Nothing at all to me

Уже с утра Юнги не может ничего поделать с наставлениями родителей, которые пришли к нему под предлогом того, что просто проверяют его, а на самом деле — вновь говорят ему, что он живёт не так, а Мин так сильно устал всё это выслушивать изо дня в день, что уже особо и не сопротивляется. Какой в этом смысл? Бывало ли у вас такое чувство, что вы словно не от мира сего? Каждый человек кажется таким простым и правильным, но с вами все иначе. Другой, не такой, как нормальные люди — об этом вам только и твердят с утра до ночи. И это напрягает очень, отрывает крылья, заставляя стать обычным, влиться в серую массу. Может быть, иногда вы бы и были рады это сделать, чтобы от вас просто-напросто отстали, но не можете из-за собственных принципов. Мать намекает постоянно, что ей хочется внуков. Значит, Юнги пора жениться в свои двадцать с чем-то лет. Слишком рано, зачем делать это просто для того, чтобы быть таким же, как чей-то сын? Рамки давят больно, убивают неподчиненных, подгоняя под свои стандарты. Это абсолютно неправильно. Мин жениться не хочет, вообще отношений не хочет в принципе. Но его боль заменяется словом «ерунда», которой он мается. «С ним все в порядке, просто накручивает себя» — так думают другие, а сам он, зная себя на сто процентов и говоря, что проблема лежит намного глубже, получает удар под дых. Они, эти люди в огромных количествах, ставшие попросту безликими со временем, его проблемы обесценивают. И так каждый раз. Юнги привык, что сигарета — это его лучший друг. Поддержит, когда надо, не успокоит, но хотя бы попытается. С ней переживать ночи намного легче, с ней в груди воздуха чуть больше, чтобы не задохнуться, и она молчит, никогда не осуждает. Мин делится с ней своими мыслями, выдыхая дым с болью. Хоть и не произнося вслух ни звука, но рассказывает о том, как тяжело порой. А она всё слушает его… В особо тяжёлое время он старается не думать ни о чем вообще. Просто закрывается в своей комнате и находится там, пока боль не отпустит. Может лежать часами напролёт и слышать стрелку часов, переходящую с одной цифры на другую. Может смотреть в белый потолок, не моргая, и ощущать, как слезятся глаза от напряжения. Может просто попытаться заснуть. Но никогда он не пойдёт к мозгоправу, чтобы хотя бы поговорить. Ведь он уверен: разбитое вдребезги сердце не лечится. — Ты даже не пробовал, — говорит мать, — что в твоей жизни произошло такого, что ты сам закапываешь себя в яму? Юнги молчит. — Ведь с виду такой хороший парень. Красивый, — Мин кривит лицо в отвращении к самому себе, — умный, ответственный. Такого любая девушка себе хочет. — Мам... — хрипло произносит сын, но его перебивают. — Надо просто верить в себя и всё получится. Ведь есть в твоём университете хоть одна хорошенькая однокурсница. О любви и не говорит никто, просто пригласи её на свидание, очаруй, ну а потом просто проводи с ней время, лишь бы не один. — Мам... — Всяко лучше, чем просто сидеть дома и превращаться в невесть что, — не успокаивается женщина. И ведь она искренне хочет помочь, заботится, думает о будущем сына, но лишь о том, которое она для него хочет. Не то, которое нужно ему самому. — Мам, мне девушки не нравятся, — так тихо, но именно в этот момент это предложение кажется особенно громким и оглушает даже. Мать смотрит так удивлённо, словно слышит это впервые. А может быть, тот первый его печальный опыт с ним она просто решила вычеркнуть из памяти? Сделать вид, что у Юнги не было никакого парня... — Сынок, — больше нет мягкости в её голосе, — ты ведь знаешь, это ненормально. Но ты не волнуйся, это пройдёт как только ты встретишь свою девушку. — Какой пройдёт, мам? — голос предательски дрожит, а губы трясутся, глаза слезятся, а сердце трещит по швам уже в который раз. Мин так надломленно всхлипывает, смотря на женщину, которая его родила, взглядом раненого зверя. — Зачем ты это делаешь? — шепчет она. — Неужели хочешь нас с отцом в могилу свести? — Не хочу... — отвечает парень. — Не хочу, правда. Но не могу слушать от вас обоих, что я ненормальный. Я очень устал. — Устал он, надо же... Устал, — подаёт голос суровый мужчина, стоящий у двери. Может быть, это происходит впервые за долгое время, когда он обращается к своему сыну. — А что ты сделал в своей жизни, чтобы устать? Может быть, вкалываешь на заводе по двадцать часов на дню? Или на шахте работаешь? Отчего ты устал, мм? Юнги поджимает губы. Внутри у него давно непрекращающаяся дрожь, а мысли с каждым вдохом становятся всё темнее. Мозг судорожно думает, что же делать. Хочется пойти на крышу, чтобы сигануть с неё, покончив со всем этим, но парень не может этого сделать. Несмотря ни на что не может. Он на дрожащих ногах бежит в коридор, поспешно надевая куртку поверх домашней одежды. Глаза слезятся, лифта он не ждёт, сбегая по лестнице. Ему надо в универ, там Тэхён, его единственный друг. Он поможет, просто побудет рядом, но с его присутствием станет хоть немного легче.

