***
Сержант морской пехоты, Соломон Тозер исступленно махал руками, стремясь обратить на себя внимание аборигена, тащившего салазки, чья фигурка явно выделялась на фоне северных огней. Увидев замотанных в непонятные одежды людей, махавших руками и выкрикивавших непонятные слова, инуит бросился бежать. — Стой! — прокричал Томас Блэнки, единственный из их четверки знавший инуктитут. — Тозер, — Соломон, первым добежавший до инуита, похлопал себя по груди. — Соломон Тозер, с «Эребуса». Нас ведет Крозье, Френсис Крозье, понимаешь? Из сбивчивой речи морского пехотинца инуит выхватил лишь часть: Кроузар? Кроузар — каблуна? — несмело спросил тот, указывая на пришельцев. — Ты его запутал, — проворчал Блэнки, — не мог меня подождать? — Как будто я виноват, что этот эскимос настолько тупой?! — Этот «тупой эскимос» нас с тобой переживет, — сказал ледовый лоцман, прекрасно понимавший, каким чудом оказалась их встреча. — Эванс, Эйлмор — обратился он к своим спутникам, — доставайте серебро и что там у нас есть. Оружейник Эйлмор вытащил из салазок небольшой парусиновый мешок и передал его юнге. Инуит, тем временем, поглядывал на саблю, которую пехотинец продолжал держать при себе, вполуха слушая увещевания Блэнки, пытавшегося объяснить аборигену, что им от него нужно. Наконец, он указал на морского пехотинца и разразился длинной трескучей фразой. — Он спрашивает, зачем каблуна носят с собой такие большие ножи, если не умеют охотиться. — Нет, он издевается, что ли? — вспылил Тозер. — Может мне и саблю мою ему отдать? Блэнки заговорил с инуитом, поочередно указывая то на тюленя, то на Тозера. Тот отвечал в той же манере, словами и жестами. — Он согласен обменять отдать тушу за твой «большой нож», — сказал лоцман. — И за то барахло, что мы принесли. — Нам нельзя отдавать дикарям оружие. А капитану я что скажу? Что потерял? — Как есть скажи, — отозвался лоцман, — Крозье не дурак, поймет. Тозер отцепил ножны и обнажил сталь, блеснувшую на арктическом солнце. Вздохнув, он вложил ее обратно и протянул их инуиту. — Скажи, чтобы не смел ломать, — обратился он к Блэнки, — оружие наградное, мне за ним возвращаться еще. — Тот перевел. Инуит энергично затряс головой и бережно, словно та была из хрусталя, положил саблю рядом с собой, после чего указал на тюленей. — Капитан говорит, что у этих людей голова по другому работает, — сказал Эванс, когда они расположились на привале, — и доктор Макдональд тоже. — Еще б у них она по другому не работала, — отозвался Блэнки, вытряхивая из сапога очередной камешек, — уверен, тот малый сейчас думает про нас то же самое. Представь себе, толпу пришельцев с Луны, ползущих по Лондону на четвереньках и выменивающих золото на гвозди — вот и мы для них то же самое. Были бы они теми тупыми дикарями, какими их видят господа из Адмиралтейства, здесь были бы только кости. Вот ты видел хоть одного инуита, больного цингой? — Я до сегодняшнего вообще эскимосов вблизи не видел, — признался Эйлмор. — Даром, что с капитаном Фитцджеймсом, мир его праху, полмира обошел на старушке «Клио». — Вот, теперь увидел, — «ободрил» того Тозер. — Так увидел, что на всю нашу недолгую оставшуюся жизнь хватило. — Так, ребята, давайте собираться, — сказал Блэнки, стремясь предотвратить разговор от перехода в неприятное русло. — Никто ведь не хочет оставить наших парней без ужина?***
Когда-то давно, в далеком тысяча восемьсот четырнадцатом году, Фрэнсис Родон Мойра Крозье, находясь в чине мичмана на судне «Брайтон», посетил остров Питкэрн, где видел последних бунтовщиков с печально известного «Баунти». Тогда, восемнадцатилетний Крозье твердо пообещал себе, что, если ему когда-нибудь и позволят командовать судном, то он никогда и ни за что не допустит подобного на вверенном ему корабле. Тогда, юный Фрэнсис еще не знал, что море — теплое ли, холодное ли — не место для подобных обещаний и клятв. В первый раз, они решились оставить корабли в апреле, но неделю спустя вернулись, оставив на берегу лейтенанта Ирвинга, удостоившегося каменной гробницы, в которую положили его медаль за достижения в математике. Внезапная оттепель дала надежду продолжить путь морем — куда как быстрей и безопасней. Однако, эта же самая оттепель, несла с собой и льды. «Эребус», бывший флагманом на протяжении значительной части пути, буквально трещал по швам. Его оставили, сняв уголь, припасы и лодки. Но даже тогда, покинутый корабль последовал за своим собратом, подхваченный кромкой шедшего на юг ледяного поля. В ясные дни, вахтенные видели едва различимую черную точку, бывшую когда-то домом для многих из них. Им удалось обойти берег Земли Короля Уильяма, но на юго-западе их встретило поле битого льда, пробится через которое расшатанной машине было не под силу. Поворачивая на север, они в последний раз видели «Эребус», шедший на юг вместе с пленившими его льдами. Кроьзе привел корабль в небольшой залив, названный бухтой Террора. Стоило им вновь оставить корабль, барьеры, еще хоть как-то сдерживавшие людей, начали рушиться. Мачты «Террора» еще не успели скрыться за горизонтом, а среди десятков человек уже начали появляться отдельные группы. Сдерживаемое деревом, медью и льдом, недовольство начало выплескиваться наружу, усиливаясь с каждым пройденным днем и каждым мертвецом, оставленным на холодных камнях Земли Короля Уильяма. Вначале, они даже хоронили их. Эдвард Кауч, помощник с «Эребуса», был похоронен, как и его командир Джеймс Фицджеймс, умерший уже в конце августа — цинга вскрывает старые раны, а их у ветерана войны в Китае было предостаточно. За год до этого они хоронили сэра Джона, — с гробом, завернутым в британский флаг, с ружейным залпом и прощальной речью, прочтенной тогда еще живым и здоровым Фицджеймсом. Капитан «Эребуса» был одним из последних, кого они смогли похоронить так же, «должным обазом» — с гробом, завернутым в британский флаг, с ружейным залпом и прощальной речью, прочтенной доктором Стэнли, с которым тот служил в восточных морях. Несколько инуитов видели похороны, но скрылись, стоило нескольким членам экипажа