***
— Он чертовски обаятельный. Лаванда — жаворонок, и к тому же чаевые по субботам довольно отличные. — Ты так думаешь? — спрашивает Гермиона. — Ты что, издеваешься надо мной? — Лаванда пересчитывает на пальцах. — Во-первых, он играет в группе. Что автоматически делает его горячим. — Горячий — это не то же самое, что обаятельный. — Во-вторых, он — художник. — Он учится в киношколе. Лаванда игнорирует её и открывает банку с ромашковым чаем. — И ты видела, как он разговаривает с девушками. Он, типа, околдовывает их. — Это звучит как-то угрожающе. Лаванда наливает горячую воду в свою чашку. — Ты понимаешь, о чём я. Судя по тому, что я слышала, у него нет проблем с тем, чтобы обаять кого угодно и что угодно. — Что ты слышала? — Гермиона опускает голову, сосредоточившись глазами на кружке кофе, чтобы скрыть непроизвольную нервную улыбку. Лаванда задумчиво смотрит на девушку. — Он выступает с концертом в следующую пятницу. Мы должны пойти. Девушка произносит это весело— тем тоном, который заставляет звучать привлекательно то, что Гермионе, вероятнее всего, не понравится. — Ты шутишь. Это же металл-группа, верно? Лаванда качает головой. — Нет, максимум, что там от металла, — это обработка. Может быть, он околдует тебя, — она поднимает бровь, а затем немыслимым образом вздёргивает ею, — против твоей воли. По непонятным причинам, которые она отказывается выяснять, сильная дрожь пробегает вдоль позвоночника Гермионы и селится в её чреслах. — Мы работаем вместе, Лав. Мы разговариваем. Никто никого не околдовывает. — Как скажешь. А ещё я слышала, что у него отличный член. Гермиона бросает в неё барное полотенце и промахивается практически на целую милю.***
— Что делает член отличным? Гарри поднимает голову со своего места на краю кровати Гермионы. — Это риторический вопрос? — Ты пьян, — Гермиона стучит пультом о колено. — Почему ты вообще в моей комнате? — Твой телек работает получше моего. — И то верно. Так дело в длине? Обхвате? Крепости? — О чьём члене мы говорим? — Гарри, как тюлень, переворачивается на живот, а затем ложится головой на подушку, которая была не нужна Гермионе. — Ни о чьём. Он хватает свою банку с пивом и делает длинный глоток, после чего смотрит на коллекцию крошечных предметов, расставленных на тумбочке. — Что это? — он попытался защипнуть один предмет несколько раз, прежде чем ему удалось это сделать и взять его в руки. — Выглядит как маленький брелок. А! Это чаша, — он ставит её обратно и берёт следующую вещицу. — А это похоже на… похоже на диадему. Для принцессы, — он надевает её на голову. — Ага, — она подаётся вперёд и забирает её. — Так-так… а это что такое? Восьмиугольник? Типа… Ладно-ладно! Кольцо. Книга! Это моё любимое, — он резко поворачивается без ведомой на то причины. — Это невероятно. Из чего они сделаны? Гермиона включает телевизор. — Из скрепок. — Это ты их сделала? — Не-а. — А что мы вообще планируем посмотреть? Гермиона нажимает на кнопку «Начать». — «Окно во двор»*.***
— Я иду на твой концерт в пятницу, — в ту самую секунду, когда слова срываются с её губ, ей хочется схватить их и засунуть обратно. Том наклонился, возясь с радиоантеннами приёмника. — Что насчёт «Рамоунз»? «Рамоунз» звучит отлично. — Да, давай. Лаванда хочет пойти, и я сказала, что пойду с ней. Он выпрямляется и смотрит на неё. — Круто. — Это металл? — Моя группа? — уголок рта Тома дёргается. — Не совсем. — Ой. У меня, оказывается, много домашней работы на этих выходных. Мы, наверное, не сможем остаться на весь концерт. Он подходит к ней, и Гермиона слишком поздно осознаёт, что прислонилась к стойке прямо под шкафом, где находились пуроверы. Прежде чем она успевает