Машина без тормозов

      — Подарить сестре, у которой и друзей-то толком нет, набор игр для больших и маленьких компаний — это совершенно новый уровень, Лукас.       Эшли раздражённо ругала развалившегося на переднем сиденье сына, ведя авто в сторону Порт-Анджелис. Лукас в ответ обиженно дулся, то отворачиваясь в сторону крепко спящего позади деда, то снова возвращая взгляд на сидящую по правую руку от него самого женщину.       В мыслях до сих пор стояла немая сцена, произошедшая несколько часов назад в доме Уайтхедов. Лукас отчётливо помнил, как они сидели за накрытым для празднества столом, с поверхности которого сверкал стройный ряд бабушкиного сервиза. Как в ход пошли повторяющиеся из года в год поздравления, тосты, довольная дедовская улыбка. Как сам Лукас с какой-то стати первый вручает свой подарок Мари. Он, справедливости ради, хотел подарить его последним, после вручения шавки, чтобы в случай чего аккуратно подмазаться к чужому подарку, но мать семейства решила иначе.       В тот самый момент Мари с лёгким оттенком предвкушения на лице открыла спрятанный в кучу бумаги подарок и… и вот лицо, покрытое яркой россыпью веснушек, печально сузилось и девочка расстроенно взглянула на яркую упаковку «UNO», лежавшую поверх всего остального, пытаясь сдержать подступающие слёзы.       Лукас, если быть честным, до самого конца надеялся, что прогадал в своих ранее озвученных суждениях и подарки имениннице придутся по душе.       Ошибся.       Проебался.       Как, впрочем, и всегда.       Неприятный осадок не сгладил даже счастливо вилявший хвостом щенок Вилли. Маленький жёлтопузый чау-чау с до безумия смешнявой мордой довольно порыкивал, пытаясь вылизать лицо новой хозяйке, но даже так из серых девичьих омутов не пропал сгусток неприятной горечи. Мари, к её чести и благодарности Лукаса, брату или матери с дедом недовольство высказывать не стала, лишь тихо поблагодарила, откладывая игры на стол.       Устрой она концерт, Эшли на месте оторвала бы сыну голову.       Лукас действительно плохо знал свою сестру. Да и не сказать, что он сильно к этому стремился. Он не презирал её, не ненавидел, нет, просто… просто таил копившуюся год за годом обиду, которую просто не понимал, куда стоит деть.       — С каких пор мы стали делить мои поступки на уровни? — Язвительно поинтересовался парень, пытаясь поудобнее устроить ноющие от одной и той же позы ноги, — Или у тебя личная пирамида есть? Ну, знаешь, как «Маслоу», только «Лукастоу». Хотя звучит неплохо, мне нравится. Скинь потом фотку схемки.       Женщина шутки не оценила.       — Прекрати паясничать. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. — Откровенно злилась она, стараясь не повышать голос. — Ты что, не мог хотя бы раз поинтересоваться, чем интересуется твоя младшая сестра? Это же совершенно не трудно.       Лукас не ответил. Просто не знал, что на это сказать.       — Или, в конце-то концов, спросить у дедушки. Мой отец всегда и везде суёт свой нос, уж он то тебе бы точно помог.       Лукас закатил глаза, силясь понять почему его мать так злится. Не труп же червя, стащенного из кабинета биологии, он притащил и ладно. Зачем же так пилить?       Да ещё и в другой город за подарком потащила. Как-будто мне заняться нечем.       Где-то под кожей кипело раздражение, как вода в только-только поставленном на плите чайнике.       Эшли тем временем глубоко вздохнула.       — Лукас, скажи мне честно, — тон её был серьезным, немного холодным и колючим, предостерегающим, — ты специально ей на больное надавить решил?       Секунды тишины, сквозь которые, если прислушаться, можно было отчётливо расслышать, как скрипят шестерёнки в кудрявой голове.       — Чего… Чё за бред ты несёшь? — мгновенно вспыхнул обвиненный. — Ты за кого меня принимаешь вообще?       — Не смей повышать на меня голос — это раз.       Обида хлестанула набравшей скорость плёткой по щекам, оставляя на них привычный гневу жар. Вот, опять! Его, Лукаса, снова оклеветали почём зря. И в чем? В том, что он, якобы, даже так, мелочно и никчемно, вредит собственной семье!       