Наш сосед — пианист

В их доме появился новый жилец. Соседи на него поначалу не жаловались, даже бабки у подъезда молчали: мусор мальчик исправно выносил завязанным крепко-накрепко, лампочки не воровал, стены не разрисовывал и место парковочное занимал не абы какое, а своё, у третьего подъезда рядом с клумбой тети Клавы. Мальчику вообще-то было уже за тридцать, но стражей порядка это никак не смущало. Проблемы начались утром первого мая. В этот тёплый праздничный день соседу из восьмидесятой привезли рояль. Красивый такой, черненький с фиолетовым бликом, без единой царапины — Серёжа рассмотрел из окна своей версы. Нахмурился, глядя на то, как его замечательный сосед своими мощными лапищами старается подсобить рабочим. Рояль занесли в раскрытые двери благополучно. Главный дядька довольно потирал усы и на каждое слово хозяина инструмента кивал, особенно энергично закивал на упоминание о лифте. Серёжа вышел из версы и элегантно отряхнул полы бежевого пальто. Так уж получилось, что ждать лифт ему пришлось с рабочими и соседом. Его, маленький и узенький, приехал чуть позже, поэтому Серёжа, покосив взгляд, проследил, как мощные лапища вновь взялись за работу, а дядя с усами бодро насчитывал: «И-и-и... Раз-два, взяли!» Сосед был у Серёжи правда замечательный. Он впервые оказался так близко, поэтому его чёрные вихры, чуть раскосый разрез глаз, прямой нос и розовая линия рта были на абсолютном обозрении. Серёже понравилось все. Он жил этажом ниже — слышал каждое «ох», «емае» и прочие русские междометия, которые издавали «Михалыч» и «Василич». Старался как можно медленнее поворачивать ключ в замочной скважине, чтобы услышать главное — имя соседа, но его так и не прозвучало. Все это плебейское на «ыч» да «ич». Ничего, можно как-нибудь аккуратно выпросить у одной из партизанок на лавочке. Сделает комплимент цветастому платочку или спросит, как там поживает Мурзик. Глядишь, разговор затянется и начнут перемалывать косточки общему соседу. Перемалывать начали вечером часов в шесть. Серёжа собрался в кои-то веки за продуктами. Вышел на вечернее солнце, а там уже шушукаются. Бабушки неизвестно за что его любили. Улыбнулись все втроём одинаково и протянули перебивая друг друга: — Серге-е-ей! — Глядите-ка, хто вышел! — К девочке своей, небось? Или опять все работа-работа? Серёжа мило улыбнулся. — Еда. А вы как поживаете? Не холодно? Время-то уже. — Какой хороший мальчик! — восхитилась одна, баба Тоня. Она была из местных самой главной, потому что когда-то могла часами стоять в очереди на отправление посылки. Заслужила авторитет терпеливой и рассудительной женщины. — Да-да, не то что этот, новый... Всех курей мне своими трыньканьями распугал! — Каких курей, Любаша? Курей у тебя нет! — По скайпу — курей! Я Лизоньке звоню, а они как услышат это - трынь-трынь — так и бегом у сарай! — Это вы случайно не про соседа с седьмого? — быстренько встрял Серёжа, тогда как баб Люба чуть не пустилась в рассказы о даче, о дочери там и, конечно, о курах с другой живностью. — Он самый, милый. С утра на пианино своем трезвонит. Ты разве не слышал? У бедной Нины мигрень началась из-за него, сидит вот, еле откачали. — Действительно, как же это он... — задумчиво протянул Серёжа: как же это он увлёкся работой, что пропустил музыку, которая довела бабу Нину до мигрени. Хотя у той часто случалось — от беспробудно включённого «Пусть говорят» и мелодрам на России-1. Баба Тоня наклонилась к нему поближе и сощурила свои глазки, сделала голосок тонким-тонким: — Ты уж с Олегом поговори, Сергей. Нас он, старых, слушать не будет — время уж такое — а ты сделай доброе дело, шобы бренчал он трошке поменьше. — А казался ведь каким порядочным!.. — всплеснула руками баба Люба. — И мусор выносил, и готовил всякое — я носом чуяла, пахло то картошкой, то мясом каким — и вот те на, пианист! Серёжа дальше не слушал. Попрощался, улыбнувшись до ямок ещё раз, и упорхнул в свою версу. Олег, значит. Олег играл всё-таки красиво. Сережа специально вечером отложил свои чудо-наушники, которые помогают ему изолироваться от всеобщего шума. Он мало разбирался в музыке, больше его интересовала живопись. В детстве считался одним из любимчиков в классе искусств, потому что ходил дополнительно заниматься рисованием и потому что знал хотя бы о существовании такого термина, как Караваджизм. То, что звучало сверху, вряд ли входило в школьную программу, которую играла им ТатьянМихална. Может быть, авторское, кто ж его знает. Сережа твердо решил узнать лично. В конце концов за