Не вещие сны

Конденскостюм — великое изобретение. К этому выводу Пол приходит, когда по ночам его тело начинает выделять гораздо больше влаги, чем положено. Костюм исправно поглощает всё, и никто ничего не видит. По крайней мере, Пол на это надеется. Хорошо, что, пока они двигаются по пустыне в сторону ситча, хитроумное изобретение нельзя снимать даже на время сна. Потому что сны… ох уж эти сны. Произошло это явно после того, как он встретил в реальности девушку из своих пророческих снов. Как долго он смотрел на неё в видениях до того, как они встретились в реальном мире? Несколько месяцев, кажется. Она приходила, далёкая, неосязаемая, неземная. Сейчас же Пол видит сны совершенно другого характера. Никогда до тех пор Чани в его воображении не делала… такое. Свои вещие сны он чувствует, он всегда с каким-то спокойствием отчаяния осознавал, что ему было то или иное видение. А эти, новые сны — они жутко путаные, абсолютно не пророческие и страшно приятные. В них Чани предстаёт такой, какой он видит её каждый день. Тёплая кожа, собранные волосы, лукавые глаза. Эту Чани можно пощупать. Высвободить из конденскостюма. Провести ладонью промеж грудей, отирая пот… «И почему только, — думает Пол, — вещими не могут быть и эти сны?» Как бы он хотел знать наверняка, что однажды наяву произойдёт что-то такое, что будоражит его ночами! Может быть, если бы он знал, что всё то, что ему виделось во снах, когда-нибудь сбудется, ему бы стало легче? Но он не знал, и легче не становилось. Чани в реальности — немного настороженная, немного приветливая, помогает по мере необходимости и строго занимает своё место в строю во время трудного перехода. Пол и Джессика только что приняты к фрименам, и им нужна помощь. Чани наяву — товарищ. Никакого намёка на свою ипостась из снов. Чани во снах была не такой. Она просто появилась в первую ночь, когда Пол и Чани ночевали на одном клочке земли, среди других людей. Он понимал тогда, что это сон. Если бы только знать, что когда-то они с Чани будут заниматься любовью в реальности. Пол впервые примеряет роль любовника на себя. Он знал в теории, как это делается, знал анатомию и физиологию процесса. Это было не то. Он хотел познать Чани. Он хотел, чтобы она однажды сделала что-то подобное тому, как она во сне смотрит на него снизу вверх своими страшно взрослыми, бездонными глазами, а её язык скользит по его плоти, и тут же к ним присоединяются губы, они обхватывают его член, ласкают, и он хватается рукой за её чёрные, как смоль, волосы, и стонет сквозь плотно сжатые зубы. Тут же опускает взгляд, потому что ему необходимо видеть её глаза, её необыкновенные глаза, и то, как она ласкает его. Как его возбуждение достигает пика, и как он кончает, не сводя глаз с её лица. Некоторые законы пустыни во сне всё же работают. Влагу тратить нельзя. Чани утирает рот рукой. В то утро он просыпается с маслянистым взглядом и припухшими губами, и заливается краской, встретившись глазами с Чани. В другой раз он засыпает и видит их обоих в его покоях на Каладане. Или это всё-таки резиденция на Арракисе, так недолго бывшая его домом? Мир вокруг дымный и зыбкий, но ясно одно — они больше не в пустыне. Тело Чани… какое оно под всеми этими слоями? Лихорадочно работающий мозг дорисовывает нужные детали. Небольшая округлая грудь, крепкие ноги, поджарый живот. Его воображение теряется на секунду, а затем любовно лепит из тумана область между ног. Откуда ему знать, что в том месте так влажно и тепло? Что там нужно гладить и обводить именно так? Когда Чани тихонько стонет, он очень хочет верить, что это всё сбудется наяву. Какая разница, где находится постель, на которой он оглаживает и дразнит Чани, которая лежит перед ним и под ним, вся раскрытая для его действий? Которая притягивает его голову ближе, и шумно выдыхает, когда он инстинктивно зажимает зубами один из её сосков? Просовывает между зубов язык и быстро водит им, заставляя Чани застонать в голос. Рычит, когда она хватает его руку, ласкающую её снаружи, и буквально тянет её по направлению к самому входу. И тут, теряя голову от собственной наглости, он отстраняется, хватает её пальцы своими, мокрыми от её смазки. — Ты правда хочешь, чтобы я тебя трахнул пальцами? Сам не верит, что говорит такое. Но ведь это сон. Поэтому Чани смотрит ему в глаза, и ему кажется, что он может кончить от одного этого взгляда. В этом синем взгляде столько просьбы и яростной страсти. Чани кусает губы. Пол чувствует, как от невероятного возбуждения у него начинает болеть промежность. Он готов бросить все эти игры, и взять её по-настоящему, когда она отвечает: — Да, я хочу, чтобы ты сделал это. Она не стесняется, не отводит