Кругами

Лена была счастлива. Настолько, что если бы сейчас во всей Москве отрубили электричество, энергии её счастья хватило бы на то, чтобы осветить если не всю столицу, то хотя бы её половину. Тем, что Брагин женился на ней, она утёрла нос главным сплетницам отделения, говорящим, что тот никогда на ней не женится и вообще, скоро бросит и уйдёт да хотя бы к той же Нарочинской. Но Михалёва, достаточно хорошо Марину зная, в это мало верила — всё-таки у той всегда были другие мужчины, а таких, как Олег, она на дух не переносила обычно. А была бы она чуть повнимательнее, заметила бы тогда, как Нарочинская отреагировала на известие о том, что они с Брагиным переспали. И растрёпанные волосы Маринины бы заметила в ту ночь в якобы не запертой, а с заевшей дверью, ординаторской. И Олега, будь чуть умнее, услышала бы, перестав навязываться. — Лен, ты только не обижайся, но… — Не хочешь сегодня — завтра приходи. Завтра придёшь? — щенячьи глаза. — Лен, ты не поняла. Я к тебе больше не приду. Ну понимаешь… Да не жру я по ночам! — А почему? — Не ищу я серьёзных отношений. А тебе, девочка, нужны серьёзные. И всё как в детстве, когда не дают больше одной любимой конфеты за раз — тут же ставшие мокрыми глаза и дрожащая нижняя губа. Манипуляции уровня младшей группы детского сада. На родителей действовало, а значит, на Олега тоже должно. — Да мне просто нужны отношения, — а Брагин кожей чувствует, что она врёт. — Какие серьёзные? Мне просто мужик нужен, — ну да, давай, убеждай себя в том, что ты не хочешь серьёзных отношений. — Секс, если хочешь. Мне с тобой очень хорошо и тебя… Не хочешь завтра — послезавтра, когда хочешь, приходи. Я тебе что-нибудь вкусненькое приготовлю… — Да что ты… — он встаёт, уйти хочет, но она не даёт — в губы поцелуем впивается. И он, что удивительно, отвечает. — Ну вот. Кому отдать? — не вовремя возвращается отправленная Мариной на рентген пациентка. — Кого, девственность? — в привычной манере шутит Брагин, забирая у девушки снимок. А Лена сбежать торопится с довольной улыбочкой — всё-таки подействовали на него её мокрые глаза. Но нет, Михалёва считала, что её навязчивость (которую она считала заботой об окружающих) — в порядке вещей и раздражать не может. С помощью этой навязчивой заботы она с Нарочинской и подружилась.