внезапную любовь к музыке не побьют, ножиком не пригрозят и в участок не повезут. Так думал Сережа, пока не стукнуло за полночь. Обычно в это время он, если не сидел за разработкой и перепроверкой кода, засыпал. Слышал только гудение поездов: железная дорога находилась прямо за их домом, и каждое чух-чух сотрясало верхние этажи. Сначала это раздражало и добавляло поводов не спать, а позже стало привычным. Порой его укачивало даже в метро. Потом появилась машина. Около двух часов было на часах, когда Сережа, разметавшись по кровати, — ну и духота — смотрел в потолок и ненавидел его. Казалось, ещё чуть-чуть и его красные от недосыпа белки закроются, но нет — Олег сверху брал новую ноту, гораздо агрессивнее предыдущей, и продолжал играть. В самом-то деле, что за безобразие? Он не поленился и надел наушники, но концентрация на работе, как оказалось, немало помогала абстрагироваться от чужого рояля. Сережа всё еще слышал каждый звук, даже мерный стук колес по рельсам заглушил, скотина. Замечательный сосед, ничего не скажешь. Угомонился в пять утра. На следующий день злой из-за плохого сна и опоздания в офис, Сергей Разумовский встретился лицом к лицу с такими же недовольными бабушками у парадной. Они охали, тяжело вздыхали и бранились так, что непривыкший в свои годы к подобному лексическому запасу Сережа мысленно перекрестился и клятвенно обещал «втолковать Олегу с седьмого, что если хулиганство продолжится, то на него донесут участковому, ей-богу». Он осознал, что в спешке утром забыл ключи, только когда нетерпеливо клацал по кнопке вызова лифта. Тот всё не торопился, а Сережа уже искал в телефоне номер ТСЖ. Что за жизнь такая, всё через одно ме... — Мне на седьмой, — сказали рядом. Вбежали в лифт, едва тот не закрылся и встали рядом. Сережа поднял голову. Ладно, может быть, судьба всё-таки решила повернуться к нему лицом. Её лицом, скорее всего, было соседское. Сережа посмотрел ещё раз на этот нос вблизи, на глаза с густыми ресницами, на мощные лапища, которые крепко держали четыре огромных пакета, и понял, что вся его злость испарилась. Почему-то вспомнил те прекрасные клавишные, которые слушал всю ночь, и, нажав на шесть и семь, произнес: — Хорошо играете. Олег казался удивленным. — Вы слышали? — Весь дом слышал. А что ночью, вдохновение? — Оно, — тяжело вздохнул Олег и как-то смущенно потерся щекой о свое плечо. Он не спешил продолжать диалог, а Сережа, вот, хотел бы этого, и очень сильно. — Вы потише, у баб Нины мигрень, а у баб Любы связи в полиции, — он очень мило улыбнулся. Олег тоже — и улыбка Олега показалась настолько обезоруживавшей и идеально подходившей этому типу лица, что Сережа чуть не проморгал свой этаж: засмотрелся. — До встречи, — сказал он и вспомнил про закрытую дверь, за которой был его ключ: — Вот незадача, — досадливо топнул ногой. Олег остановил лифт, и дверцы, жалобно заскрипев, вернулись в свои засовы. — Что-то случилось? — Да. Представляете, ключи оставил дома, а квартиру захлопнул. Придется ждать, когда приедут и — хрясь — откроют. — Как же вы так? — Олег неодобрительно покачал головой. — Долго, наверное, ждать придется. Хотите чай или кофе, чего под дверью торчать? Сережа посчитал, что, во-первых, виноват вовсе не он, во-вторых, Олег не был похож на маньяка, хотя бы потому что был пианистом (и даже если бы оказался психически нестабилен, Сереже было тридцать, он был мужчиной и в конце концов!..), и, в-третьих, предложение посидеть в квартире нового соседа казалось очень заманчивым. Он, конечно, согласился. Сначала построил из себя: ой, да мне так неудобно, да у вас пол магазина в руках - это что, вино? - наверняка планы на вечер, ну, раз вы настаиваете, да, отличная идея. Квартира оказалась чуть меньше и более аскетичной, чем у Сережи. Только оказавшись на пороге, он сразу оценил пару пустых крючков на непыльной этажерке, аккуратный коврик для ног, чистое зеркало без всякой мелочи, вроде расчески, всяких бумажек о счетах, шарфов, которые не помещались бы в шкаф, и прочего, прочего, прочего. Порядок был и в других комнатах. Даже в ванной, куда его направили мыть руки. Все по полочкам, ровно три полотенца — два маленьких, для себя и гостей, и одно большое, махровое, наверняка очень приятное. Ну, Сережа и пощупал пальцами — чистые же, можно. Никаких лишних картин и цветов в кашпо. Даже постель убрана. У стены, конечно, стоял известный рояль. Возможно, ему и было много лет, но у такого хозяина, как Олег, всё выглядело новым и нетронутым. Сережа смотрел на музыкальный