Ну охуеть, приплыли.       Внутри, по самым венам, расходилась раскалённая лава, растекаясь подобно скоростному горному ручью, сметающему с пути увесистые камни. Сжав кулаки и быстро досчитав до десяти Лукас выдавил из себя болезненно жалкое, прятавшее за собой те самые полыхающие огнём воды:       — А два, я так понимаю: «я знаю, что ты ревнуешь, Лукас, но пойми, Мари не виновата в твоих вечных попытках привлечь чужое внимание. Она не заслужила каждый раз попадать под горячую руку».       Голос сквозил чем-то едким, гадким на привкус, противным на запах. Ядовитым.       Как пропитанный дымом и гарью воздух.       — Не переворачивай мои слова так, будто я распоследняя негодяйка в этой стране. Я люблю вас обоих одинаково, ты знаешь это.       — Неправда! Ты всегда любила Мари больше меня. Всегда отдавала ей больше! А сейчас ты просто обвиняешь меня в том, чего я не делал! — Лукас отчаянно разводил руки в стороны, пытаясь показать насколько больше это было.       — Я всего лишь спросила, а ты уж драматизируешь.       — Ни капли.       — Прекращай.       Слова парня в очередной раз бились как об стенку горох. Это был не первый такой разговор. Лукас прекрасно понимал, чем он закончится, но останавливаться не хотел.       — Ты всегда хвалишь её из-за какой-то ерунды, — начал он, загибая пальцы, — Она всегда в центре твоего внимания, всегда на первом месте. Купить ей ноут? «Да пожалуйста»! На улице холодно? «Да, конечно я тебя подвезу, не волнуйся». Получила средний бал за контрольную? «Ох, да с кем не бывает». Забыла вымыть посуду? «Не переживай, я сама уже всё вымыла». Разбила колено? «Бедная моя! Это всё эти чертовы дороги!» И это только начало. Концом этой эпопеи является то, что вы с дедом купили ей собаку, которую она даже не просила. Собаку, блять!       — Не выражайся, — прикрикнула Эшли.       — Это все, что тебя волнует? Великолепно. Просто, мать вашу, невероятно. А то, что я уже девять лет выпрашиваю купить мне хотя бы ебучую рыбку это так, пустой звук?       Привычно сжимая челюсть, Эшли, как разозленная палкой змея, зашипела:       — Ты не думал, что она заслужила этот подарок? Мари старалась весь год, училась, готовилась. А ты? Что сделал ты, Лукас? Снова подрался, разбил машину, курил, попал в аварию, постоянно спорил со мной по любому поводу, да даже с подарком на праздник напортачил.       — С каких пор подарки на день рождения надо заслуживать?! — крик таки сорвался с уст.       Почему кто-то просто получает, а он, парень, на пятки которого и так постоянно наступают неудачи, должен, блять, заслуживать? Чем Лукас хуже других? Чем он хуже Мари?       Эшли снизила скорость, все ещё не глядя на сына.       — У тебя уже была птица, — отрезала женщина, заворачивая на мокрые улицы Порт-Анджелес. Магазинчик, куда они направлялись, был неподалёку от окраин города.       — Она была твоей, — возразил Лукас.       И не уследила за ней тоже ты.       — Почему я должен отвечать за того, кто мне даже не принадлежал?       — Всё, хватит. Считай, как хочешь, но даже самую маленькую рыбку, птичку и кого-либо ещё надо заслужить. Ты слишком безответственен для роли хозяина.       — А Мари, значит, идеальный кандидат?       — Лукас…       — А ну-ка, цыц! — раздался меж ними хриплый, но достаточно громкий после сна голос Питера, — Вы что, малышня, совсем с ума посходили?!       Лукас даже не заметил, как похрапывания позади прекратились, сменяясь на недовольное сопение.       Питер стал яростно отчитывать, как он выразился, «негодников», но какого-либо ответа на свои причитания так и не получил. За то набиравшую минутой ранее обороты ссору он остановил как всегда на ура.       — Долго ещё? — буркнул Лукас, дёргая надевший за время поездки ремень.       Вопрос Эшли проигнорировала, спустя несколько минут припарковывая машину среди затерявшихся в тени улиц домов.       — Выходите. Мы приехали.       Сказав это, она покинула салон, дожидаясь, когда ее примеру последуют Лукас и Питер.       