пошевелиться, он хватается за край стойки, в опасной близости от её правого бедра, и она замирает, не в силах отвести взгляд от татуировки на левом предплечье в виде черепа и змеи, выползающей из раскрытого рта. — Извини, мне нужно достать, — говорит он, и она настолько ошеломлена близостью его груди и сводящим с ума участком кожи, виднеющимся между чёрным кожаным ремнём и подолом чёрной футболки, его кадыком и тем, как тёмные волосы спадают на лоб, и якобы цитата-не-цитата: «отличным членом», что она не сдвигается ни на дюйм, пока он тянется к шкафу над её головой. А затем он отходит, ставя свой пуровер рядом с эспрессо-машиной, и поворачивается спиной к девушке. — Круто, что ты придёшь, — говорит он, не оборачиваясь. — У вас есть билеты? — Нет. Мы купим их на входе. Спина Тома сотрясается от прерывистого смеха. — Я отложу вам парочку на кассе. Позже, пока Гермиона оттирает кофейную пыль с эспрессо-машины, Том сгибает скрепку в изогнутую букву S и оставляет её на прилавке. Только когда Гермиона достаёт её из кармана дома, она понимает, что это змея.***
Он не находится в составе какой-то случайной металл-группы. Он выступает хедлайнером аншлагового концерта в битком набитом зале, где Гермиона истекает потом из-за ткани неудачно подобранного чёрного платья. — Как я могла не знать об этом? — Гермиона кричит Лаванде, пока панк-группа «Мародёры», состоящая из четырёх человек, играет на разогреве. Лаванда смеётся. — Не знаю. Я думала, ты, типа, прикидываешься дурочкой. — Я думала, что он состоит в группе, участники которой постоянно говорят, что проводят репетиции, но на деле никогда этого не делают. — Боже мой. Иногда ты такая очаровательная, когда не в себе, — говорит Лаванда, смеясь так сильно, что выплёскивает белое вино из своего пластикового стаканчика на пол. — Он здоровенный. Я не имею в виду член, хотя… — она снова недвусмысленно вскидывает бровями. — Мы не говорим об этом. Я работаю с ним. — Я думаю, ты имеешь в виду, работаешь с ним, — Лаванда делает неприличный жест своим неплотно-сжатым кулаком. — Я подам на тебя в суд, если ты не прекратишь это. — Ладно. В общем, он, ну, типа супер, очень знаменит в своих кругах, да. Он здоровенный. Разве все девушки, краснеющие от своего американо, тебя не навели на какую-то мысль? Гермиона чувствует вселенское раздражение. — Я подумала, что это потому, что он, ну… довольно привлекательный. Прежде чем она успевает расплескать остатки вина, Лаванда выпивает его залпом. — Новый план. Ты должна купить футболку. — Я не ношу футболки с группами. И всё же Гермиона ловит себя на том, что смотрит на стол, заваленный товарами группы Тома — «Похитители Смерти». Она подходит к столу и берёт в руки виниловый альбом с чёрной обложкой и единственной надписью — «Убивающее Заклятие», а затем кладёт обратно. — Возьми футболку с логотипом, — говорит Лаванда. — Ты имеешь в виду череп со змеёй? — Да. Эй! — Лаванда машет рукой парню, продающему мерчи. — Она хочет чёрную футболку с Тёмной Меткой, размер М, и она собирается спать в ней. В футболке. С ним. О, да. Лаванда пьяна. Гермиона покупает футболку, запихивает её в сумку, а затем покупает себе стаканчик вина, чтобы справиться со смущением. Проходит полчаса, пока «Мародёры» убирают аппаратуру, а «Похитители Смерти» возятся с педалями и подключают свои инструменты к саунд-системе. Когда Том выходит на сцену, по залу прокатывается волна восторженных криков, которые он старательно не замечает. Он одет во всё чёрное: брюки, рубашка, галстук. Гермиона испытывает дискомфорт от того, что наблюдение за тем, как он протягивает аудиокабель через унизанные кольцами пальцы, затем перекидывает