взгляд. И Пол, теряя всякую связь даже с этой, выдуманной реальностью, постепенно вводит в неё средний палец, ощущая, какая она горячая внутри. Это жар самой жизни, это то тепло, которое несёт жизнь. И он прибавляет второй палец, заставляя Чани выгнуться, и снова припадает к её маленькой груди. Наконец Чани кончает так, что у него дух захватывает. Она вскрикивает и дрожит всем телом, и дрожь продолжается по меньшей мере минуту. Пол чувствует себя господином, мужчиной, Императором? Может быть. Его опять будят, и опять коденскостюм скрывает следы его обильной поллюции. Только вот находиться рядом с Чани становится совсем невыносимо. Ему кажется, что он хочет её всегда, и он далеко не уверен, что плотно прилегающий костюм способен скрыть силу его вожделения. Интересно, Чани ничего не видит, или делает вид, что не видит? Чани, которая приходит к нему во сне следующей ночью, не делает вид. Он видит её прямо в пустыне, на вырастающем из барханов утёсе, но почему-то знает, что здесь безопасно. Может быть, потому, что осознаёт, что это сон. Потому что в реальности так не бывает. Не может человеку быть настолько хорошо. Она позволяет в себя войти. Прямо на скале, под светом далёких звёзд, под тихий шелест барханов. Усаживает его на камни. Он покорно садится, скрестив ноги, опершись руками на камень позади него. Благословлено будь воображение Пола Атрейдеса! Юное тело Чани, её тепло так невероятно близко. Он видит, точно наяву, как она садится к нему на колени к нему лицом. Замечает капельки смазки на собственной плоти. — Чани, пожалуйста… Девушка придвигается ближе. Он чувствует, как её горячие места касаются ствола его члена, как она двигается вдоль, не пуская его внутрь. Он готов проклинать её. Чани улыбается, а глаза у неё бездонные. Он хочет использовать Голос и заставить, да, заставить эту мерзавку прекратить и оседлать его, и отдаться ему прямо сейчас. И как только удерживается? Наконец, Чани приподнимается (Пол, измученный ожиданием, облизывая искусанные губы, замирает, не смея верить) и медленно отпускается на его член. Вбирает в себя только самую головку, вырывая у него из груди стон. Она стонет вместе с ним, и её глаза закатываются. Чани опускается ниже, и её горячая влажность окутывает Пола. Он хватается руками за её бёдра, и она начинает двигаться. Медленно. Чтобы он прочувствовал. — Чани… посмотри на меня… Чани! Она моргает, улыбается игриво и смотрит ему в глаза. Пол не выдерживает, тянет её к себе, целует, зарываясь руками в её волнистые волосы, чувствуя их запах. Сам инстинктивно начинает двигать бёдрами, покрепче прижав девушку к себе. Чани охает, прижимается лбом к его лбу, и их пот смешивается. Это сон, можно тратить влагу тела, не беспокоясь. Можно стонать её имя на всю пустыню, и слушать, как она кричит, прижав его голову к своей груди. Пол чувствует, что скоро кончит, затуманенный взгляд Чани пронзает его, он двигается ещё чуть быстрее и изливается, притянув её к себе. Ночи с Чани делают дни невыносимыми. Пол постоянно задаётся вопросом, сможет ли он добится того, чтобы она также двигалась на нём и вскрикивала наяву? Только бы остальные не заметили, только бы мать… но она наверняка видит. Она видит многое. Пол внутренне бунтует. Это ей видеть нельзя. Его сны только его. Чани — только его. Пол проклинает и благословляет свой разум, который не дремлет и предлагает новые перспективы. — Сними коденскостюм! И как он раньше не додумался, что можно применить Голос для любовных игр? Ведь это сон, ничего не будет, если он немного ускорит процесс, и сделает по-своему. Ведь так? О, как он её хочет. — Ляг на спину. Он обожает каждый миллиметр её тела. — Заведи руки за голову. Она выпрямляет руки за головой, и он смотрит на неё сверху вниз. Чани, распростёртая перед Полом, так заводит. Они оба опять восхитительно обнажённые, а его Голос работает безотказно. О, какой приятный сон. Пол хочет опуститься на неё, но что-то в её позе заставлет его остнановиться. Она беззащитная, потому что он хочет её такой видеть. Но разве это то, что ему по-настоящему нужно? Пол замирает и опускается на колени. Это неправильно. Пол невольно думает о родителях. Мать была наложницей, но стал бы отец брать её силой? Мать владела Голосом, но стала бы она применять его на отце? Пол выныривает из воспоминаний, смотрит на Чани так, словно впервые видит. Эта девушка не должна быть покорной, не должна лежать подле него. Даже во сне. Даже в его несдержанных мечтах. Пол замирает, и отвращение от того, как он хотел её взять, затопляет его. Уши горят от стыда. Если ему когда-нибудь доведётся быть с ней в реальности, он никогда не станет так с ней поступать. — Сядь, пожалуйста. Мы