Нужное им здание, высокое и облезлое, оказалось спрятано меж непонятного вида книжным, принадлежавшим, видимо, любительнице всякой магической ереси, и юридической конторой, названной в честь своего же владельца.       Старая дверь поддалась не сразу, отдавая лёгким скрипом и звоном висящих на гвозде колокольчиков. Лукас посмотрел на них с ноткой ностальгии — раньше у них тоже такие висели. Их звон часто перекликался с пением домашней канарейки.       В магазине отчетливо пахло старостью и пылью — клиенты, очевидно, здесь явлением были не частым.       На шум прибежал шального вида дедок с лысиной в виде полуострова на голове, прикрытой копной из оставшихся волос, в твидовом пиджачке без одной пуговки по середине и через чур широких даже для современной моды брюках.       Лукасу резко вспомнилось, как называли некоторые эту прическу — «Кабриолет». Парень чуть не расхохотался на месте, представляя, как эта конструкция из трёх волосков поднимается на ветру, аки крыша небезызвестного авто, представляя на обозрения сверкающую на солнце кожу.       Старик тем временем энергично приветствовал клиентов, подмечая давно знакомые памяти лица:       — Питер, старый прохвост, давно не виделись!       Лукас удивлённо уставился на незнакомца, пока дед, довольно посмеиваясь, пожимал чужую, коснувшуюся старости ладонь.       — Это кто? — тихо спросил парень у матери, недовольно фыркающей с диалогов стоящих впереди мужчин.       — Давний друг твоего дедушки. Именно с ним он и приволок в дом диван, что по сей день стоит в нашей гостиной.       — Ох, а это у нас Эшли, — старик обратил внимание на сложившую по бокам руки женщину, — всё такая же ворчливая!       Фыркнув в последний раз, она развернулась и ушла в другую часть магазина, оставив после себя шлейф кисловатых женских духов.       — Все такая же неприступная, — заключил он.       Старший Уайтхед на это только махнул рукой.       — Забудь, она сегодня просто не в настроении. Вон лучше, посмотри, как внучок мой вырос, — он горделиво подвёл старого друга к застывшему у прохода Лукасу. Тот внимательно обвел парня взглядом с ног до головы, а затем широко улыбнулся, демонстрируя ряд золотых зубов.       Ну нихуя себе копилка.       — Рад тебя видеть, Лукас! Как же ты вырос, сначала даже не признал. Думал, каким это ветром такую дылду в мой магазинчик занесло! Ай, да ты и не помнишь меня поди, верно? Роберто меня зовут.       Лукас этого человека не помнил от слова совсем. Да и не решил пока, хорошо это или плохо — уж больно эксцентричный дедок ему встретился. И это притом, что собственный дед тоже явно не полевая ромашка.       Кто-нибудь из семейства кактусовых. Стопроцентно.       — Драсте, — кивнул Лукас и, пока его не завалили вопросами, поспешил ретироваться в сторону ящичков, забитых битком самыми разными товарами больше декоративного характера, нежели пользы.       Питер на это просто махнул рукой, прогоняя витавшую вокруг пыль.       Лукас хмыкнул себе под нос, подходя к округлым ёмкостям, хранившим в себе различную бижутерию. Раскиданы украшения были в каком-то своём порядке. В первой находились кольца и браслеты, в разных частях которых черной тушью вырисовывался открытый глаз.       Помнится, бабушка такие от сглаза постоянно таскала, пока дед ежесекундно бурчал об их бесполезности.       Во-второй спрятались кулоны, криво исписанные китайскими иероглифами, значения которых Лукас, конечно же, не знал, но и без этого видел, что писались они явно без особого знания замудрённого временем и историей языка.       Уверен, на одном из них точно по ошибке будет написано что-то вроде: «сын собаки» или «жопа».       У третьей ёмкости Лукас застрял надолго. Кольца. Очень много самых разных колец. Витиеватые, узорчатые, толстые и тонкие, серебряные и деревянные, с камнями и без. На любой вкус и цвет. От одного их вида в памяти всплывали тонкие бледные пальцы, сжимающие руль, запущенные в волосы, распрямляющие складки на выглаженные брюках. К щекам поступил жар.       Блять.       