Лёгкий миг

Сидя за стойкой в кафе Бабули Лукас, Эмма упорно смотрит в чашку со своим утренним кофе. Левая рука у неё в гипсе, а правой она сосредоточенно потирает лоб, не отрывая взгляда от глянцевито-блестящей поверхности кофе. — Что с тобой? — спрашивает Руби Лукас, с громким стуком ставя кофейник на идеально чистую поверхность стойки. Бабуля Лукас, которая возле кассы пересчитывает деньги, неодобрительно оглядывается на внучку. Эмма поднимает глаза на подругу. Руби в своём репертуаре. Она явно не спала всю ночь: под глазами залегли тёмные круги, наспех замазанные макияжем, веки слегка воспалены, даже ярко накрашенные губы с утра кажутся какими-то блеклыми. Эмма опускает глаза, упираясь взглядом в пышное декольте Красной Шапочки, которое та, не стесняясь, вываливает на стойку, когда наклоняется, упираясь в неё локтями. — Что? А? Руби приподнимает угольно-чёрную бровь. — Земля вызывает Эмму Свон, — говорит она насмешливо. — Ты уже полчаса сидишь над этой чашкой кофе, подруга. Он давно остыл. Что-то случилось? Эмма мрачно смотрит на неё. — Нет, — говорит она и в доказательство своих слов подносит к губам чашку. Руби права — кофе действительно остыл и на вкус напоминает кошачье дерьмо. Усмехнувшись, Руби забирает чашку, отставляет её в сторону и даёт Эмме новую. — Оно и заметно, — говорит она, наливая свежий кофе из кофейника. — Совсем ничего не случилось. Просто наш шериф ни с того ни с сего сверлит взглядом дырку в чашке с утра пораньше. Эмма осторожно кладёт на стойку загипсованную руку и тяжело вздыхает, морщась от боли. — Нет, правда, — отвечает она и откидывает волосы со лба. — Просто я задумалась. Руби недоверчиво хмыкает. — Угу, так я и поверила. У тебя рука болит? Эмма отрицательно качает головой. Она никому не говорит об этом, но рука действительно ноет. Открытый перелом локтя — это не шутки, однако бравый шериф не имеет права жаловаться, как сопливая девчонка. Вздохнув, Руби ставит кофейник на стойку. — Похмелье? — предполагает она, понизив голос. Впрочем, в этом почти нет нужды: несмотря на ранний час, в кафе Бабули никого нет. В такое время сторибрукцы ещё спят, так что услышать их разговор может только миссис Лукас с её острым слухом, но сейчас она разговаривает по телефону. — Если похмелье, так я могу плеснуть в кофе чего покрепче, — ухмыляется Руби. — Я и сама бы не прочь. Эмма знает, что Руби, скорее всего, уже и так приняла с утра, потому что после ночных бдений ей всегда нужен стаканчик-другой, чтобы начать работать. Бабуля Лукас не терпит тунеядства и тем более не прощает его своей ветреной гулене-внучке, так что в такие дни Руби всегда приносит с собой фляжку с коньяком и прячет её в туалете. — Нет, спасибо, — говорит Эмма и делает глоток кофе. — Я не пила вчера. Да мне и нельзя. Я на лекарствах. Она машет сломанной рукой. Руби понимающе кивает и снова облокачивается на стойку, выпятив свой обтянутый красными джинсами зад. — Значит, дело не в руке и не в выпивке, — задумчиво говорит она. — Что же тогда? На работе проблемы? Эмма не удерживается от смеха. Какие проблемы могут быть на её работе? Она шериф в крохотном городке, где все друг с другом знакомы, и иногда ей кажется, что Сторибрук прочно застрял в восьмидесятых, когда можно было не запирать двери домов и машин и оставлять коляски с детьми на улице без присмотра. — Значит, и не работа, — задумчиво тянет Руби, постукивая кончиком пальца по губе. За спиной Эммы дребезжит колокольчик, возвещая о новом посетителе. — Остаётся одно, — шепчет насмешливо Руби. — Личная жизнь. Эмма ощущает, как по её спине бежит дрожь, но дело не в словах Руби. Знакомый стук каблуков раздаётся в тишине кафе, и мучительно приятный запах духов долетает до Эммы. Взгляд Руби падает куда-то поверх её плеча. Эмма оборачивается. Регина Миллс, мэр Сторибрука, бывшая Злая Королева и приёмная мать сына Эммы Генри, только что вошедшая в кафе, подходит к стойке и останавливается, положив руку на блестящую поверхность и постукивая по ней холеными пальцами с ногтями, покрытыми алым лаком. На ней строгое приталенное серое пальто с поясом, тонкий, затейливо повязанный шарф на шее и сапоги на высоких каблуках. Слегка повернув голову, она окидывает презрительным взглядом двух