***

Началось всё с того, что пару лет назад волей случая Лена попала в нейрохирургию ЦИТО и как-то раз, среди угрюмых мужиков-хирургов, заметила на операции хрупкую блондинку. Та, наравне с этими суровыми большими дядьками, ловко орудовала различными инструментами и даже умудрялась этими самыми дядьками командовать и они, что удивительно, её слушались. Самым удивительным для Лены оказалось то, что даже в хирургическом костюме, дурацкой шапочке, одноразовом халате и с маской на лице, эта самая блондинка умудрялась выглядеть просто сногсшибательно. И Михалёвой захотелось, как в далёком-далёком детстве, дружить с самой красивой девочкой в песочнице. Тем более, большинство медсестёр были гораздо старше девушки и, в силу именно этого обстоятельства, на роль подруг подходили не очень — надоедали только бесконечными «ой, как это ты в таком возрасте и не замужем?», «ну хоть роди для себя от кого-нибудь, как это у тебя детей нет?» и прочими неуместными замечаниями. Девчонкам же помладше до Лены дела не было — им было интересно, кто с кем спит, кто кому с кем изменяет (в больнице и в мире шоу-бизнеса), что произошло во вчерашней серии тупого сериала, кого Гузеева поженила в «Давай поженимся» и как прошло очередное испытание в очередном сезоне «Битвы экстрасенсов». Да и Михалёвой, которая телевизор вечерами включала чисто для фона, чтобы не так одиноко было в пустой квартире, до сериалов, «Битвы» и «Давай поженимся» никакого дела не было. А сплетничать… Слишком уж недавно она пришла — не знала ещё толком никого. Поскольку сидеть в сестринской и слушать сплетни (кто такие Ким Кардашьян и Джастин Бибер она всё равно не знала) и замечания о том, что она неправильно живёт (такого и дома хватало), было скучно, Лена как-то плавно переместилась в ординаторскую. Там было повеселее — суровые дядьки переставали быть суровыми, травили медицинские байки, пили очень много кофе, а ещё почему-то очень часто расспрашивали Марину о её отце. Кем был Маринин отец, Михалёва тоже не знала и даже её фамилия ей ни о чём не говорила. — Ты чё-о-о-о! — протянула Арина Родионовна — одна из пожилых медсестёр, когда Лена однажды спросила у неё, кто такой этот загадочный Владимир Сергеевич, о котором все Марину расспрашивают. — Нарочинский — известный нейрохирург! А Марина Владимировна — его дочь. Но Михалёва от нейрохирургии была далека примерно так же, как Плутон от Солнца. А желание подружиться с такой классной Нарочинской, дочерью самого (!) Нарочинского, стало лишь сильнее. И Лена пошла в атаку. Принялась активно Марину подкармливать принесёнными из дома бутербродами, голубцами, котлетками на пару («В столовке невкусно и дорого, а я сама вот приготовила. Поешь, ты голодная наверняка»), яблоками с дачи троюродной тётушки, колбасой от родственников с Украины и поить чаем, а ещё предлагать отдохнуть в перерывах между операциями. Нарочинская сначала реагировала в присущей ей манере — холодно и спокойно, даже благодарила (от бесконечных порций «Роллтона» уже и правда начинал побаливать желудок). А потом, после очередного «приступа» заботы и даже предложения массажа (операция вышла довольно долгой, и поясница просто сказала «давай до свидания»), сказала: — Извини, Лен, но я не по девочкам. — В смы-ы-ы-ысле?! — у Лены глаза стали шесть на девять. — В прямом, — отчеканила Марина, но бутерброд с тарелки всё-таки взяла. Голод, как говорится, не тётка. — Ты что-о-о! — Михалёва захлопала глазами. До неё дошёл смысл Марининых слов. — Фу-у-у! Как ты могла обо мне такое подумать?! — Не вижу в этом ничего криминального, — фыркнула Нарочинская. — Ориентация и ориентация. Ко мне часто, пока я в Штатах жила, девушки в барах подкатывали. При том, что я замужем была. — Ужас какой! Как так можно вообще? — скривилась Лена. — Ну как-то так, — лишь развела Марина руками. — Да и вообще, научно доказано, что все люди по своей природе бисексуальны. Собственно, с этого самого разговора и началась между девушками какая-никакая, но всё-таки дружба. И все удивлялись тому, как довольно закрытая Нарочинская подпустила к себе Михалёву. Да и такими разными они были, что в дружбу между ними верилось с трудом.

***

Лену воспитывали мама и бабушка. Отца в семье не было — ушёл, едва дочери исполнился год и в её жизни никак не участвовал. Зато был отчим, благодаря которому маленькая Лена с детства усвоила несколько главных принципов «здоровых» (по мнению взрослых, конечно же) отношений: женщина должна готовить (путь к сердцу мужчины лежит через желудок), стирать, убирать (не дай Бог хоть одна пылинка где-то будет!), а мужчина в семье главный. Добытчик. И не пристало ему помогать жене в домашних хлопотах и наглаживать себе стрелки на брюках. Поэтому молчи, даже если с чем-то не согласна, а если бьют или угрожают — терпи (ну ты же не хочешь, чтобы он тебя бросил). Эти шаблоны уже взрослая Лена перенесла и в свою жизнь. А ещё секс был для неё чем-то стыдным. Чем-то, чем стоит заниматься исключительно после свадьбы с любимым мужчиной, под одеялом, без света и с закрытой на замок дверью. Марина же, выросшая в полной семье и воспитанная в абсолютно другой атмосфере, а ещё несколько лет прожившая в Америке, мнения Лены в вопросах отношений с противоположным полом не разделяла. Для неё секс на первом свидании не был чем-то сверхъестественным, а ещё она не считала, что женщина кому-то что-то должна. Готовить, убирать, стирать и гладить умеют специально обученные люди, если что, а терпеть побои и угрозы — значит не уважать себя. Видимо, именно поэтому у Нарочинской отношения с мужчинами ладились, а вот у Михалёвой наоборот, не очень. И Лену это восхищало. В основном, все её подруги (если их, конечно, таковыми можно назвать — отвалились они как-то от незамужней девушки, обзаведясь мужьями и детьми) были так же, как и она сама, подвержены стереотипам об «Готовь, стирай, убирай, ублажай, а если надо, то иди куда подальше и не мешай». Марина от них очень сильно отличалась, чем ещё больше «влюбляла» Михалёву в себя.