Лукасу сразу захотелось отойти от стола. Нет, отпрыгнуть. Но кольца тянули к себе магнитом и, вместо позорного побега, парень запустил в них руку, вороша прохладные основы, пока уже собственные, полные мелких шрамов и неровностей, пальцы не коснулись обжигающе холодного металла. Вытянув находку на свет, Лукас сильно удивился, обнаружив нечто настолько сильно характеризующее в его глазах человека.       Хотя, возможно, это просто я его таким вижу, а на деле…       — Хороший выбор, Лукас. Для кого-то? — Роберто появился совершенно неожиданно. Сияя стройным рядом золотых зубов он намекающе щурился в сторону одного единственного кольца. Того самого, что смело сверкало в чужой ладони.       — Посмотрим. — Пожал плечами Лукас, — А дед где?       — Ругается с твоей матерью.       Прислушавшись, Лукас уловил тихий яростный шёпот, доносившийся с другой части лавчонки.       Фыркнув, парень вернул внимание к находке и стоявшему рядом хозяину сего богатства.       — За сколько отдадите?       Роберто засверкал, как начищенная монета.       — А что ты готов за него отдать?       Чего…       Заметив на молодом лице вопрос, старик поспешил пояснить:       — Есть ли у тебя что-то, что, на твой взгляд, по стоимости или важности равносильно этому кольцу?       Пошарив по карманам, Лукас не нашел ничего такого, что можно было бы обменять на столь прелестную вещицу. Он не знал почему, но кольцо получить действительно хотел. И хотел он его не просто обменяв на какой-то завалявшийся в джинсах фантик. Нет.       Так было не интересно.       — У меня сейчас нет ничего, что я мог бы отдать взамен. Но оно может появиться потом. Не продавайте его другим, я сам заберу, когда придет время.       Пожилой мужчина на это лишь довольно кивнул, пряча кольцо в складках брюк.       — Что-то от своей бабушки ты таки отхватил, — добавил он, уходя в сторону прилавка. Спустя минуту рядом появился Питер с большим кожаным альбомом в руках и довольной лыбой.       — Радуйся, Свинтус, нашел я от тебя подарок.

      Уже дома они вдвоем стартанули на чердак в поисках старых бабушкиных фотографий.       — Думаешь ей понравится? — Лукас с сомнением разглядывал старый чемоданчик, из которого когда-то нагло стащил цветастый галстук на танцы.       — А как же. Твоя сестра очень любила мою Луизу, везде за ней хвостиком таскалась, — кряхтя, он присел на корточки, открывая и демонстрируя содержимое. Слой пыли, которую в прошлый раз Лукас старался не трогать, взметнулся вверх, щекоча нос и горло.       — Вау, — попытался изобразить удивление Лукас, после того как прокашлялся, — просто невероятно. А я и не знал…       — Не надо мне тут твоей игры актерской, свинтус. Думаешь, я собственный галстук, который ты отсюда выцепил, не узнаю? И ведь ни пылинки не поднял… не тому ты у меня научился.       Лукасу эта фраза не понравилась.       — Ты же сам сказал, что он уродливый! — Надулся он, пряча руки в карманах. — И вообще, закрывать чемоданы надо, если не хочешь быть обворованным.       Питер хохотнул, задорно скалясь. Глаза его от этого действия слегка сузились, а кожа вокруг них покрылась сеточкой морщин, выдавая истинный возраст человека перед ним.       В груди защемило.       Лукасу было неприятно смотреть на то, как время ворует годы его деда. Вечно молодой характером — он еле поднялся, поддерживая в руках вещи его давно покинувшей их жизни женщины. В чужой памяти она была все такой же красивой: пышная коса, юбка чуть ниже колена, дурацкие кофты в цветочек и яркая помада, вечно оставляющая след на щеках и лбах её близких.       Бабушка перед смертью тоже много улыбалась.       — Ты бы поаккуратнее с тяжестями — старый все-таки.       Питер искренне возмутился:       — Кто это тут старый, свинтус? Ещё вчера, наглядевшись на сестру, ты за мной по пятам бегал! Больше батьки родного любил. А теперь что? Вырос думаешь? Ишь чего выдумал. Иди молоко с губ вытри сначала.       И, продолжая бухтеть, стал спускаться обратно на второй этаж.       А Лукас продолжал стоять, разглядывая выпавшее старое фото всей своей семьи, когда она ещё была полной и счастливой.       