глотай и не думай

Урарака вышла из госпиталя навстречу морозной ночи. Дыхание облачками пара вырывалось из приоткрытых губ, пока она изо всех сил пыталась сдержать слезы. Сдавленные всхлипы вырывались из горла, мокрый снег бил в лицо, глаза щипало. Стеклянная дверь за ее спиной снова распахнулась, и кто-то прошел мимо, толкнув ее плечом. «Встала тут», услышала она сквозь шум в ушах. Что-то в ее груди лопнуло, как перетянутая струна, и Урарака разрыдалась, давясь слезами и криком. Она осела на колени, повторяя дрожащими губами: — Мама… Мама… Мамочка… «Ничего нельзя сделать», повторил голос врача. ххх Три недели спустя Урарака сидела в клубе и бессмысленным взглядом смотрела на бутылку пива перед собой. Ашидо привела ее сюда, чтобы немного взбодрить, но вышло не очень. Как будто мысли можно запереть в квартире на замок и пойти веселиться. Вспышки разноцветных ламп не могли стереть из памяти слепяще белый свет палаты интенсивной терапии, громовой бит из колонок не заглушал пиканье аппаратов в ушах. В ее голове кружились хороводом больничные счета, сочувственные взгляды медсестер, долгие объяснения врачей, куча слов значащих «нет», и снова больничные счета… Все это бессмысленно. Почему она вообще тратит свое время здесь, когда могла бы быть в больнице с матерью. — Знаешь, пялиться на пустую бутылку бессмысленно, — раздался веселый голос. — Тебя угостить? Урарака подняла взгляд и увидела незнакомку. Светлые волосы собранные в пару неряшливых пучков и елейная улыбка от уха до уха. Поняв, что привлекла внимание, девушка облизнулась и оскалилась, демонстрируя клыки. — Меня зовут Тога, — представилась она, устраиваясь на месте напротив и подаваясь вперед. — А ты можешь не представляться, тебя я буду звать «Сладенькая». Потому что ты — сладенькая, — и она хихикнула, довольная то ли шуткой, то ли ответной гримасой Урараки. — Лучше никак меня не зови, — скривилась она. — Я тебя не приглашала. — Ну-ну, не ворчи, — Тога отмахнулась от ее слов и пьяно захихикала. — Я просто увидела твое милое, но грустное личико, и подумала, что могу как-то скрасить твой вечер. Давай, поделись со мной, о чем ты так задумалась? — Да вот прикидываю, как бы подороже продать почку, — брякнула Урарака и тут же со злостью поняла, что сболтнула лишнего. Ей явно не стоило так налегать на пиво, и вообще пора бы возвращаться домой. Не хватало еще завтрашний единственный выходной проспать до вечера. Смех Тоги оказался ужасно неприятным, режущим слух, как скрип ногтей по стеклу. А взгляд слишком цепкий и внимательный. — А что если я скажу, что у меня есть средство от твоих печалей? — хитро сощурившись, она протянула руку и положила что-то перед Ураракой, закрывая это ладонью. — Я пошлю тебя к черту. Мне нет дела до… — начала было она, но в этот момент Тога убрала руку. На столе лежала маленькая шестиугольная коробочка, в такой можно было бы хранить обручальное кольцо или сережки. На крышке отпечатана эмблема в виде пчелы и сот, в которые через маленькое окошко виднелось что-то огненно-красное. Оно двигалось и пульсировало, словно было живым и очень, очень злым. Страх омыл Урараку с головы до ног, и несмотря на духоту, ее сковал холод. Замерев, словно перед ней была ядовитая змея, готовая броситься, она подняла взгляд на Тогу, а та снова залилась своим мерзким смехом. — Ну ты и рожу состроила! — она аж пополам сложилась, обхватив руками живот. — Боже, давай я сфоткаю на память! — и даже полезла за телефоном куда-то под свитер. — Убери от меня эту дрянь, — наконец, гнев в Урараке победил, и она смогла выдавить из себя слова, несмотря на застрявший в горле комок. — Мне это не нужно! Не собираюсь я добавлять к моим проблемам еще и это… вот. — Тебе может и не нужно, — улыбнулась Тога, делая снимок. — Но любой в этом клубе сам тебе отдаст обе почки в обмен на одну капсулу. Просто выбери у кого они подороже, — хихикнула она и легко вскочила на ноги. Еще миг, и она исчезла в толпе, оставив Урараку один на один с коробочкой и таблеткой внутри. Опасаясь, что ее кто-нибудь увидит, Урарака дрожащей рукой накрыла ее и замерла, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, словно она пробежала стометровку. А еще ей казалось, что под кожей, прямо сквозь ее ладонь просвечивается алое пульсирующее сияние. Урарака никогда не видела «мед» вживую, только слышала. И ни одна из этих историй не заканчивалась