чёрную гитару через плечо и делает паузу, чтобы послушать человека, держащего в руках бас-гитару, кажется гипнотизирующим. Она слишком поздно понимает, что на самом деле безнадёжно околдована Томом Реддлом. Он наклоняется к своему микрофону, как только гаснет свет. — Спасибо, что пришли. Мы — «Похитители Смерти». Затем барабанщик ударяет по краю своего барабана, и от ударной установки распространяется мягкий, равномерный стук. Гермиона не так хорошо разбирается в музыке, как ей хотелось бы, но даже если бы образ пальцев Тома, обхвативших гриф гитары, не посылал электрические импульсы по всему её телу, то ей бы понравилось то, что он играет. Музыка мрачная, немного тяжёлая и жуткая до невозможности, а голос Тома, который звучит из колонок, когда он отдаляется от диафрагмы микрофона, — низкий и слегка хрипловатый. В основном он смотрит на свой инструмент или на педали, но когда он поднимает взгляд и вглядывается в море тел, то выглядит несколько встревоженным. Только когда он прикрывает глаза, чтобы сценовое освещение не ослепило его, Гермиона понимает, что Том кого-то ищет. Лаванда наклоняется ближе к ней. — Если бы Том Реддл когда-нибудь посмотрел на меня так, как на тебя, я бы позволила ему оплодотворить меня прямо над раковиной. Напряжение, зародившееся внутри Гермионы, набирает обороты, и она с недоверием смотрит на Лаванду. — Он почти никогда не смотрит на меня. Лаванда издаёт что-то вроде смешка, но он больше похож на плевок. — Такая невероятно умная, и совершенно не в себе. Так мило. — Похоже, сегодня я поведу твою машину, — говорит Гермиона. — Ага, — Лаванда указывает на сцену. — Если только я не сделаю так, чтобы её повёл барабанщик. Именно так она и делает. У Гермионы были все намерения, чтобы уйти сразу, как только закончится выступление Тома, но она всё ещё находится в зале, наблюдает за тем, как он снимает гитару и уходит со сцены, небрежно вытирая проступившие на лице капли пота. Затем, не понимая, как это произошло, она оказывается стоящей рядом с чёрным фургоном Ford E-series группы «Похитители Смерти», а Лаванда применяет свой сексуальный голос, который скорее похож на веселящийся, на парне по имени Абраксас, на шее которого красуется татуировка ворона. Она планирует сама отвезти Лаванду домой, но потом ключи оказываются у Абраксаса, люди говорят о свободных местах в машине, она едет, не пристегнувшись ремнём безопасности, в задней части фургона, затем садится в чёрный «мустанг» 1967 года Тома Реддла, и он везёт её домой. — Что думаешь? — он наполовину улыбается, крепко обхватывая пальцами руль своей машины. — Это было действительно хорошо. И ты хорош. «Хорошо» — не до конца описывает то, что она чувствует, глядя на то, как Том потеет и отдаётся музыке. Гермиона зажимает ладони между коленями и отворачивается к окну. Она трижды забывает сказать Тому, куда повернуть, прежде чем они, наконец, заезжают на парковку возле входа в многоквартирный дом. Он оставляет двигатель заведённым, и Гермиона уже собирается выходить из машины, когда он начинает говорить: — Я рад, что ты пришла на концерт. Она поворачивается к нему. Он всё ещё немного растрёпан после выступления на сцене. Пот высох, но его чёрные волосы рассыпались волнами, а над левой бровью свисает идеальный локон. Гермиона опускается обратно на своё место. — Я тоже, — она наклоняет голову вниз и нервно сжимает и разжимает пальцы, прежде чем снова поднимает глаза. — Я не знала. — Ты не знала чего? — Что всё на самом деле вот так, — она имеет в виду его группу. И что он, возможно, наполовину известная местная знаменитость. Что, помимо его виртуозных короткометражных фильмов, которые, как ей хорошо