погнаться за ними. Люди умирали во сне, люди умирали бодрствуя, люди умирали, таща за собой лодки и умирали, шагая рядом с ними. Смерть взошла на борт, во время их стоянки на Бичи, и оставалась в виде цинги, свинца, голода и тьмы, неотступно и непрерывно. И некоторые даже шли навстречу ей. Уже несколько несчастных, доведенных до крайности холодом, голодом, усталостью и болезнями, просто сбегали, чтобы найти свою смерть на холодных камнях канадской Арктики. И таких становилось все больше. Крозье хорошо помнил то смятение, охватившее лагерь, когда пожелавшие вернуться внезапно начали грузить и разворачивать лодки, надеясь переждать зиму и выбраться изо льда весной. Это было не обсуждение и не предложение, лейтенант с«Эребуса», Генри Левеконт просто поставил Крозье перед фактом: люди хотят вернуться, и он поведет их, равно как и всех, кто пожелает провести зиму в тепле. Их не остановили ни увещевания Томпсона о том, что на «Терроре» угля едва хватит на три месяца обогрева, ни утверждения Макдональда о том, что из еды на борту остались одни консервы, а зимой им не найти ни инуитов, ни дичи. Даже Джеймс Рид и Чарльз Дево, служившие с Левеконтом на «Эребусе», отговаривали его от этой затеи. В тот момент, когда один офицер британского военно-морского флота направил оружие на другого офицера британского военно-морского флота, капитан понял, что они достигли дна. Они решили разойтись миром — тогда Крозье считал, что экспедиция и так потеряла достаточно людей. Впрочем, и ушедших он мог смело записывать в смертники — как и большинство членов в экспедиции, Левеконт не имел опыта полярных путешествий. Ни один из решивших уйти на запад, не говорил на инуктитуте, а работу с паровой машиной, после твердого отказа Томпсона, они собирались возложить на тяжело больного Джона Грегори, инженера с «Эребуса», которому, со слов Гудсира «осталось недолго». Последний также ушел на север, не посмев оставить соотечественников без медицинской помощи. Земля Короля Уильяма действительно оказалась островом, вот только теперь это открытие не значило ровным счетом ничего. Безымянный пролив, через который они шли с октября, был забит льдом, некоторые глыбы вставали практически вертикально, обнажая покрытое галькой и песком «днище». Пролив, названный именем сэра Джона, был слишком мелок для любого из кораблей экспедиции. Возможно, небольшое, но укрепленное судно, с командой из пяти-десяти человек могло бы пройти здесь, в более теплое время года. Крозье не знал, что еще в тысяча восемьсот тридцать девятом году, этот пролив был обнаружен Уорреном Дизом и Томасом Симпсоном. Исследователи действовали от лица компании Гудзонова Залива, а потому информация о проливе Симпсона дошла до Адмиралтейства уже после отплытия экспедиции. И, конечно, Крозье никак не мог знать, что полвека спустя, этим проливом пройдет тот, кто преуспеет там, где они потерпели крах. Открытую воду они увидели лишь в ноябре. Переход сказывался не только на людях, но и на лодках, которые они тащили. Когда-то сверкавшие свежей краской, их единственный шанс на спасение и путь до Гудзонова Залива потускнел. Испещренные трещинами и пятнами, покрытые вмятинами и сколами, напоминавшими рубцы, шлюпки мало отличались от тех, кого им предстояло везти к спасению. Однако, в то время как дерево молча переносило свои невзгоды, человеческой стойкости рано или поздно приходит конец. Стоял ноябрь, солнце едва выглядывало из-за горизонта, оставив людей на милость луны, звезд, полярного сияния и тусклых фонарей, заполненных ворванью. Крозье, как и многие полярники до и после него сталкивались с падением морали во время полярной ночи. Лишенный солнца, человек становится более раздражительным, нервным. Что же в таком случае можно было сказать об отрезанных от остального мира моряках, перенесших месяцы лишений? Проводимые на кораблях спектакли, празднования и карнавалы всегда были необходимостью, а не прихотью или чьей-то блажью. Человеку нужно что-то, ради чего он согласиться днями напролет счищать лед и снег с палубы корабля, что-то помимо сна на стылой койке, чарки грога, безвкусных консервов и галет, которыми можно было забивать гвозди. Однако корабли были брошены, а переход и так отнимал последние силы.***
Путь на веслах оказался ненамного проще. Волны подбрасывали лодки словно поплавки, ушибы не сходили из-за цинги. Мало у кого хватало сил грести больше часа. Пять лодок пустились в путь, но до их первой остановки — небольшой песчаной косы на северном берегу пролива, добралось лишь три. Пятнадцать человек, включая одного из двух оставшисхся судовых врачей, Стивена Стенли, исчезли среди льдин и волн без единого звука. Лодки не утонули и не разбились, нет, просто ушли. Оставшиеся прождали день, у небольшой каменистой гряды, которая вполне могла быть и севшей на мель льдиной, после чего двинулись на север, к берегу, теперь уже официально, Острова Короля Уильяма. Они могли бы пройти и дальше, если бы Литтл, не увидел на берегу несколько ящиков. Четверо отправились на разведку, на север. Но еще до их возвращения, лагерь потрясла находка, сделанная, как оказалось, всего лишь в нескольких сотнях ярдов от их пристанища. Трое инуитов и разбитые сани лежали на льду. Они были убиты, и убиты жестоко — каждый из них получил по нескольку ударов ножом, а в одного еще и выстрелили из ружья. Двое молодых и старик — возможно отец и сыновья, виновные, скорее всего, лишь в том, что у них было мясо. Пятна крови — человеческой и тюленьей, покрывали глыбы льда, окружавшие их. — Упокой Господь их души, — пробормотал кто-то. — Капитан, доктор! — прокричал другой матрос. — Тут еще живой! Старик был еще жив, хоть и выглядел ужасно. Макдональд склонился над ним, но, через мгновение, отошел, со вздохом махнув рукой. — Он уже покойник. Лучшее, что я могу сделать, это дать ему опия. — Крозье молча кивнул. — Мне жаль, — сказал он инуиту. — Доктор может убрать боль. Инуит издал невнятный стон, и, дернувшись, схватил доктора за ногу, потянув того к себе. Старик начал шептать что-то, шепот перешел в