Заполнить выбранный дедом альбом фотографиями они не успели — неожиданно в доме Уайтхедов появился ещё один член семьи, отправления на тот свет которого оба Уайтхеда ждали с особым рвением и мечтательностью.       Вот кому Лукас желал старости во всей её неприятности и неприглядности.       Ненси Гулдман — мать отца Лукаса и Мари, Эндрю Гулдмана. Старая низкорослая перечница с узкими плечами, проседевшей густой шевелюрой и вздернутым к облакам носом. Голос ее низкий и хрипловатый требовательно разнёсся по дому как молния по чистому небу, требуя поприветствовать кошелку вместе с её вечно наглеющей персидской кошкой.       Лукас миссис Гулдман с детства терпеть не мог. У старухи были свои стандарты, под которые даже когда-то маленький, спокойный мальчик с ворохом непослушных кудрей и большими заляпанными очками не подходил. Постоянно придираясь и, грубо говоря, доёбываясь, мать отца смогла вызвать в парне полную нетерпимость к своей персоне. Лукас подозревал, что одной из причин такой нелюбви к внуку стала его внешность — весь в свою мать, которую она не любила ещё сильнее.       Но папа, в отличие от остальных жильцов дома Уайтхед, свою мать любил всем сердцем, поэтому лет восемь назад она была частым гостем в их доме, живя от трёх и больше дней, приводя с собой мужа. Лезть на стенку хотелось всем, даже канарейке Ланде, постоянно прячущейся от косоглазого котяры. Птицы давно уже не было в живых, зато мохнатый ублюдок до сих пор по пятам таскался за своей хозяйкой.       И как не сдох ещё?       Надолго миссис Гулдман, после ухода сына из семьи, больше не задерживалась. Оно и к лучшему, ведь этот самый сын последние лет пять даже с ней видеться перестал — только изредка открытки с поздравлением присылает.       Причем только ей и больше никому.       В этот раз старая перечница пришла за Мари. Вот её то старушенция любила всем сердцем.       Или тем, что стоит на его замене.       — Ну и где же моя любимая именинница? — гаркнула она, с презрением легко отпихивая подбежавшего к ней Вилли. Трясущаяся рядом кошатина предупреждающе зашипела на пса, заставляя того пулей пронестись по лестнице, прячась за штаниной Лукаса. Тот противиться не стал.       — Там, где тебя нет, карга, — крикнул ей Лукас, облокачиваясь на перила.       — Кто позволил собаке лаять?       — Ах ты…       Если я уроню ей на голову ту статуэтку, как быстро она отправится на тот свет?       — Бабушка! — Мари плавно, но довольно шустро оплыла брата, врезаясь в миссис Гулдман с объятьями.       Хоть застрелите, но называть ЭТУ особу бабушкой я не стану.       Наблюдая за приторной сценкой, Лукас почувствовал на своем плече крепкую дедовскую ладонь.       — Ненси, какая честь! Давно я тебя не видел, — притворно радостно сообщил Питер, и уже тише, для внука, добавил, — и ещё б столько же не видел.       Парень сдержал рвущееся наружу хихиканье. Миссис Гулдман в это время окинула парочку презрительным взглядом, выплевывая:       — А, это ты. Не волнуйся, беззаконник, я ненадолго.       И уже более спокойно и мягко, обращаясь к Мари, она практически проворковала:       — Собирайся, деточка, погостишь у нас с недельку, отдохнёшь, наконец, от некоторых неприятных личностей и уголовников.       Мари счастливо улыбнулась.       — А у меня вы спросить не забыли? — Эшли вышла в прихожую, протирая руки от прилипшей муки. От неё более не веяло мерзкими духами, только яблоками и сахаром.       — Я попросила Лео написать тебе это ваше… смс! Неужели не дошло?       Лео был сиделкой мистера Гулдмана, деда Лукаса по папиной линии. Он был старше собственной жены лет на десять и старость на нем проявлялась куда хлеще, чем на всех пожилых людях, которые встречались парню в жизни.       Откладывая полотенце на заваленную барахлом тумбу, Эшли достала из кармана телефон, проверяя. Найдя, видимо, то, о чем говорила старая перечница, она недовольно цокнула. Отдавать дочь той, с кем после ухода отца собственных детей они постоянно переругивались, она не любила, но у миссис Гулдман был один очень весомый в глазах женщины аргумент:       — Не забывай, Милая, я всё-таки ее бабушка.       И это, как и всегда, сработало.

