Собачья работа

      Церемония представления новых послов должна была пройти безупречно. С утра люди Чжоу Цзышу перепроверили каждый цунь в тронном зале ещё раз, и теперь он сам украдкой выдыхал, рассматривая роскошные одежды придворных и иноземцев, принарядившихся в четырнадцатый день нового года. И если на соотечественниках глаз отдыхал, то от заморских гостей, наоборот, кровоточил. Это же надо не уметь так сочетать цвета!       Впрочем, варвары, чего с них возьмёшь, спасибо, что ведут себя как должно и не пытаются устроить Тяньчуан лишней работы. Может, за год-другой пообтешутся и научатся не надевать кричаще-розовый с цветом цин. Любопытно, а если выкрасить допросную вот так, как скоро подопечные Тяньчуан взвоют и признаются во всех грехах? И где достать столько именно такого ужасного красителя и не переплачивать?       Служащий министерства ритуалов три раз стукнул посохом:       — Посол страны Шаньдун приветствует государя!       Через всю парадно украшенную тронную залу прошел высокий иноземец с огромной, чуть ли не по пояс Чжоу Цзышу, собакой.       И посланник, и пёс держались с достоинством и плевать хотели на дворцовые правила. В безупречный дворцовый механизм они вписывались так же, как дохлая ворона на плацу во время строевых учений.       То есть никак. То есть они все ломали.       Чжоу Цзышу стукнул заклевавшего носом Цзюсяо:       — Почему я ничего не знаю о собаке?       Вот только пусть попробует зевнуть!       Цзюсяо в последнее время выглядел уставшим, но счастливым. Чжоу Цзышу подозревал, что у него завелась сердечная привязанность и все гадал, когда этот поганец перестанет молчать и представит невесту старшему брату и начальнику, как делали другие офицеры Тяньчуан. Но Цзюсяо молчал, только пугал сторожей невыспавшимся видом.       — Помилуй, ты сам подписал разрешение на живой груз, — зашипел на него Цзюсяо, — или ты хочешь, чтобы все было, как с тем слоном?       — Не напоминай. Я думал, — со все возрастающим возмущением зашипел Чжоу Цзышу, — посол подарит танцовщицу!       — Весом в двести цзиней?       — Тогда воина или телохранителя с доспехами.       — Ну-у…. У этой собаки тоже есть доспехи. Получше твоих или моих.       — Ещё слово — отрублю голову.       — Да за что?!       — За государственную измену.       Цзюсяо, поганец такой, показал ему язык и руками изобразил длинный хобот.       Дар одного из правителей Тяньчжу в бумагах таможни значился как огромная колесница, и все лишь бы не платить пошлину! Ожидаемо, бедный слон, которого гнали почти два года, не прошел в дверь и снёс полстены.       Главу таможни после такого, ясное дело, пришлось убить. И с ним ещё десяток недоумков, бравших взятки и работавших на соседей.       «Цзышу, не будь столь ревностен в службе, иначе трудиться на благо государства будешь сам и за всех».       Так что огромный пёс ещё не самое страшное.       Слон, а точнее слониха по имени Аванти (все равно ее переназвали в Молихуа) катала с тех пор государыню с благородной супругой Юэ и таскала лес. Пробовала она катать и Чжоу Цзышу, но, ей-право, меньше всего он годился на роль утонченной дамы из Дальнего Дворца.       Посол и пёс, между тем, дошли до трона и безупречно поклонились. Король милостиво кивнул в ответ.       — Моя государыня, — заговорил посол красивым и чистым голосом, — жалует своему царственному брату этого пса по имени Тюлень в знак вечной признательности и в залог дружбы между нашими странами…       Нет, все же пёс был хорош. Такая стать, такие мощные лапы, такие умные глаза, только вместо хвоста обрубок, ну кто же так делает! Жаль, не сыщешь ему подруги, все дворцовые собаки как одна — мелкие.       — Эту породу вывели с помощью магии. Они очень умны и преданы своим хозяевам. Эти собаки — часть военной тактики моего народа. Они живут долго, очень долго, срок их жизни близок к человеческой. Своего хозяина, то есть товарища, братья и сестры Тюленя защищают до последней капли крови и последнего вздоха. В моей стране хозяина такой собаки сразу посчитают достойным человеком. Поклонились своему господину, Тюлень!       Придворные зашептались. Министр церемоний мысленно рвал на себе волосы и прощался с жизнью.       Очень строгие дворцовые правила гласили, что в первый месяц нового года Сын Неба не должен касаться существа столь распутного и нечистого, как собака.       Но развернуть подарок политической союзницы обратно — да вы издеваетесь! Поэтому Хэлянь И принялся отчаянно выкручиваться       — Это очень дорогой подарок. Мы обещаем дорожить им и заботиться о нем. Такое доверие предполагает равный дар, но у нас нет второго Тюленя. Мы обходились службой и мастерством главы Тяньчуан, но мы никак не можем подарить вашей госпоже своего любимого младшего брата. Хотя… пусть глава Тяньчуан подойдёт к нам. Мне кажется, или Тюлень и наш брат похожи? Особенно в профиль.       Ничего не понимающий Чжоу Цзышу поднялся к трону.       Пёс сидел у ног посла с царственным видом, который слегка портили высунутый язык и широко раскрытая пасть.       — Да, — задушенно сказал министр церемоний, — очень похо…       Тут все и случилось. Чжоу Цзышу поклонился государю, поприветствовал посла и… едва устоял на ногах.       Весь из себя величественный, полный неприступного достоинства пёс, забыв о манерах и стойке, прыгнул вперёд и положил могучие лапы Чжоу Цзышу на плечи. И лицо ему облизал.       Чжоу Цзышу с трудом удержал равновесие.       На Чжоу Цзышу смотрели глаза его Иго. Чтобы удержаться, Чжоу Цзышу со всей силы вцепился в складки на собачьей шее.       Бедный посол сделался белее траурных одежд.       — Что-то не так? — Голос Хэлянь И доносился как будто издалека.       Посол с трудом вернул себе самообладание и заговорил очень вежливо, но решительно:       — Ваше величество, этот слуга в замешательстве. Дело в том...       — В чём?       — В том, что сородичи Тюленя сами выбирают себе хозяев. И Тюлень только что свой выбор сделал.       В планы Чжоу Цзышу точно не входило обзаводиться в ближайшие годы ни семьёй, ни детьми, ни собакой, но на него смотрели такие знакомые и обожающие глаза, что он мог только стоять и молчать. И терпеть неизбежную слюну.       К счастью, Хэлянь И умел с честью выходить и не из таких неприятностей.       — Вот как! Тогда мы порадуемся достойному выбору. Настоящий воин живёт в сражении. Во дворце такой пёс заскучает, в то время как в Тяньчуан у него будет и цель жизни, и служба. Да и мы будем меньше беспокоиться о драгоценном здоровье нашего брата. Считайте, что сделав дар нам — вы одарили и главу Чжоу. Глава Чжоу…       — Слуга принимает приказ. Отныне, — он чувствовал себя донельзя глупо, — пёс по имени Тюлень служит в Тяньчуан.       — Гав!       Лай у него оказался глубокий и басовитый.       После церемонии Цзюсяо стукнул его по плечу:       — Ну и глупый же у тебя был вид! Ещё хуже, чем у меня на свиданиях с Ань-эр.       — Замолчи! Четыре наряда вне очереди! Прекрати грызть мои сапоги!       — Что?! Какие ещё сапоги?!       Но несчастный оголодавший Тюлень кольцом обвился вокруг хозяйский ног и сладострастно принялся грызть новенькие сапоги из телячьей кожей.       Так у Чжоу Цзышу появилась собака.              *       Самое смешное, что на уклад жизни Чжоу Цзышу пёс почти не повлиял. Боги чужого народа, а точнее псари варваров, немало потрудились и вложили в собаку безупречное чувство иерархии. Чжоу Цзышу Тюлень слушался, как не всякий почтительный сын — родителей. Распорядок дома и особенность службы хозяина он уяснил с лёгкостью.       Каждый день в пять утра Тюлень деликатнейше скребся в его покои, а в семь вечера приносил поводок. Чжоу Цзышу дураком не был и первым делом пошел читать все, что было в дворцовой библиотеке о сородичах Тюленя, а было там до обидного мало. Пришлось идти на поклон к шаньдунскому послу, который принялся расхваливать благороднейший и достойнейший род Тюленя, их преданность и самоотверженность. Любой посол, хочет он того или нет, глава шпионской сети, и от мучительной смерти его и его семью охраняет лишь милость короля и высокий статус. Но в этом человеке, определенно, погиб великий поэт.        Чжоу Цзышу слушал вдохновенную речь, посвященную беззаветному мужеству одной из Тюленьих бабушек, которая спасла от страшной смерти маленьких принца и принцессу, и не знал, куда девать себя от неловкости. Ему казалось, что он не дотягивает до звания хозяина столь великолепной собаки. Говорить посол закончил так:       — Тюлень очень умён и хитёр, а ещё изобретателен и независим. Дайте понять, что вы ему товарищ и командир, тогда вас ждёт счастливейшее совместное будущее. Если же нет — эта собака сядет вам на шею и лапы свесит. Простите, что приходится объяснять такие вещи, но у меня на родине дети спят в обнимку с собаками, а у вас пёс — существо низшее.       — В любом правиле есть исключения. Я уже взял на себя ответственность за Тюленя и не хочу делать его несчастным. Как мне надлежит поступать?       — Сражайтесь с ним! Его старшая сестрица настолько сильна, что могла в год жизни стащить вооруженного всадника с лошади! Давайте пишу его уму. Тюлень обожает сложные задачи! Да и разве глава Чжоу не охотится?       Охотится. Ещё как охотится! Но не на зверя, а на людей.       Посол сказал, что с Тюленем можно спокойно ходить на волка и дикую свинью.       Чжоу Цзышу вышел из посольства со слегка гудящей головой.       На следующее утро он приказал седлать коня и вместе с Тюленем поехал за город, на одну из баз Тяньчуан. Пёс, в городе слушавшийся безупречно, на природе ошалел и носился, загребая длинными лапами почти сошедший снег. Послушание оказалось забыто, а уж когда Тюлень увидел отощавшего с зимы зайца и во всю мощь погнался за ним, Чжоу Цзышу почувствовал себя дурак дураком. Он долго и раздражённо свистел. Тюлень его не слышал.       Чжоу Цзышу спешился с коня и остался ждать на поваленном бревне.       Ровно через две палочки притащился усталый, но страшно довольный Тюлень, весь в тине и навозе, с задавленным зайцем в зубах.       — И на что это похоже? — строго спросил Чжоу Цзышу, с трудом удерживая желание взяться за хлыст. Посол Шаньдуна очень советовал этого не делать.       Тюлень тяжело вздохнул и положил к ногам Чжоу Цзышу убитого зайца.       — Намекаешь, что я не умею охотиться?       Тюлень так и лучился от гордости. Человеческую речь этот хитрый негодяй понимал превосходно, но был достаточно умён, чтобы помалкивать о том.       — Я плохо готовлю, — сердито сказал Чжоу Цзышу, — да и зимой зайцы тощие. Ты зря его убил.       Тюлень выразил крайнюю печаль, опустив свой нелепый обрубок хвоста. Чжоу Цзышу полагалось бы на него злиться, но вид пса, по уши изгвазданного в навозе, скорее вызывал смех.       — Это ты мне доказываешь, что одна маленькая собака может быть сильнее всех бойцов Тяньчуан и грязи не боится?       Тюлень зевнул во всю пасть. Тащить его в столь непотребным виде на базу Тяньчуан перед глаза наставников, новобранцев, будущих и действующих подчинённых Чжоу Цзышу не позволила гордость.       — Ко мне, — сказал он твердо и вытащил из седельной сумки мыло. — Где-то здесь был горячий источник. Вперёд!       Тюлень помчался за ним, подняв, впрочем, в источнике тучу брызг. Оказалось, что этот пакостник обожает воду. Вылезать он не хотел ни в какую.       Если бы Чжоу Цзышу спросили, какое самое сложное задание ему приходилось выполнять, то он без колебаний назвал бы обряд помывания очень большой собаки. Пока его мылили, Тюлень стоял, как вкопанный, но стоило Чжоу Цзышу ослабить бдительность и упустить всего одно движение, как он пропахал носом каменистое дно и весь вымок до нитки. Тюлень стоял в стойке, чрезвычайно довольный собой и своей шуткой.       — Ну и скотина же ты!       Это все, что мог сказать Чжоу Цзышу, особенно когда к нему полезли целоваться. Одежду пришлось снимать и сушить на здешних горячих камнях. Чжоу Цзышу радовался, что ни одна живая душа не видит его тощей голой задницы. Никто, кроме Тюленя, который пакостно улыбнулся, попытался подплыть с тыла и цапнуть хозяина за самое неподходящее место! Разумеется, шутя и не всерьез.       Чжоу Цзышу сразу вспомнилось, как двенадцатилетними мальчишками они с Цзюсяо стаскивали исподнее с соучеников во время купания, а после защищали себя от законных попыток дать сдачи. Тюлень вел себя схожим образом и страшно возмутился, когда Чжоу Цзышу шлепнул его по крупному курдюку.       — Не наглей.       — Бу!       