свист, затем в хрип, а потом затих. — Мертв, — заключил Макдональд. — Он сказал вам что-то? — Нас прокляли, — сказал судовой врач таким тоном, будто речь шла о погоде. — Сказал, что каблуна, которые пришли на эти земли и окрасили лед кровью его сыновей, должны туку. — Умереть? — Или исчезнуть. Вроде как. — Ничего другого я и не ждал, — ответил капитан. — Мистер Джопсон! — обратился он к вестовому. — Возьмите Лайса, Сайтса и Хаммонда и проследите, чтобы они, — Крозье указал на инуитов, — были похоронены должным образом. Пусть их копья сломают, одежду надорвут, самих укройте хотя бы парусиной. Это меньшее, что мы можем сделать для них. По возвращении в лагерь, соберите офицеров. Местные жители верили, что после смерти человек все еще будет нуждаться в вещах, которыми пользовался при жизни, будь то оружие, одежда или, в редких случаях, собаки. Однако, они также верили в то, что душа есть не только у живых существ. Из этого проистекала столь, казалось бы, странная традиция: ломать, «убивать», предназначенные для умершего вещи, чтобы тот мог ими пользоваться. Крозье думал о том, что эти люди, для которых не существовало ни Северо-Западного Прохода, ни Адмиралтейства, сейчас могли бы идти домой к своим семьям. Их соплеменники, если и найдут тела, непременно сложат легенду об очередном неприкаянном духе, демоне-туунгаке, бродящем по пустоши и убивающем всякого, кто встретится ему на пути. Слабые туунгак могут сломать инструмент или заставить рыбу соскочить с крючка — сильные могут убить белого медведя, не говоря о человеке. Когда-то Крозье посмеивался над подобными суевериями, но теперь, похоже, этими демонами стали они сами. Из двадцати четырех офицеров экспедиции, отправившихся в путь, в живых осталась едва ли половина — лейтенант Левеконт вместе с доктором Гудсиром, двигались в сторону оставленного «Террора», Стенли сбежал или был уведен против воли. Остальные были либо мертвы, либо собирались у одной из лодок, где их ждал Крозье. Пусть, согласно уставу, судовые врачи и ледовые лоцманы числились не офицерами а старшинами, ситуация вынуждала задействовать и их. Считая Макдональда, с ним осталось семь старшин и офицеров, — меньше трети от изначального числа. Первыми пришли лейтенант Эдвард Литтл, ставший его заместителем после смерти Фицджеймса, и Фредерик Хорнби, помощник на «Терроре». Затем подошли два офицера с «Эребуса»: ледовый лоцман Джеймс Рид и Чарльз Дево — самый молодой офицер экспедиции и один из самых молодых членов экипажа — на момент отплытия из Англии ему не исполнилось и двадцати. Еще двое — ледовый лоцман «Террора» Томас Блэнки и сержант морской пехоты Соломон Тозер вместе с юнгой Эвансом и оружейником «Эребуса» Эйлмором искали инуитов на сверо-западе. Еще в проливе, они видели нескольких, но те были слишком далеко, а переход по битому льду занял бы слишком много времени. — Я полагаю, вам ясна причина, по которой я вызвал вас сюда, — сказал Крозье. Тусклый фонарь едва освещал лица собравшихся. Заросшие, замотанные в шарфы — капитан различал своих людей лишь по росту и по голосам, с трудом пробивавшимся через ткань вместе с облачками белого пара. — Погибли инуиты. Были убиты, если быть точным, — сказал Литтл, — Доктор, как давно это могло произойти? — Меньше дня назад, — если тот старик каким-то чудом мог продержатся столько. — Я догадываюсь, к чему вы, сэр, но сомневаюсь что мистер Стенли, которого я давно и хорошо знаю, позволили бы себе опустится до подобного, — заметил Дево, — ведь это могла быть и самооборона. — И от кого же должна были защищаться почти полтора десятка вооруженных людей? — недоверчиво спросил Макдональд. — Полтора десятка вооруженных, голодных людей, — уточнил капитан, — Скажите, лейтенант Дево, как вы считаете, что будет, если люди, не способные ни толком охотиться, ни доставать пропитание иным путем, встретятся с людьми, не способными дать отпор, но при этом имеющих так необходимое им мясо? — Как офицер британского военно-морского флота… — Ох да бросьте вы! — не сдержался Рид. Ледовый лоцман, ненамного моложе Крозье, годился офицеру в отцы, — Как будто после всего, что с нами случилось, после всего, через что мы прошли, вы продолжаете мыслить такими категориями! «Офицер британского флота», вы это говорите так, будто мы все еще в Англии, а речь идет о потасовке в таверне! Юноша будто порывался что-то сказать, но промолчал. — У местных племен нет огнестрельного оружия, — отрезал Крозье. — Это убийство — ничем иным это я называть не намерен, — было совершено нашими соотечественниками из группы Стенли. Мне неизвестна степень его вовлеченности, но факты таковы: менее, чем в дне пути отсюда, находятся люди, способные пойти на убийство, вопреки приказам сэра Джона, и моим приказам. И это не говоря об обстоятельствах, при которых эти люди оставили нас. Мы останемся здесь, дождемся возвращения мистера Блэнки, и через день продолжим путь. — Вы хотите дать им, — Фредерик Хорнби указал на юг, — фору? Команде не понравится соседство с мертвецами. — Придется потерпеть — ответил капитан, — если они не хотят к ним присоединится. — Вы так уверены в том, что может дойти и до этого? — обеспокоенно спросил помощник. — Я не знаю, мистер Хорнби. Но если я и понял что-то за последние несколько лет, так это то, что готовится нам нужно к худшему из исходов.***