° ° °

Холодное утро в университете не кажется чем-то особенным и необычным, Тэхён, например, даже не спрашивает себя, где его друг. Ответ очевиден: дома. Занимается новой порцией самобичевания. Ким записывает лекцию в тетрадь, вновь ощущая то самое отчаяние. Он ненавидит смотреть на пустующее рядом с собой место, ведь это говорит лишь о том, что Юнги снова плохо. Что ему снова хуже. Настолько, что тот не может выйти из дома. «Только бы не резался» — думает парень про себя, по сути пропуская то, что говорит профессор, мимо ушей. Ручка скользит по строчкам в клеточку, а Тэхён вдруг решается написать Юнги и спросить, как у него дела. Даже если получит «никак» — это лучше, чем ничего. Так парень хотя бы будет знать, что его друг всё еще жив. Ответа не приходит ни через полчаса, ни даже к концу лекции. Ким выходит из аудитории самым первым и бредет в столовую совсем один. И, так и не успев дойти до неё, останавливается, едва не роняя свой телефон, на котором снова смотрел диалог с Мином в надежде на его ответ. Он видит кое-что совершенно странное: возле входа в помещение находится два человека. Чимин и Юнги. Они обнимаются.

° ° °

Слезная пелена застилает всё вокруг, а ноги ведут в университет самостоятельно. Юнги не разбирает ничего вокруг себя, время для него останавливается, а лица людей смешиваются. Он их просто не различает. Паническая атака всё же накрыла его с головой, сердце бешено стучится о грудную клетку, а в голове упрямо слышится: «Ни в коем случае не останавливайся». Неожиданно для себя Мин оказывается внутри. Ему сейчас жизненно необходим Тэхён, иначе последствия могут быть страшными. Но Юнги не в состоянии вспомнить, какая у того сейчас пара, и как бы он ни старался — не может этого сделать. В грудную клетку словно удар прилетает и Мин сгибается пополам, судорожно хватая воздух. Вокруг него всё кружится, цвета смешиваются, Юнги перестаёт понимать, где находится, скатываясь по стенке и садясь на пол. Открыв рот и пытаясь вдохнуть, парень и не сразу понимает, что его кто-то зовёт. — Хён! Эй, хён! — слышится откуда-то издалека, словно через толщу воды. Мин зажмуривается. Руками закрывает глаза, задыхаясь. — Хён, — мягко, шёпотом. Кажется, что этот человек не сделает больно, но Юнги не может на него посмотреть, — эй, хён, тише, не бойся. Дыши. Кто-то осторожно убирает руки от его глаз, Мин поднимает взгляд наверх, видя перед собой Чимина. Юнги, не моргая, смотрит на него, словно старается изо всех сил зацепиться за плавные черты его лица и за обеспокоенные глаза, чтобы паника не накрыла полностью. — Дыши со мной. Давай, на раз вдох, на два выдох, понял? — произносит Пак и старший едва кивает. — Хорошо, раз, — они оба вдыхают медленно, Юнги прикрывает глаза, чувствуя как грудь сдавливает спазмом, — два, — парни постепенно выдыхают. Они повторяют это ещё несколько раз, и кажется, Мина начинает отпускать. — Хён, всё хорошо, — шепчет Чимин, аккуратно водя своими руками по плечам Юнги вверх-вниз. — Ты молодец. Давай ещё пару раз. Вдох и выдох. Мин слушает его, делает в точности так, как тот говорит. Пак разговаривает так мягко, обволакивающе, с ним кажется, что все проблемы уходят на второй план. Юнги медленно успокаивается, начиная ощущать усталость от внезапно нахлынувшей истерики и вину. На самом деле, Чимин не должен был видеть его в таком состоянии, не должен был успокаивать, потому что с Мином он сейчас сидит лишь из жалости. — Как ты меня нашёл? — хрипло произносит Юнги, наконец, внимательно смотря на Пака. — Я вышел в коридор, профессор попросил сходить за мелом, потому что его закончился, — отвечает Чимин. — Он, должно быть, ждёт