***

Наблюдая за тем, как красивые мужчины на дорогих машинах забирают Нарочинскую после смен, даря ей шикарные букеты, девушка ловила себя на том, что завидует ей. К ней самой подкатывал разве что санитар Ваня, который только и умел, что пациентов на каталки перекладывать. А Лене ведь так хотелось, чтобы и за ней приезжал прЫнц на дорогой машине с красивыми букетами. Но эти самые прЫнцы у Марины как-то надолго не задерживались — менялись почти каждый месяц, и в какой-то момент Михалёва и вовсе потеряла им счёт. А санитар Ваня всё ещё двусмысленно ей подмигивал и зазывал в подсобку, «лекарства пересчитать». Однако Лена «пересчитывать лекарства» не торопилась, а упрямо продолжала ждать прЫнца на белом «Мерседесе», за бокальчиком вина в маленькой кухне своей квартиры обсуждая с Нарочинской её и свои любовные неудачи. Больше, конечно, свои — у Марины их было куда меньше. Удивительно, но, несмотря на внешнюю холодность, нейрохирург всегда умела поддержать и дать дельный совет. Сама же она при этом в советах совсем не нуждалась — привыкла во всём разбираться самостоятельно (касаемо то сложных пациентов или её самой — неважно). Слушала из вежливости, но поступала всё равно по-своему. И в сказки, в отличие от Лены, не верила. Михалёва Нарочинской буквально в рот смотрела, стараясь почти во всём с ней соглашаться и принимать (и перенимать) её позицию. Именно поэтому она переспала-таки с санитаром Ваней — ну а чего такого-то? Правда от этого ничего не изменилось (ни в Лениной жизни, ни в целом) и прЫнцы на горизонте не появились. А ещё всё, что было нужно Марине, стало неожиданно нужно и Лене. Так же вышло и с желанием Нарочинской перейти в институт Склифосовского. Узнав о том, что нейрохирург спит и видит, как меняет плановую хирургию на неотложную (ну да, мало у неё в жизни сложностей, ей ещё и в неотложку захотелось), Лена решила уйти вместе с ней. К тому же, в отличие от ставок врачей, ставок операционных медсестёр там было хоть отбавляй. И вот, когда возможность перейти наконец выдалась, Михалёва, как послушная собачка, побежала следом — они же команда. А как это Дон Кихот без своего верного оруженосца?