хорошо. ххх Дверь загрохотала от ударов кулаком. Тодороки вздрогнул и оглянулся через спину, понимая, что стучат к нему, несмотря на то, что уже давно заполночь. Нахмурившись, он поднялся с кресла и вышел в коридор под неумолкающий стук. У него была идея, кто мог пожаловать в такой час, но даже Тойе обычно хватало такта позвонить заранее. — Ну же, братишка, — тяжелый стон, полный боли, — откры-, — остаток утонул в жутком кашле. Отбросив сомнения, Тодороки рванул к двери и распахнул ее, поймав буквально упавшего внутрь Тойю. И чуть снова не уронив, когда его руки лизнуло пламя. На его пороге появился пришелец из кошмара или страшного фильма. Тойя больше напоминал обугленную головешку, а не живого человека, по его коже расползались черные ожоги, через которые наружу вырывались огненные всполохи. От его одежды уже почти ничего не осталось, половина волос на голове сгорела, а стоны боли перемежались сухим надрывным кашлем, как будто его легкие горели внутри. Вероятно, они и горели. В первый миг Тодороки так растерялся, что застыл на месте, хотя его одежда мгновенно начала тлеть, а из-за жара на коже вздувались волдыри. — Воды, — прохрипел Тойя, и Тодороки вздрогнул, сбрасывая с себя оцепенение. Взвалив на себя безвольное тело, воняющее как пережареное мясо, он потащил его в ванную и уложил внутрь, выкрутив вентиль на максимум. Брызнул холодный душ и маленькая комнатка тут же наполнилась паром и шипением. Хриплый каркающий смех раздался сквозь плотную завесу. — То, что доктор прописал, — несвоим голосом прохрипел Тойя. Тодороки с облегчением вздохнул, поняв, что его непутевый старший брат жив. Хотя прямо сейчас он был готов убить его собственными руками. ххх Обработка ран затянулась до самого рассвета. Не раздеваясь, Тодороки завалился на кровать, и во сне его преследовали черные люди с раскаленными докрасна провалами распахнутых ртов. Они неуловимо напоминали ему членов семьи, и сам он был уверен, что если его поймают, то отведут к отцу, и тот сделает его таким же. Когда черные руки вцепились в него, кожа начала плавится, и настоящая боль от свежих ожогов медленно вывела его из мутной полудремы в реальность. Уже просыпаясь, он уловил грохот посуды на кухне. Судя по часам, поспать удалось от силы два часа. Оставалось только поражаться, откуда у Тойи есть силы не то, что устраивать разгром на кухне, а вообще встать с дивана. Поднявшись, Тодороки пошел на звук. Тойя выглядел лучше, чем это казалось ночью, двигался он бодро, уминая яичницу, ожоги на лице и руках ему явно не мешали. Он позаимствовал одежду из шкафа, прикрыв большую часть пострадавшей кожи, и зачесал волосы, прикрывая образовавшуюся лысину. Не тратя времени на расспросы о самочувствии, Тодороки сел на свободный стул и перешел к главному: — Что это было? — Ты про грохот? Извини, разбил одну тарелку. Не будь мелочным, братишка, — фыркнул Тойя, подбирая желток с тарелки куском хлеба. — Не притворяйся идиотом! Ты горел. Изнутри! — Тодороки ощутил острое желание схватить брата за остатки волос и постучать мордой по столешнице пару раз. Останавливало только то, что тому вчера и так досталось. — Это… можно сказать, неприятная случайность. Я тоже не ожидал, что вспыхну как спичка. Обычно побочка сходит на нет, но наверное не стоило пить сразу три штуки за раз. Удача была не на моей стороне. И не на стороне тех парней, — он хмыкнул, вспоминая что-то. Слова Тойи звучали как полная чушь. Он изворачивался ужом, уходя от прямого разговора, и Тодороки это надоело. Подняв руки, он продемонстрировал бинты, скрывающие свежие ожоги. — Сегодня вечером я иду домой на ужин, — он произнес «домой» с нажимом. — Фуюми и старик не слепые, и все, что я могу им сказать, что это «неприятная случайность». Лицо Тойи мигом потеряло напускную веселость. Отодвинув тарелку, он откинулся на спинку стула и посмотрел на Тодороки хмурым взглядом. — Тебе лучше не ходить сегодня на ужин. Отмажься. Фуюми еще ладно, мозги будет пилить, но успокоится, но старому мудаку про это знать не нужно, — он говорил приказным тоном, чертовски напоминая отца сейчас. В груди Тодороки инстинктивно поднялась волна протеста. — Я не собираюсь покрывать тебя! — возмутился он. — Во что бы ты ни ввязался, это опасно. Ты буквально чуть не сгорел заживо! — Слушай, оставь это семейное дерьмо при себе. Мне сейчас лучше чем… — раздраженно начала Тойя, но вдруг замолчал