Отмыв собаку до скрипа и обсохнув, Чжоу Цзышу вовремя вспомнил ещё один посольский совет: «Хвалите за хорошее, ругайте за плохое. И не забывайте награждать. За похвалу Тюлень притащит вам дерево из садов бессмертия».       Вяленого мяса Чжоу Цзышу не взял, зато у него был давнишний заяц и навык быстро разделать и освежевать любую тушу.       — Сидеть! — сказал он, выждал четыре вздоха и угостил Тюленя заячьей лапой. Пёс сжевал ее в два счета и подал лапу. Полез бы целоваться, как тогда в тронной зале, но из его пасти так разило тухлятиной, что Чжоу Цзышу отшатнулся.       — И чего ты сожрал?! Это же не еда!       Тюлень припал на передние лапы и принялся нарезать вокруг хозяина круги, но, вновь получив по курдюку, успокоился.       На базу Тяньчуан Чжоу Цзышу добрался ближе к ночи. Как он и предполагал, его подчинённые при виде Тюленя не смогли сдержать удивления.       — Глава, этот подчинённый очень глуп и ничего не понимает, однако он спросит: неужели кто-то посмел ограбить самого Янь-вана?       — Нет. Это дар посла Шаньдуна государю. Государь, в свою очередь, доверил этого пса мне. Как продвигается обучение новобранцев?       — Эти дурни глупы, как свиньи, и до сих пор путают, где право, где лево.       — Так сломайте им ноги.       — Не помогает, глава.       Поутру Чжоу Цзышу пожелал проверить лично, как учатся рекруты, смогут ли они с сотни шагов попасть крысе в глаз, найти иголку среди иголок, тихо и незаметно убить нужного человека, а главное — пробежать шестьдесят ли.       Почти со всеми заданиями новобранцы справились хорошо, кроме бега и убийства. Зато неожиданно отличился Тюлень, который после шестидесяти ли не только был возмутительно бодр и свеж, но и разделал в пыль всех, кто попытался покуситься на куклу, изображавшую предполагаемого противника.       — Дармоеды, — бранил подчинённых Чжоу Цзышу, — за что вы проедаете казённые деньги, если от собаки толку больше, чем от вас?!       — Мы будем стараться! — проорали хором бойцы и наставники Тяньчуан.       С тех пор Чжоу Цзышу взялся брать с собой Тюленя на тренировки, но только в качестве награды за хорошее поведение. Тюлень тогда расцветал.       — Шисюн, — смеялся над ним Цзюсяо, на шею которого неприлично было смотреть, — какой у тебя хороший пёс! Тебе с такой собакой вовсе не обязательно женится!       — Найдется ли хоть одна женщина, — отвечал на такие речи Чжоу Цзышу, — готовая терпеть, что у постели ее мужа спит этакая слоновья туша?       Тюлень надулся и отвернулся к стене, возмущаясь всем собой: «Это я толстый? Я не толстый!»       Цзюсяо принялся угощать его мозговыми косточками и притащил вышитую шелком попону, отчего Тюлень страшно загордился и изображал принца крови, не меньше. Чжоу Цзышу пробовал подтрунивать над собакой, но шутки не могли поколебать величавого тюленьего достоинства. На все попытки себя подколоть Тюлень отвечал тем, что тряс брылями и всюду разбрасывал слюни, доводя придворных дам и благородных мужей до слез.       Ещё он обожал все мелкое: маленьких детей, кошек и собачку благородной супруги Юэ, которая не дотягивала ему даже до колена.       — Что могу сказать, дружище, любовь бывает не просто зла, но иногда ещё и невозможна. Прости, конечно, но твою даму просто разорвет.       Тюлень смотрел на Цзюсяо со смесью насмешки и бесконечного снисхождения и клал лобастую башку на колени. Не забыв обслюнявить при этом и чужие штаны, и сапоги.       Столичные собаки его побаивались и уважали, за исключением одной помоечной шавки, которая так и норовила устроить драку при первом удобном случае. Обычно Тюлень наподдавал ей по морде, с четверть палочки изображал раскаяние, а потом принимался изводить пустобрёха с утроенной силой. Очень уж Тюленю нравилось, как воняет городская помойка. А уж в дни государственных церемоний особенно.       Чжоу Цзышу под страхом порки запрещал выпускать Тюленя в это время из подвала, но изобретательный пёс всякий раз находил способ улизнуть если не на помойку, то на одно из городских кладбищ. У дворцовой стражи, городского гарнизона и бойцов Тяньчуан в увольнении даже возникло соревнование «Поймай Тюленя», выиграть которое не мог никто. Нагулявшийся пёс неизменно возвращался либо к Чжоу Цзышу, либо к Цзюсяо, который от происходящего ухохатывался:       — Подожди, подожди! Дойдет до того, что Тюлень притащит тебе по своему вкусу жену!       — В целом или расчлененном виде?       Пару недель назад Тюлень притащил со свалки прямо к дверям Тяньчуан сумку, в которой покоились остатки девицы из ивовых кварталов, а потом ещё одну. Скандал тогда вышел страшный, Чжоу Цзышу пришлось трясти всех содержателей пионовых домов в городе. Одна ниточка повлекла за собой другую. Оказалось, что так развлекался родной брат Хэлянь И. После этого случая король, само собой, поскольку ему подобный исход был чрезвычайно выгоден, подписал смертный приговор и приказал Чжоу Цзышу проводить принца Си в дорогу. Чжоу Цзышу выполнил приказ. Как выполнил и тогда, когда государь призвал его к себе и велел прислужнице налить вина:       — Скажи мне, Цзышу, есть ли среди моих братьев дельные люди?       — Уже нет.       Его действиями и молитвами поголовье братьев и родичей Хэлянь И серьезно уменьшилось. В живых остались самые лояльные и Цзин Бэйюань, но тот обретался на своем дальнем юге и слал туманные письма, приводившие государя в тихую ярость.       — Ах, да. Но знаешь ли, такое даже для нашей семьи уже слишком. Хорошо, что дальше тебя это не пойдет. Как держался брат? Как… как он встретил свой конец?       — С большим достоинством.       — Хоть на это его хватило. Иди. То, что случилось — государственная тайна. Твоему Тюленю я жалую…. Боги! Это ужасно. Цзышу, чем ты кормишь этого великого сыщика?!       — Мясом варварских младенцев.       — Не смешно!       — А чем ещё кровавый палач государя может кормить свою цепную псину?       — Ты на меня злишься или слушаешь эти нелепые сплетни обо мне и о тебе? Цзышу! Ты же знаешь, у меня не было иного выхода. Это семейное дело. Я не мог допустить, чтобы позор брата видели нижестоящие. Поэтому и поручил тебе это дело. Ступай.       Оттого и шутил Чжоу Цзышу столь мрачно. Чем дольше он служил Хэлянь И, тем больше ему казалось, что он, лучший и первый ученик школы Четырех Сезонов, растрачивает себя ни на что, из опоры для страны он превратился в инструмент сведения личных счетов без имени, ответственности и воли. Но бросить службу, в которой увяз по уши, где завязано столько лично преданных ему людей? Чжоу Цзышу терпел, временами надираясь в обществе все понимающего и, по счастью, молчаливого Тюленя, и тупо смотрел на картину с цветами сливы. Ровно сорок красных бутонов уже распустилось на ней.       — Не вздумай умирать! — говорил уже не вполне трезво своему псу.       Тюлень ворчал. Он очень не любил пьяных.       — Да, не вздумай! Один раз я тебя уже потерял. Как и твоего хозяина!       Тюлень тяжело вздыхал и лез бодаться. Он ни гуя не помнил свою прежнюю собачью жизнь.       Зато Чжоу Цзышу помнил, как отдал последний дар покойных родителей смешливому мальчику по имени Чжэнь Янь. С Чжэнь Янем было здорово играть и носиться вдоль реки. Он пообещал заботиться об Иго.       А потом мальчика и его родителей убили. Тогда-то добрый и мягкий учитель Чжоу Цзышу первый раз в жизни напился до того, что не смог выговорить свое имя.       — Я не узнал их, Шу-эр. Жара обезобразила их тела. Мне пришлось их сжечь, — учитель поставил на полку в своем кабинете две урны. — Я дал слово найти их убийцу, но если я не смогу или пропаду — это сделаешь ты. Понял?       — Да!       Ночами Чжоу Цзышу представлял, что Чжэнь Янь спасся и теперь бродит по миру с Иго. Но на что мог надеяться ребенок шести лет с маленькой собакой? Скорее всего, даже если Иго спасся, его сожрали нищие или иной сброд.       Тем большим чудом было то, что Иго взял и вернулся вот так.       — Не вздумай умереть, — ещё строже повторил Чжоу Цзышу, — и мертвечину жрать не смей.       — Аввв!       Кончилось тем, что Тюлень притащил в дом храмового кота. Редкого красавца, с шерстью цвета слоновой кости, синими глазами и черепаховой маской на изящной мордочке. Кот принадлежал сластолюбивому даосу-шпиону, и по закону его полагалось умертвить, как домочадца и движимое имущество преступника, но… Тюлень не дал и половину палочки гонял Чжоу Цзышу по двору Тяньчуан, так и норовя цапнуть его за задницу.       — Тюлень! Приказ и совесть!       — Гррррр!       Потом Цзюсяо, внутри наверняка ухохатывающийся от всей этой сцены, сказал, что кота убивать нельзя.       — Священное животное богини Гуанинь. Она на его хвосте сережки и кольца сушила! Ты хочешь разбираться с небесами?       — Я хочу, чтобы на мою задницу перестали покушаться! Тюлень, место!       — Ррррррыыыы?       — Ты на меня рычишь! Как я могу взять домой собственность государственного преступника?!       С непрошибаемым видом Тюлень взял корзинку, где спал кот и сказал одно единственное:       — Амммм!       — Дожили, — вклинился Цзюсяо, у которого глаза лезли на лоб, — собака усыновила кота. Кому скажу — не поверят!       — Даже твоя Ань-эр? Ты когда мне ее представишь?!       И бедняга Цзюсяо покраснел, побледнел, а потом сдался, сказав, что по уши влюблен в дочку министра, приходящегося королю двоюродным дядей.       — Что?! Ты сошел с ума?!       — А ведь обещал не орать.       — А как не орать! Ты что, не понимаешь, насколько это неуместно?!       Битву за кота Чжоу Цзышу с треском проиграл.       Окончательно добило его письмо на ядовито-розовой бумаге. Возлюбленная Цзюсяо прислала в Тяньчуан послание, в котором говорилось, что несчастный кот принадлежал не даосу-шпиону, а богине Гуанинь, служители которой не разобрались, сколь черная душа перед ними, и вверили животное во временное владение. «Убиение существа столь безгрешного и чистого, — писала княжна Цзинь Ань, — навлечет неисчислимые беды как на нашу страну, так и на главу Чжоу. Уверена, что старший брат моего жениха достаточно мудр и просвещен, чтобы не допустить подобной чудовищной несправедливости и катастрофы. Об этом говорится в пятом томе собрания сочинений Янь-цзы и других почтенных учителей».       Далее шел издевательский список на сорок наименований.       Чжоу Цзышу вспомнил всю толпу убитых и загубленных им людей и заскрежетал зубами. Его будущая невестка была мастерицей вертеть и трактовать законы. Чтобы она так человеческие жизни спасала!       Тюлень ходил с победительным видом и миловался с котом, который на нем только что не ездил.       — Ни стыда, — сказал Чжоу Цзышу, глядя на эту парочку, — ни совести.       Тюлень повернулся к нему задницей и показательно почесал задней левой ногой правое ухо, до боли напомнив Чжоу Цзышу самого себя.       — Вот скажи, собака, ты что, делаешь то, что хочу я?       Само собой, Чжоу Цзышу пакостно подмигнули. Тогда-то он впервые задумался о том, чтобы уйти в монастырь, а все дела оставить на Тюленя. Все равно собака работала лучше всех в Тяньчуан.       Но не случилось. Цзюсяо попал в ловушку, а вместе с ним десяток человек, и если бы не самоотверженность одной наглой морды, вытаскивающей их всех из обрушившейся пещеры, то Чжоу Цзышу пришлось бы везти в поместье Четырех Сезонов одиннадцать гробов. Пока же больные отслеживались в лазарете и страдали от безделья. Тюлень лежал у дверей в палату и сторожил больных неведомо от чего, коротко всхрапывая во сне.       Чжоу Цзышу подумал и влепил каждому второму понижение в звании.       То, что случилось в пещере, произошло из-за чужой глупости и легковерия. Подумав, Чжоу Цзышу понизил и Цзюсяо, написав при этом командующему южными рубежами рекомендательное письмо.       Возмущению Цзюсяо не было предела.       — Нет, что я сделал?       — Чуть не умер, — мстительно ответил Чжоу Цзышу, — чуть не подвёл меня и госпожу Цзинь Ань.       — Я тебе на выручку спешил!       — И к чему это привело? Ты едешь на юг проверяющим от государственного казначейства. Завтра выезжаешь.       — Я же не умею считать в уме!       — Научишься. Это приказ.       Остальные были не лучше. Утром отъезда у ворот Тяньчуан стоял отряд провинившихся.       — Командир, — начал десятник Ле, — мы не просим себе снисхождения, сглупили и заслужили. Но вы хотя бы Тюленя на знамя возьмите! Если бы не он, то где бы мы все были!       — Все равно работает он почти столько же, сколько и вы!       — Это точно, — согласился Чжоу Цзышу, — мне за вас стыдно. Даже собака работает лучше вас! Что толку от Тяньчуан, если мои подчинённые настолько халатно исполняют свой долг?       — Так это такая собака, что уже почти человек!       Но тюлений профиль на знамени с тремя цветами сливы поселился быстрее, чем государь издал ежегодный указ о награждении.       — Разве не таким должен быть боец Тяньчуан, — вещал Чжоу Цзышу перед лицом Хэлянь И, очень стараясь сохранить серьёзное и подобающее случаю выражение лица, — разве что размеры несколько…       Чжоу Цзышу можно было обвинить во множестве пороков, но не в неблагодарности. Хэлянь И подписал указ.       — Если это доставит тебе удовольствие. Смешно, на знамени моей тайной службы красуется портрет твоей собаки, которую в свою очередь подарили не то нынешние союзники, не то будущие враги.       — Разве у нас есть общие границы и споры?       — Нет. У Дацин нет постоянных друзей и союзников, а есть лишь постоянные интересы.       Тогда Чжоу Цзышу легла на стол бумага, велевшая тщательно проверить офицеров Тяньчуан на верность и в случае обнаружения чего-то подозрительного казнить каждого десятого.       На самом деле это означало казнь без суда и следствия.       Чжоу Цзышу указ разозлил до белых глаз.       — Мои люди, — горячо доказывал он Хэлянь И, — проливали свою и чужую кровь за страну, незыблемость ее границ, безопасность и закон!       — Я знаю, Цзышу. Но мы окружены врагами, да и кому можно верить в наше безнравственное время? Я с тяжёлым сердцем подписывал этот указ и рассчитывал на твое понимание.       — Государь, я, конечно же, подчинюсь приказу как ваш подданный и брат. Возможно, этот воин слишком глуп и не понимает пути вашей мысли, но я не стал бы терять людей перед лицом тайной войны.       — Какой ещё тайной войны? Или ты сейчас о банде Скорпионов?       Чжоу Цзышу кивнул.       — О них. Шесть раз я разрабатывал прикрытие и сеть для моих людей. Шесть раз никто не вернулся назад. Разведчики и связные погибли.       Смерть их была ужасна даже по меркам Тяньчуан, но это не попало в отчёт.       — Ах, да, я вспомнил. До чего у меня дырявая память. Послушай, Цзышу, вот и проверка на верность. Рано или поздно война тайная станет открытой и ты, как и я, должен быть уверен в людях Тяньчуан. Ступай. О Бэйюане ничего не слышно?       — В сравнении с прошлым разом ничего не изменилось.       Чжоу Цзышу откланялся, чувствуя себя лжецом.       Но друг, у которого впервые за долгое время в жизни случилось хоть что-то хорошее, был намного дороже подозрительности Хэлянь И. Хорошо, хорошо, до тех пор, пока это хорошее не начинало угрожать стране.       Пока же Чжоу Цзышу отправился домой, к Тюленю и коту, который так и ходил без имени, что не мешало ему очаровывать всех и притаскивать к дверям спальни Чжоу Цзышу мышей и крыс. И с важным видом, каким умеют только коты, намывать гостей, молодую хозяйку и очередной политический скандал.       На Тюлене он милостиво ездил, а тот, казалось, ничуть не возражал, щедро делясь с приятелем и едой (невиданное для собаки дело), и игрушками, и вышитой попоной. Всем, кроме своего ошипованного ошейника.       Чжоу Цзышу предоставил эту парочку самим себе. Во что бы то ни стало он решил расквитаться со Скорпионами, а потому гонял своих подчинённых без снисхождения и жалости.       Подчинённые Чжоу Цзышу бегали, как в задницу укушенные, сам он жил на крепчайшем чае. Та картина, что складывалась у него, с каждым днём виделась все более дурной. По всему выходило, что Скорпионы засели в Цзянху, а точнее, где-то в Пятиозерье, в одной из крупнейших школ.       Хэлянь И выслушал его доклад без радости.       — Кажется, в Цзянху развелось слишком много вольницы. Надо бы проредить. Действуй!       — Будет исполнено.       Чжоу Цзышу не успел приехать, как все Цзянху загудело от неслыханной наглости: Скорпионы сожгли школу Зеркального Озера, глава которой посмел чем-то оскорбить их короля. В живых остался лишь третий сын Чжан Юйсиня: десятилетний мальчишка по имени Чэнлин.       Чжоу Цзышу умел разговаривать со многими. С потерпевшими и преступниками, с невиновными и с головорезами. Так или иначе, но на допросе у него рано или поздно начинали говорить все. Пытки ему требовались чрезвычайно редко, для самих упертых и стойких. Когда же доходило до них, то хватало света в глаза, помещения в комнатушку, похожую на гроб, вырывания ногтей или лишения питья на сутки. Рано или поздно ломались все. Или умирали, случалось у него и такое, особенно в первые годы, когда он ещё не ведал меры человеческой выносливости.       Хороший разведчик и глава тайной службы обязан быть одновременно и человеком очень чувствующим, и ледяным до безумия.       Но чего он не умел, так это разговаривать с испуганными детьми, в один день потерявшими всю свою семью.       Чжан Чэнлин не мог говорить. Мальчишка словно утратил дар речи, а побратимы его отца радостно вцепились в возможность стать опекунами богатого наследника.       Чжоу Цзышу не нравились все четверо: слизняк, добродетельный слизняк, честный засранец и засранец в высшей степени неумный. По приобретенной за годы службы привычке он подозревал всех и про каждого из глав Пятиозерья думал: «Да вас всех надо колесовать и повесить». Отдавать им под опеку сироту…. Да Чжоу Цзышу никого бы из этих акул не допустил у себя на службе и бумажки перекладывать, потому что хуже дурака с начинаниями может быть лишь слизняк и подлец по убеждениям.       Кроме того, Чжоу Цзышу хорошо помнил, как сам остался сиротой во второй раз, и как шестнадцатилетним недорослем наделал множество ошибок. Все взрослые, которым он доверял, умерли, а старшие из других школ только и ждали, как урвать у безголового дурня кусок повкуснее.       Но Чжоу Цзышу в ту пору исполнилось шестнадцать, и спрашивать с него надлежало, как со взрослого человека, а Чжан Чэнлин… осведомители говорили, что мальчик совсем не учился боевым искусством, отличался мечтательным нравом и был маминым любимчиком. Естественно, он вел себя как растерявшийся ребенок, а не как помешанный на учебе и правилах зубрила. Честное слово, Чжан Чэнлину следовало родиться девочкой. Тогда Чжоу Цзышу с чистой совестью мог бы проделать фокус с куклой.       Вопреки сплетням, его служба состояла не только в устранении противников Хэлянь И, но и в ловле самой отвратной части человеческого общества.       Одну из своих самых преданных служащих Чжоу Цзышу приобрел так: над хорошенькой дворцовой служанкой надругался один из офицеров гвардии. Опасаясь, что девушка заговорит и испортит насильнику репутацию, его мать приказала задушить несчастную, а тело сбросить в огненный колодец.       Девушку спас Цзюсяо, возвращавшийся с очередного задания по наблюдению, но она была в таком ужасе, что впала в детство и не могла связать двух слов. Тогда-то Чжоу Цзышу купил у кукольника набор из красавицы и ученого и, чувствуя себя глупой черепахой, предложил девушке сыграть с ним. Несколько дней она рассказывала о смерти матери, а потом ее прорвало.       Конечно, обвинений одной служанки, да ещё и не девицы, было очень мало, чтобы отправить гвардейца в дальнюю дорогу, но Чжоу Цзышу к тому времени собрал больше десяти свитков неприглядных дел. К палачу этого красавчика Чжоу Цзышу отправил почти с удовольствием.       Из пыточной вынесли кусок едва живого мяса, который, впрочем, дожил до суда, а Сяоцин с тех самых пор служила у Чжоу Цзышу секретарем. Как только освоила хотя бы пять тысяч иероглифов.       Вот и сегодня она пришла на выручку.       — Командир, — она несла увесистую миску, от которой сладко пахло выпечкой, — я поспрашивала оставшихся в живых слуг. Мальчик любит лунные пряники, которые делала его мать. Может, это поможет?       — Возможно. Что ты ещё вытащила, Сяоцин?       — Командир, мы пока не торопимся с выводами, но нападение было очень хорошо спланировано. Чувство такое, что к нему готовились не меньше, чем за полгода.       — Вот как? Вы проверили, с кем ссорился Меч Осенней Луны в последние год-полтора?       — Проверяем все его связи с самого зачатия. Отношения с братьями были, скорее, обязанностью и не отличались теплотой. Поводов для убийства, на первый взгляд, у них не было… но мы копаем глубже, как вы нас и учили.       — Продолжайте. Давай сюда свои пряники.       Чжоу Цзышу пошел в комнату, где сидел Чжан Чэнлин.       Выглядел мальчик неважно, и вел себя как во сне.       — Г-глава Ч-чжоу?       Уже лучше. Не придется тормошить, как Сяоцин в свое время.       — А кто же ещё. Мне сказали, ты не ел.       — Не хочу. Не надо.       — Даже лунных пряников? Думаю, твоя матушка не хотела бы, чтобы ее сын уморил себя голодом. Так ты точно никого не вернёшь. Поешь. Не отправлено.       Чтобы доказать правдивость своих слов, Чжоу Цзышу взял один пряник и чуть не остался без зуба.       Готовила Сяоцин просто ужасно.       — Пряники передержали в печи, — сказал Чжан Чэнлин, — теперь их только размачивать.       — Или убивать, — попытался пошутить Чжоу Цзышу, но осекся под испуганным взглядом, — прости. Чэнлин, послушай меня…       — Я слушаю, — послушно, как кукла, ответил мальчик, — я правда слушаю.       — Я здесь для того, чтобы защитить тебя и найти убийц твоей семьи. Скажи, может ты слышал, не ссорился ли в последнее время твой отец с кем-то из твоих дядьев?       Чутье не то что шептало, вопило в голос: тот, кто уничтожил Чжан Юйсиня — тот и связан со Скорпионами. Молния никогда не бьёт дважды в одно место.       Чжан Чэнлин покачал головой.       — Не знаю. Правда, не знаю.       Чжоу Цзышу хватило меньше половины вздоха, чтобы понять: мальчик лжет, а лжет потому, что не доверяет страшному дядьке в черно-синих одеждах и с гладкой прической. Язык тела выдал Чжан Чэнлина с головой.       Что же, неудача была предсказуема. Но ведь будут и другие дни, и найдется же способ добиться доверия этого ребенка.       — Если ты что-то вспомнишь, сразу говори.       Чжоу Цзышу ушел цапаться с Шэнь Шэнем и судьей Гао Чуном. Те просто жаждали обогреть бедного сироту, то и дело выдавая тщательно завуалированные угрозы. Точнее, они так думали.       Чжоу Цзышу платил не меньшими любезностями. После разговоров с этой парочкой хотелось сворачивать шеи, после Чжао Цзина и Юй Цуюфэна мечталось вымыть руки.       Раздраконенный до предела, он вышел во двор — и обомлел.       Тюлень и Чжан Чэнлин играли в прятки и догонялки. Мальчик даже нашел в себе силы улыбаться сквозь слезы.       В этот миг Чжоу Цзышу все решил. На его решение не повлияло даже то, что довольно неуклюжий Чжан Чэнлин оступился, подвернул ногу и заплакал. Так безутешно на памяти Чжоу Цзышу ревели лишь брошенные дети или ученики, которых ещё не научили падать. Чжоу Цзышу плохо умел утешать, но…       За него отлично справился Тюлень, притащивший Чжан Чэнлину огромную говяжью кость.       — Ну-ну-ну, — строго сказал Чжоу Цзышу и привлек к себе ребенка, — и не стыдно тебе топить весь мир в слезах, когда Тюлень поделился с тобой едой?       Чжан Чэнлин беспомощно всхлипнул.       — Я… я больше не буду. Правда.       — Ещё как не будешь, ведь с завтрашнего дня я буду тебя учить. Высморкайся, вытри нос, плечи назад, голову прямо.       На письмо Хэлянь И он извел четыре листа бумаги, известив при этом своего короля о том, что задерживается, а так же о том, что просит признать Чжан Чэнлина своим законным сыном.       — Это обезопасит тебя, — сказал Чжоу Цзышу растерянному мальчику, — и убережёт наследство твоих родителей. Никто не посмеет идти против короля и главы Тяньчуан.       — Но ведь вы можете погибнуть!       — Могу. Каждый день могу. Или… Чэнлин, ты ведь вспомнил, из-за чего погибли твои родители и братья? Скажи.       Мальчик со всей силы, будто утопающий, вцепился в могучую шею Тюленя.       — Вспомнил, — сказал он севшим от ужаса голосом. — Они… они искали кристальную броню. Но не нашли.       — Броню? Какую броню?       — Не знаю.       — Но знаешь, где она. Скажи, где?       — В моем теле, — мальчик ткнул пальцем в бок, — отец сказал беречь ее. Я и берегу.       Чжоу Цзышу не стал говорить, что думал о Чжан Юйсине и его последнем решении.       В городе Юэян он со своими людьми проторчал почти полгода, раскрыв множество других преступлений и дважды на пару с Тюленем чуть не отравившись грибами. Должным образом оформлять бумаги в Цзянху просто не умели, вернее, не хотели уметь. Так что к концу своего пребывания в Пятиозерье Чжоу Цзышу отрастил ещё больше шипов на языке и заработал себе язву.       — Только ты так и можешь, — сказал ему вернувшийся с южных рубежей Цзюсяо, — поехал разоблачать и сносить головы — вернулся с ребенком! Что, опять Тюлень уболтал?       — Не надо считать Тюленя моей совестью! Иногда я все ещё принимаю решения сам!       Иногда Тюлень все же прикидывался дураком и обычной собакой, чем вызывал у окружающих приступы бурного негодования. Например, у отца княжны Цзинь Ань. Почтенный министр попросил, а точнее, потребовал у Чжоу Цзышу встречи и чуть не запутался в длинных собачьих ногах.       — Пропусти!       Тюлень вытянулся на половину коридора. Если на то пошло, на учение Кун-цзы о высших и низших он возложил большой и толстый хвост. Пёс считал, что Чжоу Цзышу иногда надо отдыхать от людей, службы и даже короля.       Но правый министр — это вам не шутки, особенно если его пока не в чем обвинить. Чжоу Цзышу поклонился, как и положено воспитанному человеку.       — Приветствую министра Цзиня в своем скромном жилище.       — Ах, оставьте эти церемонии. Перейду сразу к делу: один из ваших офицеров, ваш, между прочим, названный брат, обесчестил мою дочь и теперь она подобна устрице, в которой зреет жемчужина! Кто за это ответит!       Тюлень со сладострастным видом вгрызся в говяжий мосол.       Обычно Чжоу Цзышу выбирал и тщательно взвешивал каждое свое слово, но сегодня не удержал насмешки пополам с удивлением:       — Это ещё кто кого обесчестил!       Смешно прозвучит, но открытый и дружелюбный Цзюсяо, который вечно во времена их детства влипал в приключения и неприятности, с девушками был застенчив и робок. Все его товарищи, включая Чжоу Цзышу, распрощались с остатками стеснительности в обществе весёлых барышень, а этот вел себя чинно и скромно. Чжоу Цзышу даже начал думать, а не обрезанный рукав ли его младший названный брат, и уже думал начать подыскивать хорошего и понимающего юношу из приличной семьи, но тут случилась княжна Цзинь Ань.       Чжоу Цзышу не сомневался, что это скорее барышня начала первой, а не наоборот.       — Да какая разница! — продолжал кипятится правый министр Цзинь. — Я давал дочери слишком много воли! Кто теперь ответит за это безобразие?       — А вам что, — бесцеремонно спросил Чжоу Цзышу, — не нужен толковый зять и здоровый внук?       — Ваш братец — простолюдин!       Тюлень вгрызся в кость ещё громче. Да что там, он почти чавкал!       — И простолюдин может стать министром, но министр простолюдином… Тоже может. А ещё может лишиться головы. Да простит меня господин правый министр, но сколько лет он ходит по краю? Неужели вам не жаль дочь? В случае, если вы ошибётесь, княжна Цзинь Ань будет вынуждена последовать за вами. Вы что, думаете, толпа придворных бездельников сможет её защитить?       — А ваш почтенный брат, что же, может?       — Мой, как вы изволили выразиться, почтенный брат любит и уважает ее до такой степени, что ни разу за три года не посмотрел на другую женщину или мужчину. Тюлень!!!       Решив, что хорошего понемножку, Тюлень вскочил и тряхнул головой. Слюни разлетелись во все стороны, уделав и министра Цзиня, и самого Чжоу Цзышу. Естественно, за такую выходку Тюлень получил по заднице, заскулил и ушел жаловаться коту.       — Дожили, — лицо министра Цзиня покрылось пятнами, — даже собака на меня плюется. Я согласен, глава Чжоу, но при условии, если вы найдёте своему брату приличную семью усыновителей. Моя дочь должна выйти только за знатного человека.       Это была очень плохая попытка сесть Чжоу Цзышу на шею.       — Вы хотите, чтобы ваш внук родился незаконным? Или чтобы княжна покончила с собой? При всем моем почтении, с Цзюсяо жить вашей дочери. А не вам.       Министр вылетел из дома Чжоу Цзышу злой, как сотня гулей.       Чжоу Цзышу велел позвать Чэнлина. Мальчик с трудом оживал, но уже начинал доверять ему. Здесь постарались Тюлень со своим котом.       — Учитель, — Чэнлин долго мялся, — а что вы сделаете с кристальной броней?       Чжоу Цзышу достал из своего стола подлинник, извлечённый из тела Чэнлина, и очень хороший слепок. Слепок этот сделал превосходный ювелир, негласно работавший на Тяньчуан.       — Чэнлин, я не хочу, чтобы смерть твоих родителей и братьев оказалась напрасной. Люди, что охотились за броней, рано или поздно придут в наш дом.       — Но я не хочу, чтобы вы умирали!       —Я умею защищаться. И у меня есть Тюлень. Лучший способ напасть — подтолкнуть к действию и ускорить события. Броня отправится в королевскую сокровищницу.       — В сокровищницу?       — Да. Это самое охраняемое место в мире. И я не знаю человека, который попытался влезть и ограбить дворец. Только безумец способен на это. Подобный ход — очень простая, но действенная ловушка.       — Почему?       В глазах мальчика впервые за долгое время заблестело такое живое и острое любопытство. Чжоу Цзышу вздохнул.       Ему нравилось учить, но Чжан Чэнлин был очень, очень медлителен, а у него самого вечно не хватало терпения.       И как только мастер Цинь Хуайчжан не пришиб восемьдесят с лишним бестолочей?! У них же всех в одно ухо влетало, а в другое — вылетало.       — Это обычная двухходовка. Поставь себя на место преступника. Ты знаешь, что броня во дворце.       — Знаю.       — И что ее охраняют. Хорошо охраняют. И что сдал ее на хранение очень умный и опасный человек, который умеет считать до трёх. Что бы ты подумал?       — Ну-у… что это все сделано не просто так. Что меня ловят на живца. Что… что броня ненастоящая?       — А почему ты так решил? — бесконечно терпеливо спросил Чжоу Цзышу.       До него самого все доходило намного быстрее. Ну, так и он сроду не отличался медлительностью.       — Учитель не стал бы так рисковать. Учитель всегда закладывается на возможные потери и гробы. Учитель говорил, что нельзя недооценивать противника. Вдруг он сумеет украсть броню даже из казны?       — Верно. И это подводит нас к следующему шагу: мы изготавливаем очень хорошую подмену. Ты все верно понял.       — А этот человек точно поверит?       — А у него нет другого выхода. Здесь есть два пути: подкупить дворцовых служащих, но это долго и вряд ли получится быстро, либо устроить нападение. Я называю такой ход «мышеловка».       Настоящий кусок кристальной брони Чжоу Цзышу носил у себя на шее, а дома и в казне лежали те самые отличные подделки. Рыбка должна была вот-вот клюнуть. Чжоу Цзышу не учел одного: что охотников за кристальной броней больше, чем один.       Дворец действительно попытались ограбить. Ожидаемо, у нападавших ничего не вышло, но и Тяньчуан осталась с пустыми руками: исполнители покончили с собой, раскусив пилюли с ядом. И непростые, а разъедающие лица. Чжоу Цзышу смотрел, как обнажившиеся кости черепа доедает кислота, на стёкшее мясо, на склизкую требуху и дёрнул воротник ханьфу.       Глаза невыносимо жгло от яда.       — Открыть окна!       Его люди хорошенько проверили всё и принесли чистой воды на проморгаться.       — Тела — лекарю на опыты.       — Глава, не слишком ли… боги разгневаются.       — Боги далеко, а я хочу знать, что это за дрянь такая. В наших списках ядов ее нет.       Домой Чжоу Цзышу вернулся под утро. Вернее, помчался, увидев пущенную в небо красную ракету. Это Сяоцин дала знать, что случилась беда.       В своем доме Чжоу Цзышу нашел полное разорение, перебитых слуг и кого-то в маске призрака и в черном. В доме занимался пожар.       Ожидаемо, они с пришедшим по его душу убийцей сцепились.       — Мать не научила тебя хорошим манерам?       Убийца ничего не ответил. Он был очень хорош, и Чжоу Цзышу пришлось приложить все свое мастерство, чтобы драться с ним на равных. Все решил удар горящей балкой по голове.       Чжоу Цзышу вытащил Тюлень, у которого в зубах почему-то оказался рукав красного ханьфу.       Голова болела, от запаха гари Чжоу Цзышу мутило. По счастью, Сяоцин с Чэнлином и котом оказались живы и все это время прятались в тайном ходу.       — Это хорошо, — похвалил Чжоу Цзышу помощницу, — что ты не стала геройствовать и сбежала.       — Господин, я трезво оцениваю себя. Я бы не справилась с ними.       Чжоу Цзышу ослабил ворот своего ханьфу непослушными пальцами. Вне всякого сомнения, на его шее висел кусок подлинной кристальной брони. Подлинный, но совсем другой.       Вот же… Чжоу Цзышу воспринял это как личное оскорбление.       Определённо, он оторвёт этому наглецу голову. Когда догонит.       Пока Чжоу Цзышу только и оставалось, что обниматься с покрытым сажей Тюленем и обещать себе, что он этого так не оставит.       Рукав он сдал умельцам из Тяньчуан, которые рассыпались в похвалах мастерству портнихи. Они же и сказали, что ханьфу однозначно женское. Ни один уважающий себя мужчина не станет носить настолько глубокий оттенок алого. Даже мальчик для утех.       — Разве бывают среди женщин, — усомнился Цзюсяо, — настолько сумасшедшие? Или кого-то так очаровали твои прекрасные глаза и репутация…       — Договоришься!       — …что тебя вот так пригласили на свидание? Да это почти как в стихах, красавица с красными рукавами! На твоём месте я бы согласился. Тюлень, Тюлень, ты что же, хозяину жену притащил?       — Гав!       Чжоу Цзышу захотелось прикрыть лицо рукой.       — Разжалую.       — Первый раз, что ли? Я все равно вернусь через год, живой и непобитый. Считать твоими молитвами меня уже научили, что дальше?       Спору положила конец княжна Цзинь Ань, вернее, уже госпожа Цинь, которая долго вертела ханьфу и протянула недоверчиво:       — Сшито, конечно, хорошо, но вышивки маловато для женского. И, да простит меня глава Чжоу, но какого же росту должна быть эта дама, если у нее столь длинные руки? Повыше вас. Вдобавок, это явно нижнее одеяние. Господин Тюлень, как вам не стыдно считать своего хозяина обрезанным рукавом?       — Буууу! — проворчал Тюлень, всем своим видом говоря: да какая разница, какие вы, люди, помешанные и бестолковые!       С тех пор, Чжоу Цзышу знал это твердо, его подчинённые тихо ухохатывалась над тем, что у начальства завелся воздыхатель.       История эта не осталась без последствий, как и любой провал.       Через две луны Хэлянь И вызвал к себе Чжоу Цзышу и высказал все, что думал о неоправданном риске, и о пошатнувшееся репутации главы Тяньчуан, и о том, что в прежние времена такой позор смывали кровью.       — Но нравы меняются, а ты все ещё мой брат. Я никогда не забуду, как ты поддержал меня и помог мне.       — Чего прикажет его величество Чжоу Цзышу?       — Ты отправишься в Шаньдун советником нашего посла.       — Что?!       Шаньдун считался той ещё дырой, из которой не было выхода. Выходит, почетная ссылка за один просчет. Любому другому Чжоу Цзышу сказал бы, что это несправедливо, но… он был главой тайной службы и братом короля. И спрос с него был иной.       — Ты отправишься в Шаньдун и создашь по всему северу разведывательную сеть. Сделать это будет непросто: этот бездонный омут славен двумя вещами.       — Какими?       — Как какими, Цзышу, мне стыдно за тебя. Собаками и командиром службы разведки, который нравом очень похож на тебя, но ещё более безжалостен, неподкупен и подозрителен. Нам нужна хорошая сеть. Выполняй, но прежде оставь дела на заместителей.       — Ответ очевиден. Это Цзюсяо.       — Он слишком мягок и вдобавок, тесть министра Цзиня. Тайная служба не должна превращаться в личный инструмент чиновников.       У Чжоу Цзышу так и вертелось на языке, что Тяньчуан с самого начала была вернейшим и безотказным инструментом Хэлянь И, но как всегда он прикусил щеку и промолчал.       Хэлянь И был его государем, а поданному не подобает зазнаваться и забывать свое место.       — Тогда Дуань Пэнцзюй. Он хорошо разбирается в политике и будет полезен вашему величеству.       — Хороший выбор.       Так Чжоу Цзышу на два с лишним года оказался в Шаньдуне.       На бумагах он числился военным советником, на деле — ещё и послом, потому что Ци Циньси впал в детство и мог лишь подписывать бумаги в нужных местах и кивать на приемах. Вдобавок, денег вечно не хватало, и Чжоу Цзышу пришлось ещё осваивать и ремесло казначея.       К такому его не готовил ни учитель, ни служба в Тяньчуан, ни жизнь. Столько бестолковщины и неумения рассчитать силы он не видел даже в армии, где вечно собирался весь возможный сброд, а командиры развратничали и пьянствовали. Неделю Чжоу Цзышу ходил с очень вежливым выражением лица, а потом не выдержал и погнал и посольство, и разленившуюся шпионскую сеть работать.       Подчинённые от него выли. И писали доносы Хэлянь И, с просьбой перевести этого скандалиста подальше от них. Ожидаемо, ничего у этих бездельников не получилось. Чжоу Цзышу лютовал.       Дошло до того, что советник по торговле, старый опытный лис, за утренним чаем спросил у него без обиняков:       — Глава Чжоу предпочитает метать стрелы в яшмовую вазу или в медный таз?       