известно, он снимает и которые она смотрела на студенческом кинофестивале, у него, как у культового рок-музыканта, есть ещё небольшое количество поклонников. Том тянется рукой вперёд и глушит двигатель. — Да. Смею поверить, что ты не знала, — он говорит тихо и выглядит слегка позабавленным. Его глаза имеют такой тёмный карий цвет, что кажутся почти чёрными, но в тёмном пространстве, освещённом лишь тусклым уличным фонарём и светом, исходящим из подъезда, Гермиона не может точно определить, где заканчиваются его радужки и начинаются зрачки. Она сидит неподвижно и ждёт, а когда ничего не происходит, медленно вдыхает. Гермиона уже собирается развернуться и выйти из машины, когда он начинает говорить — спокойно, расслабленно, без малейшего намёка на напряжение. — Увидимся во вторник. Она чувствует, как у неё сводит желудок. И чего она ожидала? — Ты до закрытия? — он всегда работает до закрытия. — Да. Она собирается уйти. Собирается. Но не делает этого. Она задерживает взгляд на чёрном камне в кольце на среднем пальце его правой руки, затем смотрит на плавный изгиб нижней губы, а затем резко подрывается со своего места и впивается в губы парня, на которого она определённо — вовсе нет — не поглядывала втайне в течение нескольких месяцев. Её глаза прикрыты, но Гермиона распахивает их, когда он не двигается. Его руки всё ещё на руле, и она отстраняется, смотрит в его чёрные глаза и прикидывает, сколько времени ей понадобится, чтобы найти новую работу, но неожиданно он обхватывает её за шею и притягивает к себе. На этот раз обжигающе и неприлично, и, несмотря на то, что Гермиона трезва, она чувствует себя так, словно потеряла контроль. Он практически не двигает руками, но когда Том демонстрирует языком, на что он способен в своих дразнящих движениях, Гермиона тянется вниз и дрожащими руками расстёгивает пряжку ремня. Она понятия не имеет, что делает. Они в его машине, едва успели поцеловаться, её рука обвивает его, и — о, Боже — какой это потрясающий член. Том охает, когда она отстраняется от его рта, и начинает стонать в темноте, когда она обхватывает член своими губами. — Ох, блять, блять, блять, — бормочет он, и она понимает, что это перебор, что слишком рано, слишком быстро, но ей всё равно, пока он не оттягивает её назад, запустив ладонь в волосы. Он выглядит диким, хищным, её губы, вероятно, мокрые, и глаза, должно быть, стеклянные. Гермиона начинает тяжело дышать, когда он спрашивает: — Это всё, что ты хочешь сделать сегодня ночью? Она качает головой. — Нет. Слегка дрожа, он отворачивается, пока она выходит из машины. Том не отстаёт. Прежде чем она ввела две последние цифры на панели у входа, его левая рука крепко обхватывает её за талию, а правая — медленно проводит по внутренней стороне бедра. Замок открывается с громким щелчком как раз в тот момент, когда она вздрагивает от его прикосновения. Они летят по лестнице, то и дело врезаясь спинами в стены, и по пути он узнает, как заставить её колени подкашиваться. В свою очередь она ласкает его через ткань брюк, пока он не начинает стонать. Они вваливаются в дверной проход её квартиры и по пути сшибают лампу. — Нам нужно вести себя тихо? — спрашивает Том, пока Гермиона расстёгивает рубашку. Она качает головой. — Гарри работает допоздна. Он отстраняется и настороженно смотрит на неё. Гермиона смеётся. — Мы снимаем квартиру вместе. Он — мой хороший друг, ты не так понял. Том практически набрасывается на неё, и к тому моменту, когда они достигают двери спальни, она проводит пальцами по его твёрдому торсу и ведёт их вниз, возвращаясь к пряжке ремня. Добравшись до кровати, он закидывает её ноги себе на плечи и припадает