Бланки едва не принял бледные огоньки фонарей, покачивающиеся на полярном ветру, за звезды, коими были усыпаны небеса зимней Арктики. Три лодки и расставленные вокруг них палатки казались небольшими холмиками среди которых сновали часовые. — Террор! — размотав шарф и сложив руки рупором, прокричал ледовый лоцман, — Террор! В лагере не ответили. Слышался лишь хруст льда под ногами часовых. — Да что с ними? — выругался лоцман. Внезапно послышались звуки взводимых курков. — Стой, кто идет! — Уилкс, это ты? — спросил Тозер. — Вы что там делаете? — Сержант Тозер? — спросил часовой. — Это вы? — Нет, черт побери, королева Виктория! Опустить ружья! — Есть сэр! — отозвался рядовой морской пехоты. Матросы высыпали из палаток, стоило кому-то из часовых крикнуть «тюлени». Заспанный Диггл, прихрамывая, подошел к салазкам и, взяв одного из тюленя за морду изрек: — да в нем одном фунтов сто, ребята! Результаты данной экспертизы были встречены аплодисментами и троекратным «ура». Блэнки, Тозер, Эванс и Эйлмор поклонились, словно заправские актеры, после чего последние трое заняли свои места в «зрительном зале», уступив место Джону Дигглу, корабельному повару «Террора» и участнику экспедиции Росса в Антарктику. Ледовый лоцман еще раз окинул взглядом освещенные разгорающимся костерком лица матросов, и направился к Крозье. — Ну и что тут у вас творится? — спросил Бланки, потирая руки — в палатке капитана было ненамного теплей, чем снаружи. — Нам удалось выторговать хорошенького тюленя. — Могилы видел? — спросил Крозье вместо приветствия. — Нет, — Блэнки нахмурился. — Кто? — Инуиты. Их убили, Томас. Убили и ограбили. — Те, кто сбежал от нас? — Больше некому, — Крозье пожал плечами, — я потому и решил выждать день, чтобы держаться от них подальше. — Кто там остался из офицеров? Стэнли? — Не думаю, что он пошел на это по своей воле. — не то чтобы Крозье был уверен, что у судового врача «Эребуса» она еще оставалась. В начале путешествия, доктор был достаточно жизнерадостен, вторя нестройному хору мечтающих о «зимовке на Гаваях». К тому моменту, как они оставили корабли, от оптимистичного настроя не осталось и следа. Впрочем, так можно было сказать о них всех, в той или иной степени. — Он ведь военный врач, — заметил Блэнки. — А инуитов они как объяснять будут? — Как «непредвиденную случайность», — Крозье поморщился, — если вообще о них заикнутся. Помяни мое слово, когда мы все здесь околеем от цинги, свинца и холода, доедая друг друга, в Адмиралтействе найдутся желающие воспеть «героев Арктики», павших от рук недостойных «пожирателей сырого мяса». — Ты как всегда полон оптимизма, Фрэнк. Капитан «Террора» криво улыбнулся. — Нам еще предстоит подниматься по Рыбной Реке. Само по себе занятие малоприятное, а если ее забьет льдом, то нам придется туго. Да и ночь, сам знаешь, не прибавит нам шансов. — Ну, как сказал мне твой дорогой друг, прежде чем мы поперлись к Сомерсету: «ничего лучше у нас нет». — Да. Джеймс рассказывал мне об этом, перед тем как мы отплыли из Лондона. — До сих пор жалеешь, что твой друг так не вовремя женился? — Пожалуй, это тот редкий случай, когда я рад, что его тут нет. Превратить свинец в мясо, а воду в лимоны, насколько мне известно, не может никто, а без этого, веди нас хоть сам адмирал Перри или адмирал Нельсон… — Крозье махнул рукой, — Вас-то на «Виктори» было куда меньше. — Да. Но и сам кораблик был поменьше. — Бывший паром, верно? Джеймс говорил, что его пытались оборудовать машиной и гребными колесами, но избавились от них в первую же зимовку. — Было дело. Не сказать, чтобы нам это сильно помогло. Зато местным было чему удивляться, когда мы, наконец, выбросили ее на берег. А затем выбросились следом. — Нда, а теперь у местных есть целых два «чуда». — Ты ведь понимаешь, что с этим уже ничего не поделаешь? Твой Росс потерю корабля воспринимал куда как легче. Было в этом «твой Росс», нечто, заставлявшее Крозье задумываться о том, что на самом деле происходило на полуострове Бута зимой тридцать первого года. Как и о том, почему Блэнки отказался от участия в их экспедиции в Антарктику, даже несмотря на полученные от Джона Росса рекомендации. — Уверен, будь это «Террор» или «Эребус», он вел бы себя иначе. Особенно если бы это «Эребус». — Командуй он, мы бы сейчас зимовали восточней, на кораблях. Или бы уже были на пути к Лондону. — Так, пока я не забыл, — лоцман достал из нагрудного кармана часы и протянул их капитану, — возвращаю в наилучшем виде. Часы выглядели неважно, — металл был помят, стекло поцарапано, а циферблат в буквальном смысле рассыпался на куски, оставив от изображенных на нем инициалов мастеров Стивена Свенсона и Самюэля Роджерса лишь первые буквы. Крозье поднес их к уху и услышал хриплое тиканье часового механизма, работавшего не иначе как чудом — чтобы оборвать эту хрупкую металлическую жизнь, было достаточно одной трещины. В условиях Арктики, жизненно важным было иметь хотя бы минимальное представление о времени. Часы выглядели неважно, — так же неважно выглядел и их владелец, когда уходил на север, попросив перед этим передать его часы брату. Крозье так до конца и не понял, зачем доктор Генри Гудсир отправился в именно эту экспедицию. Хукер, натуралист, сопровождавший их с Джеймсом поход к берегам южного континента, ходил с Дарвином на «Бигле». Стэнли был военным хирургом, Педди и Макдональд неоднократно ходили в море, последний провел в Арктике не один год. Гудсир, по меркам самого Крозье, был типичным «кабинетным ученым» и, будь на то его воля, он бы высадил всех юных, но чертовски неопытных энтузиастов, героических ветеранов и искателей приключений еще когда они стояли в заливе Диско, пусть даже оставшегося экипажа хватило бы только на палубный бот. — Как думаешь, они доберутся до кораблей? — спросил капитан, убрав часы во внутренний карман. — Не все, это уж точно, — ответил ледовый лоцман. — Ему стоило взять их с собой, — заключил Крозье, — так его хотя бы опознают те, кто придет после нас. — Он что-то говорил про коронку на зубе, — отозвался Блэнки. Так себе идея, как по мне. — А давно ли здесь было место хорошим идеям? — хмыкнул капитан. — Уж точно не с тех пор, как мы пошли на запад. — Точно. — Крозье кивнул, — Поеште, мистер Блэнки, вы заслужили отдых. По крайней мере, в ближайшие двадцать четыре часа мы отсюда никуда не денемся. Они раз за разом возвращались к этому разговору — еще со времен того злополучного собрания, на котором их командир, сэр Джон Франклин, кавалер Гвельфского Ордена и Ордена Спасителя, ветеран легендарного Трафальгара и чуть менее легендарного сражения за Новый Орлеан, ветеран Арктики, бывший губернатор земли Ван-Димена, также известный как «человек, съевший свои сапоги», приказал прорываться на запад, к «последнему звену». Крозье хорошо