Чжоу Цзышу порадовался, что давно разучился краснеть.       — Советник Бай, вы что же, думаете, что нежные барышни и изящные юноши отвлекут меня от государственной службы?       — Ну, должны же мы были хотя бы попытаться. Послушайте, глава Чжоу, непривычно почти послу быть без жены или хотя бы наложницы! Или наложника, если таковы ваши вкусы.       — Неприлично работать на три разведки разом. Оставим этот разговор.       В свободное от службы время Чжоу Цзышу пытался понять, зачем тот головорез в маске призрака оставил его живым. Пока в комнату не вбежал Тюлень и не оставил этого любителя красного без рукава, у него было достаточно времени, чтобы вскрыть и освежевать труп. Однако призрак этого не сделал, а лишь заменил кусок кристальной брони.       — Выходит, — сказал Чжоу Цзышу, поглаживая разомлевшего Тюленя за ушами, — тебе не нужна была моя смерть. Значит, тебе было нужно, чтобы я или Чжан Чэнлин вступили в игру именно с этим куском брони. Но зачем? Ну и сукин же ты сын…       Чэнлин старательно учился. За почти два года мальчик отошёл от горя и вовсю учился пользоваться маской дурня и простака и играть на чувствах окружающих. Чжан Чэнлин обещал вырасти умным и осторожным человеком. В поле, где требуется быстрота отклика и умение мгновенно перестраиваться, Чжоу Цзышу его бы не пустил, а вот в отдел планирования или снабжения — сто раз да. Но пока ему приходилось по сто раз объяснять простые и очевидные вещи и стараться не прибить своего подопечного сразу. Все же Чэнлин был очень большой копушей.       Кроме него, в посольстве детей не было, а без сверстников Чэнлин отчаянно скучал. Тюлень, конечно, был лучшей на свете собакой, но и он не мог заменить людей. Зато мог познакомить с другими детьми, которых пасли его сородичи.       Шаньдун был бедной горной страной, и нравы здесь отличались простотой на грани вульгарности. Мальчики и девочки учились совместно, а на все слова и доводы Кун-цзы о различии природы Инь и Янь только что не плевали. Ещё в Шаньдун, к негодованию всех приличных людей, обожали своих собак. О собаках здесь распевали песни в трактирах, как на родине Чжоу Цзышу — о красавицах и героях.       Здешние барышни, конечно, не отличались утонченностью, но пользовались невиданной свободой. И вовсе не потому, что отцы не дорожили честью дочерей, а потому, что связываться с сородичами Тюленя, которые всюду ходили за подопечными, дураков не находилось.       Однажды такая барышня, судя по чуть более богатой одежде, из благородной семьи, радостно завопила на пол-улицы:       — Тюлень! Тюленище!       Шедшая рядом с ней сука радостно гавкнула, а затем со всех ног понеслась к Тюленю, чуть не снеся по дороге бочку воды. Бочки воды стояли в Шаньдуне на каждом углу.       — Нерпа, дура, стой! Стой, я говорю, не то отец нас прибьет!       Но собаки уже не слышали людей, а радостно носились друг вокруг друга, исполняя все положенные фигуры ритуала встречи. От их прыжков и бега дрожала земля.       — Простите, пожалуйста, — барышня говорила с очень сильным северным выговором, нещадно протягивая гласные, — я не удержала Нерпу. Это его сестра, а вы, наверное…       — Чжоу Цзышу. Хозя… товарищ этой лошади.       Барышня разулыбалась. Крепенькая, коренастая, невысокая — она ничуть не походила на столичных красавиц, но вела себя подкупающе искренне.       — Отец и дядя говорили о вас с большим уважением. Дядя вез Тюленя вам. То есть вашему королю, но Тюлень выбрал вас. Дядя сказал, что тогда мысленно прощался с жизнью, а вы его спасли.       — Молодая госпожа…       — Племянница нашего посла у вас. Братец, братец, — обратилась барышня уже к Чэнлину, — а почему у тебя такие круглые щеки?       Несчастный Чэнлин смутился и нырнул за спину Чжоу Цзышу:       — Ничего они не круглые! И за щеки меня тискать не надо!       — И в мыслях не было! Нерпа! Не носись так, ты же крепостную стену снесешь!       И у Тюленя, и у его сестры языки от восторга вываливались из пастей, но прекращать оба не думали, всячески выделываясь друг перед другом.       — Место! — спокойно и повелительно сказал Чжоу Цзышу.       Собаки аж присели и построили самые умильные морды в мире. Чжоу Цзышу полез за угощением в кошель. То же самое сделала барышня.       — За что я тебя, лошадь ластоногую, люблю?       Тюленева сестра встала на задние лапы и положила голову хозяйке на плечо, как будто прося прощение за минувшее буйство.       Чжоу Цзышу не выдержал и задал вопрос:       — Молодая госпожа, а почему в Шаньдуне так странно называют собак? Это какая-то традиция?       — Это ещё что… у отца в юности тоже была собака. И звали ее Крокодил.       Чжоу Цзышу зашелся в приступе кашля.       Товарищем пса по имени Крокодил был господин Фэй Линцзе — его собрат по ремеслу и глава шаньдунской тайной службы.       Он, конечно, знал, что мир тесен, но чтобы настолько!       Тюлень и Нерпа вдруг сорвались с места и наперегонки помчались за каким-то господином в темном переулке. В сравнении с более ловкой и маневренной сестрой Тюлень, конечно, был несколько неуклюж и бегал чуть медленнее, но задницу кусал больнее и на землю валил так, что вышибало дух.       — Это кто? — весело спросил Чжоу Цзышу, радуясь, что это не его подчинённые так опростоволосились. За такой провал он бы оторвал голову, а потом сказал бы, что так и было.       Барышня Фэй жестом приказала Нерпе успокоиться.       — Папенькин воздыхатель из соседней разведки и нарушитель государственной границы. Господин Цзя, вам не надоело?       Чжоу Цзышу сразу не понравился этот скользкий тип.       — Твоего мнения, барышня, никто не спрашивал. Я нахожусь на землях Шаньдуна на законных основаниях, а ваши собаки кусают честных людей почём зря!       — Так зачем вы бежали?       — А кто бы от ваших лошадей не побежал! Кто теперь возместит мне мои страдания и укус на неприличном месте!       — При всем уважении, господин, — Чжоу Цзышу говорил строго и торжественно, чтобы не начать смеяться, — вас не загрызли, не отправили в пыточные и не лишили возможности иметь детей. Приходите в посольство короля Цзина, и о вас позаботятся.       Скользкий тип отшатнулся:       — Не главу ли Чжоу я вижу? Неужели вас сослали в эту глушь? Премного благодарен, но этот скромный сам о себе позаботится. Мои ногти и конечности дороги мне как память!       Чжоу Цзышу дожил до тех времён, когда репутация начала работать на него. Чэнлин стоял в тени и впервые за все время их знакомства искренне улыбался.       По дороге к посольству он сказал:       — Если бы у моей матушки или братьев была бы такая собака, то возможно, они были бы живы. Шифу, а нельзя ли выписать сородичей Тюленя на наши границы? Мне кажется, мимо такой собаки даже муха не пролетит.       Чжоу Цзышу молчал до самых ворот, а затем ответил:       — Нельзя.       — Но почему?       Пришлось сесть в посольском саду, вернее, насмешке над ним, взять палку и начать чертить на земле символы.       Умаявшийся за день Тюлень лениво грыз кость.       — Потому что наши солдаты и офицеры не будут относиться к этим псам, как они того заслуживают. Как отношусь к Тюленю я?       — Э-э… как вожак?       — И да, и нет. Тюлень мой друг и товарищ. Не такой, как Седьмой Лорд или Цинь Цзюсяо, потому что собака не равна человеку. Но Тюлень вместе со мной служит нашей стране. И будет поразумнее некоторых людей, верно?       — Аввв!       — Большинство наших соотечественников живут с предубеждением против собак. Люди бедные и невежественные, — Чжоу Цзышу скривился, — их даже едят, а из шкур шьют обувь и одежду. Для офицеров и солдат собака будет не товарищем и помощником, а в лучшем случае, инструментом или орудием. Любая собака заслуживает за свою преданность хотя бы уважения. Собака, которую не любят и унижают, превращается в помоечную шавку. Ты точно хочешь сородичам Тюленя такой судьбы?       — Нет.       — Вот видишь. Нельзя поступать с теми, кто так тебе служит, настолько подло.       — Даже ради государства?       Что же, настало время и этого урока. Мальчик подрос и принялся пробовать его границы на зуб. Чжоу Цзышу постарался быть терпеливым, но в голосе его зазвучал металл.       — Вспомни, что писал Кун-цзы. Нет ничего важнее отношений между подданными и государем. Они должны быть во всем подобны отношениям между любящими родителями и почтительными детьми. Порой случается так, что государь подписывает смертные приговоры, и делает он это со скорбью в сердце, потому что отец и мать любят даже самых пропащих своих детей.       — Понимаю, — Чэнлин погрустнел, — из своих братьев я был самый медлительный и неспособный. Но матушка и отец все равно любили меня.       — Смотри дальше. Порой государю приходится жертвовать жизнями тех, кто служит ему и стране. Государь знает об этом, а потому берет на себя заботу о вдовах и сиротах тех людей, что отдали свои жизни ради нашей страны. Но никакая забота не вернёт отца, мужа и брата.       — Шифу, я понял. Но только с ваших слов получается, что государь намного лучше, чем он есть на самом деле. Разве он не преследует семьи офицеров Тяньчуан?       Чжоу Цзышу отвесил воспитаннику несильную затрещину. Тюлень тут же бросил грызть кость, вскочил и негодующе заворчал!       — Место!       — Гррр!       — Место и не забывайся. Чэнлин, никогда при мне не смей судить о поступках вышестоящих.       — Я п-понял, — мальчик вдруг начал заикаться и закрываться, руша все тщательно выстроенное доверие, — Тюлень, не надо!       Но пёс все равно подошёл к Чжоу Цзышу и зубами чуть прикусил его руку чуть ниже локтя. «Я тебя люблю, но ты поступаешь недолжно».       Вот же вредная задница! Чжоу Цзышу легонько стукнул пса по носу.       — Разве сын может судить поступки отца?       — Н-нет.       — Так и подданный не должен и не имеет права судить о поступках и решениях государя.       — Но ведь государь может ошибиться, что же мне как подданному тогда делать?!       Что же, это был неизбежный вопрос.       — Тогда твой долг как подданного мягко дать ему об этом знать. Иди и перепиши-ка четыре раза «Беседы и суждения».       Чэнлин ушел, горестно вздыхая, а Тюлень, вредная собака, повернулся к Чжоу Цзышу задницей и испортил воздух, как гарнизон армейских лошадей.       — Никакой говядины.       — Ууууу!       — Да, никакой говядины. Я люблю этого паршивца и не допущу, чтобы он закончил свою жизнь в петле или от линчи!       Определённо, Чжоу Цзышу не стоило разводить в своем доме такую вседозволенность.       Он занялся созданием разведывательной сети и мысленно только что не скрипел зубами. Несмотря на маску грубоватого генерала, Фэй Линцзе был очень умён, а его подчинённые прекрасно знали свое дело. Местные торговцы и ремесленники не желали покупаться, а Чжоу Цзышу от ярости стёр себе четвертый зуб.       Кончилось все тем, что господин Фэй Линцзе пригласил их с Чэнлином и Тюленем к себе в загородное имение. Счастливая Нерпа облизала брата до самых ушей, а Чэнлина утащила на охоту за фазанами барышня Фэй — старшая из четверых детей хозяина дома.       Вблизи Фэй Линцзе и впрямь походил на слегка пожеванного жизнью крокодила.       — Ну что, — спросил он без обиняков, — тяжко жить наследному принцу в опале? Пьет гарнизон так, что пропил бумагу в окне, а лягухи бесстыдно вопят средь озёрной воды? Сколько ни черпай ту воду, меньше ее ведь не станет?       — Почему же, — ответил Чжоу Цзышу, — достаточно выпарить воду или смазать дырявое решето пчелиным воском.       Служанка разлила по чашам местное вино, от которого у Чжоу Цзышу сводило зубы. Хозяин дома рассмеялся.       — И после этого шаньдунцы — варвары!       — Никто не думает о себе, как о варварах.       — Верно, верно.       Они выпили не меньше пяти чарок, прежде чем хозяин дома добродушно спросил:       — Много ли приходится бегать главе Чжоу, чтобы перевербовать наших выпивох?       Что, вот так сразу? Чжоу Цзышу порадовался, что за много лет при дворе научился держать в лицо.       — Этот Чжоу всего лишь рядовой советник.       — То есть, теперь так называют опальных шпионов? Молодой господин, уж старому крокодилу можно не врать, правда. Ваше начальство послало вас принести не знамо что, а вы уже полгода исправно таскаете воду дырявым решетом. Это при том, — Фэй Линцзе хохотнул, — что мы небогаты, и у нас нечего красть, кроме наших детей и собак.       — Железные и серебряные копи?       — Наполовину выработаны, и руда, прямо скажем, не лучшего качества. Но вы же, этот старый крокодил по глазам видит, не можете жить без дела.       — Вы сейчас пытаетесь меня перекупить?       — Юноша, вот сейчас вы меня глубоко оскорбили. Если бы я пытался вас перекупить, то вас сначала бы сломали и превратили в кусок мяса. Но мне неловко убивать своих родственников.       Сказать, что Чжоу Цзышу раздражал этот господин, значило бы сказать, что небо голубое. Чжоу Цзышу злился, как человек, встретивший своего двойника, пусть и под чужим лицом.       — Мы не родня.       — Через Тюленя. В Шаньдуне это весьма близкое родство, да и государыня сказала, что в вашем случае не одобрит пыток и кровопролития. С вами поступили не лучшим образом. Отплатите вашему королю той же монетой.       Впервые за много лет Чжоу Цзышу по-настоящему разозлился.       — Чужие ошибки — не повод ошибаться самому.       — Боги! Вы упрямы, как сто ослов, и ещё хуже, чем я в юности! Прочтите-ка указ!       Такого унижения Чжоу Цзышу в жизни не испытывал. Правительница Шаньдуна повелевала ему каждую неделю отмечаться в министерстве исполнения наказаний ради «мира, спокойствия и дружбы между нашими странами».       Будь Чжоу Цзышу моложе и глупее, он бы уже думал о том, как бы броситься на меч.       Но он давно вырос и признал, что если бы ему на голову упал такой деятельный и надоедливый господин, как глава Тяньчуан, то его оставалось бы либо перекупить, либо убить, либо сделать его жизнь невыносимой.       — Разумное требование. И разумный приказ. Глава Фэй за этим пригласил меня и моего воспитанника?       Старый крокодил тяжело вздохнул.       — Нет! Об этом просила моя дочь, которой очень понравился ваш щегол, я имею в виду вашего воспитанника. И, вдобавок, я хотел посмотреть на Тюленя. До чего хорошего пса вы вырастили!       — Вы преувеличиваете. С щенком его породы я бы не сладил, но меня выбрала взрослая собака.       — Вы скромничаете. Наши псы уходят от тех, кого считают недостойными, — старый крокодил помрачнел. — Такова их природа. Я вот что хотел предложить: грех такому хорошему псу оставаться без детей. У нас есть две девицы не из его близкой родни, у вас — такой юноша. Чего бы нам их не…       — Повязать?       — Поженить! Особенно, если они понравятся друг другу. Собаки, и особенно наши собаки, в этом отношении намного честнее и лучше людей.       …До Чжоу Цзышу с опозданием дошло, что Шаньдун — земля сумасшедших. Помешанных на своих собаках сумасшедших.       Сам не зная почему, он согласился. Наверное, потому что в глубине души считал, что уважающему себя человеку и псу нельзя без семьи.       Папашей Тюлень оказался на редкость ответственным, а Чжоу Цзышу сам не заметил, как поладил со старым крокодилом.       — Ваш пёс погиб? — спросил он у Фэй Линцзе, когда Тюлень с дамами во всю учили свой выводок охотиться на фазанов. Это было до крайности нелепо и умилительно. Особенно когда эта пока ещё хвостатая толпа носилась за Чэнлином. Щенки записали этого ребенка в старшие братья и всеми силами его донимали. Чэнлин стойко терпел.       Фэй Линцзе дёрнул щекой.       — Нет. Крокодил от меня ушел.       — Что?!       — Мне было примерно столько же, сколько вам сейчас. Случилось так, что я полюбил одну женщину, но повел себя по отношению к ней хуже, чем свинья. Тогда мой пёс стащил ключи от камеры, где я держал ее, и ушел с ней. Она вышла замуж, родила детей и зовёт своего пса Фениксом.       — Кобеля?       Чжоу Цзышу не сдержал удивления.       — Да, а что, не Цветочком же. С тех пор на меня не посмотрела ни одна собака.       — А Нерпа?       — Это дочкина. Я думал взять ее сыну, но эта пакость выбрала Ци-эр. Старший сын до сих пор дуется, что на него даже не посмотрели. Долго бы смеялась над этим моя жена.       Старый крокодил вдовел шестой год. Его жена… его жена случайно выпила мышьяк, которым любящий муж собирался отравить ее брата — политического противника правительницы Шаньдуна.       На свою беду, Фэй Линцзе оказался однолюбом (так он говорил), наложницу брать не желал, а того самого мутного господина, влюбленного в него ещё с юности, слал так далеко, что Ци-эр хихикала в кулачок.       Выдавать дочь замуж и хоть как-то сватать отец не торопился, а на все попытки родни проесть плешь, отмахивался и говорил:       — Успеется.       Больше всего в этой жизни Ци-эр любила отца и тётку, такую же приземистую и квадратную, как и она, собак и охоту. Во врачевании всевозможного зверья она разбиралась как очень хороший лекарь. Когда она возвращала домой Чэнлина, кот, не боявшийся вообще никого и взиравший на мир с высокомерием божества, сбегал куда-то наверх и уходил только после того, как пропадал запах.       — Хватит валять дурака, — говорил Чжоу Цзышу и шел сочинять либо отчёт о том, как шпионская сеть нашла стратегический запас мозговых костей в горах, либо гонять Чэнлина, который все ещё был непозволительно медлителен для мечника.       Писем из дома он ждал, как весны и перелетных птиц.       Конечно, Дуань Пэнцзюй был человеком толковым, но ведь известно, что новая метла всегда метёт по-новому.       Пока Чжоу Цзышу пытался по оговоркам и умолчаниям Цзюсяо понять расстановку сил при дворе, и чем больше он думал над своей опалой, тем меньше ему нравились выводы.       По всему выходило, что Хэлянь И долго пели в уши, преувеличивая провалы, а победы, наоборот, преуменьшали.       С болью в сердце Чжоу Цзышу узнал, что из первоначального состава Тяньчуан погибли ещё пятеро: это провалилась очередная попытка внедрения к Скорпионам.       — Сдается мне, — мрачно сказал Чжоу Цзышу своей собаке, — в Тяньчуан сидит засланец. И даже не один.       Тюлень печально взвыл, а потом, сконфузившись, притащил Чжоу Цзышу палку.       — Поиграть? Ну, пойдем играть.       О том, что означает вой у сородичей его пса, Чжоу Цзышу узнал во время учений на границе, где служила одна из тюленевых дам. Собаки ходили превосходно выверенным строем и производили впечатление самых дисциплинированных войск Шаньдуна.       Сначала все изображали ловлю нарушителя по тревоге, а затем внезапное нападение соседей. Все шло по плану, пока... Пока в лесу шаньдунские пограничники не нашли в лесу схрон с дурманом и ядами. Тогда-то собаки и завыли на разные голоса, не иначе, передавая весть друг другу.       — Собачья почта, — пояснил старый крокодил, не тая досады, — опять мои Тени погрызутся с пограничной стражей!       — Зачем?       — Как зачем?! Отпуска, наградные листы, повышение на два звания вне очереди и при жизни, а не как обычно! Они теперь за этот схрон передерутся, позорища! И доносы друг на друга напишут, я этих засранцев знаю, причем в обе стороны! Позор на мою седую голову! Как подкинули, честное слово!       — Примерно наказать?       — За что? За отсутствие состава преступления? Запомните, глава Чжоу, хороший начальник и государственный служащий ни в коем случае не должен допускать того, чтобы его ведомство слишком разрослось, а одна лапа у собаки выросла длиннее другой. Ничего, ничего, подкинем-ка мы это хлопотное дельце королевской страже. Пусть побегают. Можно ещё и нашим целителям работы добавить…       — А им зачем?       Шаньдунские целители в глазах Чжоу Цзышу были самыми толковыми людьми на свете: они штопали своих и чужих недоумков.       — Как зачем? Чтобы без дела не сидели и нос не задирали!       На глазах Чжоу Цзышу четыре отделения государственной службы переругались между собой, припомнив друг другу все, и только сородичи Тюленя продолжали, как ни в чем не бывало, под вопли, крики и угрозы выполнять свою работу. Шаньдунская государственность держалась не на людях, те вечно все портили, а на собаках, которые ловили нарушителей и шпионов, доставляли грузы в труднодоступные селения, откапывали попавших в сель или лавину, хорошо воспитывали своих и человеческих детей, а самое главное — не разводили дурацких споров о политике.       — В следующей жизни, — сказал Чжоу Цзышу, вычесывая своего Тюленя рукавицей, — давай ты родишься человеком, а я, так и быть, согласен на собаку.       — Бу, — ответил Тюлень и полез бодаться.       Он всегда так делал от полноты чувств.       Накануне нового года в посольство доставили подарки: статуэтки из нефрита, золото, жемчуг, именные бирки с повышением, вино и еду от королевского стола. Ее везли под надзором совершенствующихся, что трудились на королевской кухне. Посол произнес речь, поднял чашу. Отсидев положенное время, Чжоу Цзышу откланялся и ушел к воспитаннику, коту и Тюленю, которые ждали его и с самым сосредоточенным видом чистили мандарины.       В их павильоне празднование шло куда веселее и не отдавало могильным духом.       Чжоу Цзышу поднял тост:       — Чтобы следующий год был веселее этого, а мы — вернулись до…       Он не договорил.       Безупречно воспитанный Тюлень, который сроду не позволял себе никаких вольностей с человеческой едой, стащил с тарелки Чжоу Цзышу благоухающий кусок мяса и, громко чавкая, сожрал его.       — Знаешь что, ты обнаглел!       Так Чжоу Цзышу первый раз в жизни всыпал своей собаке, громко и четко проговаривая, за что наказывает.       Праздник был испорчен.       Тюлень надулся и обиделся, не цокотал когтями по полу, не пытался затеять каверзу от большого ума, не покушался на хозяйские тапки.       К утру его вырвало кровавой пеной, а задние ноги свело судорогой.       — Беги за барышней Фэй! — приказал Чжоу Цзышу и едва успел сам доползти до нужника.       Его тоже вырвало и полоскало два часа. Это было на редкость унизительно. По признакам и проявлениям Цжоу Цзышу высчитал, что это не мясо испортилось в дороге, а их всех отравили. Чуть не выблевав желудок и лёгкие, он велел принести ларец из своей комнаты и подобрал противоядие.       — Это, — он отдал барышне Фэй и Чэнлину склянку из синего стекла, — Тюленю! Остальное — в посольство! Бегом!       Дети умчались. Уничтожив с помощью медитации яд, Чжоу Цзышу, пошатываясь, пошел к Тюленю.       Пёс был едва жив: противоядие почти не помогло. Но при виде Чжоу Цзышу задергал хвостом-обрубком.       Чжоу Цзышу опустился рядом с ним:       — А мне обещали шестьдесят-восемьдесят лет! Я опять подвёл тебя.       Собрав последние силы, Тюлень чуть прикусил его за руку.       «Опять ты несешь вздор».       Чжоу Цзышу решил, что не собирается терять свою собаку второй раз. Пусть хоть сто раз говорят, что шаньдунские псы живут, чтобы служить и умереть за хозяина, Тюлень был его собакой.       И служащим Тяньчуан.       Делать подобное, особенно в отношении собак — существ низших — запрещали всевозможные даосские учителя, служебные предписания и трактаты. Не должно смешивать светлую янскую ци с энергией неразумного животного.       Чжоу Цзышу стало на это оглушительно наплевать.       Одну руку он положил Тюленю на морду, вторую — на левую переднюю лапу. Он лечил Тюленя так, как помогал бы одному из своих сослуживцев и братьев, и, когда забрезжили первые лучи нового года, Тюлень запросился, по своему обыкновению, на улицу.       Посольство вывесило траурные белые флаги.       — Сколько?— спросил Чжоу Цзышу у охранника дядюшки Ли, торчавшего в Шаньдуне двадцать третий год.       — Семеро, включая посла… — ответил охранник, захрипел и упал в снег. На губах его проступила все та же кровавая пена.       Восемь из двадцати четырех. Это уже не ошибка и личная месть, это планомерное убийство и вредительство.       Чжоу Цзышу изложил обстоятельства дела в докладной записке и в самых решительных выражениях затребовал себе список тех, кто был допущен до готовки еды для королевского стола.       Он думал, что придется ждать больше двух месяцев, пока все дворцовые службы уладят разногласия, а король подпишет разрешение, но обстоятельства повернулись иначе.       Тюлень, как и остальные служащие посольства, выздоравливал крайне медленно. Да что там, сам Чжоу Цзышу чувствовал себя выпотрошенным трупом.       Первой ласточкой стал Фэй Линцзэ.       — Вот что, молодой господин Чжоу, — сказал старый крокодил примерно через месяц после незабвенной новогодней ночи, — это не мое дело, и ты подданный не моей государыни, но ты же понимаешь, что следующим шагом тебя обвинят в отравлении, вредительстве и государственной измене? Разыграл бы ты свою смерть и залег бы на дно на пару лет.       Хороший совет, а главное, так вовремя! Чжоу Цзышу не удержался и плюнул ядом.       — С Тюленем, которого видно и слышно за десять тысяч ли? Глава Фэй, а откуда у вас такие сведенья?! Я брат короля и глава Тяньчуан. Я не отступлю.       Старый крокодил зарычал, сделавшись похожим на собаку.       — Дурень! Когда это вашему королю мешало родство?! Не с твоей ли помощью он обвинил в заговоре младшего брата и казнил сестру?! Ты помог ему взойти на престол, но ты не хуже моего знаешь, как игрок поступает с черными камнями, а правитель — с теми, кто привел его к трону!       Эти замечания не были лишены здравого зерна, потому что так поступали все.       — Хорошо. Вам с этого какая печаль?       — Такая, — продолжал наседать на него старый крокодил, — что в нашем деле мало толковых мастеров, но много недоумков, мучителей и любителей свежего мяса. С тобой, знаешь ли, всегда было можно договориться, а другого такого союзника пойди вырасти и найди!       — Нам просто пока нечего делить. Мне нужны доказательства. Без них ваши слова, вы уж простите, это в чистом виде попытка перевербовать и подбить на мятеж.       — Доказательства?! Будут тебе доказательства! У меня сидит перебежчик и нарушитель границы. Он желает говорить с тобой. Назвался Хань Ином.       Чжоу Цзышу поспешил в имение Фэй Линцзэ, где Хань Ин сидел под охраной.       — Хозяин…       От этого обращения Чжоу Цзышу дернулся.       — Говори!       Хань Ин вытащил из-за пазуху плотно запечатанный пакет.       Низ его был пропитан кровью.       Внутри оказались подписанные приказы о казни офицеров Тяньчуан. За государственную измену и шпионаж.       — Они… они объявили мастера Цинь Цзюсяо и министра Цзиня заговорщиками. Ваш пятый брат передал мне эти бумаги и велел предупредить вас, прежде чем… он умер на моих руках.       Да что же это делается, стоило лишь на два с лишним года уехать!       Будь Шаньдун чуть богаче, это вышла бы превосходная, но грубоватая двухходовка. Но до тонкостей ли, когда цель — принуждение к действию? Здесь хороши любые приемы.       Шаньдун держался за дружбу с могущественным южным соседом. Прямой выгоды они бы не получили, а вред… Чжоу Цзышу задал следующий вопрос:       — Хань Ин, тебе ведь передали шифровки?       От ответа Хань Ина зависело все. Тот кивнул.       — Да. Допрос министра Цзиня и мастера Циня. Хозяин… в столице идут аресты. Хватают даже непричастных к делам Тяньчуан.       Хань Ин протянул ему ещё один пакет. У себя в кабинете Чжоу Цзышу вскрыл его ножом. По-хорошему, это была государственная тайна, за разглашение которой полагалось четвертование самое меньшее.       Но закон умер.       Для постороннего человека шифровка представляла собой бессвязный набор символов. По счастью, Чжоу Цзышу умел подбирать ключи. Для этого у него на полке стояла увесистая книга «Полное собрание живых и мертвых поэтов эпохи Весен и Осеней».       Сомнения в подлинности отпали, когда он смог расшифровать первую строчку: «Старший брат и глава, все очень плохо. Меня отстранили от дел, я сижу под домашним арестом. Ценой жизни двух своих подчинённых мне удалось добыть допросные листы. Полагаю, живым я вас не увижу. Старший брат, я знаю, что меня, как и всех оставшихся в столице офицеров Тяньчуан ждёт либо нож в бок (это не худшая смерть), либо известковая яма. Я взял на себя смелость спасти тех братьев, что посланы на дальние задания, и отправил им шифрованное послание с требованием залечь на дно и сменить внешность. Старший брат знает, что был для меня всю жизнь примером. Мы не всегда сходились во мнении, но моё уважение к вам было безмерно. Прошу, когда все это закончится, помяните меня и остальных в «Четырех сезонах». Касательно допроса: я ничего не добавил от себя и переписал слово в слово. Выводы я предоставляю делать вам. Однако не могу не отметить топорность и грубость людей, что вели допрос. Их волновала не правда, а признание, выбитое любой ценой. Министр сломался на третьи сутки. Третий брат держится до сих пор и не признает себя виновным.       Прошу вас, восстановите наши честные имена. Жизнью и мечом мы служили своей стране, никто из нас не допускал и мысли о государственной измене. Мне невыносима мысль, что все мы будем гнить и мучиться в Диюе за наши преступления, а за само упоминание нашего имени можно будет отправиться на каторгу или лишиться глаз и языка. Вы должны жить за всех нас и сделать все то, что не успели мы.       Прощайте. Ваш пятый брат Цзян Юйжань».       Прежде чем разбирать расшифровки, Чжоу Цзышу совершенно отрешился от своих личных чувств, сократив имена допрашиваемых до одного символа.       Но он читал, и его охватывала ярость от безобразной и топорной работы, которая позорила созданную им службу.       Задача хорошего мастера допроса — изучать и слушать, и ловить человека на заведомой лжи и несоответствии. Исходя из этого и выбирается подходящая тактика.       Запугивание работало лишь с людьми робкими и трусами, как и искажение чужих слов и недосказанность: приемы рабочие, но безнадежно скучные. Сам Чжоу Цзышу предпочитал давление на совесть, стыд и желание быть хорошим. Напивался после таких допросов он до свинячьего визга, чего совсем не одобрял Тюлень, но итог того стоил. Пытки были уже крайней мерой. Ими обычно заканчивали. Старая добрая дыба или огненное колесо работали безупречно. Или капля воды на темечко, но здесь надо было следить, чтобы человек не сошел с ума раньше времени.       Здесь с пыток начали. Тесть Цзюсяо признался во всех грехах, и немудрено, кто угодно написал бы донос и на родную мать, получив раскалённый штырь в задницу вместо здравствуйте.       К ночи у него была на руках полная расшифровка. Картина складывалась премерзкая: Хэлянь И вспомнил заветы предков и решил избавиться от тех, кто возвел его на престол, подведя под серьезнейшие обвинения.       Но кое-где Хэлянь И и Дуань Пэнцзюй просчитались.       Они не заложились на то, что посланник переживет новогоднюю ночь, а у его помощников нет прописанных в законе полномочий арестовывать брата короля и выпроваживать его за границу. Через месяц Чжоу Цзышу повезло бы уже не так.       Не мешкая, он отправился к старому крокодилу.       — Что ты хочешь за помощь?       Старый крокодил облился вином.       — Юноша, нельзя так пугать пожилого и заслуженного человека! Я бы мог назначить запредельную цену, потому что у тебя под ногами горит земля и тебе надо действовать быстро, но надо же иметь хоть каплю совести! Все зависит от того, что ты хочешь получить.       — Возможность тайного перехода границы. Купить в Шаньдуне дом на мое имя и чем быстрее, тем лучше.       С какой смесью праведного негодования и восхищения посмотрел на него Фэй Линцзе!       — Сукин ты сын! Попав на дыбу, ещё и торгуешься! Я думал, ты поручишь своего мальчишку, собаку и гонца мне.       — И тем дам вам такую власть над собой? Я настолько плохо работаю? Мне нужно поручительство, что вы не передумаете. И не впутаете моего воспитанника в наши обычные игры с обменом.       — Доверяй, но проверяй, да? Давай я хоть с тебя тройную цену сдеру, чтобы мне так обидно не было.       — Двойную и не больше.       — Ты вонзаешь мне нож в сердце!       — Либо так, либо никак. Нам все равно задержали жалование.       Ударили по рукам. За сутки Чжоу Цзышу стал хозяином городского имения возле весьма буйного столичного кладбища. Он велел Чэнлину и Тюленю быть очень осторожными и глядеть в оба, а Хань Ину — ждать его приказов и, в случае чего, хватать этого ребенка с собакой и бежать на одну из тайных баз.       Тюлень отчаянно не хотел отпускать его на верную смерть и ворчал. К нему присоединился кот, обычно относившийся к Чжоу Цзышу более чем равнодушно.       Хвостатая пакость гнусно легла на его вещи и не желала вставать.       — Нет, — сказал Чжоу Цзышу, наклеивая себе на лицо откровенно разбойничью рожу, — собак я маскировать не умею. Котов тоже. Сидите дома. Чэнлин, ты все понял?       — Да, шифу. Быть осторожными и в случае чего — бежать. Если поймают, говорить что я несовершеннолетний и ничего не знаю. Учитель, пожалуйста, вернитесь живым! Я не хочу становиться сиротой во второй раз.       — Это уж как получится. Веди себя хорошо и слушайся Хань Ина.       Глупее напутствия и придумать было нельзя.       Чжоу Цзышу перешёл границу под личиной нищего, которую позже во имя безопасности сменил на купца. Он очень торопился, он загнал трёх превосходных коней, но все равно опоздал.       Цзюсяо казнили ровно в тот миг, когда он прошел через городские ворота. Его названному брату отрубили голову.       Голова его тестя висела на городской стене, вся облепленная червями и мухами, которые точно ждали, когда мясо протухнет до нужной степени.       Толпа, которая наблюдала за казнью, в упоении вопила и требовала отрубить руки и ноги.       К счастью, палач дядюшка Ли слишком хорошо знал свою работу и не вёлся на крики заведенных обезьян.       Чжоу Цзышу не сомневался, что хотя бы голову его брату снесли сразу и без лишних мучений, в отличие от министра Цзиня. На его шее Чжоу Цзышу заметил несколько зазубрин — свидетельство намеренно безобразной работы палача. Или же следствие кривых рук.       Тело Цзюсяо должны были передать в похоронный дом для закапывания в известковой яме. Чжоу Цзышу решил, что перетолкует со служащими и заплатит последние деньги, что у него остались, лишь бы не допустить подобного нечестия, но… его опередили, а тело украли прямо из мертвецкой.       Служащие долго орали друг на друга, пытаясь найти подходящего недоумка, чтобы свалить на него вину, потому что в гробу лежал не офицер Тяньчуан, а пьяница и бродяга с самого глубокого городского дна. Чжоу Цзышу прикинул, куда именно мог деться гроб, кто обладал достаточной смелостью, чтобы все это устроить, и отправился к родовой усыпальнице князей Шэнь. Именно из этой семьи вышла покойная тёща Цзюсяо.       Усыпальница стояла вся в лесах: недавнее наводнение серьезно повредило основание здания. На свой страх и риск, он пролез под заграждением. В главной зале новых могил не прибавилось, пол остался неповрежденным, но вот в усыпальнице доверенных слуг, которые по собственному желанию следовали за господами, несколько плит явно несли следы торопливого вскрытия и запечатывания.       Чжоу Цзышу совершенно сбросил со счетов свою невестку, которую записал в покойницы. Зря.       Княжна Цзинь Ань сидела возле могилы с совершенно прямой спиной и читала сутры.       — Невестка?       Она медленно, точно во сне, обернулась.       — Глава Чжоу?       Чжоу Цзышу только теперь заметил большой, раздувшийся, как арбуз, живот.       Княжна Цзинь Ань явно была на сносях, но даже это обстоятельство не мешало ей по мере сил выполнять долг перед родными и мужем.       — Уйдем, — сказал он решительно, — за вами может быть хвост.       — Не будет, — сказала его невестка серым и убитым голосом и обернула к нему лицо, — за этим никто следить не будет.       На ее когда-то очень красивом и безупречном лице красовалась мастерски сделанная язва прокаженной.       — Вам нельзя долго оставаться здесь. Куда вести?       В лачуге, что теперь заменяла княжне дом, Чжоу Цзышу нашел ещё троих соучеников и Сяоцин.       Так вот благодаря кому Цзинь Ань так успешно все провернула!       — Вам же было велено сидеть и не высовываться!       — Старший брат, — нагло и решительно ответили ему, — мы что, должны были оставить госпожу Цинь без помощи? Можно подумать, вы сами бы поступили иначе!       Чжоу Цзышу не думал о себе столь хорошо. Поступи к нему приказ, он бы без колебаний убил бы и Цзинь Ань, и ее детей.       — Я — другое дело. Невестка, — обратился он к каменно-молчавшей Цзинь Ань, — ваш старший сын в безопасности, вы надёжно его спрятали?       Цзинь Ань наконец отмерла и со всей силы вцепилась в лакированную шпильку — единственное свое украшение.       — Мой сын… мой ребенок, благодарение государю, умер безболезненно. Моему мужу повезло не так.       Что же, это было ожидаемо.       Чжоу Цзышу выслушал торопливый путаный рассказ о том, как сначала в опалу попал отец княжны, а затем Цзюсяо отстранили от всех сколько-нибудь серьезных дел, заставляя по двадцать раз переписывать одно и то же.       — Мы ничего не понимали. Отца и Цзюсяо все время вызывали на допросы, но в качестве не обвиняемых, а свидетелей. А два с лишним месяца назад… Сначала они арестовали отца, а потом и Цзюсяо. Я… я была в паломничестве. Меня предупредил этот ваш… имя такое простое, Хань Ин. Он помог мне спрятаться.       Как только Цзинь Ань закончила говорить, Чжоу Цзышу поставил перед ней флакончик с ядом.       — Что это?       — Избавление от мучений. Оно должно у тебя быть. Госпожа была дочерью и женой государственных изменников. Неужели госпожа думает, что если её схватят, ей позволят умереть легко и безболезненно? Держите яд всегда под рукой.       