдал. Погасив свет, Гром вернулся к дивану. Подспудно он хотел обмануться, хотел, чтобы Серёжино альтер-эго сейчас драматично скинуло плед и начало строить из себя мученика, театрально заламывая руки, но Птица лежал, накрывшись, и только тихонько скулил, совсем не шевелясь. «Что делать? Думай, думай…» — Игорь помнил о том, что в личное пространство птицы нельзя беспардонно вторгаться, поэтому идея лечь рядом и обнять провалилась сразу же. Раз нельзя было касаться, значит стоило попытаться поговорить. — Серёж… Слышишь? — прошептал Игорь, но Птица отказывался реагировать, — Птенец… Я ж не знал, что тебе сейчас даже от света хреново. — Угу, — донеслось из-под пледа. Если в одно «угу» можно было вложить всю пассивную агрессию, Птице это удалось. — Давай я дам тебе таблетку, станет легче. — Нет! — буркнул Птица и медленно показался из-под покрывала, болезненно щурясь, — Я знаю, что ты хочешь избавиться от меня. Не выйдет, не надейся! — Что за глупость? — Игорь устало смотрел в янтарные глаза. — Это очевидно! — Правда? Тогда кто отговорил Серёжу принимать препараты, которые тебя глушили? Не я ли? — Только потому, что ему плохо было, обо мне ты не думал даже! — выплюнув давно накопившуюся обиду, Птица нахмурился, но вдруг снова застонал от резкой боли, обхватив голову руками, и на его лбу выступили капельки пота. — Считай, как хочешь, я не буду спорить, — вздохнул Гром, прекрасно понимая, что сейчас Птица был не в состоянии спровоцировать его на скандал или выяснение отношений, да и после череды бессонных ночей у самого Игоря не осталось ни эмоций, ни сил, — Пожалуйста, выпей лекарство. Это безобидное обезболивающее, станет легче. — Почему я должен тебе верить? — в замутнённых болью покрасневших глазах Птицы дрожали слёзы, — Откуда мне знать, что это не та дрянь, которая меня убивает? — Верить или нет — дело твоё, но зла я тебе не желаю, — нашарив в темноте аптечку и перебрав лекарства при тусклом свете старого мигающего фонарика, Игорь нашёл таблетку и оставил её на столе у дивана вместе со стаканом воды, — Вот. Выпей, если надумаешь. Птица с подозрением сверлил взглядом стакан, словно в воде могла быть подмешана отрава и, считав ход его мыслей, Игорь молча сделал глоток. Нахохлившись, Птица внимательнее посмотрел на Грома, словно ожидая, что сейчас тот упадёт замертво, но этого не случилось, хотя Игорь действительно валился с ног от усталости. Кое-как он добрёл до ванной, разделся, сразу покидав все вещи в стирку, и залез в горячую воду, медленно выдохнув. Ванна спасала его практически от всего — она успокаивала, согревала, снимала боль и усталость, поэтому Гром мог часами лежать в воде после тяжёлого рабочего дня. «Как хорошо…» — медленно выдохнул он, отклонив голову, и в это же мгновение сон окончательно взял над ним верх. Игорь понимал, что если закроет глаза, то наверняка отключится в ту же секунду, но противиться подобному соблазну было невыносимо. Где-то вдалеке он услышал звук открывающейся таблетки и сам себе победоносно улыбнулся. Противостояние лекарства и Птицы длилось недолго, буквально до очередного приступа, который заставил его вслепую нащупать «Игореву отраву», выпить одним махом и лечь обратно, отвернувшись от окна и любого источника света. В глубине души Птица чувствовал безграничное и безусловное доверие к Игорю, которое тянулось от Серёжи, но отчаянно не хотел этого признавать, а потому убеждал себя, что точно умер бы либо от мигрени, либо от таблетки, но с таблеткой был хоть какой-то шанс