помнил тот день, — в кают-компании «Эребуса» собрались практически все офицеры экспедиции, включая обоих ледовых лоцманов. Тусклое солце пробивалось сквозь стекла кают-компании. Тогда они собрались все вместе, и живые, и мертвые, и сбежавшие, и оставшиеся. Первым слово взял сэр Джон, говоривший об их великой миссии и о «промысле Божьем, что проведет нас через полярные льды». Тогда, Крозье сообщил о пятнах на солнце и возможном паковом льде. Безуспешно. Формально, научные наблюдения находились в ведении Фицджеймса, но, в итоге, ими пришлось заниматься тем, кто имел о них хоть какое-то представление. Блэнки согласился с ним, как и Рид, вот только последнее слово оставалось за офицерами и командиром экспедиции — ледовые лоцманы могли лишь советовать и рекомендовать. Вдобавок, Рид довольно плохо ладил с офицерским составом «Эребуса», который почти единогласно вторил своему капитану. Исключением из числа оптимистичных «юных дарований» флагмана, был Гор, получивший лейтенантское звание во время экспедиции Бака на «Терроре». Макдональд, ходивший к Баффиновой Земле под началом Уильяма Пенни, был судовым врачом, а потому его рекоммендации, выходившие за рамки врачебной науки, так и оставались для собравшихся рекомендациями. «Наверное мистер Рей знал бы что делать» — так часто говорил Томас Ворк, уроженец Оркнейских островов, буквально боготворивший своего земляка. Полуграмотный матрос, слабо разбирающийся в навигации, языках и путешествиях, был удивительно восторжен тем, что человек с его острова, «оркнейская порода», выбился в «большие люди». Джон Рей, ходивший дальше и лучше любого из своих современников, тот, кого действительно стоило звать «Аглукка» умевший договариваться и с индейцами, и с инуитами, перенимавший опыт людей, веками выживавших в суровых условиях. Рей, которого услали в Канаду во многом потому, что тот «позволял себе» снизойти до собачьих упряжек и строительства иглу. Крозье не хотелось думать о том, скольких потерь они могли бы избежать, если бы он мог выбирать команду — хотя бы офицеров. Возможно, Джон Росс мог бы помочь, с его опытом и авторитетом, но дядя его лучшего друга отправился в Швецию в качестве консула, а у Джеймса были свои заботы. Но ведь были и участники его последней экспедиции: Мак-Клур, такой же шотландский ирландец, как и он сам. Сын каменщика, бывший китобой Томас Эбернетти, ходивший с Перри и обоими Россами, на север и на юг. Капитан Джордж Бак, на собственном опыте убедившийся в опасности полярных льдов, едва не раздавивших «Террор», лейтенанты Мак-Мердо и Бёрд. Он прекрасно понимал, что далеко не все из них горели желанием возвращатся в стыле воды «краев мира», а некоторым не позволяло подорванное тяготами путешествий здоровье, но он не сомневался, что, окажись любой из них в кают-компании «Эребуса» в тот злопалучный день, они бы повернули на юг, а не на запад. Подчас Крозье казалось, что Джопсон, неотступно присутствовавший во время их с Джеймсом «антарктических застолий», знал о полярных льдах больше многих высокопоставленных участников их экспедиции.***
— Текели-ли, текели-ли, — задумчиво бормотал лейтенант Дево, водя палкой по снегу. Перед ним, шелестя страницами, лежала книга. Это оказалось «Сообщение Артура Гордона Пима», за авторством американца Эдгара По, из судовой библиотеки «Эребуса». Крозье лучше разбирался в айсбергах, чем в современной литературе, так что описание теплого моря и кровожадных туземцев среди льдов южного материка, которому он, Френсис Крозье, посвятил лучшие, как оказалось, годы своей жизни, не вызвало ничего, кроме праведного гнева. По крайней мере, этот автор воздержался от пространного описания белых медведей где-нибудь на Земле Королевы Виктории. Официальных бланков наподобие тех, что лежали в пирамидах на Виктори-Пойнт, давно уже не осталось, так что Крозье воспользовался титульным листом. Раскиданные по арктической пустоши, они лежали в собственных грубо сбитых гробницах, храня в себе тайну обреченной экспедиции, до тех пор, пока кто-нибудь не отыщет их. Если только охочие до металла инуиты не доберутся до контейнеров раньше, оставив бесценные записи повторять судьбу тех, кто их оставил. Оставался еще судовой журнал «Эребуса», и журнал «Террора», который Крозье взял с собой. Но рано или поздно, льды раздавят корабли и те уйдут под воду, унеся за собой любые документы. Консервные банки да кости — вот то, что скорее всего останется от них всех. Тем не менее, Крозье терпеливо ждал, когда же смерзшийся комок чернил, гремящий в чернильнице, словно сухой горох в детской игрушке, наконец оттает. Арктический холод пронизывал пальцы насквозь, с трудом позволяя держать в руках «немецкое перо» — железный стержень, обмотанный кожей — в противном случае ему бы пришлось отпаривать металлический цилиндр или же расстаться с куском собственной кожи. Где-то на середине списка, до Крозье дошло, что он мог бы обойтись инициалами, но останавливаться было уже поздно. Ноябрь 13, 1848. Движемся к Рыбной Реке Бака. Корабли оставлены 26 апреля 1848, 70 с. ш.; 98 з. д. Лейт. Левеконт и 38 чел. возвращается к кораблям. Док-р Стенли и 15 чел. движутся на юг. Прилагаю список из 25 чел. в данный момент находящихся со мной. С корабля Ее Величества «Террор»: С корабля Ее Величества «Эребус»: Эдвард Литтл, лейтенант Чарльз Фредрик Дэво, 2-й пом. Александр Макдональд, пом. х. Джеймс Рид, ледовый лоцман Томас Блэнки, лед. лоцман. Ричард Эйлмор, стюард оруж. Джеймс Томпсон, инженер. Уильям Оррен, матрос Джон Диггл, повар. Уильям Смит, кузнец Томас Эванс, юнга. Томас Уорк, матрос Томас Джопсон, вестовой. Генри Ллойд, матрос Фредерик Хорнби, пом. кап. Вильям Пилкингтон, ряд. м. п. Генри Сайтс, матрос Уильям Вентцалл, матрос Джордж Киннард, матрос Дэвид Лэйс, матрос Самуэль Крисп, матрос Джон Ханфорд, матрос Соломон Тозер, сержант м. п. Джон Хаммонд, ряд. м. п. Генри Уилкс, ряд. м. п.Записано 69 c. ш.; 96 з. д., капитаном корабля Ее Величества «Террор» Френсисом Мойрой Рондоном Крозье, исполняющим обязанности командующего экспедицией с 11 июня 1847 г.