уставившихся на неё женщин, одна из которых, усмехнувшись, тут же отводит глаза, а вторая с нескрываемым интересом продолжает изучать мэра. Фыркнув, Регина смотрит в спину стоящей прямо перед ней Бабули Лукас, которая спокойно разговаривает по телефону, видимо, не услышав колокольчик, а потом снова переводит взгляд на Руби. Пальцы Эммы крепко стискивают чашку, и Руби удивленно смотрит на неё. — Доброе утро, мадам мэр, — лучезарно улыбается Руби, выпрямляясь, и при этом движении её грудь задорно прыгает вверх, чуть ли не вырываясь из тесного декольте. Эмма невольно смотрит на то, что сейчас качается прямо перед ее носом. — Оно станет добрым, если вы нальете мне кофе, — цедит Регина, не глядя на Руби. Миссис Лукас, наконец, улавливает посторонние звуки и поворачивается, все еще держа трубку телефона в руке. Руби совершенно спокойно, не торопясь, подходит к Регине и ставит перед ней чистую чашку. — Мне навынос, — бросает Регина, глядя в окно. — И еще какао с корицей. Услышав ее последние слова, Эмма перестаёт сверлить взглядом пол и смотрит на мэра. В тот же момент дверь оглушительно хлопает и в кафе залетает Генри. Он в расстегнутой куртке, шапка сбилась на одно ухо, и, едва мальчик замечает сидящую за стойкой Эмму, как его мордашка начинает светиться, словно кто-то зажёг лампочку внутри его головы. — Эмма! — восторженно восклицает он и, не обращая внимания на раздраженный вздох Регины, подбегает к Эмме. — Привет, пацан! — Эмма охает, потому что Генри прямо врезается в неё, обхватывая обеими руками за пояс. Она высоко поднимает загипсованную руку, чтобы Генри её не задел, а второй рукой ласково ерошит волосы мальчика. Регина снова фыркает и смотрит на Руби, которая в этот момент накрывает крышкой стакан с кофе. На лице Шапки неподдельное любопытство смешивается с чем-то, что Регина не распознает. — Как здорово, что ты здесь! — восклицает Генри, отстраняясь от Эммы. — А как твоя рука? Взгляды Эммы и Регины встречаются поверх головы мальчика. Эмма видит, как красные губы Регины насмешливо кривятся, и отводит глаза. — Нормально, — преувеличенно бодро отвечает она и машет рукой в воздухе. — Скоро снимут гипс. — И мы, наконец, поедем на рыбалку? Как ты обещала? На лице Эммы замешательство, и она вновь смотрит на Регину, которая лишь презрительно вздергивает бровь и отворачивается. — Мы подумаем об этом, — тихо отвечает Эмма. Генри сразу сдувается. — Ну, ты же обещала! Я уже всем ребятам в школе рассказал! — Генри, — беспомощно говорит Эмма. — Это было до того, как… Она снова поднимает свою больную руку, глядя при этом на напряжённые плечи Регины, которая делает вид, что не слушает их разговор. — Мисс Лукас, а можно ещё медленнее наливать? — резко спрашивает мадам мэр, глядя на Руби. — Я понимаю, что вам торопиться некуда, но Генри может опоздать в школу, а у меня есть дела. Бабуля Лукас, которая давно положила трубку и возится за спиной внучки, тут же протягивает руку и подает Руби второй стакан, на этот раз с пышной пенкой, присыпанной корицей. На нем крупно написано «Генри». — Ну, все равно обещай, что подумаешь, — скулит Генри, дергая Эмму за здоровую руку. Та молчит и наблюдает поверх его головы, как Регина расплачивается, затем кладёт кошелёк в сумочку, берет свой кофе и поворачивается к ним. — Обещай! — Генри, — властно говорит Регина. Мальчик оборачивается к ней, все еще держа Эмму за руку. — Твоё какао, — Регина кивает на стойку. — Иду, — Генри подмигивает Эмме. — Ладно, пока, я пошёл. Обещай, что подумаешь. Эмма рассеянно кивает, не сводя глаз с Регины. Не удостоив её взглядом, бывшая королева резко разворачивается и идёт к двери. Потом, открыв её, она ждёт, пока Генри возьмёт свой стакан, и, когда Эмма, вздохнув, отворачивается к стойке, вдруг громко произносит: — Шериф Свон. Эмма мгновенно поворачивается к ней. — Надеюсь, вы помните, что сегодня заседание Городского Совета, и мне нужны цифры для отчёта, — ледяным голосом говорит Регина. — Через пятнадцать минут я жду вас в своём офисе. Эмма кивает и снова отворачивается к стойке. За её спиной громко хлопает дверь, и наступает тишина. Подняв глаза, Эмма видит два обращенных к ней лица: одно пожилое, морщинистое и удивленное, а второе — лицо Руби — светится настолько