на половине фразы и сменил тон. — Хотя знаешь, возможно, тебе тоже не помешает проветрить мозги. Засунув руку в карман, он вытащил что-то оттуда и бросил Тодороки. Тот поймал и с недоумением уставился на коробочку в форме пчелиных сот. На крышке даже была нарисована пчела. — Что это? — он непонимающе посмотрел на Тойю. — Знаешь, я даже не удивлен, что ты не слышал про «мед», — хмыкнул тот. — Это средство избавиться от проблем. Стать королем мира на пять минут. Тодороки хотел возразить, что слышал, но никогда не принимал всерьез, потому что все слухи про звучали как бред сивой кобылы. Ну или так он думал, пока вчера не увидел своими глазами, как из горла его обожженного до черноты брата вырывается пламя. — Это… наркотик? — с сомнением спросил он. — О да, — рассмеялся Тойя. От его враждебности не осталось и следа, и он снова стал беспечным. — Власть опьяняет, и все в таком духе. Есть свои минусы, но как и в русской рулетке, игра стоит свеч. — Что из этого должно убедить меня не рассказывать об этом старику? — Тодороки сжал в кулаке коборочку и острые углы больно впились в обожженную ладонь. — Я передумал, — отмахнулся Тойя. — Расскажи ему. Скажи, что я достал эту штуку из конфиската в его отделе, воспользовавшись его же служебным пропуском. Если он заикнется об этом в полиции, то на карьере можно будет ставить крест. А если промолчит, то жопу прожжет от ярости. Меня устроит любой вариант, — произнес он и оскалился, явно представив себе эту картинку. Тодороки хмуро следил, как Тойя поднялся из-за стола, небрежно бросил тарелку с остатками завтрака в раковину и направился к выходу. — Или можешь оставить ее себе. На случай, когда тебя окончательно заебет наш старик, и ты решишь попробовать на вкус настоящую свободу. А то сидишь у него на поводке, как послушная псина. Мистер «я пошел на юридический не потому, что мне велели». И с этим, Тойя ушел, хлопнув входной дверью. ххх В дверь спальни раздался нерешительный стук, а потом голос матери от порога произнес: — Милый, тебе не пора сделать перерыв? Иида повернулся к ней, но после яркого экрана перед глазами плясали цветные пятна. Отвечал он в темноту наугад: — Завтра серьезный экзамен, мне еще много нужно подготовить. Из мутного марева проступили очертания двери и фигуры. — У тебя все экзамены серьезные. Может тебе лучше проветриться? На свежую голову запоминается лучше. Наконец усталые глаза сфокусировались, и Иида увидел мать и выражение беспокойства на ее лице. — Ты права, мама, — согласился он, растягивая губы в усталой улыбке. — Наверное, мне стоит сходить на пробежку. — Вот и славно, — облегченно вздохнула она. — Только недолго, а то уже ночь на дворе. ххх Первые минут десять Иида честно бежал по парковым дорожкам, но после мимолетного облегчения, его нагнала совесть. Ее ядовитое жало кололо в спину, подгоняя вернуться и зубрить, не тратя время на всякие глупости. Противный голосок мнительности пищал где-то на задворках, что его мать не воспринимает серьезно усилия, которые он прилагает. По ее мнению это легко и просто, она-то сдала вступительные блестяще. Рука нащупала в кармане коробок. Достав его, Иида пустым взглядом скользнул по пчеле на крышке, и щелчком открыл ее. «Всего пять минут, зато заботы снимет как рукой», твердили голоса в голове. «Сразу вернешься к работе», поддакивали они. «Ничего страшного не случится. Раньше же все было хорошо». Капсула лежала в углублении и манила. Половина ее была обычным красным желатином, как у любых других таблеток. Вторая половина — прозрачная, и там внутри кружилась рыже-красная буря. Вспыхивали желтые искры, перекатывались грозовые облака в пульсирующем ритме. Сколько бы Иида не всматривался, не мог понять, как такое возможно. Дилер, нервный парень с вертикальным шрамом на лбу, тоже не знал, но его ответ был простым: «Потому что. Так ты берешь или нет?» Сунув капсулу в рот, Иида раскусил ее, смешивая компоненты. Сладость и тепло растеклись по языку, хлынули в горло и наполнили тело золотом и легкостью. Густое чувство сытости и удовлетворения разлилось в животе. Словно солнечный свет насквозь прошил его от макушки до пяток, стирая усталость и мрачные мысли. А потом ноги вспыхнули болью. Мышцы рвались, кости дробились, кожа лопнула, выпуская наружу что-то хромированное, но запачканное кровью. Через два мучительных вдоха адское чувство, словно ноги попали в