инструмент со смесью ужаса и восхищения. Причиной его беды и радости ведь был именно он, и решать, что делать: ненавидеть или благодарить — было рано. Пока Сережа ходил туда-сюда и скромно рассматривал чужие хоромы, Олег успел поставить чайник и разложить продукты по местам. На кухне он выглядел ещё лучше, чем где бы то ни было ещё. Сережа, откровенно, чуточку залип: неосознанно оперся бедром о барную стойку, прочертил косые размашистых лопаток под черной футболкой, спустился бы взглядом ниже, до ягодиц в бесстыдных свободных штанах, да не успел — его спросили что-то про чай. — Зеленый, — машинально ответил он, хотя любой чай не особо любил. В особо грустные или, наоборот, приятные вечера глушил хорошенькое вино. Олег снова вернулся к своим делам: достал коробочки с травами и сахаром, ложечки, чашечки — всё как у порядочного хозяина. Сережа твердо решил, что стоять вот так в чужой студии и наблюдать ему доставляет немало удовольствия. Хоть переезжай. — Вам с сахаром? — вежливо поинтересовались. — А давайте на ты, — предложил Сережа и сам подошел к сахарнице — к Олегу, к его крепким мышцам и телесному теплу - посмотрел, что себе тот уже отмерил и по-хозяйски захлопнул крышечку красой коробочки. — Давайте. — Меня Сергеем зовут, — наклонив голову, совсем не кокетничая, но делая так, чтобы рыжие волосы красиво упали на плечо, сказал он. — А я Олег. — Стратег, значит, — пробормотал Сережа куда-то в кипяток с чебрецом. — Что? Сережа поднял на него взгляд и сказал, смотря прямо в темный омут: — Стратегически верно приготовленный чай, говорю. Очень вкусный. Вы готовить умеете, судя по такому количеству пакетов. — Балуюсь, — признался Олег, кивнув. — Давайте сядем, чего топтаться. — У вас один барный стул. Может быть, на диван? Так очутились на диване. Сережа сначала сел скромно в уголок, но недолго продержался: дождался, когда Олег предложил чувствовать себя как дома, и раскинулся чуть не в форме звезды. Он поставил горячую чашку на маленький столик и, разведя для удобства колени, обвел взглядом небольшую библиотеку. Разговор о книгах заводить не стоило, наверное, но ему не сильно-то и хотелось. — Долго тут живешь? — спросил Олег, пока его чай точно так же дымился рядом с чужим. Неожиданно набрался храбрости и перешел на «ты». Сережа улыбнулся этому и кивнул: — Около пяти лет. В принципе, неплохо, особенно когда есть, с чем сравнивать, — разговор о своем детдомовском прошлом он решил оставить на потом, у них еще будет время: — Район только далековат от центра, но быстро привыкаешь. А ты, снимаешь? — Нет, купил. Решил остепениться, ну, знаешь, эти дороги... — Работа такая? — Ага, — Олег вдруг уткнулся в свою чашку, как будто не сильно хотел продолжать то, куда они забрели: — Оно же как, колесишь по миру, хотя начинается всё с поиска себя, конечно, ищешь, и, кажется, что, вроде, нашел. Живешь так долго, иллюзия наслаждения по полной, а потом понимаешь, что... — отставил чашку и крутанул ее между ладонями, подыскивая слова. — Устал, — тихо договорил Сережа. Олег посмотрел на него с благодарностью. Не так легко признаться в собственной слабости. Не машина же эта стальная гора рельефных мышц, а простой человек. — Ну, ты, главное, баб Нине не говори, что осесть хочешь: она тебе сразу жену найдет, — хмыкнул Сережа, юмор ему всегда помогал. Олегу тоже: расслабил вмиг напряженные плечи и стрельнул глазами: — Фанатка «Давай поженимся»? — Она самая! В тупых шутках они сошлись, в жизненном пути — еще бы. Сережа сделал небольшой глоток и закинул нога на ногу. — Вообще программа-то прикольная, не зря столько лет живет, просто не для нашего поколения, а бабушкам и внукам нравится, на ней пол страны выросло. Иногда представляю, что бы я там устроил в качестве лучшего подарка. Олег и сам не понял, как и что произнес: — Мне кажется, что вы и есть тот лучший подарок. У Сережи заблестели глаза и — о, как славно — не покраснели кончики ушей. Когда-то он стеснялся, и компрометирующий румянец лез на шею и те самые злополучные уши. С возрастом как-то прошло: научился контролировать свою застенчивость, и если требовало, то сам, кого хотел, вгонял в краску. Только он расслабился, как со стыдливым чувством понял: все же покраснел как подросток. Прижал пальцы к одному уху и склонил опять голову. Не планировал флиртовать, а оно вот как получается. Приехали из ТСЖ. Быстро. Вот когда не надо, их не дождешься, а тут — в самый разгар, когда они допили чай. Вино, к счастью, предназначалось не для какой-нибудь барышни, а для стейка. Сережа