хитрой насмешкой, что Эмма прячет взгляд и вновь утыкается в свою чашку. — Что ты ей сделала? — наконец, спрашивает Руби, и миссис Лукас тыкает её в бок локтем. — Эй! — возмущается Руби, но на лице Бабули ухмылка, и даже когда она поворачивается к стойке спиной, то видно, что эта спина излучает крайнее любопытство. — Ничего, — бурчит Эмма и лезет в карман за деньгами. — Вот, за два кофе. Руби ловко сгребает монеты одной рукой. — Нет, стой! — кричит она, когда Эмма начинает наматывать на шею шарф и отворачивается, собираясь уходить. — Ба, я на секунду покурить! — бросает Руби и, не обращая внимания на ворчание миссис Лукас, ловко перемахивает через стойку. Эмма быстро и решительно выходит из кафе, но Руби не отстаёт. — Стой, говорю, — она ловит Эмму за рукав. На улице довольно холодно, поздняя осень, но не для Руби Лукас, которой всегда жарко. Она стоит перед кафе в своём топике, обнажающем грудь и живот, и кокетливом передничке, повязанном на бёдрах, и даже не дрожит. Эмма окидывает взглядом пустынную сонную улицу. — Отстань, — недипломатично отзывается Эмма, пытаясь вырвать рукав из цепких пальцев, но от Руби не так-то просто отвязаться. — Ага, щас, — она тянет Эмму к себе. — Пойдём за угол. — Не пойду я никуда, — упирается Эмма, но Руби держит ее крепко. За углом не так сильно дует. Руби достаёт из кармана пачку сигарет и зажигалку, предлагает Эмме, но та коротко мотает головой. Закурив, Руби пытливо смотрит в хмурое лицо подруги. — А теперь рассказывай, — говорит она настойчиво. Эмма вздыхает. — Да нечего мне рассказывать. — Эмма, я официантка в Сторибруке, штат Мэн, — раздраженно отзывается Руби, выдыхая дым. — Мне нечем заняться, кроме как сплетнями, а их у нас крайне мало. Лерой тридцать лет пытается совратить монашку, а мистер Голд месяц назад подарил Белль ручного енота. Охренеть как интересно. — И что? — ощетинивается Эмма. — Я тут при чем? Я тебе что, клоун? Руби качает головой. — Ты снова перешла с Региной на «мисс Свон» и старый добрый глазотрах и хочешь сказать, что это на ровном месте? Я давно заметила, что вы больше не пьёте кофе по вторникам, но сегодня, надо сказать, было настоящее представление. Что за хрень, подруга? Эмма закатывает глаза. Мимо проулка, в котором они стоят, проходит мужчина в пальто и шляпе. Увидев их, он кивает. Эмма засовывает правую руку в задний карман, а левую вдевает в висящий на шее бандаж. — Мы просто поругались, — отвечает она, изучая носки своих сапог. — Из-за работы. — Из-за работы? — переспрашивает Руби, и по её тону слышно, что она не верит ни одному слову Эммы. — Как же нужно было поругаться, что Регина снова стала называть тебя «мисс Свон» и смотреть так, будто мы все вернулись в тот первый год до снятия Проклятия? Да она же просто тебя ненавидит. Что ты ей такого сделала? Эмма сжимает зубы. — Ничего я ей не сделала, — цедит она. — Небольшие разногласия между шерифом и мэром, все нормально. Мы всегда ругаемся, а потом миримся, так что забудь об этом. Она отворачивается от Руби и говорит через плечо: — И если я сейчас опоздаю, то эти разногласия усугубятся, так что я пошла. Спасибо за кофе. — Я все равно все узнаю, — сладко поёт Руби ей в спину. Эмма не оборачивается. Она идёт к мэрии пешком: до назначенного Региной времени осталось ещё семь минут, и этого более чем достаточно. В Сторибруке все рядом. Здание этой чертовой мэрии видно, кажется, из каждого дома, особенно из любимых Эммой мест, вроде кафе Бабули Лукас или полицейского участка, где Эмма частенько мается дурью, и ей ничего не остаётся, кроме как, кусая губу, смотреть на окна Регины и гадать, чем занята мадам мэр. Раньше… Но Эмма обрывает себя. Нельзя думать о том, что было раньше. Раньше она могла заявиться к Регине в обеденный перерыв, принести ей ланч от Бабули и кофе под предлогом того, что нужно сдать какой-то отчёт, и сесть обедать в кабинете мэра, болтая о всякой ерунде и делая вид, что она не замечает, как Регина украдкой ворует у неё картошку. А иногда — если мадам мэр была в особенно хорошем настроении — Эмме удавалось получить приглашение на ужин с Региной и Генри, и это были лучшие вечера — когда они сидели втроём на кухне в белом особняке на Миффлин-стрит, ели вкуснейшую, приготовленную Региной