***
Изуку шел по людной улице, не отрывая глаз от своих ног и подняв капюшон. Прошло семь лет с тех пор, как он узнал о жестокой реальности того, как устроен мир. Семь лет с тех пор, как его мать Инко смотрела на него с любовью. Семь лет с тех пор, как он воздвиг железные стены вокруг своего сердца. Прошло шесть лет с тех пор, как он перестал верить, что кто-то спасёт его от личного ада. Шесть лет прошло с тех пор, как он в последний раз разговаривал с Инко. Шесть лет прошло с тех пор, как он в последний раз посещал резиденцию Бакуго. Прошло пять лет с тех пор, как его выгнали из квартиры, в которой он жил. Пять лет с тех пор, как ему пришлось учиться выживать на улицах. Пять лет прошло с тех пор, как он в последний раз получал нормальное образование, из-за того, что его выгнали с начальной школы из-за беспричудного статуса. Тем не менее он научился выживать. Узнал, с кем общаться, а от кого держаться подальше. Научился зарабатывать деньги — большинство способов менее легальны, чем другие. Узнал, что было бы лучше (и безопаснее) скрыть свою личность от посторонних глаз. Научился растворяться в тенях и толпе. Научился добывать еду даже без денег. Узнал, что у него действительно есть причуда. Научился использовать свою причуду в своих интересах и научился защищать людей с помощью своей причуды. Никто на самом деле не задумывался о том, почему 11-летний мальчик ходил по самому криминально-заражённому району, у всех у них были свои проблемы, чтобы быть здесь, как он. Все навыки, которые он должен был приобрести, живя на улице, всегда помогали ему выходить из сложных ситуаций. Даже без использования причуды. В 100% случаев он каким-то образом ускользал и его невозможно было отследить. То есть до тех пор, пока он не столкнулся с профессиональным героем Сотриголовой.***
Шота Айзава, иначе известный как Сотриголова, прыгал с крыши на крышу. Его смена подходила к концу, когда он увидел маленькую тень, пробиравшуюся сквозь толпу. Никто не взглянул на фигуру во второй раз, на самом деле никто даже не удосужил её взглядом. Конечно, некоторые кивнули фигуре, но, кроме этого, тень ни в малейшей степени не признали. Шота тихо последовал за силуэтом, убедившись, что его не видно. Микроскопическим движением фигура напряглась, а затем скользнула в переулок, который она только что миновала. Следующие полчаса Шота быстро следовал за тенью по закоулкам района. Герой не раз чуть не терял его, что само по себе было подвигом. Он не признался бы в этом вслух, но был впечатлен. Фигура наконец остановилась и тяжело вздохнула. — Чего ты хочешь, старик? — Голос звучал молодо. Слишком молодо на взгляд Шоты. — Разве мне нельзя беспокоиться о ребенке, разгуливающем в сомнительном районе в 2:30 ночи? — съязвил Шота. Малыш — потому что теперь он знает, что это ребёнок — обернулся и прищурился на него. Пыхтя, он сел в переулке, совершенно не заботясь об окружении. Или, может быть, он действительно заботился и просто хорошо это скрывал. — Ну, посмотрите на это, взрослый заботится обо мне хоть раз. Я тронут. — Малыш положил руку на сердце, а другой вытер фальшивую слезу. «Ну, это определенно не имело никакого отношения к делу», — подумал Шота, сидя напротив ребенка. — Что ты имеешь ввиду? — Нет. Нет, ничего. — Малыш ухмыльнулся ему, затем провел рукой по своим тёмным кудрям. Или, по крайней мере, пытался это сделать. Если бы Шоте пришлось гадать, он, вероятно, сказал бы, что волосы ребёнка не расчёсывали месяцами, а может, и дольше. — Хорошо, почему бы тебе не переночевать у меня? Я не могу с чистой совестью позволить ребёнку бродить по этим краям поздно ночью. — Малыш усмехнулся. — Да ладно, подонок. Почему бы мне просто не пойти с бездомным мужиком в его дом? Совершенно менее логично, чем просто бродить здесь по переулоком. — Герой закатил глаза. — Я профессиональный герой, — Шота начинает вытаскивать свои права, когда в переулке раздаётся смешок. Подняв глаза, он видит, что ребёнок напротив него зажимает рот, как будто сдерживает смех. — О, я знаю, что ты профессиональный герой. Я просто прикалываюсь над тобой, — говорит малыш, сделав паузу, чтобы отдышаться. — Если бы ты знал… — Шота стихает. — Почему я вёл себя с тобой подозрительно? Легко. Это было весело. — Малыш ухмыляется весёлой, чеширской ухмылкой. — Верно. Что ж, — парень поднимает руку, фактически отклоняя предложение