предложил свою помощь с ужином, потому что Олег настоял накормить «здоровой пищей». Сережа готовить не умел совершенно, если только разбить яйца со скорлупой на возмущенно шипящую сковородку или нарезать по-быстрому студенческий салат — помидоры да огурцы — и то криво. Сережа не умел готовить, но умел слушать и внимать, если хотел. Он искренне негодовал и чуть не рявкал в трубку, что сейчас спустится, не ждать же ему их компанию на лестничной площадке, сейчас-сейчас, уже выхожу. Шнурки Сережа завязывал как можно медленнее, неторопливо продевал первый, потом второй, потом узелки. Очень долго и красочно благодарил Олега за гостеприимство и отдельно еще — за приятную беседу. Он упорно тряс чужую крепкую ладонь в своей и надеялся, что не перепутал все правила приличия: сколько там должно длиться рукопожатие, три секунды? Сережа всего лишь умножил на три. Олег не вырывался: в ответ коснулся шершавыми подушечками тонкой кожи запястья и слегка мазнул по линии жизни уже расставаясь. Из надоедливого ТСЖ позвонили второй раз, когда Сережа спустился на ступеньку и вот тогда-то, когда никто не видит, гаркнул: — Иду я! Его услышали и так же громко прокричали: — Вам же надо! — Вот поэтому и иду! — тоже не в телефон. Он с силой нажал на «отбой», спокойно поправил растрепанные волосы и не спеша двинулся на свой этаж. — И чего так злиться, мужчина? Вы что, не с той ноги встали? — дружелюбно спросил Сережа и указал на свою семьдесят седьмую: — Вот эта. С дверью бедный слесарь мучился долго. Выглядел он соответствующе, но Сережа, зацикленный на собственных переживаниях, не проявлял сострадания и отпускал остроты про нахваленное ТСЖ. — Вы, вот, — говорил он, — дверь мне открываете уже который час. А спать мы когда будем? Ну, что там сложного? Мужчина матернулся под нос на очередное важное высказывание и вдруг так дернул за ручку, что скважина наконец поддалась. Путь в квартиру Разумовского был относительно чист. Слесарь вздохнул с облегчением даже громче, чем сам хозяин. Быстренько забрал деньги и отправился изливать горе кому-то из друзей или семьи: как же ему по горло уже эти нетерпеливые человеки, Галя, плесни чутка. Зашёл Серёжа уже абсолютно спокойным. Повесил пальто, наступил на задники кед и пустился на кухню. Выхлебал аж два стакана воды — горло отчего-то пересохло, ну, явно не после яркого воспоминания соседа из восьмидесятой в облегающей футболке и штанах, чуть сползших вниз. Серёжа пялился-то всего ничего: как Олег потянулся, вставая с дивана, и как неприлично задрались его шмотки. После такого насыщенного дня — три отчета, двухчасовая пробка — нужна была горячая ванна. Серёжа быстренько там все устроил: наполнил до верной границы, щедро плеснул пену и включил фиолетовую подсветку. Красота. Мысль о том, что эта красота была всегда для его только глаз, он упорно прогнал, нечего портить себе настроение. Однако как было бы уютно понежиться в этом джакузи, в полумраке, с кем-то очень большим и не менее горячим, чем температура льющейся воды. Прижаться спиной к широкой груди, положить удобно руки на твёрдые бёдра и позволить щекам раскраснеться не только от обжигающего пара — да, было бы совсем неплохо. Серёжа опустился в ванную и недовольно поморщился: всё-таки она была слишком велика для него. И какой неуч занимался планировкой квартиры? Он что, рассчитывал на семейное гнездышко двух влюбленных? Не всё в этом вертится вокруг этого вот, есть же еще Сережа. И есть Олег, который, как услышал Сережа, вернувшись в комнату, опять сел играть. Было еще не так поздно для мигрени баб Нади, поэтому с чистой совестью можно было раскинуться на кровати — тоже неудобно большой — закрыть глаза и насладиться. Не нужно быть гением, чтобы представить эти длинные загорелые пальцы на белых клавишах. Заснул Сережа под аккомпанемент чего-то красивого. Ему даже показалось, что он не так уж одинок. Они не виделись два дня, и Сережа не то чтобы нервничал, но... Да, он, черт возьми, постоянно маялся. Предлога постучать в чужую дверь как назло не появлялось — за солью тащиться? Ну, это уже совсем перебор. Сережа ведь гордая птица. Он сможет. Он выдержит. И как забыл обменяться контактами? В двадцать первом веке же живут, ей-богу. Именно поэтому, услышав очередную жалобу от союза таких же гордых и таких же независимых — баб Тони, баб Нины и баб Любы, Сережа энергично покивал и клятвенно заверил, что сегодня же — нет, сейчас же — пойдёт в восьмидесятую и «покажет там кузькину мать». Союз посмотрел на него как на своего героя и чуть