еду, и разговаривали, а потом обязательно спускались в подвал, где Регина оборудовала домашний кинотеатр, и смотрели какой-нибудь фильм, и Генри всегда засыпал ещё до финальных титров, и тогда Эмме приходилось нести его наверх на руках по коридору мимо спальни Регины, в его комнату, а потом они вместе укладывали сына спать и оставались вдвоём. Это все было уже после того, как Регина рассталась с Робином, а Эмма с Крюком. Оба эти события произошли почти одновременно. Так уж получилось. Просто однажды Робин Локсли исчез из Сторибрука, а Регина всем сказала, что они расстались. Потом он вернулся и сошёлся со своей первой женой, Мэриан, и никого это не удивило, только Эмму, которая никак не могла понять, кто в здравом уме может променять Регину на… На кого угодно, если быть честной с самой собой. С Крюком у Эммы дела и так шли неважно, а после того, как Робин исчез и Регина подобрела, вечера, проведённые на Миффлин-стрит, стали для Эммы своеобразным ритуалом. Она никогда не брала с собой Киллиана, хотя Регина несколько раз предлагала ей сделать это. Да, по лицу бывшей королевы Эмма читала, как по раскрытой книге, и она видела, что общество пирата претит Регине, но она все равно предлагала, пусть и ради вежливости. Но Эмма никогда не приглашала его с собой. Ей казалось, что присутствие Киллиана нарушит ту гармонию, которую они втроём создали для себя в белом особняке на Миффлин-стрит. Тот ритуал, который сложился сам собой, за месяцы: сначала ужин, потом фильм, потом укладывание Генри в кровать, а потом… Эмма морщится. Она вспоминает, с какой надеждой, оставшись в первый раз наедине с Региной после такого вот ужина, она смотрела на неё, гадая, что будет дальше. Тогда, в тот первый раз, Эмма думала, что теперь, раз Генри уже спит, Регине нет нужды изображать гостеприимность и она просто выставит её за дверь, ограничившись дежурным «спасибо за ужин и компанию», но Регина поступила по-другому. Тогда Эмма впервые уловила на лице мадам мэра что-то вроде неуверенности, и Регина предложила ей выпить в библиотеке, и постепенно это тоже стало ритуалом. Они просто сидели и болтали, попивая вино или виски, и беседа текла так легко, что Эмма, поначалу не ожидавшая ничего подобного, долго не могла поверить, что это они — Спасительница и Злая Королева — сидят за полночь вдвоём в особняке на Миффлин-стрит и пьют, рассказывая друг другу истории, никогда ещё не произнесенные вслух при другом человеке. Регина, которую Эмма привыкла видеть циничной, высокомерной, строгой, часто даже грубой, раскрылась перед ней совсем с другой стороны, и каждый такой вечер заканчивался очень поздно, и Эмме нехотя приходилось прощаться, чтобы вернуться домой, к укоризненному ворчанию Киллиана. Но она развелась с ним не поэтому, нет. Вовсе не потому, что быть с Региной и Генри стало для неё потребностью и радостью, от которых Крюк пытался заставить её отказаться. Вовсе не потому, что сидеть с Региной в библиотеке, положив руку на спинку дивана, так, чтобы пальцы изредка касались плеча бывшей королевы, и слушать её низкий голос было лучше, чем все, что когда-либо было у неё с Крюком. Конечно, они развелись не поэтому. Эмма смотрит на здание мэрии и вздыхает. У крыльца растут высокие кусты, покрытые жёлтыми и красными листьями, которые морской ветер безжалостно срывает. К Рождеству эти деревца уже будут голыми и побелеют от снега. Когда Эмма развелась с Киллианом, Регина не сказала ей ровным счётом ничего. Просто кивнула в ответ на слова Эммы и занялась ужином. Казалось, ей было все равно, и они больше не обсуждали это, и все просто пришло в норму. С тех пор прошёл год, и Эмма почти каждую неделю ужинала на Миффлин-стрит, и почти каждый вторник они пили кофе в кафе Бабули Лукас, ожидая, когда у Генри закончатся уроки, чтобы забрать его из школы. Целый год, а потом… Эмма раздраженно топает ногой и открывает дверь мэрии. На часах пять минут десятого, но ей плевать. Она поднимается на второй этаж, мстительно притормаживая на лестничном пролёте, а потом ещё стоит у двери, проверяя сообщения в своем мобильном, который, конечно, пуст. После их «ссоры» с Региной лист сообщений в ватсапе Эммы ограничивался рабочим чатом и редкой перепиской с Руби. Секретарша