Writober 2021

       — Объясни еще раз, — просит Хэнк. И да, официально, это — самое милое, что делал для нее другой человек. Даже не другой мутант, даже не парень. Человек. То есть, вот насколько низка ее планка, и это должно ее пугать, но почему-то не пугает. И, последний раз это было… Чарльзу было десять. Ей? Ей больше. Она уже научилась выживать, воровать и притворяться. Но да, последним ее об этом спрашивал маленький Чарльз. — Синие чешуйки — это то, из чего состоит твоя кожа, — говорит тогда Чарльз. — Но если ты потеряешь… что-то. Например, ожерелье? — Это будет неприятно, — хмурится Рейвен. Они сидят на кухне, у них есть молоко, хлеб и окорок, который Чарльз кривовато нарезал ножом, который был откровенно большим для его рук. — Но не смертельно? — немного напрягается Чарльз. — Нет, — мотает головой Рейвен. — Их очень много. То есть… очень-очень-очень много. И они изменяются так, как мне нужно. Если я потеряю немного, то… ничего страшного. Но если забрать много… мне придется выращивать их снова. Чарльз молчит, глядя в стол. Тогда Рейвен этого не понимает, но сейчас?.. Сейчас она знает, что он пробрался в ее память и осторожно пролистывал ее воспоминания. — Ясно, — наконец, серьезно и мрачно говорит он. — Давай сделаем так, чтобы ты… не теряла… ничего. И на этом для него вопрос закрыт. После этого он тверд в своем стремлении нацепить побольше лишней одежды на нее — только бы на ней было что-то помимо… ее кожи. Он так часто старается накинуть ей пиджаки или блейзеры на плечи, а его пальто минут через пятнадцать с легкостью может поменять владельца, потому что ему почти необходимо, чтобы на ней была одежда. Рейвен не спорит. Рейвен уже знает, что он увидел в ее воспоминаниях. — Погоди, — просит Хэнк. — Вот этот милый шарфик на тебе… Это — ты? — Это я, — соглашается Рейвен. — Он — часть меня. Моя кожа, если хочешь назвать это… так. — Твоя кожа, — хмурится Хэнк. — Но… Если ты его потеряешь? — Я потеряю часть своей кожи, — кивает Рейвен. — Она не утратит формы. Она будет тем же милым шарфиком, пока не… пока ее не попытаются перекроить, перешить, сжечь. — Ты словно проверяла, — хмурится Хэнк. — Для этого разговора мне нужно больше виски, — улыбается чуть кривовато Рейвен. “Я могу показать ему, — осторожно касается ее разума мысль Чарльза. — Я не… я не хотел подслушивать. Но он почти кричит о… о твоей коже.” Рейвен может сказать ему отвалить, не лезть не в свое дело, не давать Хэнку тех же кошмаров, что ей и Чарльзу приходится делить на двоих. И да, это ее память, ее опыт, ее прошлое, и у нее есть право запретить лезть… в это. — Чарльз может тебе показать, — улыбается Рейвен чуть отчаянно. — А я за виски. Она взламывает бар в библиотеке, потому что понятия не имеет, где ключ, а спрашивать у Чарльза сейчас… Спасибо, нет. — Положи нож для писем, — останавливает коляску в дверях Чарльз. — Ключ в тумбочке под уродливой лампой. — Она не уродливая, — даже не смотрит на него Рейвен. — Как Хэнк воспринял? Чарльз хмыкает: — Он отказался. Он считает, что ты должна сама решить, что ему рассказывать. И да. Он хороший. — Не лезь в мою голову, — привычно ворчит Рейвен, доставая бутылку и бокалы. — Просто это и мои мысли тоже, — улыбается Чарльз. — И… насчет кошмаров. Я мог бы… затереть те воспоминания. Сделать их не важными. — Но они важны, — замирает Рейвен. — Важно помнить, что меня заставляли превращаться в красоток с журнальных страниц, а потом снимали с меня... одежду. “Кожу” почти звучит. Может, она подумала об этом. Может — Чарльз. Он умеет слишком громко думать, когда ему больно. — И важно помнить то, что ты всегда пытался надеть на меня побольше одежды, — оборачивается к нему Рейвен. — Мне брать третий бокал? — Не сегодня, — качает головой Чарльз. — Думаю, пьяный телепат с кошмарами — это последнее, что нам сегодня нужно. Рейвен не спорит. Рейвен идет к Хэнку с виски и грустной историей о том, как на ее даре недолго, но успешно зарабатывали деньги. Конечно, после этого Чарльз перестанет быть тем единственным, кто будет натягивать на нее всё больше и больше одежды, пытаясь защитить ее, закрыть, дать еще одну защиту от мира. Вот только это бесполезно. Как показывает практика, с миром легче всего бороться нагой.