Двадцать пять человек. Сто восемь человек, включая двух из трех высших офицеров были мертвы, или исчезли. За время пути, эти имена слились в единую массу и он уже с трудом мог вспомнить, что и в каком порядке происходило с ними. Кто ушел, а кто умер. Кто умер на корабле, как Гор, а кто в пути, как Фицджеймс и Ирвинг. Обратную сторону листа, как оказалось, украшало несколько грубых карандашных рисунков — чайка, лодка, салазки, неясная замотанная в плащ фигура, грубо заштрихованная. Наверняка тем, кто придут после них и найдут эту запись будет о чем поразмыслить. Если они найдут ее конечно же. Крозье лежал в постели — сон никак не приходил. Это было одной из немногих оставшихся у него привилегий — возможность спать. Во время экспедиции к южному материку, ему приходилось сутками стоять за штурвалом «Террора», следя за тем, чтобы трехсоттонное судно не столкнулось с плавучими льдами. Воспоминания о той экспедиции, однажды воодушевлявшие, тяготили капитана. Тогда, они открыли новые участки южного материка дав им имена кораблей, друг друга, королевы, офицеров и политиков. Тогда, несмотря на трудности, они вернулись героями, потеряв лишь одного человека, — и то, во время шторма. Тогда, среди них не было ни цинги, ни бунтов. Безусловно, немалая часть их успеха была обусловлена тем, что у них была возможность зимовать на Земле Ван Димена. И все же, Крозье казалось теперь, что успех в Антарктике сыграл с ними всеми злую шутку, заставив думать, будто полярные моря можно покорить. Был забыт выброшенный на скалы «Фьюри» и затертый льдами «Виктори», как и все прежние неудачи. В Адмиралтействе поверили, будто достаточно укрепить корабли медными листами, распорками, и установить на них паровые машины, предназначенные для локомотивов, загрузив углем на какие-то жалкие недели хода — не то, чтобы он разбирался в подобного рода новшевствах. Будто достаточно поставить во главу экспедиции ветерана Арктики, почти два десятилетия не ходившего в полярные воды. Будто хватит трех офицеров хоть с каким-то опытом полярных экспедиций. Будто сторонний поставщик в несколько недель сможет обеспечить экспедицию в сто тридцать четыре человека провизией на несколько лет зимовки. Будто лед вскроется не тогда, когда ему прикажут силы природы, а когда это будет угодно сэру Джону. Ветер трепал полотна палаток и шуршал обломками льда. Моряку не привыкать к постороннему шуму, но теперь он напоминал Крозье об оставленном корабле. «В какой-то степени» — подумал капитан, — «он еще с нами. В снастях, лодках, парусине». Слабое утешение. Неожиданно, ветер стих. Вместе с ним стихли и шаги часовых снаружи. На лагерь опустилась полная тишина. Наскоро одевшись, капитан вышел из палатки. Ни часовых, ни кого-либо еще не было видно — лагерь казался опустевшим. Вдали, по гребню тороса величаво расхаживал лев. Было темно, но исполинский зверь будто сам излучал свет. Прежде чем Фрэнсис Крозье успел сказать хоть что-то, тишину разорвал окрик. — Вспышка на северо-востоке! И тут Крозье проснулся в шлюпке. Ему потребовалось около минуты, чтобы сообразить, что они уже несколько часов как покинули берега Острова Короля Уильяма. Над ним, край неба действительно окрасился розовато-оранжевым заревом, занимавшее намного больше места, чем обычно. Крозье, не без труда достал компас — стрелка бешено крутилась, не останавливаясь не на мгновение, как в каком-нибудь паршивом трехпенсовом романе. — Это ведь не полярное сияние, сэр? — спросил ледовый лоцман, правивший их шлюпкой. — Больше похоже на солнце, мистер Рид, — ответил капитан. — Скорее всего это мираж — свет солнца где-то южнее отразился здесь. — Жаль, — отозвался ледовый лоцман «Эребуса», — нам бы не помешало немного света и тепла. Через час, зарево начало понемногу слабеть, а на его месте возник бледно-желтый шар, словно вобравший в себя все краски и тепло неба. — В жизни такого не видел, — пробормотал Крозье, когда светило полностью поднялось над горизонтом — немыслимая для ноября картина. Фонари погасили — в них больше не было нужды. Еще раз посмотрев на солнце, капитан «Террора» почувствовал исходивший от него жар. Это был не мираж. Сидевшие рядом с ним матросы начали стаскивать шапки и разматывать шарфы. — Остановитесь! — раздалось несколько голосов. В этом суровом краю, человека стремится убить не только холод, голод и цинга. Даже солнце, казалось бы, вернейший друг и союзник любого живого существа, способно причинить вред, обжигая голые участки кожи тех, кто обратился к нему за крохами живительного тепла. Это могло казаться неправильным, несправедливым, но когда Арктике было хоть какое-то дело до существ ее населявших? Тем более тех, кто непрошенными гостями вторгся в ее владения? Задвинув подальше мысли о неведомой погодной аномалии — еще этого им не хватало, капитан «Террора» попытался сосредоточится на чем-то другом. Чем-то, что он должен был вспомнить. — Сегодня четырнадцатое? — Так точно, сэр, — отозвался матрос, кажется это был Хаммонд. Крозье все равно не мог вспомнить, чем была важна эта дата, даже когда на горизонте показалась тонкая полоска земли. С утробным хрустом форштевень их лодки врезался в крутой, покрытый галькой и обкатанным льдом берег какой-то бухты, находившейся, по-видимому, на западном берегу устья Рыбной Реки Бака. — Нас относило на восток, — сообщил Литтл, когда его лодка достигла берега и лейтенант не без труда выбрался из шлюпки. — Сильней, чем если бы это был отлив. Это значит, что мы около