Чжоу Цзышу всеми правдами и неправдами защищался от знания того, что его младшего брата и ещё двадцати четырех человек больше нет, и все они умерли очень паршивой смертью.       И такое бывает: Солнце и Луна меняются местами, охотник превращается в дичь.       Дичью, правда, быть невесело ни гуя.       Это Чжоу Цзышу и сказал уцелевшим.       — Ваша задача — рассказать мне, что случилось в эти два года. Все, детально.       От лица всех заговорила чудом уцелевшая Сяоцин.       — Глава, начнем с того, что с вашим переводом нас стали гораздо чаще отправлять на задания в один конец. Сначала это не было заметно, но мало-помалу…       — А прислать мне шифровку?       — Мы присылали! Гонцов перехватывали. Купеческие караваны оставляли на карантине, а слепые гонцы внезапно погибали.       Значит, все это было задумано очень давно, а сейчас маховик наказаний пошел работать в полную силу и бить по площадям.       — Мы поняли, что бить будут по вам, и создали сеть взаимной поддержки. Только на ней и продержались.       — Что дальше?       — Дальше, — Сяоцин вытащила из-за пояса нож в виде скорпионьего жала, — за неделю до нового года мы случайно вышли на след. У Дуань Пэнцзюя связь с одной из приближенных Короля Скорпионов. Ваш пятый брат пришел ко мне среди ночи и велел найти гонца, которого точно не убьют.       Замечательно! Чжоу Цзышу охватила злость. Ладно остальные и те, кто работают под личиной и прикрытием, их не учили видеть картину в целом, но Цзюсяо! Как Цзюсяо мог прохлопать такое!       — Либо Дуань Пэнцзюя перевербовали, либо шантажируют, либо, если я хоть немного знаю этого человека, он ведёт свою игру, и его цели совпали с тем, что высказал государь.       Им всем от этого было ничуть не легче.       Им всем надлежало затаиться хотя бы на год. Но с беременной женщиной даже за границу не сбежишь, а вот вольные земли Цзянху…       — Позволит ли невестка позаботиться о себе?       — Цзюсяо надеялся, что вы вернётесь и во всем разберётесь, но… что у вас есть? Мы все смертники.       — По меньшей мере, руки и голова на плечах. В Цзянху легко затеряться. Я не могу обещать, что вас совсем не найдут. Я лично обучал этих людей работать. Но то, что ваш след потеряют надолго, — даю слово.       В новую жизнь княжна Цзинь Ань въезжала в гробу.       Чжоу Цзышу отдал двух человек и Сяоцин в сопровождение.       — За княжну и ее ребенка отвечаете головой.       — Мы не подведем вас, глава.       Сяоцин ему поклонилась и сказала:       — Глава должен это знать от меня. У княжны Цзинь Ань больное сердце. Мы заботились о княжне и следили, чтобы она хорошо питалась, но вы же понимаете, что иногда тело сильнее воли и нельзя совершить невозможное. Как только мы приедем в….       — Ни слова.       — На место, прошу прощения! Эта подчинённая сразу же найдет лучшего целителя из возможных, но если что-то пойдет не так, кого мне спасать?       Такие вопросы должно было задавать мужу, но Цзюсяо при всем желании не смог бы на них ответить.       — Это должна решать госпожа.       — Я поняла. Глава, а если все пойдет совсем плохо?       Что же, и на такую возможность следовало заложиться.       — Сделай так, чтобы госпожа не страдала, и жди меня со всеми на мосту.       — Сяоцин постарается этого не допускать. Поехали!       Вместе с восьмидесятым и самыми бестолковым своим братом Чжоу Цзышу вернулся на базу. Их уже ждали.       Сорок человек во главе с Дуань Пэнцзюем.       — Просим главу Чжоу последовать с нами. Государь желает говорить с вами. Сдайте мне меч.       На глазах у Чжоу Цзышу его восьмидесятый брат широко, по-волчьи, оскалился и раскусил пилилю с ядом. Ли Юань слишком хорошо знал, что его ждёт, как поступят с ним и с его телом, а потому желал хоть в смерти сохранить свободу.       Сильное тело ещё долго билось в судорогах.       — Что встали? В похоронный дом его!       Ради своих оставшихся людей и ради невестки Чжоу Цзышу сдался. Он надеялся, что его, в сущности, бессмысленная покладистость и готовность сотрудничать подарит им хоть немного времени.       Видимо, он совсем забыл законы и обычаи той службы, что создал собственными руками. И уж тем более, он забыл, что в борьбе за власть не бывает родичей и друзей.       В застенках Тяньчуан Чжоу Цзышу на своей шкуре познал, что сначала он делал со всеми, кто стоял на дороге у Хэлянь И, и что ещё недавно творили с его братьями и подчинёнными. Не сказать, чтобы он этого не заслужил. Например, вырванные ногти и три гвоздя из семи.       На его тыловую часть пробовали покуситься головорезы и уголовники, но Чжоу Цзышу просто и без лишних разговоров перебил им гортань и выбил глаза. За это его избили до полусмерти и пригрозили заживо снять кожу.       И все же он находил в себе силы молчать и вести себя с достоинством. Чжоу Цзышу никого не сдал, хоть и плевался кровью с каждым днём всё больше.       — Я усовершенствовал ваши гвозди, глава. И взял другой яд. Он разрушает меридианы намного медленнее. Вы ещё долго будете радовать нас.       Чжоу Цзышу было стыдно только за одно: что годы назад он заметил в казначействе толкового и цепкого человека и всеми правдами и неправдами добился его перевода в Тяньчуан, не заметив, какую гнусную падаль вырастил и поставил на ответственную должность.       И все же он рассмеялся.       — Ты плохо работаешь, Пэнцзюй. Ты слишком вовлекаешься в то, что делаешь. И присасываешься к моей боли, как упырь. Рано или поздно это тебя убьет.       — Может быть. Но сегодня умрёте вы, а завтра — я. Скажите, бывший глава Чжоу, какие отношения связывают вас с Хозяином Долины Призраков?       Никакие, Тяньчуан сроду не занималось выброшенным из Цзянху отребьем. Наверное, зря.       — Я с ним не спал, — спокойно и уверенно ответил Чжоу Цзышу, прежде чем его потащили на дыбу.       В заключении он совсем потерял счёт времени, но догадывался, что прошло не меньше полутора лун. Его упорство и нежелание признаваться в работе на пять разведок и в создании заговора против государя для того, чтобы впустить в страну войска соседей, страшно злило Дуань Пэнцзюя.       Чжоу Цзышу этот нелепый спектакль надоел до невозможности, но ты не можешь уйти со сцены, когда у тебя главная роль!       Он использовал любую возможность для отдыха и сна и надеялся, что у Хань Ина хватит ума подхватить Чэнлина и сбежать. За Тюленя он не волновался, такая собака сама о ком хочешь позаботится.       Как назло, силы восстанавливались все хуже, а бессмысленного мучительства становилось все больше.       Чжоу Цзышу уже думал силой воли остановить собственное сердце, как к нему прислали целителя, который поморщился при виде синяков и кровоподтеков по всему телу, но добросовестно залечил все раны, включая два выбитых зуба.       — Государь желает отужинать с вами.       Чистая одежда походила на облачение Тяньчуан, но не содержала в себе ни одной пряжки, ни одной скрытой пластинки, а завязки были слишком короткие. Чжоу Цзышу напомнили, кому принадлежит его жизнь.       Означало это одно: развязка близка.       Так оно и вышло.       На ужине Хэлянь И был благостен и доволен жизнью, как десять лет назад, когда он подцепил в свои сети такую глупую и крупную рыбину. Рыбина сама себя же и приготовила.       Чжоу Цзышу кусок в горло не лез.       Разлили вино, которое отдавало горько-миндальным вкусом.       Обычно смерть от этого яда занимала от трёх вздохов до четверти палочки, но Чжоу Цзышу давно приучал себя ко всем возможным ядам, да и уровень его совершенствования был очень высок. Ему предстояло мучиться дольше.       Ну что же, зато вид на закат из павильона Сливы и Орхидеи открывался изумительный. Следовало насладиться им напоследок. Дальше ему станет не до красот.       И лучше смотреть на цветы, чем на довольную рожу Дуань Пэнцзюя, что стоял на страже и ждал, как паук. С его, между прочим, мечом в руках.       Смотри на огонь. Или на тлеющие в жаровне угли, хоть согреешься перед смертью.       — Твоего щенка, — сказал Хэлянь И и пригубил вино, — видели на границе.       Чжоу Цзышу пожалел, что ногти у него вырвали, и он не может вцепиться ими в ладонь до крови.       Глупый ребенок!       — Чжан Чэнлин не совершал преступлений против государя.       — Достаточно того, что он не донес до тебя, а ты назвал его сыном. Я так доверял тебе, Цзышу, а ты так подвёл меня! Все, что я могу для тебя сделать, — это проводить в дорогу. Ну и дождаться твоего воспитанника. Уверен, в Тяньчуан найдут, о чём с ним потолковать. Как и с княжной Цзинь Ань. Мы ее нашли, и скоро она будет здесь. Что ты на меня так смотришь, выпей вина. Я приказываю тебе.       Обычно Чжоу Цзышу с лёгкостью избавлялся от своего гнева. Не лучшее чувство, которое только мешало, но теперь, поняв, что все его усилия рухнули в пустоту, что десять лучших лет жизни он потратил на беспринципного и записного подлеца, что он никого не спас, а только привел тех, кто доверился, к гибели, что перед ним сидит не Сын Неба, а обычный и не слишком умный человек со своими страстями и страстишками, он решил: да пошло оно все.       На его руках были кандалы, но это, как раз, ничему не мешало.       — Да, конечно, — ответил он очень спокойным голосом, — как прикажете, ваше величество!       Тело слушалось из рук вон плохо, и все же Чжоу Цзышу нашел в себе достаточно сил и мастерства, чтобы запустить содержимое раскаленной жаровни прямо в лицо Хэлянь И. Он сам обжёг себе руки.       Никогда прежде Чжоу Цзышу не доводилось видеть, как человеческие глаза лопаются от жара.       Парадное одеяние Хэлянь И занялось, он весь вспыхнул, как головешка, в нос ударил невыносимый запах горелой плоти.       Нет, постойте, шелк очень плохо горит, если только…       Подол многослойного одеяния Хэлянь И кто-то смазал смолой!       Кто-то, хорошо знавший расположение дворцовых комнат и умевший располагать к себе слуг, кто-то очень исполнительный и…       Думать было некогда.       Вокруг Чжоу Цзышу уже все горело, а в дверях стоял Дуань Пэнцзюй с его мечом.       — Ты умре…       Дверь с треском распахнулась. Со всей мощи, а точнее со всей своей молодой дури Тюлень прыгнул на Дуань Пэнцзюя и с радостным хрупом перегрыз ему шею.       В потолок ударил фонтан крови.       — Шифу, — одними губами закричал Чэнлин, схватил с пола меч и одним движением сшиб кандалы, — я же говорил, что не хочу становится сиротой во второй раз! Тюлень, сейчас же выплюнь!       С неохотой Тюлень перестал жевать чужую шею и лег так, будто предлагал Чжоу Цзышу сесть ему на спину.       — А ты выдержишь?       — Он меня и Хань Ина нес, когда у нас коней отобрали!       — Кто отобрал?       — Упыри из Долины Призраков!       Дальше стало не до разговоров. Дым и огонь заволакивали все вокруг.       Королевский дворец вспыхнул, как щепка.       Они едва успели сбежать живыми.       Чжоу Цзышу хотел бы подумать, что он совершил цареубийство, но ему было решительно нечем. Да и к Хэлянь И он не чувствовал ничего, а это было пострашнее ненависти и ярости.       По дороге в Юэян, до которого они добрались лишь через два месяца, Чжоу Цзышу устроил головомойку и осмелевшему ученику, и Тюленю, но те ходили гордые собой и все упреки в безголовости и беспечности сносили с широкими улыбками.       В Юэяне он нашел свежую могилу и двенадцать человек.       — Я ничего не смогла сделать, — сказала убитая горем Сяоцин. Госпожа даже имени своим детям не успела дать. Никто не хотел нам помочь, я с трудом нашла кормилицу, и если бы не помощь одного молодого господина…       — Какого ещё молодого господина?       — Доброхота, нет, благодетеля Вэня! Без него все было бы совсем плохо. Вот его карточка.       «Вэнь Кэсин» значилось на плотной прямоугольной бумаге. Это кто же отличился и назвал своего ребенка перекати-полем?       Чжоу Цзышу убрал карточку.       Яд гвоздей и вина делал свое дело. Жить ему оставалось три года.       Но прежде следовало найти убийц родных Чэнлина, разобраться со Скорпионами, доучить ученика и найти хорошую семью сыну и дочери Цзюсяо. Ну и поблагодарить этого доброхота, то есть благодетеля Вэня.       С этого, как самого простого, Чжоу Цзышу и собирался начать. Завтра.       Сейчас ему хотелось одного — спать.       Чжоу Цзышу заснул под грустный вой своей собаки.              Сверхмолния! Сверхмолния! Срочное донесение! Передайте домой: Большая Жаба убит! Всем повышенное внимание и готовность! Берегите границы и не тащите в рот всякую гадость. В Дацин грядет смута.       Продолжаю наблюдение и жду дальнейших указаний.       Агент Тюлень.