***

      Часть уже успевших пройти за последние несколько дней контрольных тестов Лукас, с горем пополам, вывел на средний балл. Оставались самые для него сложные — тригонометрия и химия. Если он их не сдаст, до конца жизни будет винить в этом Каллена, который не то что не проводил доп.занятия, нет, он даже на связь то не выходил. Ни одного сообщения за последнюю неделю, во время которой Уайтхед успел съездить вместе с группой волонтёров в Сиэтл — где и располагался небольшой детский клуб «Водяная лилия», принадлежавший, как оказалось, какой-то там родственнице директора — и оценить масштаб «помощи». К счастью прибывших на место школьников, хозяйка данного место сообщила, что работы переносятся на сентябрь и чужие каникулы занимать никто не собирается.       В конце концов Лукасу пришлось вычленять информацию об этой жёлтоглазой скотине из слухов! Слухов, мать вашу! В глубине души он боялся, что к началу следующего учебного года станет признанной копией Стенли. Станет в итоге или нет — неизвестно, но так или иначе нужную информацию он всё-таки узнал. И она ему не понравилась.       Для начала, сразу после бейсбола, на который Лукаса не пригласили, Эдвард и Белла свинтили в Финикс, где вечно неуклюжая Свон умудрилась навернуться с лестницы, сломать несколько костей и загреметь на все время, до самого бала, в больницу. Каллен, влюбленная душа, все это время крутился вокруг своей девушки, носился с ней, как с писанной торбой, не отходя ни на шаг.       В какой-то мере Лукас мог его понять.       Так же он понимал и даже принимал тот факт, что Каллен репетиторствует для него совершенно бесплатно и бросить это дело он мог в любой момент.       Но его жуть как бесило это нелепое игнорирование.       Вот прям до звезд в глазах.       Сообщение то хотя бы мог написать, урод!       С уродом, конечно, момент был спорный, но злому Лукасу было на это все равно. Парой смс он выразил уйму недовольства, ни капли сочувствия, и в конце завершил все тем, что пожелал игнорщику прямо перед балом долгий и доброкачественный понос.       — Может, оно и к лучшему…       Лукас недовольно пнул развалившегося рядом Мелвина, нагло забравшего все подушки прямо из-под носа хозяина кровати, на которой они лежали. Ребята отдыхали после последней контрольной работы, ожидая, когда преподаватель скинет наконец результаты.       — Игнорировать меня — это к лучшему? Я, по-твоему, кто? Уголовник?       — Я не об этом, — Мелвин пнул Лукаса в ответ, случайно задевая пяткой аккуратный пучок на голове расположившегося на полу Джона, — Прости.       Джон его проигнорировал, а Брукс продолжил:       — Я к тому, что, возможно, у него есть причины…       — Какие это ещё причины?       — Ну, разные.       — Разные, — перекривлял его Лукас, — что это еще за «Deal or No Deal»? Какого это хуя я должен сидеть тут и играть в угадайку? Мне и тебя хват… Да ну нет.       Мелвин молчал, а Джон же заинтересованно обернулся, ставя руку на край одеяла и облокачивая на неё голову.       Повисла тишина.       — Нет. — Не выдержал Мелвин. Из-за постоянно прыгающих эмоций он был как пороховая бочка, от которой сложно было понять, чего ожидать.       Но Лукас Уайтхед не был бы собой, не суйся он в эту бочку с головой.       — Он чё тоже оборотень? — с сомнением спросил Лукас.       — Нет! — Воскликнул Брукс. — Он просто человек. Что за глупости?       — С жёлтыми глазами и множеством подозрительных повадок, — бесстрастно добавил Джон.       — Да! — Необдуманно согласился он. — Стоп. Нет!       — Правильно, что нет — кивнул Лукас, видя, как начал расслабляться Мелвин, — потому что глаза у него — янтарные.       