ртом, пока она не начинает задыхаться и не тянет его волосы так сильно, что становится больно. Том останавливается и опускается на пятки. — Презерватив? Пока она открывает ящик тумбочки, он снимает с себя оставшуюся одежду и расстёгивает молнию на её платье. Когда она остаётся полностью обнажённой и он раскатывает презерватив, тот сразу же приникает ртом к её уху. — Могу я контролировать? Ничего опасного и экстремального. Она кивает. Она готова отдать ему всё что угодно, только, пожалуйста, пусть это будет поистине великолепно… Он переставляет её так, чтобы она стояла на коленях и держалась за изголовье, становится позади неё. Том целует её в низ подбородка, и тихо спрашивает: — Тебе нравится эта поза? — Да. Её стон звучит немного отчаянно, как и его, когда он проникает внутрь. Он не груб, и его руки блуждают практически по каждому пространству — по груди, горлу, пальцы погружаются в рот, а после спускают между её ног. Гермиона опускает руку вниз, чтобы коснуться его колец, пока он трогает её. Он что-то болтает, пока толкается в неё, и одобрительно хмыкает каждый раз, когда она вскрикивает, приближаясь к разрядке, но он оттягивает её обратно. — Ты хочешь кончить? — наконец шепчет он. Они оба обливаются потом от напряжения. Она хочет. Хочет этого так сильно, что начинает умолять. Он доводит её до такого сильного оргазма, что мутнеет в глазах, а с губ срываются крики, и Гермиона уверена, что соседи наверняка их услышали. Том улыбается ей, глядя сверху вниз, довольный ею или собой, или ими обоими, а затем подаётся вперёд и ускоряется. Он осыпает её грубыми поцелуями, пока кончает. Она гадает, что будет дальше, когда они отцепятся друг от друга — удовлетворённые и запыхавшиеся. Том ничего не говорит, почти не двигается, а потом начинает тянуться к тумбочке. Гермиона замечает это, открывает рот, чтобы объяснить… — Чаша — моя любимая, — он вертит в пальцах брелок, затем кладёт на место. Он смотрит на неё усталым, но довольным взглядом. — Я собирался подождать, пока не позову тебя на свидание, но… — он смотрит на их обнажённые тела и смеётся. — Упс. Он откатывается в сторону и перегибается через край кровати, ища что-то в груде своей одежды. — Вот, — он ложится обратно и опускает в руку Гермионы холодное металлическое изделие. Она рассматривает его. Эта цепочка с красивыми металлическими петельками — браслет, — и с одной петли свисает подвеска в форме буквы Г. Он заводит руку за голову Гермионы. — Я могу изменить подвеску, если у тебя есть плоскогубцы. Гермиона пристально смотрит на него. — Это сделано из… — Из скрепки, да. Мне пришлось делать браслет дома. И мне понадобились кусачки. Она приподнимается на локте и пристально смотрит на него. — Ты сделал это для меня? Том качает головой, словно очищая её от лишних мыслей. — Да, а ты подумала, что для кого-то другого? — он хмурится в притворной обиде. — Я вкладываю в них свою душу, ты же знаешь. — Я не знаю, что сказать. Том прикрывает глаза. — Скажи, что ты моя девушка, и тогда мы сможем вместе править миром. Гермиона смеётся. — Мировое господство. Запросто. Он открывает один глаз и ухмыляется. — Если ты хочешь, конечно. Я не буду давить. — Лаванда не шутила. Ты действительно околдовываешь. — Так и есть. Эй, погоди, ты куда? Гермиона встаёт с постели. — Увидишь. Она роется в своей сумке и достаёт футболку с логотипом «Похитители Смерти». Она на ходу натягивает её через голову. — Что думаешь? Глаза Тома широко распахнулись. — Мне нравится. Очень даже. — Ты бы сказал, что я тебя околдовала? — спрашивает она, забираясь на кровать. Том хватает её за футболку и притягивает к себе. — Я бы сказал, что ты меня уничтожила.