Как это называется?

Inbar*... Волнуясь, как муж, не глядевший в глаза жены полвечности, стыдясь человеческого тряпья, в котором вернулся к ней, моей истерзанной и разоренной, я все же делаю первый шаг. Второй и третий даются легче, подушечки пальцев шуршат по твердому лону моей… Моего дома… Я помню… Помню эту гладь, прожилки, впадинки. Помню еле различимый узор и плавную рябь, и колкую оскольчатую пену на каменных волнах. Каждый выступ знаком и дорог, как если бы он был сработан в недрах моего сердца и затем помещен сюда. Нет… Вдруг посреди родного благородного холода мои пальцы натыкаются на… тепло. Кусочек плесени, выросший в тепле. Отдергиваю руку, но поздно — радость встречи уже замарана мерзостью, что приползла сюда из самого сердца горы. Из моей сокровищницы и моей могилы… Спящий судорожно вздыхает, отворачивается к стене и смотрит свой страшный сон дальше. Длинные (бесконечно длинные, если быть точным) ноги опутаны простыней, но он все равно умудряется шевелить ими — довольно энергично, как будто идет куда-то. Ли готов спорить, что знает направление. — Интересно, ты всегда так спишь? Так… Хм… Кинематографично? — он склоняется над спящим и, сам не зная зачем, пытается подтянуть простынь, а то сползла от «ходьбы» до самой поясницы. Ничего с этим не получается, он теряет терпение и рывком сдирает ткань. Ричард и ухом не ведет. — Да тебя из пушки не разбудишь. Ногами он тоже больше не елозит, и Ли получает возможность присесть рядом. Ну, раз уж полежать не удалось, почему нет? Сесть, подпереть кулаком щеку и заворожено пялиться на то, как играет лунный свет на заднице Ричарда Армитиджа. Слушать, как он тихо матерится на кхуздуле, вспоминать, когда у него день рождения, чтобы вычислить знак зодиака и убедиться, что зарождающиеся отношения — не просто секс и не просто охуительно-прекрасный-мать-моя-женщина-до-чего-же-было-круто секс, а что-то большее. — А вдруг у тебя кто-то есть? Это бесит даже на уровне гипотезы. Я не привык быть запасным вариантом, чтобы ты знал. Эй? Пока я тут схожу с ума, ты дрыхнешь, это несправедливо. Ли капризно надувает губы — по привычке, выпендриваться тут, увы, не перед кем — и начинает снимать джинсы, хотя пять минут назад собирался уходить. Оставшись в трусах, тихо ложится рядом с Ричи, натягивает на них обоих простынь и… Самое верное определение тому, чем он сейчас занят — «теряет время». Это приятно, но непривычно, ведь он человек-действие, по жизни. Пришел, получил удовольствие, «будешь в Яблоке — позвони, увидимся», ушел — вот как обычно это происходит, интрижка с Ричардом не должна была стать чем-то из ряда вон. Но стала. — И когда же я успел влипнуть в это… Ну уж нет, то слово, которое он обычно ставит после «влип», тут не годится. Так как же называется «это»? Когда вместо того, чтобы благоразумно свалить к себе, остаешься на всю ночь? Когда не только хочешь, но и можешь заснуть рядом, несмотря на то, что этот самец человека брыкается во сне, как раненный в жопу лось? Когда хочется присоседить бедра к этой теплой, уже почти родной жопе и, что совсем уж нетипично, не приставать, а просто так… Ну, просто прижиматься и думать «вот теперь мне хорошо». Как будто раньше было плохо. А для полного счастья надо еще уткнуться носом в его затылок, обвить всего руками, ногами и радоваться, что… Что «что»? Да непонятно! Ли перестал понимать, что с ним и с ними происходит, еще на этапе, который мысленно обозначил «пальто». Это было их третье или четвертое «рабочее» свидание, то есть не в гостинице и не в диких новозеландских кущах, и местом встреч, как и всегда, послужил трейлер Ричарда. Пригодных для секса поверхностей там было чуть меньше, чем у Ли, но к дружелюбному американцу в любой момент мог нагрянуть кто угодно, а к мистеру «если я не сплю, то я репетирую» без приглашения наведывались только ассистентки Питера, девочки сообразительные и до крайности пунктуальные. В восемь вечера «тук-тук-тук, ваш сценарий!» — и до утра делай что хочешь, только не слишком громко. Стонать в подушку, конечно, не кайф, тем более, когда подушка одна на двоих, но в тот раз Ли все понравилось. Они активно осваивали новые позы, и вот дошел черед до той, когда лежишь на животе, плотно сомкнув ноги, и под бедрами та самая подушка. Контроля мало, сюрпризов много — партнер двигается в тебе то медленно, то быстро, словом, как подскажет воображение. Может внезапно поменять угол вхождения или, например, придавить всем весом. Может завести твою руку за спину, а вторую