Регины, мисс Бози, с удивлением смотрит на неё, видимо, не понимая, почему шериф колеблется. — Она меня ждёт, — буркает Эмма и, не утруждая себя стуком, входит в офис Регины. Сидящая за столом бывшая королева дёргается от неожиданности. При виде вошедшей Эммы на её лице одновременно сменяются гнев, раздражение, злоба и — это Эмма хорошо улавливает — страх. Будто бы здесь, где нет свидетелей, Регина боится быть такой стервой, какой она теперь постоянно кажется на публике, когда они с Эммой пересекаются где-то в городе в присутствии других людей. Но спустя секунду Эмма понимает, что страх на лице Регины — это её больная фантазия. — Что вы себе позволяете, шериф…? — начинает Регина, приподнимаясь, и Эмма громко хлопает дверью, отрезая их от секретарши — Можешь не утруждаться, она услышала тебя, — сухо бросает Свон. Нестерпимо болит сломанная рука, и Эмма морщится, потирая ладонью правой руки запястье левой. Взгляд Регины на мгновение скользит вниз, следя за её движением. — Что? — с холодной яростью переспрашивает она, поднимаясь во весь рост. Эмме хочется завыть, потому что, конечно же, Регина именно сегодня надела ту самую блузку цвета фуксии и серый пиджак с юбкой, в которой её бедра кажутся идеальными. Сквозь расстегнутые пуговицы блузки виднеется смуглая кожа под жемчужным ожерельем на точеной шее. Эмме хочется взяться за него ладонью и задушить Регину. — Ты слышала, — невозмутимо говорит она и без приглашения садится на кожаный диван для посетителей. — Спектакль для мисс Бози удался. Ты на меня наорала. Она услышала. Теперь давай к делу. — Да что ты себе позволяешь? — Регина скрещивает руки на груди. — И, между прочим, ты опоздала на… — Да-да, я опоздала на шесть с половиной минут, и это твои шесть с половиной минут, потому что твоё время бесценно, а мне по фиг, ведь я никчёмная бездельница, которая только и умеет, что… Эмма, сама того не замечая, переходит на цитирование, и лицо Регины багровеет. Она открывает рот, потом снова закрывает его, и только раздувающиеся ноздри выдают её внутреннее состояние. Эмма спокойно смотрит на неё с дивана, ожидая того, что будет дальше, и продолжает: — … что пить пиво в компании таких же неудачников, а потом шляться по сомнительным барам и снимать разных… — Замолчи, — выдавливает из себя Регина, опуская руки. Эмма видит, как тяжело вздымается её грудь, и внезапно в её голову приходит совсем не своевременная мысль о том, что пуговицы на блузке Регины того и гляди порвутся. Помимо воли Эммы, эта мысль заставляет её улыбнуться, что, конечно, не укрывается от Регины. — И что смешного я сказала, мисс Свон? Эмма мгновенно овладевает собой. Ей жарко в куртке, но снимать её перед Региной она не хочет, ведь рукав и так пришлось расшить, чтобы внутрь поместилась рука в гипсе, и все равно стаскивать куртку каждый раз было неудобно и мучительно. — Ничего, — Эмма смотрит в сторону. На секунду воцаряется молчание. Эмма чувствует на себе упорный взгляд Регины и молчит. — Хотя, знаешь, — она вскидывает глаза. — Кое-что все-таки смешно. Рот Регины сжимается, и она уже не выглядит такой злой, как пять минут назад. Скорее она выглядит испуганной, хотя и пытается это скрыть. — Мне смешно слышать вот это вот все, — Эмма здоровой рукой делает широкий жест, словно обводя рукой периметр комнаты. — Твои попытки вернуться в прошлое и сделать вид, что ничего не произошло… — Вы принесли отчёт, шериф Свон? — перебивает её Регина и садится, изображая, что роется в бумагах. Эмма замечает, что кончики её ушей порозовели. — Вот об этом я и говорю, — Эмма заводится все больше. — Это «шериф Свон» и то, что ты изображаешь из себя женщину, которой давно не являешься. Мы, кажется, прошли этот этап два года назад, разве нет? Регина невозмутимо пишет что-то на листе бумаги и выглядит так, словно вообще не слышит, что говорит Эмма. — Мы проделали такой длинный путь, Регина, чтобы сейчас вновь вернуться в то время, когда ты нанимала Сидни, чтобы он следил за мной, и пекла для меня отравленные турноверы? Тишина, только яростный скрип ручки по бумаге. Эмма закидывает ногу на ногу. — Так, может, перестанешь меня мучить и просто сразу убьёшь? Ты же можешь, я знаю. Регина, наконец, вскидывает на неё глаза. — Я спросила, принесли