выжить. Спустя полтора часа в висках перестало пульсировать, зрение прояснилось, и даже стало легче дышать. Птица медленно повернулся на другой бок, затем сел и вдруг осознал, что голова действительно перестала раскалываться, и он больше не чувствовал себя комком боли и нервов. — Игорь! — Птица осторожно встал с дивана и, ещё слегка пошатываясь, прошёлся по комнате, — Помогло, слышишь? Я выпил твою таблетку. Ты не обманул, а это… Игорь? В ответ не донеслось ни звука, ни плеска воды — ничего. — Ох чёрт!.. — Птица щёлкнул свет и ворвался в ванную, где увидел лежащего в остывшей воде Грома без сознания. — Игорь? — он легонько похлопал его по лицу и попытался встряхнуть за плечи, — Игорь! Какой же идиот! Одной рукой Птица нащупал пробку и выдернул её, чтоб вода начала уходить, а другой держал запястье Грома, считая пульс. Игорь крепко спал и, кажется, даже видел какой-то сон, который начал то ли медленно исчезать, то ли наоборот обретать очертания в реальности. Он видел, как в тумане беспокойно сверкали цитриновые глаза, как Птица то возвышался над ним, то припадал к его груди, и его так хотелось притянуть к себе в объятия, но тот не давался и постоянно куда-то ускользал. — Проснись! Игорь! — мокрый Птица пытался вытащить Грома и почти сам забрался в ванну, — Давай же! Размахнувшись, он не без удовольствия отвесил Игорю тяжёлую пощёчину, а затем ещё одну, пока сильные руки не перехватили его запястья, резко потянув на себя. — Ты что творишь?! — прорычал Гром, тяжело дыша и пытаясь сфокусироваться на Птице, который испуганно и гневно смотрел на него, упав в воду и промокнув окончательно. — Я?! Я что творю?! — возмутился он и тряхнул головой, попытавшись убрать прилипшие к лицу волосы, — Я тебе жизнь спас! Нельзя спать в воде! Так можно не проснуться вообще-то. Пусти! Птица дёрнулся, и Игорь выпустил его из своей цепкой хватки. В чём-то пернатый был прав — сон в ванной явно не пошёл ему на пользу, и теперь он чувствовал себя скорее пьяным, чем отдохнувшим: сердце сбивало ритм, всё плыло перед глазами, и голова кружилась. — Как сам? Как мигрень? — Зашибись, — буркнул Птица, сидя в ванне в одежде, и обнял себя за колени, притянув ноги к груди, — Ты хоть на секунду подумал… Я бы так и лежал сейчас, а вдруг тебе стало бы совсем плохо? Я мог бы заснуть и не узнать даже… Ай ну тебя. Сначала он низко опустил голову, потом выпрямился и вовсе отвернулся. Подрагивающая нижняя губа выдавала то, что Птица старательно сдерживал слёзы. — Птенец… — ладонь Игоря осторожно опустилась на его колено, — Всё хорошо, никто не умер. Но я дурак, признаю. Птица порывисто выдохнул и на мгновение зажмурился, собирая в кулак всю свою оставшуюся ярость. — Тряпка на моём месте уже бы сдох от паники, — вдруг гордо выпалил он и смерил Игоря презрительным злобным взглядом, пытаясь замаскировать слёзы страха за слезами гнева, — И оставил бы подыхать тебя. Думаешь, я примчался из благих побуждений и во имя большой и чистой любви? Нет. Если б ты умер, нас упекли бы тут же — репутация, знаешь ли. К твоему сведению, мне не очень-то хочется за решётку. — Ещё раз назовёшь Серёжу тряпкой, и я тебе все перья из жопы повыдираю, понял? — угрожающе посмотрев на него исподлобья, Игорь вышагнул из ванны и подал ему руку, — Вставай. Птица оскорблённо уставился на Грома, но, не найдя слов и сил для большего возмущения, взял его руку и вылез из воды. — Я его спасаю, а он… Перья из жопы… — хмурясь и ворча, Птица снял с себя мокрую одежду, отжал её, закутался