устья? — Непохоже, — Рыбная река Бака текла с юга на север, и в отсутствие ветра, их должно было относить на север. С другой стороны, это могла быть какая-то новая река, или же переменилось течение старой, — в конце концов, со времен ее открытия в тысяча восемьсот тридцать шестом году, эти места не посещал ни один исследователь. Кроме того, Крозье мало что знал о местных течениях, которые следовало принять во внимание. — Капитан! — Джопсон стоял на большом валуне в отдалении от берега и взволнованно махал руками. Крозье и Литтл поспешили к нему. С трудом поднимаясь по крутому берегу, оступаясь на осыпающейся гальке, капитан, лейтенант и еще несколько человек, наконец достигли валуна. Каждый из них надеялся, что вестовой увидел дым лагеря, отряд охотников или, на худой конец что-то, что может помочь им выжить. Вместо этого, им открылась огромная, черная с зеленым масса, покрытая пятнами белого снега. Пробывшие годы в ледяной пустоши, моряки даже сначала не поняли, что перед ними, пока Литтл не произнес: — Хорошенький же подарок вы приготовили себе на день рождения, мистер Джопсон! Лес, да еще какой! Крозье мысленно залепил себе оплеуху. И как он мог забыть? — Едва ли это моя заслуга, сэр, — вестовой сдержанно улыбнулся. — Как будто домой вернулся! — воскликнул Джонсон. Чарльз «Чарли» Джонсон был родом из Галифакса, во время их перехода моряки часто шутили, что уж ему-то до дома идти намного ближе, чем остальным. — Я предлагаю поднятся по этой речке, подобраться ближе к лесу, — сказал Литтл. Предложение в пояснениях не нуждалось: лес значил топливо для костра, возможно, осенние ягоды, укрытые снегом, возможно что-то крупней. Крозье вспомнил о том, как Блэнки рассказывал о каком-то «русском» отваре из хвои, который мог помочь справиться с цингой. Перспектива снова забираться в лодки и грести была малопривлекательной, но вид огромного леса и обещание костров которые «заткнут за пояс празднование дня Гая Фокса», быстро переменили настроение оставшихся членов экспедиции в лучшую сторону.***
Расположившись на песчаной косе и оставив Фредерика Хорнби распоряжаться лагерем, Крозье, Джопсон, Блэнки и четверка матросов выдвинулись к лесу. Лайс взял ружье, Крисп — самодельные носилки, предназначенные для дров, Киннард взял топор, Ханфорд — половинки пилы, сломавшийся, когда они пытались снять часть рангоута с оставленного «Террора». Другую пилу они обменяли на мясо карибу в еще самом начале осени. Они стояли на краю огромного леса. Сосны и ели шуршали на ветру, а кое-где краснели листья кленов. Захватывающее зрелище, особенно если учесть, что в этих широтах эти деревья не росли. Лишайники, которыми в свое время спасался ныне покойный сэр Джон, реже мхи, еще реже — кривые и неказистые деревья, вгрызающиеся в каменистую почву — вот что могло расти в пустыне, по иронии окруженной тысячами и тысячами галлонов замерзшей воды. Смяв тонкий слой свежевыпавшего снега, капитан с удивлением уставился на толстый слой сосновых игл, среди которых виднелись зеленые ниточки травы. В этом месте чувствовалась жизнь. На сугробе виднелись следы небольшого животного, возможно лисички, чуть дальше — птичьи следы. Это не шло ни в какое сравнение с пустым, безжизненным островом Короля Уильяма и Бичи. — С вашего позволения, мы начнем с небольших деревьев, сэр, — сказал Ханфорд. — Чтобы было чем растапливать. — Конечно, — ответил капитан. — Через полчаса, — он достал часы, — вас сменят. — Сэр, — матросы козырнули и приступили к работе. Блэнки и Джопсон, тем временем, обрывали ветки небольших сосен. — Вроде бы, оно помогает лучше, если это зеленые побеги, — проворчал Блэнки, — но, увы, не сезон. — То есть сам лес в этих широтах тебя не удивляет? — поинтересовался Крозье. Этот вопрос остался без ответа и капитан продолжил ворошить снег. Присмотревшись к одной из сосен, у которой, из-под тонкого слоя снега проглядывали темно-зеленые, круглые листочки, он отрыл небольшой куст, увешанный мелкими, красными ягодами. Вроде бы это была брусника или клюква — Крозье не разбирался в ботанике, а потому не мог быть уверен наверняка. В любом случае, клюква использовались в американском флоте как средство против цинги. Крозье раскусил одну из ягод и тут же зажмурился — до того она казалась кислой. Гудсир говорил о повышенной чуствительности, как об одном из симптомов цинги. «Долька апельсина покажется вам гранатой», сказал тогда доктор. Что ж, если апельсин можно было сравнить с гранатой, то ягода вполне тянула на небольшую пулю. — Мистер Джопсон! — он протянул вестовому горсть мокрых ягод, блестевших на тусклом солнце. — Полагаю, как именнинник, вы их заслужили. До какого же состояния их низвела судьба, что единственным, что капитан мог предложить своему верному вестовому было несколько смерзшихся ягод! — Я предпочту сохранить их для рождественского пудинга, сэр. — Первое Рождество на материке, — добавил Блэнки. — Вполне стоящий случай, как по мне. Их разговор прервал треск выстрела, донесшийся из глубины леса, и они поспешили на звук. Лайс в запорошенной снегом куртке, сжимал в руках дымящееся ружье, а перед ним скорчился человек. — Он напал на меня! — крикнул матрос, не опуская ружья. — Просто появился из ниоткуда и напал! По его лицу тянулись ссадины, как будто нападавший пытался выцарапать ему глаза. — Это так, сэр, — сказал Ханфорд. Он выбежал из-за дерева, Лайс снял с плеча ружье и направил на него. Тот, не говоря ни слова, бросился на него. У Лайса не было выбора, сэр, он