не перекрестил на дорожку. У Сережи даже пятки загорелись - так быстро он полетел. Занервничав почему-то уже на полпути, он пропустил нужный этаж и решил не упускать возможность проветрить голову. На трезвую всегда меньше вероятность сморозить глупость, и то, как действовал на него новый сосед, было совсем не показателем расчетливого хладнокровия. Уже подходя к открытому для всех балкончику на последнем этаже дома, он разглядел силуэт. Сережа смело дернул на себя шаткую дверь и сделал шаг. Олег сразу обернулся и, узнав его, расслабил плечи. Понял, что это всего лишь Сережа с шестого. Приятно. И такие совпадения приятны. — Добрый вечер, — кивнул Сережа. Он посмотрел на то, как выпустил Олег сизый дым и потушил сигарету о жестянку, пыльную и очень старую. Олег улыбнулся, чуть прищурившись от заходящего солнца, которое било прямо в глаза. Приятно-приятно. — Вы совсем не заходите. — А мы снова на вы? Олег покачал головой и чуть двинулся в сторону, приглашая Сережу. Долго ждать не пришлось: тот встал рядом, намеренно положил левый локоть рядом с чужим и уставился вниз. Смотреть хотелось, конечно же, в совершенно другую сторону, но было бы неприлично. — Куришь? — Нет уже, — мотнул головой Сережа, и решил, что при диалоге смотреть в глаза очень даже уместно. — Очень давно — да. А вы сюда приходите? — Начал вчера. Здесь красиво. — Да. — Может быть, — Олег хрустнул пальцами и изменил взгляд, голос, — может, на стрельбище пойдем? Хочешь составить компанию? Сережа кивнул так уверено и с такой готовностью, как будто каждый день зависал в тире и стрелял не хуже лучшего снайпера во всем мире. Каждый день приглашают, не успеваю отбиваться, конечно, пойдем, с тобой хоть на стрельбище, хоть в кино. — Пистолет держал когда-нибудь? — спросил Олег, когда ждал Сережу. Сережа сказал, что пару минут — он соберется — и поедем, но прошло уже целых пятнадцать, а никто не жаловался. — М-м, водный считается? От живого смеха Олега Сережа и сам улыбнулся. Приятно. Натянул свитер и вышел из комнаты, еще раз оглянулся: вроде всё более-менее прибрано, фух. Как будто готовился к гостям все эти два дня, даже кружки с компьютерного стола убрал. Сначала Сережа терялся и не мог понять, какой кайф получает Олег. А кайф тот получал. Только забрав пистолет, заблестел глазами как ребенок и, возможно, была б его воля, начал красоваться: смотри, у меня пушка, пиф-паф. Однако красовался позже Сережа, когда отдача после выстрела перестала причинять боль, а каждая последующая девятка прекратила быть случайной. Он совсем ненадолго задержал дыхание, когда один раз Олег коснулся его плеча и поправил положение руки. — Давай смелее, — низко сказал он, или этот тон был всего лишь наваждением — у Сережи чуть шумело в ушах, поэтому определиться с реальностью находилось трудным. Он прислушался к совету. Когда пора было заканчивать, прицелился прямо Олегу в грудь. — Бэнг-бэнг, — озвучил тот, не думая забирать пистолет: ничего бы не было. — He shot me down*, — напел Сережа. Он определенно понял плюсы этого всего: адреналин бил в голову. Обычно после физических нагрузок Сережа мечтал скорее умереть лежа на кровати и поедая пиццу, а сейчас, наоборот, домой не хотелось. Там было холодно и совсем, совсем не приятно. — В следующий раз пойдем лепить горшки, — заявил Сережа уже в машине. Он, не отрываясь, следил за дорогой и старательно игнорировал затянувшуюся тишину. Если сейчас Олег спросит про «следующий раз», потом окажется натуралом или гомофобом (непонятно, что хуже для Сережи), то полетит прямиком на асфальт. — Горшки? — наконец прозвучало справа. Удивленно. — Гончарное дело, — расслабился Сережа: — Это меня успокаивает. — Меня успокаивает Бетховен, — уклончиво ответил Олег, — а стрельба, скорее, наоборот, не дает расслабиться, все время держит в тонусе. — Своего рода наркотик? — кивнул Сережа, когда они стояли на одном из светофоров. Он не видел, каким взглядом посмотрел на него Олег. Видеться они стали намного чаще. Обменялись как нормальные люди страничками в сети и, если была острая необходимость (да), но отсутствовала возможность увидеться, отправляли друг другу что-то. Сережа стал спамить цитатами про волков после того, как узнал о татуировке на чужой спине, а Олег — дедовскими мемами. Их общение плавно перетекало в флирт, чаще всего открытый и нестесненный. Сережа уже видел их на финишной прямой притирки и несколько раз на день успевал порадоваться взрослым, разумным, полным страсти отношениям. Осталось совсем немного, прежде чем Олег окажется