***

Брагин приглянулся Михалёвой сразу же. Высокий, красивый, сильный… Всё как по заказу. Как в мечтах. Правда, внимание он, как и все, собственно, на Марину обратил. — Дра-а-асте, — судя по немного удивлённому тону, посторонних людей (и красивых девушек в частности) в ординаторскую заносило редко. — Добрый день, — мельком посмотрев на мужчину, ответила Марина. Лена же лишь головой кивнула, на момент отрываясь от бумаг. Дар речи куда-то пропал. — А вы чьих будете, девушки? — поинтересовался, приземляясь на невысокий комод за спиной у Нарочинской. — Нарочинская — хирург, Михалёва — медсестра. Выходим на работу в ваше отделение. По тону Лена уловила, что собеседник Марине явно неприятен — так холодно она обычно только в таких случаях разговаривала. — О, ух ты! — мужчина против такого поворота событий, кажется, ничего не имел. Ну и лишние руки, тем более в неотложке, всегда были очень даже кстати. — Да, вот документы заполняем, — голос наконец прорезался. И то, потому, что этот самый мужчина на неё, Лену, заинтересованный (ну, как ей показалось) взгляд бросил. — Ну что ж, дело благородное, — резюмировал. — А я Олег Брагин. Я хирург. Для вас, — судя по звукам, развернул Марину на стуле, — можно просто Олежка. — А да, это вас сейчас били, — припомнила Нарочинская сцену в приёмном. — А Нарочинская… Это вы, случайно, не родственница?.. И этот её отца знает! Да они что все, сговорились, что ли, эти мужики-хирурги всех больниц?! Или Маринин отец и правда такой известный? Закончить раздумья Лене Марина не дала, заторопившись в отдел кадров. Пришлось из ординаторской уходить, надеясь в скором времени встретиться с этим «просто Олежкой» в операционной. Но никто из них тогда даже предположить не мог, что первая совместная операция, да и в принципе, их с Мариной первая операция на новом месте, окажется очень сложной. А ещё и Пастухов интерна притащил, которого очень хотел Марине сосватать. Пришлось Лене вступаться за подругу, которая всё, что смогла, так это сказать «Не-не-не» и помотать головой: — Марина Владимировна только что вышла на работу, ей это будет не очень удобно. Поймала затем обращённый на Марину взгляд Брагина, который он тут же перевёл на Петю. На него мужчина смотрел уже ехидно, мол «ну чё, как выкручиваться будешь?». Но Пастухов вышел из ситуации красиво, «повесив» Яна Александровича на Лазарева. Тут же в ординаторскую вошла Нина. — Михалыч, там везут какой-то кошмар! — тот факт, что все лучшие хирурги отделения находятся сейчас в ординаторской, регистратора вообще не смущал. — Значит, там мотоциклист весь переломанный и у него внутреннее обезглавливание. — Внутреннее обезглавливание — это не наш профиль, Нина, — строго сказал Пётр Викторович. — В сочетанную травму надо или хотя бы к Шейнману. — Согласен, — поддакнул Куликов. — Ща разберёмся, — поднялся со своего места Брагин. И Лену восхитила его смелость. Когда коллеги против, он собрался рискнуть и сделать. Ян бухтел что-то о том, что читал какие-то исследования и что профессор Нарочинский делал такие операции… — Всего дважды, — голос Марины прозвучал как-то глухо. И слишком резко для воцарившейся тишины. — Сюда идите! — побарабанил в стекло Олег. — А профессор Нарочинский… — традиционный вопрос даже не прозвучал, но Лена уже знала на него ответ. И то, каким тоном это будет сказано, тоже. Михалёву всё ещё удивлял тот факт, что все, так или иначе, знают Марининого отца. Всё, что знала про него она, так это то, что он живёт и работает в Америке, хотя во времена учёбы дочери в Сеченовке, преподавал именно там и вечно запарывал её на промежуточных микрозачётах. Ну и ещё, что шлейф предвзятого отношения из-за фамилии тянулся за Мариной как прилипшая к подошве ботинка жвачка. Лена подругу жалела, конечно, но всё равно, не до конца понимала, из-за чего все так восхищаются. В общем, пришлось идти. Сначала в противошоковый, брать у страдальца кровь, а потом и в операционную.

***

За несколько долгих часов операции Лена поняла, что Брагин — главная звезда первой хирургии, а ещё нарушитель всех мыслимых и немыслимых правил, кажется. И что Марина, с её-то перфекционизмом, явно этого просто так не оставит. — Я не знаю, цирк какой-то! — застёгивая часы, пробурчала Нарочинская. Операция закончилась успешно и они с Леной неспешно шли по коридору, желая отведать кофе из местного автомата. — Что этот Брагин себе позволяет? Хамло! — Ну он такой… Харизматичный… — Ты чё, серьёзно? Ну давай ещё переспи с ним! Ну да, это ж она, а не Марина, стараясь понравиться Олегу, смеялась над каждой его шуткой. А нейрохирург вообще никому нравиться не хотела — она просто делала свою работу. Да и шутки, подобные брагинским, терпеть не могла. — Причём тут «переспи»-то сразу? — шёпотом спросила Михалёва (да-да, для неё секс всё ещё был чем-то, о чём непринято вслух). — Он пустой! Зеро! — продолжала возмущаться Марина. — … Как он меня бесит прям! И Лена поняла, что подруга на этого высокого, красивого, харизматичного и сильного никаких видов не имеет, а значит, можно начать о нём заботиться, а затем и прибрать к рукам.