Новоявленный оборотень так переволновался, что подушка в его руках с треском разошлась по швам, вываливая наружу всё своё содержимое.       — Мелвин, ёб твою мать!       — Ты сам виноват, — он испуганно откинул подушку, вскакивая и стряхивая с себя весь пух, — я говорил, что все ещё эмоционально нестабилен, а вы этим нагло пользуетесь. Не оборотень твой Каллен и никогда им не был. И раз он начал тебя игнорировать — это действительно к лучшему.       И сбежал, оставив после себя полнейший беспорядок.       — Может, он колдун, — спокойно предположил Джон, сдувая с лица пушинку.       — Чёрт он последний, а не колдун, — Лукас устало откинулся на кровать, поднимая все вывернутое из подушки добро в воздух.       Гадать, кого там из себя Эдвард представляет ему совершенно не хотелось. Пусть сначала игнорировать перестанет.       — Кстати, — Джон взял ноутбук в руки, проверяя сайт с оценками, — Мел так и не рассказал, почему избегает Бетани?       — Чего-то опять боится. Я правда не понял, чего именно. Он мне столько причин на голову вывалил, хоть утопись в них, но всё-таки мне кажется…       — Что ни одна из них не является той самой.       Лукас кивнул.       — Что ж, пускай, — пощелкав мышкой Эллиас перевел тему, — мы всё сдали.       С плеч Уайтхеда определенно скатилась гора каменей. Хоть что-то хорошее в этом блядском году.       Каллен, к несчастью незадачливого наводителя порчи, на последнем в этом учебном году мероприятии все-таки появился и поносом явно не страдал. Это Лукас выяснил, выловив Эдварда среди танцующей толпы. В отличие от пришедшего точно также, как и на прошлый бал Уайтхеда — серый отцовский костюм и отсутствие пары (Даже Мелвин по-дружески с ним не пошёл, предпочтя остаться у Блэков) — он был разодет в явно пошитый на заказ черный костюм, от которого во рту у Лукаса определенно скопилась слюна, с классическим галстуком и зализанной назад медью блестящих волос.       Ну и с хромающей впридачу Свон, демоны бы её побрали.       Белла, словно почувствовав пахнущую жареным ситуацию, ухватилась за проходившую мимо Анджелу.       — Я пока пойду, подышу свежим воздухом, — улыбнувшись Эдварду, она не без помощи подруги захромала в сторону раскрытых на улицу школьных дверей.       Лукас даже внимания на неё не обратил, следя за отводящим взгляд юношей. В помещении отбивала из колонок музыка, сплетаясь со звучащими повсюду голосами и разговорами, топотом и довольными выкриками. Зал переполняла атмосфера веселья и энергии.       А Лукас продолжал акцентировать всё своё внимание на блядском-Эдварде-Каллене, чувствуя совершенно не вовремя набежавший на щеки румянец. В душе он порадовался, что в темноте это безобразие не было видно.       — Чё-то не вижу, чтобы тебя поносом пробрало, — разочаровано констатировал он, вызывая у собеседника невольный смешок.       Он издевается надо мной что ли?       — Потому что меня и не пробрало, Лукас.       — Очень жаль. Очень хотелось.       — Тебя бы это порадовало?       — Нет, но я бы почувствовал себя отомщённым. Я очень не люблю, когда меня игнорируют.       — После случая с твоим другом? — Эдвард слегка нахмурился, пока лицо Лукаса было похоже на кирпич.       Красный такой кирпич.       — Особенно после случая с моим другом-долбоёбом.       На самом деле Лукас уже и не знал, что сказать.       Пока он искал «обидчика», в душе его пылал праведный гнев, но как только он его нашёл вся злость куда-то испарилась, оставляя после себя лёгкую горечь и обиду. В последние несколько лет эти ощущения постоянно преследовали Лукаса, словно тень, возрастающая тогда, когда другим людям светило солнце. Всем, кроме него.       