на лопатках, а Сережа — на его бедрах, или наоборот, там уже как пойдет. Все было прекрасно, пока одним утром Олег не позвонил Сереже и не сказал о том, что их встреча откладывается на следующий день. Раскаявшись, он просил прощения, пока настроение Сережи стремительно падало вниз. Интересоваться причиной: что может быть важнее наших вечерних посиделок, Волков? — Сережа не стал, ниже его достоинства. Больным Олег точно не был, бодр и свеж, поэтому волноваться не стоило. Стоило наконец сесть за работу, устроить себе ночь бессонную в компании кодов и отчетов. С появлением Олега в его жизни он совсем от этого отвык. С появлением Олега три часа беспокойного сна заменились на здоровые восемь, а быстрые перекусы — вкусной домашней кухней (нет, Сережа не прикасался к своей плите, все готовилось этажом выше). Он стал приходить к себе, казалось, только для того, чтобы переодеться и поспать. Последние дни проводил у Олега, даже принес ему совершенно бесполезные, но изящные вещички и довольно проследил за тем, как другие руки украсили ими полочки и подоконник. Однажды Олег галантно предложил научить игре на рояле. Сережа, заинтересованно повернув голову, отшутился: — Мне медведь на ухо наступил. — И мне, — пожал плечами Олег и все же похлопал по кушетке: — Садись, не кокетничай. Вот это «до», а дальше будет легко. Про легко Олег обманул. Сереже музыка не давалась, но ему нравилось сидеть рядом и делать вид, что играть доставляет ему большее удовольствие, чем слушать и наблюдать. У Олега все-таки были пальцы, против которых не устоять. Иногда, сильно увлекшись, Сережа думал о том, как приятно эти пальцы ложились бы на его язык и каково было бы держать их во рту. — Запомнил? — Да, — невинно отвечал Сережа и вновь смотрел на пальцы: — Только покажи еще раз, пожалуйста. Поскольку звуки рояля теперь звучали в квартире чаще — и не всегда попадая в ноты — бабушки на улице тоже становились агрессивнее. Жаловались Сереже, будто бы новый сосед к себе кого-то водит. Сочинили сплетню о том, что рояль там для виду: — На самом деле, Сергей, включает музыку на телевизоре, чтоб не так стыдно было перед соседями, а сам развратничает с нею, - доверительно прошептала баб Люба. — С кем? — деланно удивившись, спросил Сережа. — Как — с кем? — тоже удивилась баб Люба. — С профурсеткой! Сережа оскорбился. — Да это вы все придумываете. Он вполне приличный человек. — Кто — он? — Олег. — Так и приличные люди с профурсетками видятся, — пожала плечами баб Надя. — В этом ничего и нет, если безопасно. Сережа решил с бабушками не спорить о том, что был айтишником, а не профурсеткой. И всё было хорошо, пока днем того дня Сережа не решил в разбитом состоянии выбросить мусор. Уныло прошел к трубе и философски задумался: вот он швыряет грязный пакет прямиком на свалку, вот прилетает звонок и портится вечер. Лифт открылся за его спиной — вышла девушка, очень красивая, прямо-таки роскошная. — Восьмидесятая выше? — спросила она. Сережа на автомате кивнул, а когда начал думать, стало поздно: девушка скрылась из виду. Да и что бы он изменил. Выкинуть из головы картинку, в которой какая-то (определенная) девица развлекается с его Волковым в квартире номер восемьдесят, прямо над той, где живет униженный и одинокий Сережа, у него не получилось. Он так старательно пытался это сделать, что в висок начало стрелять. Терпеть растущую в геометрической прогрессии боль Сережа был не намерен. Хоть что-то же он может исправить - мужчина в конце-то концов или нет? Сережа кивнул сам себе, натянул уличные тапки и спустился в аптеку у дома. Неприветливо потребовал внимания фармацевта к своей персоне, кивнул на пачку аспирина и искренне обиделся, потому что гематогенки с ежиком закончились. Он почувствал себя еще отвратительнее, когда один зашел в подъезд: на улице не сидели даже бабушки, и поболтать было не с кем. Ну и подумаешь, не больно-то и хотелось. Хотелось с одним — с соседом сверху. Однако этому соседу сейчас явно не до Сережи, там же красивая девушка с троечкой и замечательным акцентом. Про акцент Сережа узнал в лифте. Честное слово, он мысленно бился о железные стенки, когда из спустившейся коробки вышла эта самая девушка. Она по-русски говорила матерные слова, по-английски — всё остальное кому-то в телефон. На Сережу даже не бросила взгляда — быстрым шагом пронеслась на выход. Чувствуя резковатый запах ее духов, он по-детски пожелал ей удачной дороги, аривердерчи, бай. Само собой, мысленно, пока давил на кнопку. В квартире он неожиданно вспомнил