Шоты. — Нет, то, что ты профессионал, не значит, что я пойду с тобой в твой дом. — Достаточно справедливо. Что ж, предложение всегда в силе, если оно тебе нужно, — предлагает Шота в последний раз, прежде чем встать и взлететь на крышу, не услышав последнего комментария, сказанного ребёнком. — Верно. Потому что это совершенно по доброте душевной и ты ничего не хочешь взамен. — Изуку знает, как работают взрослые. Он с четырёх лет знает, что взрослые ничего не делают без возможности получить что-то взамен. Они предлагают вам еду? Вы позволяете им поступать с вами по-своему. Они предлагают вам деньги? В зависимости от взрослого, вы совершаете преступления ради них. Они дали вам место для ночлега? Вы принадлежите им до тех пор, пока вам не удастся освободиться, как от гадюки, сжимающий тебя. Ничто в жизни не является бесплатным. Не для мальчика, живущего на улице, по имени Изуку. Это первый урок, который он усвоил на улицах. Вы никогда не получаете что-то, не отдавая чего-то взамен. И если то, что вы в конечном итоге отдаёте, ваше тело? Что ж, вы прикусываете язык и закрываете глаза в надежде, что это скоро закончится.***
Прошло три месяца, когда Шота снова столкнулся с ребёнком. Он выходит из круглосуточного магазина бок о бок с мужчиной. Глаза ребёнка выглядят мертвыми всякий раз, когда мужчина отворачивается от него. Затем их глаза встречаются и на короткую секунду Шота мог поклясться, что увидел что-то похожее на страх, промелькнувшее на лице ребёнка, прежде чем оно исчезло и вернулось пустое выражение. Шота решает последовать за мужчиной и ребёнком, надеясь перед всеми божествами, что этот человек — всего лишь отец ребёнка, и чувство в его животе ужасной опасности — всего лишь чувство. Позже, когда мужчина начнет скользить рукой по рубашке ребёнка, а Шота прыгнет и удержит другого, он будет рад, что прислушался к своей интуиции. Когда он смотрит на ребёнка, он ожидает, что в нем будет страх, смешанный с облегчением от того, что ему не придется проходить через что-то настолько травмирующее, но всё, что герой может увидеть в зелёных глазах, — это… ничего. Ребёнок выглядит так, как будто находится на грани диссоциации. Или он уже диссоциировался и больше не может даже регистрировать свое окружение. Шота признаётся, что у него разрывается сердце, когда он видит этот пустой взгляд ребёнка. Ребёнка. Он смотрит на человека, которого вырубил, и сдерживает желание ударить его снова. Нет, он позволит Цукаучи сделать это. Или, скорее, Цукаучи отправит его в тюрьму и, даже если он преступник, у него есть мораль и он не будет издеваться над педофилом. Когда Цукаучи и несколько других полицейских прибывают в переулок, офицеры готовы взять мужчину под стражу. Шота медленно подходит к ребёнку, Цукаучи прямо за ним. И герой, и детектив останавливаются чуть поодаль. Достаточно далеко, чтобы ребенок не чувствовал себя в ловушке, но в то же время достаточно близко, чтобы они могли помочь, если понадобится. Это не идеально, и Шота хочет подойти ближе, чтобы помочь ребёнку, но это то, что они должны сделать. Ребёнок явно не доверяет взрослым, поэтому, если они будут давить на него, ситуация только ухудшится. — Что случилось? — шепчет Цукаучи, когда оба мужчины присаживаются на корточки. — Скажу тебе позже, сначала я должен вернуть ребёнка к нам. — Цукаучи кивает и ждет Шоту и малыша. Шота смотрит на ребёнка и оценивает, есть ли у него какие-либо травмы. Не видя ничего, Шота начинает говорить. — Привет, малыш. Ты со мной? Это Сотриголова. Мы встречались несколько месяцев назад? — начинает Шота.***
Изуку слышал голоса рядом с собой. Они, к счастью, не настолько близки, чтобы это вызвало у него приступ паники, но они достаточно близко, чтобы он почувствовал себя немного неловко. — Я не знаю… Я по-мн… — Слоги получаются отрывистыми и несколько непоследовательными для 11-летнего мальчика, но ему удалось сформировать некоторое подобие того, что он пытался сказать. Однако затуманенный разум Изуку не позволяет ему ответить нормально. Его конечности кажутся тяжелыми, как будто в любой момент они подогнутся и он упадет на пол. Он не знает, почему так реагирует. Это случалось всякий раз, когда у него заканчивались варианты или требовалось больше денег. Конечно, это не был его любимый вариант, но именно поэтому это был самый последний. Он предполагает, что это связано с тем, что кто-то вмешивается или, скорее всего, хотел бы назвать это «спасением». Теперь ему придется отплатить этому человеку, и, о, когда у него началась гипервентиляция? Он мог сказать, что его грудь вздымалась и что легкие пытались набрать как можно больше воздуха. Изуку почувствовал, как его постучали по тыльной стороне ладони. Схема дыхания, — отстранённо подсказал его разум.***
