Фотография

      Белая рубашка раньше оттеняла слегка смуглую кожу подростка. Теперь же они были чуть ли не одного цвета, не считая пятен, тут и там проступающих на руках, ногах.       Габриэль сидел почти неподвижно, держа брата за мертвенно холодную ладонь.       Смотрел, как взрослые вокруг них снуют туда-сюда, что-то говорят, спорят, какая поза для Данте будет лучше. А он просто смотрит на умиротворённое лицо с высохшими губами, которые буквально позавчера целовали его в лоб перед сном. Сжимает своими ладонями руки, обнимающие его ночью, пытаясь понять, почему брат не просыпается.       Он не знает, что такое смерть.       Не понимает, что жизнь его брата оборвалась в тот момент, когда он упал с лошади, когда его шея изогнулась под невозможным углом. Габриэль, смотрящий в окно, лишь услышал громкий крик, который оборвался.       Тогда младший не знал, что этот крик — последнее, что вырвется из горла Данте, что больше ничего не будет прежним. — Он умер, Габриэль, — сказал отец. — Он теперь в лучшем месте, — пробормотала мать, поправляя воротник рубашки у обоих своих детей.       Но Габри не понимал, что это значит. Данте же просто спит — так ему казалось. — А что такое «умер»? Он же просто… Спит. Данте обещал почитать мне энциклопедию.       Мать малыша не знала, как сказать своему чаду, что брат больше никогда не заговорит с ним, не погуляет, но покатает верхом на Орешке — жеребце, которого братья растили вместе. И уж тем более не почитает энциклопедию, которую сам же и вёз из города в тот злополучный день.       Однако её муж владел собой лучше и взял сына за руку, потянув на себя. Из-за этого Габриэлю пришлось встать и отпустить Данте. — Встань за диваном. И положи руки на спинку. Как сфотографируем вас, всё объясню.       Мальчик послушно выполнил всё, что ему сказали сделать. В конце концов, папу надо слушаться. Габри посмотрел в камеру и стал ждать. Ожидали сказали, надо стоять неподвижно до тех пор, пока не будет вспышки.       Первые десять секунд это казалось простой задачей. Через пятнадцать стало скучно. Через полминуты захотелось взглянуть на Данте. И Габриэль мельком опустил глаза вниз, получив гневный крик отца в качестве наказания.       Через три минуты затекли ноги. Через пять — руки. Гиперактивному ребёнку было сложно стоять на месте и не двигаться так долго. Но это было необходимо для того, чтобы фотография получилась хорошей.       Но всё-таки свой конец. Так и «пытка» мальчика подошла к концу. Габри даже улыбнулся как раз перед вспышкой. Родители не успели его отпугнуть. А малыш предвкушал, как его брат встрепенется, откроет глаза и протрёт их руками, которые снова станут теплыми. Габриэль было снова уселся перед Данте, но родители не дали ему подойти. — Его скоро заберут, — хватка отца была достаточно крепкой, но не болезненной. — Чего-чего? Разве он не должен теперь проснуться?       Габриэль по очереди посмотрел на родителей. Мать отвела взгляд, скомкав руками подол платья, чего раньше Габри никогда не видел. Отец лишь поправил свой галстук и опустился на корточки, чтобы заправить рубашку сына, которая выбилась из брюк, пока тот бежал к брату. Ничто не выдавало его эмоций, как обычно. Поэтому мальчику казалось, что ничего плохого не случилось. Но когда он увидел лицо родителя ближе, оказалось, что его глаза блестят от влаги. — Папенька, ты плачешь? — Да, Габриэль. Мужчина взял сына за плечи. Ему не хотелось брать грех на душу, сообщая такую новость, но сейчас только он был в состоянии сделать это и не впасть в истерику. — Твой брат мёртв. Он умер. Это значит, что его сердце больше не бьётся. Он больше не будет ходить, разговаривать. Он… Он теперь неживой. Вот как камень, например. Теперь он не мыслит. Завтра мы закопаем его в землю. В специальном деревянном ящике с крышкой. Это называется «гроб». Но больше ты никогда не увидишь брата кроме как на фотографиях и портретах, — предательские слёзы всё же потекли по щекам. Одно дело думать о смерти своего ребенка в голове, а другое — говорить вслух о том, что никто не услышит его заливистого смеха, больше он никого не попросит привезти книги знаменитых философов. Никто не обнимает с утра, не скажет: доброе утро пап-пап. Данте был его первенцем. Наследником. Но роковая случайность забрала его жизнь. Непонятно, за что Господь так наказал их семью, но он глава семьи и не имеет права раскисать.       Его щеки коснулась детская ладонь. Габриэль вытер слёзы отца рукавом своей рубашки. А у него самого дрожали и руки, и губы. Мальчик, не доделав дела до конца, разрыдался и осел на пол. Всхлипы вырывались из детской груди, пока отец прижимал своего младшего, а теперь, единственного, сына к сердцу. А мать рыдала на кухне, не в силах собраться и приготовить ужин.       Дом полностью погрузился в траур.

***

— А что это у тебя в кармане, Габри? — младшая сестра ткнула рукой в нагрудный карман домашней рубашки брата. — Фотография. Очень важная для меня фотография.       Потрепав Николь по волосам, подросток надел и застегнул шинель. Как бы не простудиться — на дворе не май месяц. Но всё же только осень, а не зима. Тем более он опаздывает на встречу. Родители строго-настрого наказали быть там.       Поэтому оседлав коня, парнишка помчался в город. Дорога была грязной от недавно прошедших дождей. Кое-где её размыло. В таких местах обычно стоило быть осторожным. Но Габриэль торопился. Он хотел поскорее закончить с делами и отправиться на кладбище.       Поздравить брата с днём рождения.       Падение было для него неожиданностью. Парень не успел понять, как его голова оказалась у земли. Только услышал хруст собственных костей, ощутил металлический привкус во рту.