про свой запас и подумал, что аспирин подождет. Ничего так не лечит, как хорошее вино. С горя он бахнул из бутылки и стал жалеть себя, бедного и несчастно влюбленного. С дурости вспомнил Олега и осознал, что тот даже не догадывается, как же Сереже больно, как он умирает. Олег как назло затрынькал на своем пианино — Сережа чуть не швырнул бутылку в стену, нет, придержит на следующий раз. Его расшалившийся мозг потребовал: действуй! Ну и ладно, он будет действовать. Хуже, чем сейчас, ему точно не станет. Сережа опять натянул тапки и, даже не посмотревшись в зеркало — так его крутило от злости — хлопнул дверью. Холодный воздух лестничной площадки совсем немного остудил его пылающее тело. Впрочем, тише топать и менее агрессивно бормотать себе под нос он не стал — с каждой ступенькой чувствовал, как гнев наполнял его небывалой силой и уверенностью. Оказавшись перед злополучной квартирой, он долго нажимал на звонок. Музыка прекратилась, а открыли почти сразу. Не смотря даже на это безбожно красивое лицо, на этого предателя, Сережа, набрав больше воздуха в легкие, начал, почти не пьяно: — Я бы всё-таки попросил вас быть тише! Вы знаете, который час? Вот, скажите, который час, я вас спрашиваю. — Половина восьмого, — осторожно ответил Олег. — Начало девятого почти, именно! — продолжил Сережа, не замечая, насколько удивлен его перфомансом Олег. — Вы что, не знаете про мигрень баб Нины? У бедной старушки голова печет целый день от ваших похождений! А она, между прочим, живет в нашем доме, а стены здесь, знаете, какие тонкие? Наверняка слышала ваши эти делишки с этой профур... проф... — он, понимая, что язык совсем заплелся, не сдался и на очередном вздохе повторил, четко и внятно, как самый настоящий трезвый человек: — С профурсеткой! И, наконец, кивнул для убедительности. Тишина в ответ немного настораживала, поэтому Сережа прекратил смотреть на чужую квартиру через плечо и посмотрел сначала на это самое плечо, а потом на губы, на нос и остановился на правой брови. Как же прекрасен, мерзавец. Без футболки еще, ну, да, понятно же, что не в гольф они тут играли. — Серый, ты чего? — спросил Олег, нахмурившись. — Ничего, — буркнул Сережа. — Потише, говорю, спать мешаешь. — Ты не спишь, — скрестив руки и приняв совсем уж расслабленную позу, начал спорить Олег. — А что я тогда делаю? — Дурью маешься. Сережа от злости топнул ногой. Это не он сначала в глазки заискивающе смотрит и желает отличного дня, а потом приводит в свой дом неизвестно кого. Это не он соблазняет руками, а встречается не пойми с кем. Не он тут дурак, глупости какие. — Ну и не буду мешать, счастье-дорога, — он махнул рукой и, ощущая, как боль в груди разрослась до невероятных размеров, резко отвернулся, успел только пригладить волосы и уже занести ногу для шага, как его круто втянули в темный проход. Взяли за скулы и, давая лишь пару секунд отвернуться, отказаться, поцеловали. Сережа позволил себе некоторое время насладиться тем, о чем думал так часто: как приятно легли на щеки узловатые пальцы и как мягко раздвигали его губы чужие, тоньше и с небольшими ранками. Голову повело сильнее, когда он, уже не контролируя, зарылся руками в короткие волосы на висках и как кольнула запястье щетина. Ладно, может быть, он все на пустом истерил, человек же, имеет право трепать нервы и себе, и другим. — Так, — он отодвинулся и сделал оскорбленно-возмущенное лицо: — Так вопросы не решаются! Вокруг одно безобразие! Объяснитесь! — Серый, кончай, — утомленно произнес Олег (а это Сережа только разогрелся), не думая убирать свои руки. Он продолжал успокаивающе гладить Сережины скулы: — Меня девушки даже не привлекают. — А у меня гей-радар барахлит, ходи с табличкой, — смущенно опустив взгляд, огрызнулся Сережа. Какой же цирк. Олег беззвучно рассмеялся ему в висок, зарываясь носом в волосы. Стоять вот так у стены в прихожей оказалось спокойно, приятно, тепло. Боль из груди испарилась; руки поползли на макушку и настойчиво повернули к себе, лицом к лицу. Целоваться так было удобнее в тысячу раз, снимать друг с друга одежду — еще в миллиард. Желание добраться хотя бы до какой-нибудь горизонтальной поверхности погасло точно так же быстро, как и появилось. Оно развязывало руки, зажигало все внутренние лампочки. Сережа откровенно рисовался. Он еще находил в себе на это силы. Грациозно обернулся, руками уперся в стену и счастливо зажмурился, прогнувшись в пояснице. Его мозг был затуманен скорее не початой бутылкой хорошего вина, а бесконечными прикосновениями к коже. Руки