вдавить в матрас, причиняя умеренную боль. Ричард воспользовался всеми этими возможностями, был очень активен, даже агрессивен, и в конце концов Ли потерял контроль — те ошметки, которые сберег после жаркой ночевки на берегу Уаикаремоана**, развеялись, как дым. Да-да, он включил пидовку: всхлипывал, выгибал спинку, стонал всякие пошлости, упрашивал заткнуть ему рот предметом покрупнее, ну и напросился. Ричи так и сказал: «Ты сам напросился». Было улетно, кончали оба с фейерверками в глазах, но, когда страсти улеглись, пришло чувство неловкости. Захотелось уйти немедленно, пока шокированный британец плещется в душе и размышляет своим четыре-футбольных-поля мозгом, с кем связался. Предрассветная дымка таила в себе что-то недоброе, но едва ли свидетелей. Единственное, что остановило Ли от экстренного сматывания удочек — на улице было довольно холодно: июль в Новой Зеландии — это самый разгар зимы. Он замешкался на пороге, запахивая рубашку, но потом улыбнулся, как если бы в жаркий день собрался окунуться в бассейн с прекрасной освежающе прохладной водой, и сделал решительный шаг в сумерки. — Постой! Ричард поймал его за локоть и заставил пережить пару секунд в подвешенном состоянии, прежде чем притянул к себе, на верхнюю ступеньку. Ли все еще улыбался своему воображаемому бассейну (всегда так действовал, когда жизнь ставила перед необходимостью лезть в неприятности). — Холодно. Надень, не возражай, тебе очень идет. До завтра. Если ты не возражаешь. Все это Армитидж пробормотал на одном дыхании, попутно напяливая на Ли что-то темное и теплое. После слов «не возражаешь» он неловко коснулся губами его щеки, разжал объятья и отступил в трейлер. — Нет, конечно, я не возражаю. В один грациозный прыжок Ли преодолел лесенку, сделал резкий разворот на каблуках, улыбнулся и... застрял в прямоугольнике света чуть менее, чем на вечность. Не исключено, что кретинизм ситуации ощущался особенно остро из-за непривычной точки обзора — «снизу вверх». Было чертовски холодно и тихо; он шмыгал носом, переминался с ноги на ногу, пытался укутаться в тесноватое пальто и все смотрел, смотрел на Ричарда... Нет, не смотрел — пялился, как какой-нибудь кретин-турист на пирамиду Хеопса. Все в этом британском мужике казалось ему в тот миг каким-то нереальным. Киношно-драматичным и в то же время естественным, каждая деталь: и полотенце, наспех обернутое вокруг бедер, и капельки воды, застрявшие в ресницах и бороде, и пар от влажной кожи, и улыбка. Охренеть какая… робкая? Робкая улыбка. Улыбка, намеченная уголками губ и лучиками вокруг глаз. Стоит ли упоминания, что раньше Ли не придавал значения подобным мелочам? Никогда не анализировал чужую внешность — только свою, — а теперь пытался проанализировать и найти некие знаки. Ну, или признаки. — Когда у тебя день рождения, Ричард? Изумленный взмах ресницами. — Думаю… Я имел в виду — двадцать второе августа. — Лев и Дева. — Что? — Ничего. Спасибо за пальто, я завтра занесу. Много взмахов ресницами. — Нет-нет, необязательно, оно мне не нужно. — О`кей, значит, оставлю себе — на память о сегодняшнем оргазме. — Каком из двух? — Пока-а-а-а, Ричард. И на этом они расстались, чтобы встретиться на следующий день и подумать — нет сомнения, что эта мысль синхронно возникла у них обоих — «что-то произошло». Что-то после пальто изменилось, сместилось с точки и забурлило, и потекло, и снесло две башни, или твердыни, или как там Ричард пошутил? Шутки у него задротские, ничего не скажешь, Ли их понимает через раз. Да и в целом этот британский мачо такой... чересчур умный. Еще он пинается во сне, придирается к деталям, не любит и не понимает смысл рыбалки, но почему-то это не мешает сидеть сейчас на краю кровати и, словно ребенку, подтыкать ему под бок одеялко. Умиляться, что он так повернут на Ричарде Третьем. Ждать утра, чтобы обрадовать его минетом, ну или самому обрадоваться, тут уж как пойдет… И все-таки, как называется это «что-то»? И бывает ли оно на самом деле или только снится? Вроде бы большой мальчик — в сказки верить уже поздно, впадать в маразм еще рано, но вот же он — живой реальный человек, на которого ты реагируешь, как на волшебство, как на чертово чудо. В перьях… Что ж, у кого-то тут мозг, как четыре футбольных поля? Надо его разбудить и пусть тоже думает, что это с нами такое. ___________________ * Inbar (кхуздул) — гора ** Уаикаремоана (англ. Waikaremoana) — озеро в восточной части Северного острова в Новой Зеландии на территории национального парка Те-Уревера.