в длинный тяжёлый махровый халат Игоря, перехватив его первым, и царской походкой вышел в комнату. Гром усмехнулся, глядя ему вслед, и всерьёз задумался над его словами. «Если б ты умер, нас упекли бы тут же» — в этой фразе определённо был смысл, но Игорь прекрасно знал, что она сработала как очень хороший защитный механизм. Одеваясь в домашнее, он наблюдал за Птицей, который сидел на диване, нахохлившись, и дышал в ворот его халата. Раньше Гром не замечал, насколько у Серёжи были птичьи черты лица, но в фазе Птицы они словно становились острее, как и некоторые полузвериные повадки, которые он хотел бы скрыть, но не мог. Птица часто разминал руки, они двигались словно крылья, да так грациозно, что лучшим балеринам и не снилось. Голову он всегда держал максимально ровно, дабы Игорь мог любоваться точёным профилем, и тень на стене не врала, что его нос напоминал изящный клюв. Если бы Птица действительно был пернатым, он бы сейчас распушился и дремал, но Разумовский так и сидел, поджав ноги, и поглаживал кончиками пальцев приятную ткань старого халата, вдыхая притаившийся в воротнике запах Игоря, который неосознанно привлекал его и успокаивал. Птица смотрел в пустоту и переживал, что Гром так бессовестно пропустил мимо ушей жестокие и крайне логичные слова о том, что спасение случилось исключительно из меркантильных интересов. Пощёчин в ванной ему не хватило, Игоря хотелось зацепить так сильно, чтобы он наконец вышел из себя, словно Везувий, набросился и начал… А что начал? Птица потряс головой и нахмурился, отгоняя мысли, которые транслировались явно из просыпающегося Серёжиного сознания на фоне созерцания рельефной спины Грома. — Ты тут ел что-нибудь? — Игорь отвлёк его от очередного погружения в обиду, которая всегда успешно генерировала гнев. — Тряпк… В смысле, Сергей ел. Я — нет, — ответил Птица, заставив Грома на минутку зависнуть. — Ага… Понял, — усмехнувшись подобной формулировке, он поставил чайник на плиту и потянулся за небольшой стеклянной банкой. Серёжа всегда умилялся любви Игоря к варенью — привычка разводить ложку ароматной сладкой малины в кипятке осталась у него из детства, и даже самые изысканные напитки не могли заменить этот вкус, который мгновенно создавал уют и дарил ни с чем не сравнимое ощущение дома. — А ты кофе не будешь, да? — с ноткой печали в голосе спросил Птица. — Кто ж кофе на ночь пьёт? — отозвался Игорь, звонко размешивая варенье в кружке. — Ладно, — обречённо вздохнув, Птица встал и сильнее закутался в халат, потуже завязав пояс. — Что не так с кофе? — взяв банку, Игорь покрутил её в руке и заметил, что вместо кофе там была насыпана гречка, — О, теперь понятно. Фыркнув, он тихо рассмеялся и посмотрел на недовольного Птицу. Мелкая пакость Грому пришлась по душе, и он не мог не представлять, как Птица ломал голову над тем, что б такого гадкого сделать, а в итоге пришёл к мысли, что гречка вместо кофе — это потрясающе лютое коварство. — Почему ты решил, что с кофе обязательно должно быть что-то не так? — скрестив руки на груди, Птица сурово смотрел на Игоря в поисках повода для обиды. — Но это же правда! — Гром заулыбался в ответ, — Что ж ты так выдал себя, не подождав до утра? Я бы наверняка попался. — Утром вернётся Сергей, он не оценит, — птица отмахнулся своей изящной рукой-крылом, — А я хотел бы взглянуть. — Ну ты чертёнок, конечно… — Игорь подошёл ближе, и Птица занервничал, инстинктивно сделав шаг назад. «Ах да. Личное пространство…» — лекция о птицах от Димы Дубина