***

Но кажется, её привычная и отработанная на санитаре Ване схема дала где-то сбой. Брагин предпочитал кофе (причём чаще всего по два глотка из кружки Нарочинской под её недовольное «Эй!»), бутерброды кушать не желал («Вон, Нарочинскую лучше покорми, она худая как скелет! МаринВладимирна, тебя ветром-то не сдувает?»), от котлет и голубцов тоже отказывался, предпочитая «Роллтон» или столовское комковатое пюре с сосиской. На самом деле, чаще всего уставшему на операции Олегу просто хотелось тишины и одиночества. Только Лена этого почему-то не понимала, продолжая предлагать домашний яблочный пирог и сосиски в тесте. Но сегодня всё снова пошло как-то очень сильно не по задуманному Михалёвой плану. Брагин и бутерброды с удовольствием съел, и котлеткой угостился, и даже чаю «волшебного» выпил. Да ещё и заигрывал с ней, пока они с Нарочинской в четыре руки мужика с перитонитом оперировали. — Мыть и мыть! Леночек, дай, пожалуйста, своей нежной ручкой тампон. — Конечно, — подавая Брагину то, что он просил, девушка словила на себе недовольный взгляд Марины, но значения ему не придала. Одними глазами только ответила, мол «не завидуй». — Мыть и мыть! — снова покачал головой Олег. — Сушим, Брагин, сушим! — сделала замечание Нарочинская. В операционной она всегда была требовательна — и к себе, и к коллегам. — Здесь, а не у него в промежности! Куда так низко-то?! — А пусть он у нас будет чистым и сухим везде. Может, его жена в следующий раз пожалеет, а то вон, какой фингал зарядила! А давайте будем зайками и положим ему туда лёдик! — Ну конечно, сразу после операции этим займусь, — кивнула Лена. — Дренаж надо будет поставить! — в голосе Марины послышались недовольные нотки. — А что это у нас тут? — пока Брагин с Леной играли в «гляделки», она продолжала изучать операционное поле. — Рубец? — Спайки, — тут же отозвался Олег. — Жена, наверное, плохо кормила мужика, вот он себе язву-то и нажил. — Ужас какой! — Михалёва не удержалась от комментария. Ведь ну как это так? Если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то в смысле эта тётенька, фонарями которой можно весь двор у Склифа осветить, этого дяденьку так плохо кормила? Чем она тогда взяла его, если не едой? Хотя… Судя по тому, какой он худенький, явно чем-то другим. — Я б своего мужа никогда до язвы не довела! — и на Марину выразительно посмотрела, мол «Вот чего от тебя все мужики бегут!». — Уважаемые коллеги, — Нарочинская не выдержала, — будьте так добры, давайте поработаем какое-то время в тишине? Спасибо. — Тишина! — шикнул Олег. — Заткнись! — и на лежащего на столе тоже шикнул, заставляя Лену рассмеяться. А дальше всё и вовсе укатилось в тар-тарары. Брагин вызвался Лену до метро проводить, а в итоге, на машине до дома подвёз и на чай поднялся. Чаю они попили так хорошо, что утром Лене пришлось Олегу кофе варить и сырники жарить. Правда, тот, надкусив сырник, поспешил по каким-то делам. Да и не рад, кажется, был тому, где проснулся. Но Михалёва списала это на то, что он просто не выспался. Марина подругу раскусила сразу — слишком уж много у влюблённой Лены сразу появлялось энтузиазма. А тут она и ремонт затеять вздумала, и бутерброды без масла специально для неё приготовила… — Ну и кто он? — не скрывая улыбки, спросила Нарочинская. — Кто? — непонятливо переспросила Лена. — С кем зароманила? — Я? — «Нет, блин, бабушка твоя! Чёртов Брагин с его вечными каламбурами!». — Ну я ж вижу. — С Брагиным, — Михалёва расплылась в широченной улыбке. А у Марины в этот момент внутри что-то сдохло, кажется.

***

Лена тем временем уже наводила порядок у Олега в квартире, готовила ему обеды и ужины, рассказывала сплетни с работы, развешивала по стенам его давно убранные на антресоль медальки, оставшиеся со школьных времён и, под недоумённым взглядом Эммы, нянчилась с его дочерью. А ещё мечтала о том, что Брагин на ней женится. Собственно, Брагин на ней и женился. Месяц назад. Именно поэтому Лена и светилась как новогодняя ёлка — урыла всех медсестёр первой и половину медсестёр второй хирургии, которые над ней смеялись. Правда, предложение руки и сердца Михалёва себе представляла по-другому, но и так тоже было нормально.

***

— Так, Лен, быстренько кровь на группу, рентген, МРТ и операционную готовь, — скомандовал Олег. — Нинуль, мне вторым хирургом Нарочинскую позови. — А нет Нарочинской, — не отвлекаясь от своих дел, ответила Дубровская. — Выходная, что ли? — Нет, Михалыч. Уволилась. И тут что-то сдохло уже внутри Олега.