ли вы отчёт, шериф? — раздельно, почти по слогам повторяет она. Эмма усмехается. — Понятно, — говорит она и снова качает свою больную руку, словно младенца. — Нет, я не принесла его. Можешь меня уволить. Или превратить в червяка. Мне плевать, я и так себя им чувствую благодаря тебе. Глаза Регины пылают столь ярко, что, кажется, могут прожечь Эмму насквозь. Но ей уже все равно. После трех недель холодности и молчания Эмма готова на все, лишь бы разбить эту стену отчуждения. — Чего ты добиваешься? — вдруг спрашивает Регина, и в ее голосе больше нет злости. Скорее, он звучит устало. Может быть, думает Эмма, она тоже больше не может. Может, она тоже готова на все. — Я? — переспрашивает Эмма. — Чего  я добиваюсь? Напомни мне, разве это я выставила тебя вон из своего дома, сказав, что отныне ноги моей больше там не должно быть? Разве я обозвала тебя всеми теми словами, которые я не слышала даже от самых своих злейших врагов? Разве я…? — Да, — прерывает её Регина. — Это была я, да. И что? — И что? А, по-твоему, это нормально? — А по-твоему, то, что ты сделала, нормально? — А что я сделала? — взрывается Эмма, тут же осекаясь и взглядывая на дверь. Регина молча смотрит на неё. — Что я такого сделала? — шипит Эмма, потирая локоть больной руки. Ногти скрипят по жесткой ткани форменной куртки. — Ты рассказала ей о том, как сломала руку? — глядя куда-то в угол, спрашивает Регина, и скулы её розовеют. — Своей лучшей подруге, мисс Лукас, в чьё декольте ты так увлеченно пялишься каждое утро? Ты ей рассказала? Первые несколько секунд Эмма не может поверить своим ушам, а потом её рот открывается, но все, что она может сказать, это: — Что ты такое несёшь? — Ты рассказала ей? — Регина встаёт и подходит к окну, отворачиваясь от Эммы. Плечи её заметно напряжены, пальцы скрещенных на поясе рук вцепляются в ткань пиджака. — Нет, конечно! — яростным шёпотом говорит Эмма. Регина оборачивается, глядя так пристально, словно в ее глаза встроен детектор лжи, и сейчас он сканирует Эмму. — Сложно в это поверить, — наконец, говорит Регина. — Это никого не касается, кроме нас, — сдавленно отвечает Эмма, и Регина, передернув плечами, снова отворачивается. — Не волнуйся, — овладев собой, Эмма встаёт с дивана. — Твою постыдную тайну я унесу с собой в могилу. — Мою… что? — Регина резко оборачивается, и на мгновение Эмма думает, что сейчас в неё точно полетит огненный шар. — Мою тайну? Эмма разводит руками. — Ты же стыдишься этого, а не я. Регина вздрагивает, но молчит, только кусает себя за нижнюю губу и выглядит очень уязвимой. Такой же, как в тот вечер, когда… — Ты стыдишься того, что сказала мне о своих чувствах, а когда я ответила, что тоже ощущаю это, выставила меня вон! — говорит Эмма безжалостно. На щеках Регины вспыхивают красные пятна, и она смотрит на дверь, словно боится, что секретарша подслушивает. Эмма горько усмехается. — Да, вот об этом я и говорю, Регина. Ты стыдишься, хотя сама захотела этого. Бывшая королева вдруг делает несколько шагов вперед. — Ты заявилась ко мне в стельку пьяная, Эмма, — шипит она. — Влезла в окно, а потом вывалилась из него прямо на глазах у соседей, и после этого ты ждёшь, что я буду радоваться твоим так называемым чувствам? — Да я не была пьяная в стельку! — кричит Эмма в ответ. —  И я пыталась поговорить с тобой и полезла в окно, чтобы Генри ничего не заметил, ведь он сидел на первом этаже и играл в приставку, а ты сказала мне, что не хочешь меня видеть, и вышвырнула вон! И я упала с твоего чертова козырька и сломала руку, а ты даже не отодвинула занавеску, чтобы убедиться, что я вообще жива! И после этого ты три недели играешь в мадам мэра и мисссвонькаешь мне, будто это я во всем виновата! Регина делает ещё несколько шагов вперед, так что Эмма чувствует запах её духов. Кулаки бывшей королевы крепко сжаты, и она выглядит так, словно готовится убивать. — Потому что ты была пьяна! — цедит Регина сквозь зубы. — И я не была готова обсуждать с тобой то… Она запинается. — … то, что произошло. Я ещё не была готова! — А ты думаешь, я была готова? После целого года наших с тобой разговоров, когда я сидела там и смотрела на тебя и с ума сходила от желания поцеловать тебя, когда мне ничего так не хотелось, как остаться