Олега были настолько горячи, что там, где они сжимали и гладили, могли остаться следы — вот, на бедрах, на ягодицах, на животе. Он целовал его шею, носом зарывался в волосы на затылке, и от безумного шепота Сережу вновь кидало в жар. Он одновременно желал вплавиться в контрастно холодную стену и отстраниться от нее как можно дальше и как можно ближе к Олегу. На очередном легком, заигрывающем толчке Сережа сильнее выгнулся и чуть шире развел ноги, повернул голову и понял, что совсем поплыл. Вокруг плясали белые пятна, возбуждение распаляло до невозможности, и единственное, чего хотелось в этот момент — ощутить чужой твердый член в себе, наконец. Олег слегка сжал его шею, ненадолго, потом очертил большим пальцем косую до скулы и, наклонившись, мокро поцеловал в губы. Сережа поймал его язык своим, застонал прям в рот, когда почувствовал руку на своем члене, невыносимо твердом и невыносимо требующим внимания. В такт движениям кулака Олега он пустил его влажный язык глубже, до самой глотки, и обхватил красными, опухшими от многочисленных поцелуев губами. Неаккуратно столкнулись носами, но это оказалось такой мелочью. Небольшое разочарование накрыло, когда Олег замедлился, потому что Сереже ведь надо было совсем чуть-чуть, чтобы кончить. Долго расстраиваться не пришлось — чужой член толкнулся между ягодиц, раз, другой. С каждым движением всё сильнее прижимаясь. Места между стеной и Сережей уже не оставалось. Пальцы на скуле, прежде сжимавшие так крепко, вдруг расслабленно, почти нежно коснулись уголка губ, хотели сползти ниже, но Сережа не разрешил. Взял в рот большой, показал все свои таланты. Олег выпустил горячий воздух и первым закрыл глаза, вновь уткнулся носом в висок, лизнул капли пота, толкнулся бедрами еще и еще, одновременно надрачивая чужой член, распределяя естественную смазку по всей длине. Ощущения, накрывшие с головой, заставили Сережины ноги подкоситься. Он уперся лбом в стенку и влажно дышал через рот — дайте ему пару секунд, всего-то пару. Быть распластанным у стены, чувствуя, как бегут мурашки по позвоночнику от чужой нежности и чужого желания, оказалось одним из самого прекрасного на земле. — Я готов вечность так стоять, — вырвалось вдруг в абсолютно тихой квартире, — везде, только с тобой. Раньше Сережа не был таким сентиментальным после оргазма. Еще несколько мгновений назад здесь было слышно смесь из опаляющего кожу шепота, прервывистого дыхания и ударов бедер о бедра. А сейчас они замерли, и Сережа вспомнил, как Олегу, наверное, тяжело. Его член все еще стоял, а Олег не делал никаких движений, давая Сереже насладиться послеоргазменными короткими искрами. — Можно и не только стоять, — смешок на ухо, а после - поцелуй, укус. — Можно просто — быть. Сережа, не сдержавшись, вновь поцеловал. На этот раз медленно и вдумчиво, лаская нижнюю губу языком и втягивая в рот; не спеша повернулся, требуя разомкнуть объятия, и опустил непослушные руки на плечи. Он еле касаясь провел ими по рельефному торсу — еще будет время сделать комплименты вслух — и обхватил член. Олегу не терпелось. Сережа понимал, но его вторая натура, которая любила играть и дразнить, лишь углубила поцелуй. Оторвавшись, Сережа совсем недолго полюбовался на скулы, красные и влажные, на трепещущие черные ресницы и на глубокий темный, затопивший всю радужку. Они быстро — насколько можно было в этой ситуации — поменялись местами. Сережа опустился на колени и, наконец, взял в рот не палец, а член. Отсасывал он с удовольствием, глубоко и громко, и, совсем обнаглев, собственнически положил ладони на мощные бедра, ощутив, как те были напряжены, провел ими выше и сжал пальцами ягодицы. Сам задрожал от удовольствия. Довел ртом, чуть с ума не сходя от низкого стона сверху, и не побрезговал, с энтузиазмом поцеловал в лобок, залитый спермой. Если бы Сережа только знал, чем закончится этот вечер, то купил бы в аптеке не только аспирин. — А я спрашиваю, какая профурсетка? Язык бы не повернулся так сказать, Сереженька! — А играешь ты хорошо, в школе, наверное, ни один урок музыки не пропускал? — Так, вы съезжать собрались? Говоришь, удобнее платить? Так у тебя же и у Олежека свои, купленные. Ну, ошиблась баба, память-то уже. — А в соседний дом или район, ты хоть нам расскажи. — Ах, в квартире Олежека будете? А рояль? Тесновато, наверное, вам с роялем. Как — нет? — Удобный, говоришь? Ты что же, милый, спишь на нем, что ли? Так и поясницу подорвать можно. — Молодость, верно говоришь. А у меня тоже мигрень прошла, голова не пече, фух!