вовремя всплыла в голове. — Спасибо, — неловко ответил Птица, посчитав прозвище «чертёнок» за комплимент, и снова ткнулся носом в воротник халата, отвернувшись. Гром с интересом смотрел на него, будто на сложную и оттого привлекательную головоломку, от которой невозможно было просто так оторваться. Любить Серёжу было приятно и легко, взаимность чувств, его забота и особый трепет ко всему, что касалось их двоих, дарили Игорю ощущение безопасности и безграничного комфорта, от которого за свою жизнь он успел отвыкнуть, а о нежности и вовсе позабыть. С Птицей было иначе. Провокаций и непредсказуемости Грому хватало на работе, они выматывали до невозможности, а нападки, агрессия и загадочные обиды дома бодрости и сил ему явно не добавляли. Но всё-таки в Птице было нечто неуловимо привлекательное, заставляющее Игоря чувствовать себя очарованным охотником, которому хочется приручить неприручаемую диковинку во что бы то ни стало. — Хочешь компот? — Гром кивнул на кружку, от которой шёл ароматный пар. — Это не компот, — Птица вытянул шею, оценивающе посмотрев на размешанное варенье, — Это морс. — Не, морс — это свежие перетёртые ягоды с сахаром. — А компот в кастрюле варят! — Ладно, пусть это будет чай, — снисходительно отмахнулся Игорь. — Но тут же нет заварки, так что это не чай, — Птица сощурился, — Не думаю, что у этого есть название. — Да без разницы, — Гром подвинул к нему кружку, — Малиновое варенье с кипятком. Попей, согреешься. Только аккуратнее, не обожгись, а то я же буду виноват потом. — Угу, ещё как будешь, — Птица заулыбался, оценив пассаж, и взял горячую кружку через рукава халата. Игорь снова развёл себе малину и начал медленно пить, не вынимая ложку из кружки. — Почему ты не спишь? — пытливые жёлтые глаза не моргали, неотрывно глядя на уставшего Грома. — Бессонница, — кратко ответил Игорь и достал ложкой варенье со дна. — Врёшь, — спокойно констатировал факт Птица и осторожно пригубил горячий напиток, — Зачем? Игорь молчал, глядя в потолок, словно там была написана шпаргалка, как объяснить что-то Птице и при этом не пробудить древнее зло. — Я знаю, что ты боишься меня. — Я тебя не боюсь, — ухмыльнулся Игорь, — Высокого же ты о себе мнения. — Возможно я не так выразился, — Птица помешал ложкой малину и сделал глоток, а затем сел на столешницу и элегантно опустил ногу на ногу, — Но я чувствую страх. Я знаю, как он выглядит, знаю его симптомы — он как неизлечимая зараза, поразившая всех. Другое дело, что страх бывает разный: страх будущего, страх за себя, а может и за другого. Птица вновь взглянул на Игоря с выразительным намёком, и ему стало от этого не по себе. — Ты считаешь своим долгом караулить Сергея, пока я бодрствую. Что ж, твоё право, — он повёл острыми плечами и вновь вытянул одну руку, словно разминая затёкшее крыло, — Только это бессмысленная затея. Я существую, пока существует он. Сделать что-то ему сродни суициду, а я в этом совершенно не заинтересован. — Допустим, — Игорь взглянул на него поверх кружки, — Но ты не очень-то думал о Серёжиной безопасности, когда заставлял его бегать в чудо-костюме, сжигая всё и всех на своём пути. — Это другое, — отрезал Птица. — А, да? — наигранно удивился Гром и поставил кружку на стол, — Поясни дураку. Никак не могу взять в толк, чем отличается самоубийство от… Самоубийства. — Если думаешь, что твой Серёженька — это невинный мальчик-зайчик, который греет тебе постель и тихонько пишет код на компьютере, то ты сильно ошибаешься. Не все его действия