тебя. — Пустяки, — младший пожимает плечами, совсем незаметно растягивая губы в мягкой улыбке, — уверен, что он не станет сердиться. Я здесь первый год, могу сказать, что заблудился. Между ними тишина. Юнги вспоминает, что выбежал из дома в том, в чем был, и ему становится ещё более неловко. Чимин же этого словно не замечает или же делает вид, что это так. — Спасибо, — вдруг выдыхает Мин. Раньше в таком состоянии его видел лишь один Тэхён, и то это было лишь несколько раз, в остальные случаи Юнги изо всех сил старался сдерживаться. Он каждый раз испытывает такую сильную вину, если рассказывает кому-то слишком много о себе. Этот человек просто ненавидит, когда его жалеют. — Ты сегодня не был на занятиях, — произносит Чимин, — было скучно без твоих интерпретаций на английском, — он искренне улыбается, а Юнги не понимает. Не может осознать, отчего Пак вдруг говорит ему такое. — Я считаю, ты по-особому делаешь это, хён. Не так как все. Мин смотрит на младшего, не моргая. Вряд ли тот имеет в виду всё это серьёзно. Вполне возможно, он просто хочет, чтобы Юнги успокоился и отвлёкся на что-то более-менее приятное. Совсем несложно догадаться, что именно у людей на уме. С тех пор, как у Юнги появился Тэхён, личный психолог, он научился понимать мысли кого-либо без того, чтобы спрашивать об этом напрямую. — Я в порядке, — говорит Мин, — со мной всё хорошо. Если ты вдруг испугался, то мне жаль. Обещаю, что больше ты не увидишь меня в таком состоянии. — Хён, вовсе не плохо показывать себя настоящего, не плохо иногда быть слабым и открываться людям... — произносит Чимин. — Рано или поздно это необходимо делать, ведь твоя чаша терпения лопается. Обычно это выливается в истерику. — О, нет, ты слишком много общаешься с Тэхёном, — закатывает глаза Юнги, фыркая. — Нет, — Пак отрицательно мотает головой, — я просто знаю это по собственному опыту. Мин смотрит на Чимина с интересом. Этот светловолосый выглядит как человек, с рождения купающийся в любви. Он очень светлый, этого просто нельзя не заметить. — Мне с трудом верится, — негромко произносит Юнги. — Я должен рассказать тебе? — немного недоумевающе спрашивает младший. — Мы сейчас сидим в коридоре университета в то время, как идут пары. Валяй, — кивает Юнги. — Был один период в моей жизни, когда мне было очень плохо морально. Я старался делать вид, что справляюсь, но это было не так. Мне было больно, хоть с виду по мне и не было видно. Я улыбался сквозь слёзы, старался много смеяться, но потом не выдерживал и плакал в одиночестве. Чимин словно описывает Юнги один из его вечеров. Настолько подробно, что это начинает пугать. — Сложно было контролировать себя, — кивает Пак, — однажды меня застали рыдающим в ванной. Спросили, всё ли в порядке. Впервые в жизни я сказал, что нет, не всё в порядке, просто потому что устал притворяться. Знаешь, хён, никто не узнает, что тебе плохо, пока ты не скажешь об этом сам. Возможно, это к лучшему, временами, но иногда хочется простой поддержки. В моменты, когда тебе тяжело, ты всё равно задумываешься о том, как бы это было, если бы рядом был хоть кто-то... — Зачем нагружать людей своей болью, если они превратят её в посмешище? — спрашивает Юнги, опуская глаза. — Проще справляться одному. — Я уверен, что твоя боль настоящая, хён. Я верю в то, что ты искреннен с ней, — Чимин смотрит прямо в глаза, — ты заслуживаешь признать, что с тобой не всё в порядке. Мин сначала смеётся, а после из его глаз неконтролируемо начинают капать слезы. Пак улыбается, потому что его услышали. Он обнимает старшего, а тот не сопротивляется, всё же признав, что ему действительно плохо и впервые отпустив себя.