Шота надеялся, что он не переступил никаких границ малыша, когда начал постукивать дыхание по тыльной стороне его ладони. Ребёнок не реагировал и начал задыхаться, поэтому он осторожно схватил руку ребёнка и начал записывать ритм своего собственного дыхания. В конце концов малыш успокоил своё дыхание настолько, чтобы частично прийти в себя. Ровно настолько, чтобы действительно увидеть, кто был с ним в переулке, и понять вопросы, но не полностью присутствуя. Глаза парня всё ещё были остекленевшими, но Шота воспринял тот факт, что он правильно дышал, как свою победу. — Привет, малыш. Ты со мной? — Ребёнок смотрел на него так, словно на самом деле он его не видел, а смотрел сквозь него. — Хорошо, как насчёт этого, мы всё ещё держимся за руки, так что нажмите один раз для «да», два раза для «нет», и одно сжатие для «не отвечать». Мы можем найти другой способ, если это доставит вам неудобства. — Он быстро добавил, когда страх начал медленно пробираться в глаза ребёнка. Он был удивлён, увидев — или, скорее, почувствовав, — как ребёнок дважды нажал его по руке в ответ. — Хорошо, так мы можем задать тебе пару вопросов? Ты имеешь право не отвечать на те, которые заставляют тебя чувствовать себя неловко. Одно нажатие. — Спасибо. Я Сотриголова, мы встречались раньше, — Шота проигнорировал острый взгляд, который Цукаучи послал ему, — а мой друг здесь — детектив Цукаучи. Мы просто хотим узнать твою версию того, что произошло ранее. Одно нажатие. — Хорошо, во-первых, ты знаешь этого человека лично? — Шота заметил, как Цукаучи достал блокнот и бумагу. Два нажатия. — Хорошо, спасибо. Этот человек — кто-то, кого ты знаешь мимоходом? Одно нажатие. — Ты знаешь, что он хотел от тебя? Одно нажатие. — Есть ли причина, по которой ты не сопротивлялся? Одно нажатие. — Ты не хочешь уточнить эту причину? Сжимание. — Хорошо, тебе не нужно. — Ребёнок снова сфокусировал взгляд на Шоте, в этот момент его глаза почти полностью потускнели. — Тебе не нужно делать ничего, чего ты не хочешь. — И если его голос был мягче обычного грубого тона, то только Цукаучи мог это услышать. — Ну, как насчёт тогда… Мне неудобно оставлять тебя на улице после этого. Тебе не обязательно оставаться надолго, но как насчёт того, чтобы вернуться ко мне? Если хочешь, можешь уйти до рассвета. Это звучит нормально? Последовала долгая пауза. Пауза, во время которой Шота задержал дыхание в надежде, что малыш согласится. — У меня даже есть кошки. Одно нажатие. Шота усмехнулся. Он предположил, что это заставило бы ребёнка согласиться, если бы в этой смеси было какое-то милое животное. Оба мужчины встали с корточек, колени протестовали против того, что их так надолго согнули. — Цукаучи отвезет нас туда, это нормально? Одно нажатие. На это заговорил Цукаучи. — Привет, малыш, я Цукаучи. Моя машина как раз здесь. — С Цукаучи впереди, Шота шел рядом с ребёнком. Одно нажатие. Шота посмотрел вниз на ребёнка и он снова посмотрел ему в глаза. Шота сдержал вздох облегчения, когда увидел полное понимание в глазах парня и то, что стекленение исчезло.***
День превратился в неделю, неделя в месяц, прежде чем Изуку заговорил вслух. — Изуку. — Он сказал это достаточно громко, чтобы мужчина услышал из кухни. — Кто это, малыш? — Моё имя… Изуку. — Зеленоволосый повторил. — Хорошо, Изуку. Местоимения или ещё нет? Изуку всегда будет благодарен герою за то, что он никогда не заставлял его делать то, чего он не хотел. — Он/его. — Верно. Спасибо, малыш. — Шота — как он просил, чтобы его называли — поставил две тарелки с омурайсу и две чашки кофе на обеденный стол. — Завтрак готов, Изуку. Изуку чуть заметно посветлел при упоминании своего имени. Он не возражает остаться с героем ещё немного.***
Изуку было четыре года, когда он узнал, что взрослым нельзя доверять. Изуку было четыре года, когда он построил защитные стены вокруг своего сердца. Изуку было одиннадцать, когда он наконец кого-то впустил. Изуку было одиннадцать лет, когда он наконец нашел дом.