Впрочем, как всегда.       Замешкавшись, Уайтхед резко развернулся, собираясь уходить. Он чувствовал себя полнейшим дураком. Вдалеке мелькнула Бетани, а чуть позади неё — Джон со своей ненаглядной Лили. Честное слово, более дисгармоничной внешне пары Лукасу еще видеть не приходилось.       Длинные, словно выведенные умелым скульптором, пальцы аккуратно схватили его за предплечья, заставляя вернуться в прошлое положения. Нехотя, Лукас снова взглянул на Эдварда и впал в ступор. В янтарных — не жёлтых! — глазах плескалась помесь отчаяния и глубокой вины.       — Лукас, прости меня, — заговорил Эдвард, запуская по спине волны мурашек.       Да что ж такое то.       Каллен тем временем говорил искренне, слегка тормозя, чтобы подобрать слова:        — Я ни в коем разе не желал тебя обидеть, правда. Просто… на то были причины, и довольно важные.       — Я к тому, что возможно у него есть причины…       — Какие это ещё причины?       — Ну, разные.       Чертов Брукс. Точно что-то знал.       Эдвард бережно сжал чужую ладонь, опаляя кожу Лукаса прохладой.       — И что за причины? — поинтересовался парень, но ответом ему стало извиняющееся выражение бледного лица, — понятно.       Нихуя не понятно, но мы допустим, что понятно.       Немного поразмыслив, поругав себя за взявшуюся из ниоткуда излишнюю мягкость, и прейдя к выводу, что отчасти он уже простил засранца, Уайтхед выдохнул.       Блядство.       — Ладно, хрен с тобой, — сдался он.       Но хрен я за это ничего не получу!       — Только тогда с тебя… три похода в кино и… мороженное. Нет, два…пять мороженных! И бутылка пива.       Эдвард ослепительно улыбнулся.       Щас ослепну, зовите доктора, пусть лечит.       А затем Лукас вспомнил Карлайла Каллена.       Нет, тут лучше спецназ — что б сразу и пулей в лоб.       Эдвард стал улыбаться еще сильнее, словно услышал нечто забавное.       Вот ему все-таки доктора, а мне спецназ.       — Фильм, я так понимаю, выбираешь ты? — предположил юноша, прекрасно понимая, какой получит ответ.       — Естественно. Ты бы так не радовался, Каллен, я тебя еще вдоволь поэксплуатирую.       — Любишь пользоваться возможностями?       Да за кого меня все принимают?!       — А ты любишь задавать странные вопросы, — парировал Лукас, вызывая у собеседника очередной приступ веселья, — да и ты, тем более, явно не обеднеешь.       — Что ж, звучит весьма справедливо, — согласился Эдвард, вдруг став тянуть Лукаса в сторону танцующих. Лукас, охваченный любопытством, сопротивляться не стал.       Музыка сменилась на помесь чего-то медленного, но требующего больше движений и энергии. Толпа активно подстраивалась под темп, то сжимаясь, то разжимаясь, обнимая и отпуская. Как волны, живущие в едином темпе. Но ни Лукас, ни Эдвард не становились частью этого безумия, двигаясь в своей манере, на своём маленьком, отвоёванном тычками и словами клочке пространства.       Одному таком желающему Лукас лично "случайно" заехал по носу.       А затем началось вот это безобразие:       Эдвард был прирожденным танцором — плавным и гибким. На какие-то минуты он отдал себя странной песне, растворяясь в ней, забываясь, но так и не отпустив чужую руку. А Лукас глупо покачивался, не смея смотреть куда-то кроме Каллена, как завороженный огнем мотылёк.       Как же пленили его такие, казалось бы, простые движения.       Лукас слушал, как бахает в груди собственное сердце, понимая, что летящее на смерть насекомое уже не спасти.