с тобой, а ты раз за разом выставляла меня за дверь, после того, как мы рассказывали друг другу все эти вещи, после наших вечеров с Генри, и вот однажды ты решаешь вывалить на меня все это, да ещё как! Регина молчит, сверля её взглядом. — Ты просто говоришь мне — «знаешь, Эмма, мы не можем и дальше делать это, потому что я чувствую к тебе нечто большее, чем дружба, а это неправильно, ведь я делаю всех несчастными, и вообще лучше вернись-ка ты к Крюку, он тебе больше подходит, а я, пожалуй, буду и дальше сидеть в своём особняке, упиваясь жалостью к себе…» — Этого я не говорила, — возражает Регина, но Эмма обрывает её взмахом больной руки и тут же морщится, охая. — Неважно. Посыл был такой. Ты говоришь мне это так, будто бы мы не ночью в твоей библиотеке, а на заседании совета, и ты не признаешься мне в любви, а поручаешь мистеру Балдуину, чтобы он проследил за поставками товаров в супермаркеты… — Я не признавалась тебе в любви! — сдавленно отвечает Регина и отводит глаза в сторону. — О да, конечно, — горько смеётся Эмма. — Слова «я чувствую, что в твоё отсутствие начинаю ощущать нежелательные эмоции, которые меня беспокоят и мешают мне спокойно жить» — это не признание в любви. Я знаю тебя, Регина. Потребовалось много лет, но я тебя знаю. Для тебя это не просто признание в любви, это нечто большее. — Это не так, — шепчет Регина, глядя в пол. Эмма делает шаг ей навстречу. — Ладно, допустим, это не так, — мягче и тише говорит она. — И выставила ты меня после этого просто потому, что я тебе надоела. И все те слова, которые ты наговорила, были вовсе не для того, чтобы меня оттолкнуть. Регина вскидывает подбородок. Глаза её кажутся особенно глубокими в ярком утреннем свете, а губы едва заметно дрожат. Эмма делает ещё шаг, чтобы стала заметна разница в их росте. Ей нравится, что Регина чуть ниже неё. — Но ты забыла, что я всегда знаю, когда ты говоришь неправду, — улыбается Эмма. — И мне тоже нужно было время, чтобы это все переварить. И да, я выпила для храбрости, ведь мне предстояло говорить не с кем-то, а с тобой, а ты, когда тебя загоняют в угол, можешь быть очень опасной. — Не очень-то ты боялась, забираясь ко мне в окно, — Регина дёргает плечом. Эмма усмехается уголком рта. — Я очень боялась. И не зря. Ты же меня не пустила, да ещё и захлопнула окно. Регина сжимает челюсти, и на щеках её появляются желваки. — Я хотела, чтобы ты ушла, — бормочет бывшая королева, опустив голову. — Если бы кто-то увидел тебя… если бы Генри увидел и услышал… Эмма вздыхает. — Думаешь, когда я каталась по земле от боли, меня не могли увидеть? Или когда я вынуждена была идти в больницу со сломанной рукой, меня никто не мог бы заметить? Да каждая собака в Сторибруке знала, что я сломала руку, ещё до того, как я добралась до больницы, а наутро все просто достали меня вопросами, что случилось. Регина вдруг смотрит на левую руку Эммы, и губы её приоткрываются. — Я узнала, что ты её сломала, только на следующий день, — тихо говорит бывшая королева. — И я не сразу поняла, что ты свалилась с козырька, я сначала думала, что ты просто ушла. А потом… потом, когда я узнала, я так разозлилась на тебя. И на себя. Эмма делает ещё один шаг, подходя ближе. Теперь между ними остаётся всего несколько сантиметров пространства, и Эмма видит, как бьётся жилка на шее Регины. — А на себя за что? — шепчет Эмма, изучая горестную складку губ бывшей королевы. — За то, что я так волнуюсь за тебя, — говорит Регина таким голосом, словно её пытают, заставляя произносить то, чего она не хочет. Эмма поднимает правую руку, словно пытаясь коснуться Регины, но в последний момент останавливает себя. — И за то, что я хочу и не могу сделать это, — Регина вскидывает глаза и вдруг кладёт тёплую ладонь на локоть больной руки Эммы. Фиолетовое свечение окутывает их на короткий миг, и боль в руке Эммы исчезает. — Ты что? — бормочет Эмма, вращая запястьем, словно пытается убедиться, в том, что уже и так поняла. — Ты её вылечила? Так вот просто? Регина кивает и обхватывает себя руками. На Эмму она по-прежнему не смотрит. — Спасибо. Гипс все ещё мешает руке двигаться, но Эмма определенно ощущает, что локоть полностью сросся. Она осторожно протягивает правую руку, чтобы коснуться плеча