не будем делать это вот так, — его голос звучит совсем тихо, он прячет глаза. Чани садится, встряхивает руками, смотрит на свои пальцы. — Как ты всё-таки это делаешь? Ну, Голос. В её голосе нет ненависти, нет упрёка, есть только искреннее любопытство. Ещё бы. Она его простит. А он себя? — Мать научила меня. Да и разве это сейчас важно? Я… никогда не буду. — Не вини себя, хорошо? Ты ничего не сделал. — Не успел. — Но ведь не сделал. Он поднимает на неё глаза. Чани смотрит понимающе, она прощает его порыв взять её с помощью Голоса, и в её глазах он читает что-то от его матери. Она такая реальная сейчас. Её кожа блестит в лунном свет, когда она сидит рядом с ним. Пол напоминает себе, что это сон, и оба они реальны (и нереальны) в равной мере. — Чани, если бы ты знала, как я хочу тебя. И я сделаю так, что ты будешь моей. Я смогу сделать так, что мы будем вместе. Ты мне веришь? Слова вырываются сами. Будь бы она настоящей, он бы сказал бы ей то же самое. Чани серьёзно кивает, ни тени улыбки на лице. Воздух вокруг них замирает. Как будто книгофильм поставили на паузу. Чани пристально смотрит на Пола. — Да. — И я клянусь тебе, что я стану частью племени, и я возьму тебя. В жёны, если хочешь! «Потому что мой отец не взял мою мать». Он встряхивает головой с мальчишеской горячностью, не зная, что он говорит так, как и должен говорить юноша его лет, когда ему доведётся впервые полюбить. — Тогда, — губы Чани трогает полуулыбка, — сделай это! А наши встречи можно считать оконченными. — Что?! Но Чани… как… — Приди и возьми меня, если я приму тебя, — просто говорит она. Задумывается на секунду. — Но сначала, просто чтобы запомнил, как надо быть со мной… попроси меня. Не голосом. В её глазах вспыхивают лукавые огоньки. Он кивает и чувствует, что уши всё ещё горят от стыда. Но если это действительно последний сон с участием Чани, то он не будет отказываться от возможности любить её. Пол, стоявший на коленях во время всего разговора, поднимает её подбородок пальцами, и она тянется навстречу его поцелую. Пол целует сильнее, его руки гладят её лицо, шею, обводят плечи. Чани касается кончиками пальцев его живота, её палец скользит ниже, и она обхватывает ладонью его возбуждённую плоть. Второй рукой она берёт его большой палец и направляет себе в рот. По телу Пола проходит дрожь. Она обводит языком его палец, точно пробуя. Чани двигает рукой, Пол тихонько стонет, чувствует, что он близко, близко, близко, нет! Только не кончить сейчас. Он мягко, но настойчиво убирает руку Чани, вытаскивает палец из её совершенного рта, наклоняется. Чани медленно ложится на спину по мере того, как он нависает над неё, уперевшись ладонями в камень, служащий им сегодня постелью. Девушка уже готова, она нетерпеливо поводит бёдрами. — Ну же, Пол. Её шёпот вливается ему в уши, а в голове шумит. Вот такую Чани он хочет. Он входит плавно, потому что боится, что иначе всё закончится мгновенно. Рот Чани раскрывается, Пол накрывает её губы своими, и она сдавленно стонет во время поцелуя. Пол целует беспорядочно — рот, щёки, нос, шею, и Чани снова кричит, когда он начинает наращивать темп. «Разве можно любить кого-то настолько сильно?» Он хочет сказать ей это. Но слова застревают в горле. Он скажет ей, когда проснётся. Когда настнет время. А сейчас он только стонет её имя, и короткое слово заполняет, кажется, весь воздух вокруг них, смешивается со стонами Чани, с запахом его и её пота и со светом чужих звёзд, которые совсем уже не кажутся чужими. Пол просовывает руку под влажную спину девушки, обнимает её, второй рукой удерживая равновесие. Руки Чани смыкаются у него на спине, она прижимается к нему всем телом. Он понимает, что сейчас всё это закончится, и она больше не придёт, не придёт, не придёт, и он малодушно всхлипывает, рычит сквозь сжатые зубы, и мир рассыпается, но не раньше, чем Пол кончает, вжавшись в Чани так глубоко, как только может. Пол просыпается, как всегда в последние дни, липкий после разрядки, с туманным взглядом и тяжёлой головой. Люди вокруг шумят, воздух дрожит от их голосов. Пол морщится, перекатывается на бок, ищет глазами Чани среди утренней толчеи группы фрименов. Она стоит к нему спиной, но, почувствовав его взгляд, поворачивает корпус, смотрит на него вполоборота. Вопросительно и чуть насмешливо. Он смотрит на неё не испуганно, не смущённо, по-взрослому. Чани впервые, кажется, тушуется под этим пронзительным взглядом, но всё же не отводит глаза. Понимает ли она теперь? Он смотрит на неё, на женщину, которую выбрал, и решение добиться её оформляется в нём окончательно. Ему предстоит долгая дорога. Пол отворачивается. Занимается заря, и Вольному народу пора в путь.