мясорубку, прошло, оставив горячую ноющую тяжесть, но прямо сейчас, Иида смог встать. Он мог идти. И он хотел бежать со всех ног. Он помчался прочь от дома, от парка, от учебников и задач, перепрыгивая сначала через скамейки, а разогнавшись — и припаркованные автомобили. Фонари выстраивались в прямую трека, сливаясь в светящуюся полосу по бокам зрения. Не останавливаясь, Иида бежал вперед, и ноги несли его легко, словно у него крылья отросли. Машины сигналили ему, а он обгонял их и смеялся, дыша полной грудью. Ему уже очень давно не было так здорово. В кармане его ждала еще одна порция. ххх Девчонку звали Штеккер, и черт знает, на каком рок-концерте Каминари ее откопал. На ней была кожаная куртка, рваная футболка, и она курила, откинувшись на спинку кресла и положив ноги в тяжелых ботинках на столик. — Потуши, — поморщился Бакуго, взглядом показывая на сигарету. — Иди к черту, — отозвалась Штеккер, за что тот мстительно выбил столик у нее из-под ног. Она ухнула вперед и ругнулась сквозь зубы. Подчиняясь, бросила окурок в стакан Бакуго и снова села прямо. — Ты разве не слышал, что когда просят о чем-то, то обычно, знаешь, просят? — с ядом в голосе спросила она. — Это ты здесь пришла просить. Так что выкладывай и проваливай смолить снаружи, — хмуро отмахнулся Бакуго, и уступая, Штеккер вздохнула и вытащила три шестигранные коробочки. — Если ты слышал, сына прокурора префектуры нашли на шоссе с поломанными ногами, — начала она, вытащив сигарету, но не закурив, начала крутить ее в пальцах. — «Улью» очень нужно, чтобы виноватым оказался недоброжелатель его отца, а не «мед». Это плохо для репутации. — А «улей» уже придумал, что будет делать с видео на ютубе, где этот парень обгоняет ламборджини на скорости сто километров в час? — со скепсисом в голосе спросил Бакуго. — За это пусть волнуется информационный отдел. Нам нужно… — Вам нужен виноватый, — понимающе оскалился Бакуго. «Мед» так легко раздают направо и налево, чтобы опробовать технологию на как можно большем числе людей. Иногда из-за этой стратегии случались неприятные случаи, и к нему приходили, чтобы их уладить. И он знал, сколько стоит. — Тогда пять. — Чего?! — опешила Штеккер да так, что почти уронила сигарету. — Три мне, две в работу. Не собираюсь я тратить две трети оплаты, чтобы прибрать за вами. Это чертовски невыгодно, — заявил он, упрямо сложив руки на груди. Он никогда не торговался, и как бы Штеккер не грозилась своими связями или сулила деньгами, еще ни разу он не отступил от назначенной цены. Поэтому Штеккер и не стала тратить на это время, а вывалила на стол еще две коробки и, прошипев «Подавись», встала и направилась на выход. Поправив микрофон под майкой, Бакуго буркнул «Надеюсь, вы все записали» себе под нос, собрал «мед» и тоже встал. Торчать больше в этой помойке смысла не было. ххх Мидория проснулся резко, когда тошнота подкатила к горлу. Перекатившись со спины на бок, он перегнулся через кровать, и спазмы вытолкнули из него желудочный сок. Он уже и не помнил, когда в последний раз ел. В голове вата вместо мыслей, опухший язык по рту не шевелился, Мидория бессильно замычал, не в силах позвать на помощь. — Ну, ну, все в порядке. Попей, — рука сунула ему под нос стакан с трубочкой. Прохладная вода приятно успокаивала горло, глаза перестали слезиться, шум в ушах утих. Влажным полотенцем ему вытерли слюни и пот с лица. Наконец, Мидория узнал говорившего. — Всемогущий, — с облегчением выдохнул он. — Спасибо вам. — Ты это про меня? — удивился доктор Тошинори, протягивая ему еще один стакан с водой. В этот раз Мидория даже сам смог его удержать. — Ты несколько раз повторял это имя. — Да, — куски складывались в картину недавнего сна. — Вы — Всемогущий, спасли меня и помогли стать настоящим героем. Я так вам благодарен. — Это я тебе благодарен, мой мальчик. Ты помогаешь нам спасать много, много жизней. Спасибо тебе. Прими это. Проглотив капсулу, Мидория снова провалился в сон. Вместо серой палаты-камеры он увидел руины госпиталя, и где-то рядом вздымались языки синего пламени. Картина великой битвы. ххх Перед его глазами Тошинори все поплыло, линии и тени как в калейдоскопе разбивались на отдельные элементы и складывались в новом порядке. Зажмурившись, он на ощупь вышел в коридор, куда действие иллюзии уже не доставало. В истории наблюдений он сделал пометки о начале испытаний новой порции «меда».