продиктованы мной, а ты даже не подумал о том, что именно я помог ему совершить то, чего он хотел, с максимально возможной анонимностью и безопасностью. — Красиво стелешь. — Мне незачем тебе врать. — При всём твоём невероятном благородстве, вместо того, чтоб отговорить Серёжу от безумия, это ты его к нему подтолкнул и помог. Браво. — Ну да, я же и есть его безумие, — философски заметил Птица и допил малину, — Было вкусно, кстати. Спасибо. — На здоровье… — вздохнул Игорь и сжал пальцы на переносице, стараясь собраться с мыслями, которые убегали от него, как песок сквозь пальцы. — Это я всё к чему начал, — Птица робко коснулся кончиками пальцев плеча Грома, и тот на мгновение затаил дыхание, — Мне, конечно, хотелось бы посмотреть, сколько ещё ты протянешь без сна, но… Может поспишь сегодня? — Откуда такая забота? — Гром непонимающе взглянул на Птицу, поздно осознав, что эти слова могли его задеть и сдетонировать как настоящая мина. — Так сказал же. Умрёшь — мы с Сергеем сядем, — Птица очаровательно-мерзко улыбнулся, смакуя каждое слово. Он ожидал этого вопроса и хотел ответить именно так, чтобы ещё раз донести до Грома, что ему было абсолютно всё равно.  — Нехватка сна меня не убьёт. Не дождёшься, — Игорь усмехнулся и отошёл к холодильнику, — Но за беспокойство спасибо. — Это не было ни беспокойством, ни заботой! — возразил Птица и только хотел обрушить на него тонну доказательств, как Гром сменил тему, выглянув из-за белой двери. — Ты есть-то будешь? Если Серёжа ел, а ты — нет, значит это был завтрак. — Не буду, — Птица насупился, но на всякий случай спросил, — А что там у тебя? — Ну… — Игорь взял интригующую паузу, — Творог, например. Он выжидающе смотрел на хрупкий силуэт в халате, и ему было искренне интересно, сработают ли орнитологические советы Димы. Птица кусал губы, хмурясь, и было видно, что в нём шла борьба подобная той, что была с между здравым разумом и отрицанием лекарства. — А ещё что есть? — Яблоки, сыр, — Гром внимательнее посмотрел на Птицу и решил зайти с козырей, — Фисташки. — Ого, — цитриновые глаза удивлённо расширились, — Ты что, всю зарплату в магазине оставил? — Да нет, не всю, — пожав плечами, Игорь вручил ему пакет, — Ни в чём себе не отказывай. Птица не мог понять, где притаился подвох, и оттого хмурился, глядя то на орешки, то на Игоря. В какой-то момент он беспомощно изогнул брови и вновь отвернулся, вжав голову в плечи. — Я сыр буду. И творог буду тоже, — в тихом голосе можно было услышать Серёжу, но нервные руки-крылья всё ещё выдавали в нём Птицу, — С вареньем. Или нет. Я не знаю. — Держи, решишь в процессе, — Игорь вернул на стол банку малины, положил творог и кое-как нарезал сыр. Ему нравилось ловить на себе заинтересованный птичий взгляд, который то ли контролировал его, то ли пытался просчитать и понять. — Спасибо, — Птица взял тарелку, посмотрев на Грома исподлобья, — Только вот… Сергей не любит творог. — А Птица? — Игорь легонько коснулся кончиком пальца его подбородка, и он не отпрянул, — Ешь, Птенец. Я спать, сил моих больше нет. Добравшись до дивана, Гром буквально упал на него, и как только его голова коснулась подушки, он тут же забылся долгим крепким сном. Птица сидел на кухне, с удовольствием уплетая творог с вареньем и фисташками вприкуску, и всё ещё пытался понять Игоря, но как бы ни хотелось приписать ему ужасные меркантильные коварства, ничего не получалось. Руки он не распускал, таблетка не убила, а помогла, и еда была в кои-то веки действительно вкусной.