выстрелил, когда этот уже повалил его на землю. Крисп и Киннард подтвердили его слова. Неизвестный лежал на боку, не двигаясь, его грудь была разворочена. Очевидно, матрос стрелял в упор. Крозье, отметил, при такой страшной ране вытекло совсем мало крови. Кожа убитого была бледной, как будто он болгое время пробыл на морозе. — Это европеец, сэр, — неожиданно заметил Крисп. — Посмотрите. Мертвец действительно мало походил на коренных жителей американского континента. Светлая кожа, желтые волосы, ярко-голубые глаза. Был ли это обезумевший охотник, беглый каторжник или дезертир — эту тайну он унес в могилу. Крозье не хотелось думать о том, что и его людям уготована такая участь. — Мне жаль, что до этого дошло, мистер Лайс. — Вы можете отправиться в лагерь, уверен, доктор Макдональд сможет оказать вам помощь. Также стоит вызвать кого-нибудь сюда, чтобы похоронить этого несчастного. — Я боюсь, что с этим придется повременить, сэр, — настороженно сказал Киннард, — указывая куда-то вперед. Ни Крозье, ни кто-либо из их группы не разглядел ничего, но капитан был готов поклясться, что там кто-то был, а потому приказал: — В лагерь. Немедленно. Бойцов среди них не было. Фитцджеймс, Гор и Файрхольм были мертвы, Левеконт, также воевавший в Китае, ушел. Чарльз Дэво, пусть и числился участником войны в Средиземноморье и китайских морях, был артиллеристом. Четверо оставшихся морских пехотинцев — Тозер, Уилкс, Хаммонд и Пилкингтон, несмотря на долгую службу на флоте, едва ли могли похватсаться боевым опытом. Так что все, что им оставалось — кое-как выстроить баррикады из ящиков и кусков льда, да надеяться на мощь оставшегося у них оружия. Новые брауншвейгские винтовки, которые выдали морским пехотинцам, годились для стрельбы плотным строем. Были у них и ружья, снаряженные дробью, предназначенные для охоты — всего семь винтовок, три дробовика и пять пистолетов, раннее принадлежавшие офицерам, так называемые «пеппербоксы», смертельные на близкой дистанции. Остальным пришлось довольствоваться саблями, кирками, баграми и топорами. Люди волновались. Вид истекающего кровью Лайса махом убрал то небольшое спокойствие, которое дало им прибытие на материк, а вести о неведомом враге помогали слабо. Наконец, у кромки леса показались отдельные фигуры, двигавшиеся к их лагерю. — Остановитесь! — крикнул Крозье, сначала на английском, затем на инуктитуте. Безуспешно. — Пли! Опустившийся на песчанную косу туман прорезала вспышка справа. Затем еще одна. — «Они идут» — пронеслось в голове у капитана. Даже сквозь туман было заметно, как выстрелы попадали в цель, но фигуры продолжали идти как ни в чем ни бывало. — Что за чертовщина? — донесся до него голос одного из пехотинцев. — Продолжайте стрелять! — отозвался Тозер, хотя в его голосе явно слышался страх. Неожиданно, Дэво, передав ружье стоящему рядом матросу, бросился к ящикам. Ракеты Конгрива входили в штатное вооружение «Эребуса» и «Террора» еще со времен англо-американской войны, и, так как оба корабля оставались зачисленными в военный флот, их запас пополняли с усердием, достойным куда более лучшего применеия. Скорее всего было идеей Фийджеймса, взять с собой четыре трехфунтовые ракеты на тот случай, если им потребуется подать сигнал проходящему кораблю или хоть кому-то, кому может быть до них дело. Стандартый двухметровый шест пришлось заменить багром, наскоро заколоченные в землю альпенштоки образовали стойку. — Разойдитесь! — крикнул Дэво, пытаясь поджечь шнур. Свистя и шипя, ракета вылетела в сторону нападавших. Во время одного из бесконечных застолий на «Эребусе», кто-то из офицеров, проходивших службу на «Экселленте», обмолвился что заряда такой ракеты хватало на более чем две мили лета. Дэво, возможно, тот самый офицер, же бил практически в упор — до ближайших фигур к тому времени оставалось не более четверти от того расстояния. Даже в укрытии, моряки чувствовали жар, исходивший от взрыва. Грохот сменился ужасающим криком, напоминавшим скорее треск льда, чем что-либо, исходящее из уст живого человека. Когда же они, наконец, выглянули из-за баррикад, то увидели, что шедшие на них были людьми… по крайней мере когда-то. Пламя пожирало их изуродованные тела, но даже так, было видно, что они были мертвы уже давно. Среди ошметков белого тумана, сдавленные хрипы оживших мертвецов затихали, в то время как к резкому запаху серы примешивался омерзительный запах сгоряющей плоти. Один за другим мертвые падали на почерневшую от копоти землю. Наступившую было тишину прорезал не крик, но рев, исходивший из десятков глоток. Не стройное «гип-гип-ура», не восторженный возглас, возвещавший о победе, а дикий первобытный крик, полный животного страха. Матросы и офицеры, забыв о субординации, о, возможно, все еще сидящих в лесу дикарях, потрясали оружием, подобно аборигенам Африки и Австралии, и кричали, кричали, кричали, пока крик не сменился хрипом и кашлем. Смесь бравады и ужаса, то, как, должно быть, кричали их пращуры, стоя над поверженным пещерным львом. Но если хищники былых времен являлись существами из плоти и крови, то те, что сейчас корчились и догорали перед ними едва ли могли бы считаться таковыми. Серо-сизый пепел падал вокруг, пока притихшие люди один за другим поворачивались к одному человеку. К их капитану. Крозье сжал в руке револьвер, из которого так ни разу и не выстрелил и произнес слова, которые в любой другой ситуации посчитал наименее подходящими: — Я понятия не имею, что здесь происходит.