Регины. — Так что? — спрашивает она, кончиком пальца прослеживая ткань воротника блузки Регины и дурея от собственной храбрости. — Может, теперь мы поговорим о том, что ты тогда сказала? Регина упорно отворачивается, но Эмма касается её подбородка, заставляя смотреть на себя. — Регина, — тихо говорит она, и её дыхание касается губ королевы. — Скажи мне еще раз, что все, что ты тогда сказала, это правда. Губы Регины приоткрываются, и Эмма невольно смотрит на них. Она не могла сосчитать, сколько раз она мечтала поцеловать эту женщину, но впервые они стоят так близко друг к другу, и Эмма клянётся себе, что, даже если сейчас ей залепят пощечину, она все равно попытается… — Что именно? — тихо спрашивает Регина. Она не убегает, хотя Эмма все ближе, и шериф говорит себе, что это уже прогресс, который стоит закрепить. — Что? — Эмма слегка наклоняется вперёд. — Что именно ты хочешь, чтобы я подтвердила? — выдыхает Регина. — Что угодно, — шепчет Эмма и, преодолев последние дюймы пространства, целует Регину. Правой рукой, той, которая функционирует, она зарывается в тёмные волосы, притягивая Регину за затылок, а вторая, бесполезная пока рука, ложится на обтянутое тканью юбки бедро мадам мэра, теребя гладко натянутую ткань. Эмма проводит языком по губам Регины, и они приоткрываются, Регина издаёт слабый стон, и краем сознания Эмма понимает, что она не пытается отстраниться. Напротив, она целует Эмму так жадно, будто бы тоже мечтала об этом месяцами и вовсе не собирается останавливаться, и руки Регины зарываются в светлые волосы, теребя хвост на затылке Эммы и пытаясь распустить его, и тут их прерывает резкий стук в дверь. — Мадам мэр! У вас через пять минут заседание, вы просили напомнить. Эмма и Регина отшатываются друг от друга: обе запыхавшиеся, встрепанные, по губам Регины размазана помада, и она же украшает подбородок и щеки Эммы. Воротник блузки Регины сбит в сторону, и подол юбки слегка выше, чем был до этого. — Черт, — шепчет Эмма, глядя, как Регина дрожащими руками пытается поправить взлохмаченные волосы. — Я совсем забыла про совет. Регина, не отвечая, отходит к зеркалу и отворачивается. Глядя на ее двигающиеся бедра, Эмма ощущает между ног тот же пульсирующий жар, который только что пронзал её при поцелуе. Наконец, приведя себя в порядок, Регина поворачивается к ней. — Тебе пора идти, — говорит она спокойно, словно они только что не целовались, как два обезумевших подростка. — Регина, — стонет Эмма, запуская руку в волосы. — Только не начинай сначала, я тебя прошу. Или мне надо сломать себе и вторую руку, чтобы ты снова меня поцеловала? Прожигая Эмму своими невыносимо прекрасными глазами, Регина подходит ближе. Затем протягивает руку и стирает помаду с губ и правой щеки Эммы таким нежным движением, что это больше похоже на ласку. — Не нужно ломать себе вторую руку, — высокомерно говорит она, но глаза её сияют так, как не сияли уже давно. Три недели, если соблюдать точность. — Она тебе еще сегодня понадобится. И, поскольку Эмма не в состоянии ответить и лишь хлопает глазами, пока Регина подталкивает её к выходу, то мадам мэр добавляет: — Вы же правша, да, мисс Свон? — Да, и ты чертовски хорошо это знаешь, — отвечает Эмма, останавливаясь в дверях и упирается, не давая Регине вытолкать себя наружу. — Значит, если ты сломаешь её, то тебе нечем будет писать отчёт, за отсутствие которого мне сейчас краснеть на совете, — строго говорит Регина, но лукавство сквозит в ее тоне и в том, как она то и дело опускает взгляд на губы Эммы. — Так что вечером я жду, что ты исправишь свою ошибку. Эмма от удивления открывает рот. — Мне принести его тебе сюда? — спрашивает она, бессознательно шевеля пальцами пока что все ещё загипсованной, но уже совершенно здоровой руки. Регина качает головой. — Нет, лучше приходи сегодня на ужин, — усмехается она. — Генри будет рад. И, когда ошеломленная Эмма уже открывает дверь и выходит, качая головой, Регина шепчет ей в спину так тихо, что это слышат только они: — И я надеюсь, что сегодня ты войдёшь не через окно. Проходя мимо удивленно смотрящей на неё секретарши, Эмма широко улыбается. Похоже, Сторибрук так никогда и не узнает, как именно шериф Свон сломала руку. Однако это определённо того стоило.